Парадокс живого мертвеца

Ровно через четыре дня серийный маньяк нанес новый удар. Полтергейсты о смерти Нины Николаевны, преподавателя биологии, что прославилась единоразовой заменой примера для практической работы на элегантную дамскую сумочку. Как узнал Ханако, женщина преподавала и в классе Лены. Преступник где-то в школе. У Ады на этот счет не было сомнений, убедился и парень, что убийца затаился где-то поблизости, маскировался, сливался с местностью в укромном углу, словно дикий хищник, выжидавший добычу. Шульц приказала Кучме носа не казать из дому, учиться дистанционно и не испытывать судьбу. Отказ помощница обосновала тем, что Тайны нуждались в знатоке и никто, кроме неё, не обладал даже базовыми знаниями в криминалистике. Отчаянная мера, сравнимая с волей безумца: кто доверил бы роль, от которой зависело благополучие сотен жизней, ребенку? Но многие в коллективе не имели даже поверхностного представления о работе, выпавшей на долю Лены, подтверждая этим её правоту. Было решено приставить к ней Ханако в качестве личного телохранителя. Не зря, потому что следующей оказалась Мария Хобтеева. Как рассказывала начальница, Маша – одноклассница Лены. Такие совпадения наводили на мысли. Вести о неуловимом маньяке разлетелись по Украине, СМИ закатывали истерики, усиливая тревогу, а полиция обреченно разводила руками: улики, хотя бы косвенно намекавшие на личность убийцы, не были найдены. Школу охраняли по ночам, – не закрыли благодаря гипнозу Алёны, – директриса притворилась, что вложила деньги на усиление охраны, покупку сигнализации и видеокамер. Притворилась, потому, что на самом деле давно распилила суммы, полученные от спонсорской и державной поддержки, между приближенными. Купленное на копейки оборудование сломалось за три дня. Ханако, смотря на творившийся беспредел, предполагал, что ему придется сдерживать Аду от убийства этих жестоких людей, работавших бок о бок с детьми на протяжении многих лет. Однако глава отыскала положительные стороны: риск Тайн быть замеченными снижался. Второй тяжело пришлось, отстаивая надобность держать учреждение открытым. Закрытие означало неспособность справляться с трудностями, полный провал, грозивший коллективу исчезновнием. Возможно, кто-то был готов жертвовать собой, но лидер находила подобный исход неразумным. Они бы погибли, а преступник остался бродить по городу? Шульц поклялась вытащить ублюдка из-под земли, а такое у неё неплохо получалось. «Ловить на живца». Как и заявлялось на предыдущем собрании, ученики и учителя начинали верить в происки злых духов. Когда разгорелся скандал от предложения какого-то чокнутого верующего родителя пригласить в школу священника, Тайны не знали, плакать им или смеяться. Люди ненавидели и боялись того, чего не могли понять. Некоторые в открытую пялились на картины в кабинете литературы, преследуемые своими странными мотивами. Считалочка «Раз, два, три...» пошла по рукам с метеоритной скоростью. Будто бы скверные мысли резко обострились, вылезая из человеческого подсознания наружу. Вторгнуться к Тайнам захотело втрое больше, чем раньше. И, возможно, это момент, когда стоит сплотиться и общими усилиями расквитаться с убийцей по заслугам. Но Тайны смотрели друг на друга с опаской. — Ты выступаешь свидетелем допроса. Составишь подробный отчёт. Представим его на заседании, — как обычно кратко наставляла Шульц. — Действуй строго по приказам. Я проведу тебя через воспоминания ёрисиро к ван Хейзену. Дословно записывай наш диалог. Можешь на диктофон. Она вынула лунный камень, отливавший неоном, сжала в кулаке. Ханако подготовился. — Добро пожаловать в мою обитель, — Фредерик поклонился, придерживая чёрный плащ за конец. Темнота правила всюду: и в