Парадокс живого мертвеца

Спустя неделю класс полтергейстов, пережив ремонт, стал красивее: обои переклеили в свежие, потолок радовал глаз кристальной белизной, а тюль заменили новыми занавесками, и весна, одним словом, расцвела не только снаружи, но и внутри. Ханако проигрывал третью партию бирюлек, привычно рассевшись с духами портретов. В гости изредка захаживала Лена, в основном, благодаря тому, что Глебу удавалось воровать для неё ключи, рискуя башкой перед старшим и Адой. Хотя, начальница точно в курсе, раз недавних пор патруль Четвертой Тайны усилился. Школа как под микроскопом. — Кстати, вам не показалось, что Аделина немного нервная эти дни? — Кучма опечалилась проигрышу, положив жалкий десяток спичек обратно в коробку. — Контролерша? Нервная? Не смеши, — хохотнул Даниил, затягиваясь. Девушка не выдержала: встала, рывком выхватила сигарету, под недовольное "э-э-э!" хорошенько раздавила окурок ногой, непрозрачно намекая, что представила на месте окурка Данин череп. Чуя праведный гнев, Егор перестал пускать со шкафа новые самолетики и притих. — Да хватит курить, достал! Нет, я с ней говорила, что-то не так! Вы не ругались? — Ты сдурела, дрянь?!! — парень внушительно рявкнул, распрямляясь, а Лена лишь насмехалась: — Сам умер и другим жить не даешь. Следи за своим гнилым языком. — А ты кто такая, чтобы я при тебе распинался? — А кто такой ты, что ведешь себя не лучше куска мусора? — Ах ты... — понимая, что они найдут способ убить друг друга, Ханако поспешил вмешаться: — Ла-адно вам, зачем вы разбрасываетесь обидными словами? Давайте жить дру-ужно? — под яростным взглядом парень вжал голову в плечи. Глеб всерьез задумался, почесывая ладонью голову и чудом игнорируя грызню между полтергейстом и школьницей. — Значит, что-то случилось, и Шульц ломает над этим мозг. Нам либо станет всё известно на собрании, либо... — Предлагаешь спросить? — хитро улыбнулся парень. Ответит она, как же... С другой стороны, они вроде бы в особых отношениях. Может, Вторая действительно захочет положиться на него? Глеб кивнул, видимо, подумав о том же. — Ладненько. Спрошу. — Слу-ушай, Хана-ако-кун! — вскочила Лена, а Даниил, катавшийся на стуле, с перепугу оттолкнулся ногами от стола и с грохотом опрокинулся на пол. — Ты можешь выходить за пределы школы? — Может быть, но это опасно, — за пределами школы находится нечисть. На Ближнем береге обитало меньше паранормальной пакости, в сравнении с Дальним, ведь не каждый мог попасть в мир живых. Елена обошла парту и ткнула телефон парню в нос: — Ада любит Eve, а он приезжает в Киев на концерт! — от восторга Кучма взвизгнула, подпрыгивая. — Боже, вы обязаны туда пойти, раз вы призраки! Ты представь, как красиво! И Аде отпуск, и повеселитесь здорово! Зал красивенный, музыка отпадная, японский язык, живая игра! Восторг! Просто восторг! Судя по афише, начало завтра в семь, вход платный, мероприятие в центре города, добираться до него часа полтора с пересадками. Лена заверяла, что усилия стоили бы того: чтобы широко известный музыкант притаранилися в такую глушь — шанс один на миллион, который ни в коем случае нельзя упускать. — Но разве Ада может выйти за территорию школы? — сомнительно. Шульц, по идее, привязана к месту работы. — Может, — хмуро подтвердил Даниил, с кряхтением поднимая стул, — но не хочет. Вот так да. Помощник сбился со счета, сколько повторил фразу "это невозможно", обитая неподалеку от новой начальницы. — Тогда прекрасно! — заражая энтузиазмом, взлетела Лена. — Хватай Аду и вперед! — Мне кажется, или ты радуешься так, будто сама фанатка того музыканта? — ой, зря Глеб спросил... — ДА! — теперь Ханако показалось, что Кучма искрится, — обожаю! Для меня было шоком, что Шульц тоже нравится такой стиль! Я ожидала, что она будет далекой от новой культуры, но нет, она о многом знает! Было бы странно, знай она обо всём без