Парадокс живого мертвеца

Первое собрание, к удивлению Ханако, перенесли. На вопрос «почему?» Ада ответила весьма расплывчато, но аргументировала тем, что говорить особо не о чем, а назначать ответственного за списки не составляет труда письменно. И правильно — не помешает немного отдыха. Даже то, что он принес пирожок, не особо, как подумалось парню, подняло ей настроение. Однако стоило просто к слову вставить это в шумную беседу с полтергейстами, как Глеб улыбнулся, а Даниил присвистнул. — Не старайся проявлять заботу, всё равно не оценит, — с закинутыми на парту ногами сказал брюнет. Средний призрак начал с ним препираться, но десятиклассник стоял на своём. — Бабы все одинаковые: прыгают в койку к альфа-самцам, а на нормальных забивают. Контролёрша, конечно, унисекс, я воспринимаю её как парня, у неё всё четенько, как в армии... Но она девка, а девки — коварные существа. — А ты откуда знаешь? По собственному опыту? — Ханако усмехнулся. Он даже не задумывался, как воспринимает Аду. Егор запускал самолетики со шкафа, и некстати стукнул одним висок Даниила. — Знавал я одну: вся такая правильная, культурная, чистенькая, — под «чистенькой» Даня, видимо, подразумевал непорочность души и тела, — меня отшила, зато перед Славой ноги раздвинула. — Фу, не выражайся так! Фу, мерзость! — детский капризный голосок на него не подействовал, парень достал пластмассовую зажигалку и закурил, откинувшись на стуле. — Ты же взрослый, Даня-я, не ругайся-я! В классе пахло краской — шел ремонт. Если быть точнее, творился. Белить потолок чёрт пойми зачем, когда он и так в порядке — сумасшествие, особенно, когда в планы не входила замена обоев. Всё заляпывается! Но портреты сняли и стопочкой сложили на закрытом стеклами стеллаже, притаившемся у параллельной от доски стене, около входа. Парты и пол застелили белыми тряпками, возможно, когда-то бывшими наволочками. Раз уж суббота, выходной и никого нет, почему не повеселиться? Мыши, Четвертая Тайна, не смогли найти нужную дверь в Нигде, которая вела бы в мир Ханако. Задумка провалилась. От того Седьмой чужой школы находился в унынии. — Ты тоже не маленький, но притворяешься ребенком, — заметил Даниил, а белобрысый мальчишка скуксился. Он спрыгнул со шкафа, соседствующего с учительским столом, и упер руки в бока. Если помнить, что он третьеклассник, с его милым тельцем со стороны это выглядело забавно. — Я не хочу и не буду взрослеть! — ни с того ни с сего разозлился мальчик, искря голубыми глазами. Сжатые кулаки отражали возросшее негодование. Ханако, сидевший за первой партой из среднего ряда вместе с двумя полтергейстами, сомневался, стоит ли лезть в перепалку. Вряд ли они подерутся: шкаф стоит в шести-семи шагах, и расстояние — небольшая, но гарантия, что они одумаются раньше, чем замашут руками. — Ну и не взрослей. Только взросление всё равно достанет тебя. Питер Пен, блин… — Даниил втянул голову в плечи, покачнулся от мощного удара большой ладони, хрястнувшей по бритому затылку. — Ты е-..?! — ТЫ! — щеки Глеба налились красным от злости, а округлые черты лица посуровели. — мы все тут знаем истории друг друга и то, что ты единственный ничего не рассказываешь о прошлом, не разрешает бить по больному! Карие зрачки Даниила, казалось, потемнели. На продолговатом лице с острым подбородком заиграли желваки. Он неотрывно таращился на друга, будто в любой момент был готов вскочить и вцепиться ему в шею. Ниточка зрительного контакта отдавала волной напряжения. После долгой паузы подросток оборвал гляделки, взъерошив черную, как крыло ворона, шевелюру. — Хочешь знать о моём прошлом? — выдыхая