его памяти, и в грани, видимо, олицетворявшей его внутренний мир. Парень не видел воспоминаний, потому что Ада распорядилась идти с закрытыми глазами. Она запретила подсматривать, описывая окружение в трех словах: под ногами размазанные человеческие тела, по углам – расчлененка, вместо грязи – комки внутренностей, вокруг – село, языки пламени, мазанные хаты и крутые поля. То, что вырисовывалось в воображении, на радость начальнице вызывало отвращение. Кажется, Фредерик был сильной нечистью, успешно принимавшей регулярные жертвоприношения в обмен на сохранность жителей, и, по секрету, в обмен на покровительство. — Что привело Вас к заключенному нарушителю устава, достопочтенная Шульц? Он вновь отвесил элегантный поклон: — Мои глубочайшие извинения за причиненные неудобства, благородная Вторая. Извольте осведомиться, каков срок моего заключения? — Пять месяцев. Благодарите Даниила и Седьмую, — сухо сказала та, прикрыв веки. — Скощу, если окажете услугу. — Я весь внимание, — хитро улыбнулся мужчина, из уголков губ которого поблескивали клыки. Из ниоткуда возник стол из толстого дуба и два вычурных стула, взятых, наверное, из королевского дворца. — Стареешь. У тебя проблемы со зрением. Где третий для Ханако? — назидая пристальным взглядом, начальница перешла на неформальный тон. Бледноликий джентльмен перевел на помощника колючие глаза и, будто бы только сейчас заметив его, растянул оскал светской любезности. — Где мои манеры? Прошу прощения, — третий стул материализовался около места Ады. — Спасибочки, я не в обиде. Нельзя растрачивать такую вещь, как твою память, на пустяки, — «я не в обиде на того, с кого сыплется песок». Вступая в игру слов, Седьмой маслянисто усмехнулся. Привычно заломив руки за спиной, с непринужденной улыбкой он сжал любимый нож. — Итак, я слушаю, уважаемые коллеги, — внимание Фредерика, обращенное только на Вторую, Ханако не оценил. Двойной подтекст имела любая сказанная мужчиной фраза; даже глядел он недобро, это чувствовалось через маску старомодной обходительности. — Предлагаю заключить контракт. В морщинистом энергичном выражении промелькнуло деловое любопытство. — Неожиданно, чтобы Вы обратились ко мне с подобной просьбой! Расскажите подробнее. — В школе орудует серийный маньяк. Пять трупов, убийца – мертвый. — Удивительно! Маньяк проскальзывает через Четвертого? — Да. — И Вы предполагаете, что кто-то из нас – предатель? — вкрадчиво продолжил Фредерик исподлобья. — Именно. Я никому не верю. — Вы не взяли меня под подозрение, лишь потому, что я взаперти? Я мог действовать с сообщником, — иронично хмыкнул ван Хейзен, сохраняя вид расслабленным, но осанку – ровной. Аделина, закинувшая ногу на ногу, а локоть на спинку, повторила его пристальный взгляд. — Ты не укусишь кормящую руку. Мужчина локтями оттолкнулся от высокого стула. Он, размышляя, омрачился, приобрел чем-то демонически зверскую ауру. Отпустив густую бородку, джентльмен закинул удочку: — Допустим, мы заключим союз. Что далее? — Мы считаем, что тебя подставили. Это так? — Так, — Фредерик согласился. — Несомненно. Каюсь, не рассмотрел, кто, однако не исключаю вероятности, что тот молодой человек – дух. «Лена снова была права», — подумал Ханако, представляя её ликование: несерьезным увлечением восьмиклассница смогла предоставить неоценимую помощь следствию. — Как это произошло? — Почтенная Вторая, он взломал двери и оставил их нараспашку. Я был очень захлопотан делами, и некая юная леди просочилась внутрь, — парню показалось, что мужчина вскользь совершенно незаметно сглотнул, видимо, припоминая вкус боли "юной леди". — Я не смог устоять от соблазна. Настолько аппетитного обеда мне не доводилось отведывать вот уже пару лет! За исключением