мобильного. — У Ады есть мобильный?.. — изумился Ханако, подняв лицо с парты. И получил не менее изумленный взгляд. В его школе такого не было. — А ты не знал? Ладно, — посмотрев на часы, девушка подхватила рюкзак, — дел невпроворот. — Куда ты вечно уходишь? Посидели бы ещё чуть-чуть! — к Глебу подтянулась любопытная сорока — Егор. — Останься ненадолго! — Топай давай, — с приподнятым настроением ожил Даня, похоже, некстати вспомнив павшую от её рук сигарету. Девушка обернулась, вопреки грубому тону расплылась в широкой ухмылке и ушла в компании двух полтергейстов. В пустом кабинете остался только протиравший запылившиеся очки разгильдяй. Вряд ли они ему для зрения нужны, побрякушка, наверное... — дура. Бесит. Подкалывать парня перехотелось, когда Седьмой словил себя на шальной мысли, что было бы потрясающе вклиниться в праздник. Он не помнил, когда в последний раз был на торжестве, на торжестве живых людей, среди обычных городских пейзажей. Как отреагирует Шульц? У неё будет очень постное лицо? Нет, всё-таки, какую любопытную идею подкинула Кучма! Работа работой, но Аде стоило взять выходной. — Нет, — отрезала девушка, пригубив чудо-напитка. — Почему? Для нас вход бесплатный! Расслабленно закрутив крышечку на винную бутыль, Шульц перевела потяжелевший взгляд на Ханако. — Малой, нет. — Тебе нравятся его песни, это же такой шанс! — воодушевленно разглагольствовал тот. Она вдохнула и выдохнула, отгородившись от него спинкой кресла. — Почему ты не хочешь пойти? Ты не хочешь идти туда со мной? — он, обошедши стол, остановился, силясь разглядеть её лицо, тонувшее в темноте. — Вторая, это твой долг и поэтому ты не можешь покинуть школу? — Долг... — прошептала с издевательским смешком Шульц, произнося слова тихо, спокойно, оттого жутко. — Перед кем? Собой? Господом Богом? За то, что я грохнула трёх ублюдков, запачкав белы рученьки? — Аделина зло рассмеялась. — Где же был Господь Бог, когда они сживали человека со свету? Когда он погиб, где был всеми любимый Господь? Хваленые стражи порядка? Правосудие? Юристы? Родители? Может быть, преподаватели? Если не Богу, хоть кому-нибудь было не наплевать? Не наплевать на смерть человека, такого же, как они? Я дважды перерезала им глотки и ни о чём не жалею. Я сделала, что хотела. Даже после смерти наказала себя я, а не высшие силы. Верхушка ничего не делает. Не делала никогда. Зато диктует, что грешно, а что нет. Убийца, которого не заставили покаяться десятилетия мучений — даже звучит смешно! И это единственный повод, чтобы удерживать меня на земле? Забавно. Тот, у кого я забрала проклятие Второй Тайны, в конкретном долгу передо мной. Но его больше нет... — она ненадолго замолчала. — Я сказала больше, чем хотела. Прости, малой. — Ты думаешь, убийство было настоящим правосудием? — Ханако сузил глаза, мрачнея. Ладони захолодели от напряжения, а в руках, сцепленных за спиной, материализовался кухонный нож. — А ты? Теряешься в догадках до сих пор? — Аделина спросила негромко, мягко, лишив интонации вызова. — Какое твоё проклятие, Вторая? — откуда она знает, что теряется? Рука сжала рукоять. Вторая отвернулась, прикрыв веки. Окликнула Четвертую Тайну, заботливо поднесшую сигарету. Запустив в воздух струю дыма, блуждавшую серым облаком в черной комнате, она задумчиво смотрела в потолок. Протяжно. Посреди мёртвой тишины. — Я вижу человеческие души, но взамен теряю себя. ...