дымом, медленно произнес он во всеобщей тишине. — Почему я сдох и из-за чего? — Хочу! — с вызовом выпалил Глеб. Ханако, сидевший на соседнем стуле около Даниила, крутанувшись вправо туловищем, наблюдал, как средний дух стоял за темноволосым. Брюнет расслабленно поменял вытянутые на парте ноги. И весело заговорил: — Я спрыгнул с третьего этажа, не рассчитал, отбросил коньки, с кем не бывает. Потом меня нашла Контролёрша и зажала в углу своей палкой, кстати, острой. Она бы меня прикончила повторно, если бы не навыки дипломатии. Так я сюда и попал. Убился сдуру. Доволен? — «Сдуру»? — Уши прочисть, — фыркнул он, затушив сигарету о пепельницу, появившуюся из воздуха. — Взамен скажи, почему здесь ты. Несколько десятилетий молчишь в тряпку. Глеб помялся, сел на заднюю парту. — У меня была младшая сестренка. Она долго лежала в больнице. Денег перестало хватать, начались разлады в семье, родственники давили, в учёбе завал. Меня ещё и травили из-за веса… Я заботился о сестре. Наверное, мы ладили с ней лучше, чем с кем-либо. Она была замечательной. Я помню её с рождения... Но она умерла. Родители с горя какое-то время не разговаривали. Дома висла гробовая тишина – я сбегал от неё. Меня никто и не останавливал… Как-то раз после школы я увидел на пустой улице человека. Это был призрак, как потом объяснила Ада... И тогда я подумал: а смогу ли я быть так с сестрой?.. Это была... точка невозврата. — А о родителях ты подумал? — укоризненно спросил Даниил. Самый маленький дух стоял молча, отводя отчего-то виноватый взгляд. — Мать вообще двух дочек хотела. Они с отцом сестру больше любили, а меня… как могли. И ладно. Я — дурак. Сестру так и не нашел, умер, всё бросил, — сцепив руки, улыбнулся Глеб. — Но Ада помогла освоиться. Как и всем здесь. Да, Егорка? Егор, словно очнувшись, вздрогнул и растянул щербатую улыбку. — Ага. Ханако скосился на Глеба, объяснив для себя добросердечность парня. Он не выглядел злым. Глуповатым, может, даже в чем-то наивным, но не плохим. Вот откуда потекла вода — сестра, нежеланность у собственных родителей, травля… Неужели просто пары килограмм достаточно, чтобы обратить на свою персону всеобщую ненависть? Презрение? Такое везде, но… Почему-то вертится в уме, что весь этот дурдом происходит только здесь. А ведь это не так. — Давайте поиграем в бирюльки? — внезапно предложил мальчик, подбегая к партам. — Бирюльки?.. — озадачилась Седьмая японская Тайна, а полтергейсты разом обернулись на него. — Ты не знаешь, что это? — Нет… — Контролерше в них нет равных, — оповестил Даниил и обратился к младшему призраку: — Егор, тащи спички! Алёна постучалась и вошла в кабинет Шульц. Своим противным запахом он напоминал библиотеку, проводить свободное время в ней Коцюбе никогда не нравилось. Скорее бы выйти. Быстрее начнешь, быстрее закончишь. Почтенная Вторая курила в офисном кресле, таращась в потолок. Владимировна приподняла брови. Она подозревала, но не знала наверняка, что Шульц и таким способом портит здоровье. — Что с учётниками? — опустив формальности, осведомилась девушка. Вид у неё был хуже обычного. «Учётники» — люди, попавшие под действия Тайны и поставленные после на учёт, под наблюдение. Алёна выложила папку на стол. Краем глаза она заметила записную книжку с потертой обложкой, пухлую и мятую. — Цветут и пахнут. — А Кучма? — Как обычно. Получила единицу за самостоятельную, говорила после урока с медалисткой, они соседки по парте, — пожала плечами Владимировна, — по всем предметам, кроме математических, у неё стабильно от шести до одиннадцати. После уроков идёт домой, затем едет зайцем в