одного. — Кто бы сомневался, — нелестно фыркнула собеседница, забирая у Ханако подготовленную планшетку. — В обмен я предоставлю тебе самое вкусное блюдо на твоей памяти. — Звучит заманчиво. Ох, не томите же, насколько велика ваша щедрость? — на переносице мужчины появилось старинное пенсне. Давно Ханако таких не видел... Навострив уши, он изо всех сил изображал скуку, внешне фокусируясь на мелочах: на обшивке стула, росписи стола, резьбленых эмблемах и позолоченных фигурных ветвях, выгравированных на дорогом дереве. — На месяц. — О, почтенная Вторая, распивать вино нужно медленно, растягивая удовольствие, — и добавил резче, прибрав лесть: — четыре. — Полтора. — Пять. — Две недели. — Три. — Месяц, — непреклонно заявила Ада. — Четыре, благородная Вторая, или вынужден отказаться! — Неделя, или консервируйся в прекрасном прошлом ещё полгода. — Вы за словом в карман не лезете... Сойдемся на месяце, — внимательно изучая контракт, владелец диковинных очков подслеповато прищурился. Если мыши ориентируются на слух, то Фредерик, скорее-всего, тоже. — Вы предлагаете договор на крови? — сказал он слегка удивленно, словно бы совсем этого не ожидав. — Конечно, — Аделина усмехнулась. Довольная, как лиса. Хитрость отлично подходила Второй, делая её похожей на обаятельную злодейку. — Обещание на крови для вашего клана священно. Не так ли, ван Хейзен? — Вы абсолютно правы, достопочтенная Шульц, — ответил взаимной каверзой ван Хейзен, не особо довольный условием. — Как печально, я способен видеть лишь человеческие страхи. Вам доступна вся подноготная людская за столь дешевую цену. «К чему это? Провоцирует?» — но Фредерик, кажется, всерьез считал такую расплату бесценком. Наполовину старческое лицо смягчилось от улыбки, и теперь деловое собрание походило на милую встречу давних знакомых, знавших друг о друге что-то, о чём Ханако не ведал. — Ненасытная летучая крыса, — беззлобно хмыкнула девушка. — Страхами удобно манипулировать. Их вполне хватает, чтобы дать четкий психологический портрет человека. И этого стало мало? — Ваша прямолинейность порой вводит собеседника в ступор, — хохотнул Фредерик. — Допусти Ваш помощник столь неуважительный комментарий, я бы уже стёр его с лица земли. Несомненно, безусловно, сейчас Вы правы. Но помните, что многие выводы бывают ошибочными. — Верно, — Шульц вытянула из-за уха ручку, прикрытую темной прядью, и оставила на контракте мелкую подпись. — Как однажды ты ошибся после моей первой проверки. Помнится, ты не ожидал, что я начищу твою аристократичную физиономию? — Режете без ножа, — непринужденно засмеявшись, Фредерик подкатил рукав фрака и легкою рукою сотворил на листе настоящее произведение искусства: подпись каллиграфическим почерком, напомнившую автограф какой-нибудь голливудской звезды. — Мне несказанно сложно прощать вам вольности. — Как мне твоё честолюбие. Малой, подай нож, пожалуйста. Парень вздохнул. Когда Фредерик проколол палец клыком, Шульц беспощадно полоснула кисть ножом. Кап-кап... Алые пятна размыли края прописных букв. — Отныне мы – союзники. Через полчаса ты будешь досрочно освобожден. Наказание отбудешь, когда проблема с маньяком решится. — Благодарю, я читал этот пункт в договоре. — Уйду в подробности позднее. А сейчас, бывай, — Ада поднялась. Мебель пропала. — Ну зачем ты так неаккуратно порезалась, Вторая? — уже в библиотеке возмутился Ханако, тщательно разглядывая рану. Девушка попыталась осторожно вывернуться, но парень сцепил ладонь покрепче. — Ая-яй, теперь будет болеть. «Сгусток энергии может порезаться» – звучало забавно, но было объяснение: браслеты установили связь между духовной оболочкой Ады и оболочкой Ханако, придавая им материальность, пусть на порядок слабее