Человеческие души? Парень расцепил пальцы, меняясь в лице. — Всё сокровенное. Грехи. Грязь. Доброту и память. Иногда – всю жизнь, — отстраненно рассказывала Щульц, а глаза её были пусты. — С каждым новым человеком рушусь я. Мои воспоминания, интересы, желания. Я медленно тлею, как эта сигарета, — хмыкнула Аделина, стряхивая пепел. — Может, так мне и надо. В моей легенде не предусмотрено искупление. Мне придется убивать ещё. Только, малой, не по своей воле. Больше убивать я не хочу. И? Что скажешь? Ты хотел узнать правду. Ты её получил. То, что слышал Ханако, шло вразрез с его идеологией. То, что он узнал об Аде, шокировало до глубины души. — Так, ты... Сколько знаешь обо мне? — помолчав, спросил он. — Всё. — Насколько всё?.. — она видела парня насквозь с первой встречи? «Тебе не привыкать лишаться всего...» Какого чёрта. — Тебя так это волнует? — вопрос прозвучал как готовое утверждение. — Нет... — что он чувствует? Состояние, в котором обычно говорят "как ты могла"? Сожаление? Стыд как у раздетого до гола? Сопереживание? Дикую боль? Дикую боль из-за Ады, постороннего человека, что в один день исчезнет так же просто, как однажды появилась, словно бы не встречались они никогда? Смятение. Она с легкостью назвала бы тараканов, роившихся в голове парня, по именам. Провожала с ним вечера, подавала кружку чая, обращалась с выжигавшей всё плохое теплотой, именно к нему, совершенно осознанно, зная гораздо больше, чем Ханако мог себе представить. Зная, наверняка зная, как никто другой, кого он убил и за что... — Даже зная мою подноготную, ты отнеслась ко мне приветливо. Спасибо, Вторая. — Было невозможно устоять от соблазна, — не сдержала ухмылку Ада, затушила окурок и выбросила, подтягивая колени. Соблазна?.. «Узнав мою подноготную, как поступишь ты?» — Шульц положила подбородок на колени. Задумчивость, сопровождаемая размеренным дыханием Тайны украинской школы, продлилась недолго. Парень оживился, приобретая уверенный вид. — Каким образом ты видишь души? — Через взгляд, — буркнула она, съежившись. «У тебя красивые глаза» — он, вспомнив ту незначительную фразу, разогнал оцепенение. Ханако подобрался немного ближе, находясь в двух шагах от цвета мокрого асфальта, выделявшегося в кромешной темноте вместе со светлым пятном лавандовой рубашки. — Давай просто завяжем тебе глаза? — аккуратно предложил парень, чуть ли не подкрадываясь к закрытой, недоверчивой Шульц. — Я не бываю в людных местах. Встречаюсь с устоявшимся кругом лиц. Единожды попавшиеся на мой взгляд входят под действие безвозвратно, — Вторая свернулась теснее, отгораживаясь чернотой закрытых глаз от вязкой, тягучей черноты кабинета. Но чья-то рука легла на плечи. Аделина позволила себя обнять. — Вторая, пошли на концерт? — шепнул ей на ушко Ханако. Ада вздрогнула. — Как? — Завяжем глаза и я поведу тебя. А сориентируемся по картам, — ласково погладил её парень, проводя ладонью по рассыпчатым волосам. Шульц незаметно потерла глаза. Чувствуя чужое тепло, словно яркая вспышка спустя множество лет после кончины, девушка слабо усмехнулась, насмешливо подмечая, что на самом деле улыбается. — Пойдем? Я обижусь, если не примешь моё приглашение. — Раз приглашаешь... не имею права отказаться.

(прим. авт: настоятельно рекомендую во время чтения слушать замечательный трек Eve – Tokio ghetto, в переводе Jackie-O или в оригинале)

Много красок, буйство ритма, прилив адреналина в крови, несуществующей крови, звенящей в ушах. Может быть, хоть кто-то? Может быть, хоть кто-то... Но никого здесь нет, а? Снова без ответа, ощущаю где-то Взглядом кожу сверлит пара глаз. Аделина ловко выхватывает руку, кружа в тесной толпе, хотя, жмурясь, совсем не видит его. Своему проклятию скорейшего снятия Я желаю в сумерках, Интересно, что будет ждать меня за колкой оградой… Толпа в просторном высоком помещении не волнует, эти люди словно белена, окружившая их сузившийся мир. “Что там, мне все равно, до каждой мошки дела нет”, — Из моих уст звучали слова как полный бред. Я подавлен был, разлил случайно кофе. Так день за днем я жил, пока однажды мы с тобой Не повстре-еча-ались случа-айно... Подхваченные ритмом, Вторая проходит сквозь чужие фигуры, и Ханако, не успевая, тянется следом. Аделина с беззаботной улыбкой притягивает парня к себе. Как мне-е бы-ыть, как мне-е бы-ыть? Крепко я увяз В промозглой