больницу на другом конце города целый час. Шульц повернулась и стала бегло листать документы. Не отвлекаясь, она кивнула: — Почему — не выяснила? — Из дома с собой берет пакеты, на физиономии вечные метаморфозы: ходит перекошенная. Один раз останавливалась выпить таблетки. — Следила в физической оболочке? — А как я тебе из тела выйду прямо на улице? — возмутилась Алёна. — Ты не хуже меня знаешь, что покидать оболочку — огромный риск вне зависимости от места: каждый придурок захочет в неё влезть. Аделина дошла до последнего листа, прекратила хрустеть страничками и отложила отчёт в сторону. — Понять, к кому она ехала, не вышло? Женщина хохотнула. — За кого ты меня принимаешь? Андрюшко Людмила Ивановна. Только это ничего не дало, — она села в кресло, раздражающе мягкое. Но зато ноги отдохнут от каблуков. Невысоких, но не менее изматывающих. Чёрт побрал бы утреннее желание пойти в любимых коротких сапогах. Непроницаемое выражение Главной сменилось раздумывающим. — Значит, родственница. В тяжелом состоянии? — Не знаю, не слышала. — От Леры толку как от козла молока, — через паузу, сказала Щульц, — придется брать ситуацию в свои руки. — Бери, — согласилась Алёна и покинула комнату. И зачем тогда тратила весь день на бессмысленную слежку? Аделина наблюдала за девушкой в черном свитере издалека. Признаться честно, Вторая симпатизировала этой особе, подававшей большие надежды. Благо, Кучма была где-то в себе, слушая музыку, поэтому вообще не замечала никого вокруг, что забавляло. Аделина смотрела на неё преимущественно на уроках, пока каким-то чудным образом Елена не вырывалась из класса в уборную. Хотя, как говорила Алёна, отлучаться на уроке, по крайней мере, алгебры, девушка не любила и сидела от звонка до звонка. Перевертыши подтвердили — Лена присутствует неотрывно. Но во вторник что-то пошло не по плану. Кучма быстро вышла, захлопнула дверь и прижалась спиной к холодной стене. — Алло? Да? — голос из приложенной трубки что-то говорил. Она подскочила, засуетилась, наматывая круги, и вскоре застыла по центру коридора. — Что мне делать? О чём, интересно, речь? Шульц затаилась в неосвещенном дальнем конце коридора, в то время как Елена замерла, как и её тень, падавшая на пол тёмным силуэтом под белесом свету неба, затянутого облаками. Телефон в руке дрожал, хотя отвечала она выдержанно спокойно, даже решительно. Но ощущалось, насколько Лене было тяжело сохранять непоколебимость. — Нет. Нет, я приеду!.. Осталось два урока, скажу, что мне плохо, и приеду! — Кучма повысила голос. — Я приеду прямо сейчас!.. Какая разница?.. Ты думаешь, я всерьёз смогу сидеть и преспокойно учиться?.. У тебя и так проблем по горло, а эта проблема теперь моя, так дай мне её решить!.. Я поеду!.. Нет, я понимаю, а ты понимаешь?.. Я справлюсь!.. Рассчитывай на меня, а не бери все на себя! На своем горбу много не унесешь! Дай добро. Дай добро! Мама! «Спорит с матерью? По поводу Людмилы?» — строила догадки Вторая, вслушиваясь в разговор. «Что за ситуация у них в семье, что мать поручила ребенку ухаживать за кем-то, предположительно родственном? Судя по их нервозности, Людмиле хуже». — Я еду, — безапелляционно заявила девушка, — позвонишь классной, я сейчас дам трубку математичке. Она скрылась в пролившемся свете дверного проёма, а Шульц ждала. Минуты тянулись удивительно медленно. Совсем неожиданно дверь хлопнула снова, но восьмиклассница покинула кабинет уже с закинутым на плечо рюкзаком. Остановившись, она явно планировала беззвучно заплакать — карие глаза отчетливо блестели, — однако, впиваясь пальцами в лямку, лишь развернулась и твердым