физической. Так как нож принадлежал Ханако, естественно, он нанес почти реальный урон. — Заживет. — Чем ты думаешь! У тебя такие руки, а ты испещряешь их ради каких-то дурацких сделок! Не издевайся над вершиной человеческого развития, Ада, они же так прекрасны, — измученно проныл он, будучи огромным любителем эстетики рук. Из-за угла возникла мышь, очень кстати взяв перекись. Подслушала разговор? — Та-ак, сиди смирно и не двигайся. Шульц вздохнула совсем так же, как недавно Ханако, и терпеливо ждала. — Вы с ван Хаузеном в необычных отношениях, — заметил парень, обрабатывая глубокий порез. — Ван Хейзеном, — машинально поправила Аделина. — В каком-то смысле. — А что за "самое вкусное блюдо"? Молчание со стороны Ады было подозрительным. Помощник повторил настойчивее. Повернувшись, девушка подала знак карманной мыши. Пальцы сжали тонкую сигарету. Вдохнув, начальница отдалила её от губ, пропуская дым. — Я. — Что? — недоуменно вытаращился Ханако, чуть не выронив ватную палочку. — Самые сладкие кошмары у тех, кому есть, что терять, — отстраненно промолвила Аделина, туманным взглядом буравя окно. Лена говорила по телефону, совсем не замечая никого на пути. Мама объясняла, что у тёти развивались осложнения и более ездить в больницу не было нужды. Лена слушала со слезами на глазах, не зная, сможет ли простить себя за кощунственное облегчение. На Кучму обрушились убийства, горы трупов, смерть Маргариты, выкрутасы отца и забитый рукомойник посуды, и Лене мерещилось, что ноги всё сложнее волочились по земле. Важность учебы давно померкла, Лена провалила очередную самостоятельную, но ей перестало хватать сил, чтобы засиживаться, как раньше, по ночам. Лена замечала, что переставала сопротивляться и воспринимала свою бестолковость как данность. Отложив математику, девочка штудировала статьи по судебной медицине и криминалистике. Какая математика, какая история, какие английские? Дома она с головой в конспектах, не зная, за что хвататься, осваивала первые пару книг, выпавшие на странице "Гугл"-поиска, а на уроках молилась оставаться незамеченной. На русском языке Лена была необыкновенно вялой, за что получила удивленное замечание. Первое за семестр. Но Лена заставила поставить чужие жизни выше временных трудностей. Закончится ли это однажды? Примерно неделю назад девушка прогуляла физкультуру, чтобы осмотреть место происшествия и труп Нины Николаевны, а не так давно – труп Маши Хобтеевой. Как невероятно, не прошло месяца с момента, когда Кучма желала ей смерти. Лену стошнило на любимую спортивную кофту. Её рвало от вида мертвого второй или третий раз, начиная с преподавательницы биологии, грузной дамы с золотыми очками. Это случилось именно тогда, когда Шульц на секунду покинула класс. Только она удерживала школьницу от истерик, криков и рыданий: Лина была поддержкой, напоминанием о долге и в то же время напарницей. В детективном сыске Тайна была мало полезна и могла лишь помогать в поиске фактов. Глубоко в душе Кучма боялась, что уже завтра, привычно придя на час раньше в готовности обнаруживать новую жертву, она увидит невысокий силуэт в полумраке коридора и потрусит следом, шагнет в приоткрытый кабинет, будто манящий небольшой створкой в дверях, и столкнется нос к носу с тем, кто изуродовал столько невинных людей... и он безжалостно убьёт и Лену. Лена считала, что для становления духом слишком слаба, поэтому для неё свет померкнет навсегда. А он будет улыбаться, размазывая по стенам её кишечник, и, просто переступив через её окровавленное тело, продолжать аморальное бесчинство... — Лена! — Девочка обернулась. Дорогая одноклассница Таня предстала с опухшими, красными от слез, глазами, и с чистым лицом, лишенным макияжа: его избавили