рутине хиппи-города-а! Как же-е мне-е, как же-е найти причину? Легкие опаляло жаром, оборванный полувдох, рывок на себя, дыхание Аделины, визг фанатов не глушил лишь крик колонок, рвущий перепонки. “Все предельно важно!” — звучит красиво только на словах. Он глотнул спертого воздуха в ловушке собственной формы, вливаясь в яркий поток, в сочетание быстрых слов и завлекающего голоса. По ту сторону пробудилось нечто неизведанное И с собою утащить пытается зачем-то нас, — скороговоркой произнес голос. — Уйти ты не готова, и потому останешься сейчас-час-час-час... Останешься сейчас-час-час-час... Барабаны, гитара, мешанина чьих-то криков, теплая рука Второй... “Обо мне заботились, обо мне заботились Вы всегда прилежно, Хоть я все забыла, но молчать не в силах“, — На лице твоем могу я прочитать. Везде, куда хватает глаз, Передо мной раскинулись сейчас искусные подделки. Пусть невольно я порчу все подряд, пора в игру вступать мне. Затихающий тон, сменяющимся другим куплетом; она танцует, следуя динамике, сливаясь с волной, по-настоящему сверкая. Если, закрыв глаза на все, просто прикушу язык, Ложью “я так и знал” лишь заведу себя в тупик, На эмоции щедра ты непривычно, Аделина резво крутанулась, не отпуская его, галстук затерялся на полу среди сотен невзрачных ботинок.       И вот, и вот твое лицо на миг озарилось Ханако усмехается, чувствуя, как вздрагивают, пробираясь мурашками, ребра, видит светящееся лицо, сжимает ладонь, взлетая на метр, вырываясь из волны и подхватывая Аду, оттолкнувшуюся от плиты.       Немыслимо-о-о чуде-есно-о-ой красо-ото-о-о-о-о-ой! Она рассмеялась и распахнула счастливые глаза, сверкающие, словно звёзды. Ханако с замиранием сердца смотрел на них, поднесенный эйфорией музыки. Аделина беспричинно звонко смеялась, беззвучно ругая потерянный галстук, а парень ощутил тепло, настоящее тепло, овивающее его холодное сердце... Он ощутил, как оно бьётся. Но тоскою по тебе душа терзается дни напролет, И себя теряю, в мыслей падая водоворот, — трепетал голос, проговаривая строки, и пропел, постепенно затихая: — За грань реальной жизни шагнуть боясь, останешься сейчас-час-час-час... Проигрыш, стук палочек, удар о барабан, внезапная пауза, мгновение – он прижимает Вторую в бездумном танце, и вспышка приливающей к вискам жизни будто бы затмила весь мир. Тот самый момент, взрывающийся в отсыревшей душе тысячей фейерверков, затмил Галактику, сосредоточив всю необъятную Вселенную на одном человеке. Как мне-е-е быть, как мне-е-е быть? Крепко я увяз В промо-озглой рутине хиппи-города-а! Как же-е мне, как же-е найти причину? Аделина украдкой смахивает покатившиеся слезы, не сводя с него взгляда, восхитительно блестящего россыпью бриллиантов. "Все предельно важно!” — звучит красиво только на словах. По ту сторону пробудилось нечто неизведанное И с собою утащить пытается зачем-то нас. Уйти ты не готова, и потому останешься сейчас. В этом обрывочном сне, кружась над сценой, вознесшись отчаянно плясать на чужих головах, Ханако воспрял всем телом, и всё в нем ожило, всё наполнилось смыслом, по венам растеклась энергия, слепивший свет, жгущий легкие, подстрекающий ноги в туфлях стать быстрее, чем когда-либо. Полупрозрачные фигуры наплевали на расстегнувшиеся пуговицы Второй, обнажившие ключицы, краюху рубца; они крепко держались за ладони, не боясь их разорвать. Но тоскою по тебе душа терзается дни напролет, И себя теряю, в мыслей падая водоворот. За грань реальной жизни шагнуть боясь, останешься сейчас-час-час-час. Останешься сейчас-час-час-час. Останешься сейчас. — резкая тишина, единый вой всего зала, разразившегося аплодисментами. Ханако не смотрел на исполнителя песни. Он смотрел на Аду. Она всё ещё улыбалась. И поблагодарила его самым искренним выражением лица. После концерта она поблагодарит его снова. Если не поймет, что ещё тогда ему не понадобились слова.