шагом направилась к повороту. «Познакомиться не вышло, — без особой досады констатировала Аделина, подозвав к себе мышь. — К сожалению». — Проследи до самой палаты. Подслушивать нехорошо, но иначе последствия будут фатальными, — шепнула темноволосая, выпустив пушистую зверюшку. Та серым комочком последовала за Кучмой. — Удачи. Валерия блаженно затянулась, в нетерпении ожидая Степана. Было бы отлично пройтись по парку, попить колы, засесть на площадке и покататься на качелях. Лера никому не говорила, но очень бы этого хотела. Она часто заходила туда когда с Машей, когда с Таней, а когда с компанией, но покачаться со Стёпой станет чем-то… особенным. Проспект кипел жизнью. Необыкновенно солнечная суббота радовала глаз, растапливались грязные сугробы, оставшиеся на обочинах асфальтных дорог. На лысых кустарниках почти распустились почки, изумрудно-зелёные и пухлые. Возвышающиеся многоэтажки, нелепо покрашенные в несочетаемые цвета, не казались такими унылыми, а неровная земля обзавелась пучковатой зеленью. Но Лере было не до травы и погоды. Она углубилась в раздумья, как провести каникулы, которые, пусть и не скоро, но настанут. Алёна Владимировна обещала двухдневную экскурсию по Подольску, а классрук — по Житомиру. В Житомире Лера не видела привлекательных возможностей, а вариант поехать с математичкой подкупал. В её классе учатся Даша, Варя и София, они классные. Валерия тесно дружила с компаниями из параллелей, так что почему бы нет? Ехать на поезде, не спать до утра, обсуждать, что попало, встречать рассвет, пить вместе безвкусную «Мивину»… Это ли не счастье? Издали Лера разглядела широкоплечую фигуру Балабаша в беззаботно расстегнутой фисташковой куртке, под ней — белоснежной футболке, джинсах с подворотами и кедах. Без шапки волосы пшенично-золотого цвета сверкали ещё у дальнего киоска по ту сторону дороги. — Давно ждешь? — спросил Степа, подойдя к ней и взъерошив свои блестящие локоны. Какие же они красивые. — Не, только пришла, — Лера чмокнула его в щеку и улыбнулась, — пошли? — Солнце, тут такое дело, — начал он, а Валерия тут же напряглась, — не могу, сегодня занят. — Как же? Мы же договаривались! — возмутилась та. Да она даже макияж сделала, который делает её старше и красивее, подводки новые купила! Стрелки вечерние навела, полтора часа у зеркала торчала! Надела самые красивые вещи, натянула сетчатые колготы, поверх мини-юбку и блузку с черным кружевным лифом, не застегивая молнию короткой куртки! Чёрно-белый стиль под расчёт, что он… оценит… Балабаш обвел её внимательным взглядом и выразил удивление. — Вау, какая ты, — комплимент сгладил впечатление. Он запустил руки под верхнюю одежду, а Лера размышляла, упираться или позволить по-своему загладить вину. — Ну, прости, не могу, реально. Сестре плохо, помогать еду. — Сестре?.. — чувствуя его руки на талии, насторожилась школьница. — Ты не говорил, что у тебя есть сестра. Девушка заглянула в шоколадные, переливающиеся днём, как солнечные зайчики, глаза. Парень ухмыльнулся, потянув к себе. Люди, подходящие мимо, обходили пару стороной. Вселенная Валерии сосредоточилась на радужках, затмевавших весь её жалкий мир. — Есть. Не злись, посидим ещё, — прошептал он ей, и наклонившись, поцеловал. — где твои подружки? Пошатайся с ними. Воспользовавшись неторопливостью Степана, она прижалась к нему. Чувствуя тепло, стало грустно, ведь он скоро уйдет и она останется одна. — Не уходи, — шепнула Лера и сама не заметила, как слёзы покатились по щекам. Что с ней происходит? Почему всё вот так? Почему ничего не получается изменить? Всё, что может Лера — наблюдать, как