от пластырей и примочек для снятия побоев. Легкомысленная бабочка вдруг стала походить на обычную девчонку. Но что-то, не иначе, переменилось. Невзрачные штаны и черное худи, рассыпчатые волосы, стянутые в тугой хвост, рушили образ блондинки, ходившей биркой наружу. К тому же, чего стоило выражение глаз. Безграничная боль того, кто будто потрясен до дрожи естества, переживая нечто воистину жуткое, какую-то трагическую утрату, ни чем невосполнимую потерю. Человек выжатый, истощенный, пустой. На мгновение Кучма устыдилась недавней ненависти. Горе одинаково для всех. — Машу убили... Ты, конечно, знаешь... — охрипшим голосом прошептала белобрысая, пряча заплаканные глаза. — И Марго... Вы же дружили... — Да. Мы не ладили, — Лена запнулась, вспоминая их переписку, — но она не заслужила такой участи. Как и Марго. — Мы считали вас не от мира сего, — тихо сказала та с толикой вины. — Странными, заносчивыми, воображалами... Лера обсуждала вас больше остальных. На самом деле, я не так уж и плохо к вам относилась... Я много над этим думала, и мне кажется, мы ошибались... Прости. Пожалуйста. «Как мило», — съязвила Лена, растерявшись: поддаться желанию поговорить или уйти. — Я вас... ненавидела. Моя тётя умирает уже месяц, и мне было смешно, когда Маша бестактно лезла с идиотскими вопросами. Я вас ненавидела и презирала. Ваш образ жизни, ваши школьные выходки, ваше распределение приоритетов. Вы для меня были абсолютно неправильными, глупыми, беспросветно слепыми. Чем-то стадными. Я ненавидела то, что стоило игнорировать, — Лена криво улыбнулась, — до вашей жизни мне, честно говоря, больше нет никакого дела. То время, что я тратила на презрение, можно было просто потратить на себя. И я теперь... уже не уверена в моих убеждениях. Я уже не знаю, кого можно звать правильным, а кого нет. Кто хороший, а кто плохой. Могу ли я презирать тебя за то, что ты куришь и ведешь себя так, как я ни в жизнь не поступлю? Я понятия не имею. Но мне интересно... как ты поступишь, когда ты столкнулась с таким ужасным событием? Ты, как раньше, будешь прикладываться к бутылке и шляться по кустам? Ты не будешь в будущем об этом жалеть? Мне правда всё равно. Просто я, как и ты, недавно поняла, что жизнь гораздо хрупче и скоротечнее, чем казалось. Мы можем умереть даже сегодня. И мне было бы грустно перед смертью чувствовать только сожаление... за выбор, который я сделала осознанно. Таня молчала. Парадоксально, что Лена вылила на того, с кого смеялась, то, что не смогла бы вылить тому, с кого частенько брала пример. Если вдуматься, поворот судьбы был совершенно неожиданным, обрушившимся на стабильную размеренную повседневность лавиной крови, разочарования и слёз. — Я очень сожалею. Ни Леру, ни Машу, ни Марго не вернуть. Хотя мне есть, что им сказать. Теперь, когда этих людей нет, стоили ли те эмоции, — мелкие конфликты, разногласия и порицания, — того? — Мы с Машей... вообще подрались... — слёзы покатились по мимическим складкам одноклассницы. Таня торопливо залезла в рукав штанов и вытерла лицо салфеткой. — Я ей разбила губу, повыдирала волосы... Она упала в лужу и смотрела на меня с таким лицом... я начинаю плакать, как только вспоминаю его... а я тогда хотела избить её до потери памяти... Да, мы встречались, виделись, общались... Но я не успела... не успела... извиниться... по-настоящему... и уже никогда не извинюсь... Я не знаю, как быть с этим дальше... — Маша не хотела бы, чтобы ты месяцами плакала. Представь, чего бы она хотела и что бы сказала, — понаблюдав за тем, как красавица класса сжималась, будто маленький потерянный ребенок от сдавливающей боли в груди, Кучма неловко приобняла её за плечо. — Она бы сказала, чтобы я должна буду посмеяться на похоронах и порадоваться за то, что эта дерьмовая жизнь осталась позади, — Таня улыбалась, но глаза от осознания остекленели; слёзы не переставали бежать. — Мы всю жизнь вместе, с садика. Я не верю, что её больше нет. Лена, я думала, так будет всегда. Что мы будем вместе всегда. Мы всегда будем ходить друг к другу по домам, смотреть фильмы, запускать трансляции, ездить на экскурсии с Аленой Владимировной... Я... не верю, что этого не будет уже никогда... Таня, сползая на пол, громко зарыдала. Лена села следом, чувствуя безмерную усталость. Зарыдать бы тоже вот так, и рыдать месяцами, оплакивая себя, Марго, свою жизнь и даже Танину, эту беззаботную Танину жизнь, столкнувшуюся с непредсказуемым финалом, финалом счастливой пьесы, оказавшимся слишком суровым для предписанного сказочно-счастливого жанра. Для Тани жизнь ребёнка закончена. Для Тани началась новая глава в новой реальности, где всё будет абсолютно по-другому. Абсолютно иначе. — Когда-то... тебе придется привыкнуть, — как тяжело дались подобные жестокие слова. — Зачем ты это говоришь? — захлебываясь икотой, взвыла блондинка. — Мне не становится от этого ле-егче! — А что, должно становиться? Тебе сейчас не будет легче, какую бы я чушь не сморозила. Ты потеряла друзей. Да, когда-нибудь этот ужасный день пройдет, когда-нибудь через несколько лет, возможно, станет легче, надо просто его пережить... Но даже когда время пройдет, не забывай этот день. Запомни его на всю жизнь, потому что он пригодится в моменты, когда ты будешь думать, что у тебя ничего нет. Если бы у Лены были друзья детства, она берегла бы их как самое драгоценное сокровище. — Таня, это прозвучит, как самая большая издевка... но... попытайся сквозь боль почувствовать благодарность. — За что? Они все умерли! Чего мне радоваться?! — Ты всерьез думала, что такое счастье, как твоё, есть у всех? То, что эти моменты больше не повторяться, — Лена проигнорировала то, как пуще прежнего захлюпала одноклассница, — не обнуляет их существование и то, что ты была счастлива. — А если я уже не смогу стать такой счастливой? — злилась Таня, сгибаясь пополам от плача. — Как я могу быть счастливой, когда их рядом нет? Ничего уже не будет, как раньше! — Со временем ты, может, поймешь, что я имела в виду. Ну, прости, не хотела делать тебе больно. — Если бы я могла вернуться в прошлое... — тихо зашептала девушка. — Я бы поговорила с Лерой. Я бы все исправила. Я бы догадалась. Я бы всё изменила. Я бы вернулась назад и сказала Маше и Лере в один из наших посиделок всё хорошее, что я про них думала. А ещё набила бы рожу Балабашу, этому сукиному сыну, за то, что он променял Леру на Киру! — У Леры был парень? — невзначай поинтересовалась Кучма, решив не развеивать очевидный комплекс вины. У личного психотерапевта Тани, если таковой объявится, будет много работы. — Они недолго встречались, — собеседница высморкалась в платок, — Вероника, бывшая моего парня, лежит в реанимации, а она сестра Стёпы. И я узнала от парня, который узнал от Вероники, которая узнала у Стёпы... ну ты поняла, короче... что Лера крышей поехала. Через день-другой после драки мы всё выложили Балабашу, а он перестал отвечать Лере. Она к нему приехала и застала с Кирой. — Ирония судьбы. — И не говори... — Таня смолкла, подняла голову, глядя на смуглое, вымученное лицо Елены. — Мир? — она протянула руку. Лена решила, что никогда никому не скажет, что целенаправленно обследовала изувеченный труп Марии Хобтеевой и первой отыскала Маргариту. Она никогда никому не скажет, почему притянулась к биологии и студенческим пособиям по медицине, невзирая на терминологию и тяжелое текстовое оформление. Лена решила, что поможет найти убийцу и отомстить. — Ладно. Мир. «Обещаю».