всё рушится, как разрушается абсолютно всё, и она сама, изнутри и снаружи. Она курит, в надежде облегчить боль, потому что не может по-другому, потому что так делают все и всем помогает. Голова разрывается от мигреней, до сих пор Лера не выучила номер любимого парня, не дойдя и до пятой цифры. Это стрессы? Она не высыпается – чаще всего сидит в "Инстаграме" до утра. Но ей даже нравится. Ходит в школу, прогуливает физ-ру, сидит в буфете пол урока с подругами, записывает сторис… Жизнь катится куда-то, хотя ничего не поменялось. Тогда почему… невыносимо больно разрывает внутреннее противоречие? Степан недовольно посмотрел и пальцами утер слезы, размазав тушь по лицу, гладкому от тонального. Теперь Валерии дорога только в цирк. Грустным клоуном. — Чего рыдаешь? Я не навсегда, — он будто осекся. И проникновенно, одним словом, спросил: — родители? Лера всхлипнула, вжимаясь в рубашку и оставляя разводы. Степан, вздохнув, обнял её, обхватив руками. — Били посуду? Лера уткнулась носом в мягкую ткань, не в силах говорить. — Вырастешь и свалишь от них куда подальше. — Угу, — закивала Валерия, говоря навзрыд, — я не знаю, что со мной, я не знаю, вообще не знаю… Они же были вместе, мама готовила отцу омлет, отец смотрел с ней по вечерам камеди… Я знаю, знаю, что такое бывает, но я не знала, не знала, что такое случится с нами… что нас это коснется… Мы же семья… Парень огляделся, заметив косые взгляды, фыркнул и повернулся к девушке, поглаживая её по голове. Наручные часы показывали почти пять вечера. Быстро темнело. — Что мне сделать, чтоб тебе стало лучше? — время поджимало, но восьмиклассница не успокаивалась. — Побудь рядом, — ответила Лера. Степан кусал губы. — Не могу. Правда, Лера, не могу. Мне между вами разорваться?!! — Твоей сестре так плохо? Что с ней? — Болеет. Почему всё так? — Я могу провести тебя до дома, но тогда быстро, — Балабаш вытащил айфон, большим пальцем напечатал смс-ку и подул пару раз на спадавшие на лоб волосы. Лера, вопреки желаниям, отлипла от парня и посмотрела в зеркало. Господи, на кого она похожа? Мокрая, в соплях, в слюне, с мешаниной макияжа. Глаза красные, физиономия из повседневно-надменной преобразилось в растерянную гримасу. И где уверенная красавица? Из зеркала на Валерию смотрел ребёнок, стянувший мамину косметичку. Боже, какая она страшная без мейкапа, а её видит Степан в таком виде… — Да нет, я сама дойду, — сдержанно отрезала девушка, нарыв из сумочки салфетки. — Как хочешь, — пожал он плечами, взял одну и стал тщательно, с укоризной стирать усердные полуторачасовые труды, — жесть, намажетесь, потом чёрт сотрёт… На хрена так делать?.. — Я думала, тебе нравится, — неохотно уточнила Валерия, ощущая резкие движения, — мне больно, можешь аккуратнее? — Мне нравится, но зачем так много-то? Можно не штукатуриться как циркачи перед номером! — прилагая недюжинные усилия, ругался тот. — Ладно. Так нормально? — Да… И вообще, не устраивает — не три и не смотри, я не просила! — подул прохладный ветер, захотелось запахнуться и вжаться в куртку, но школьница терпеливо переминалась с ноги на ногу, стуча каблуками. — Пипец, — в мусорку полетели четыре чернющие салфетки, а Степа устало вздохнул. — Больше так не красься. У тебя норм лицо. — Но я так лучше выгляжу. — В сорок по-другому запоешь. — Когда те сорок? Ты как маленький! Они поцеловались на прощание. Лера бодро улыбнулась, возвращаясь к привычному поведению. — Давай, иди домой, запрись в комнате и, если чё, пиши, — махнул ладонью Балабаш. — Я тебя люблю. — И я. — Валерия провожала взглядом спину, через пять минут скрывшуюся за домом.