«Иметь в друзьях психопатку, которая вырезала собственных учеников, мало кому нужно. Даже если и кому-то нужно, то не нужно мне».
«Прости меня, малой».
Он бы закричал, что намеки, подкидываемые Аделиной, бессовестны, а маленькая ложь – убийственнее ножа. Ведь, подпустив совсем близко, своим извинением Вторая попросила её забыть. Ханако вывернулся бы наизнанку, чтобы это предотвратить. Хотя бы вернуть две услуги, как обещал. Но всё кончено. Они не отведают мятного чая, щекотавшего паром нос, не переступят порог деревянного дома, от чего доски бы затрещали, Седьмой не покрутится на кухне вокруг занятого силуэта Шульц, и вечное солнце не будет улыбаться сквозь прозрачные занавески. Эпоха дурацких прозвищ, совместных отчётов или четвергов, утомлявших с раннего утра, периодов проверок и периодов отдыха по вечерам, когда на учебнике математики, подложенного вместо подставки под горячее, стыло блюдце с пирожками, а напарники зачитывались от безделья детективами, подошла к концу. Эта Аделина Шульц – не Ада. Более не было смысла тонуть в сожалениях. Но вина тяготила Амане Юги.«Это не больно – забывать, — тогда девушка нежно улыбнулась. — Плохо – знать, что забудешь. Даже знать, что ты когда-то умрешь не настолько тяжело. Смерть далекая для человека, а забвение всегда дышит тебе в шею. Возможно, это одно и тоже для того, кто умер».
Вина и нежелание возвращать всё по местам. Разве со стороны лидера академии Камомэ не была бы грубой попытка вернуть случайный поворот судьбы, невыгодный им обоим? Разве это – неудачный исход? Она не будет тосковать, когда Седьмой вернется домой. Напротив, ей будет плевать, и ничто не сделает непоколебимую начальницу уязвимой. Повод для разногласий с коллективом исчезнет сам собой. Вторая будет счастлива в окружении полтергейстов и Лены, надежно закрывшись в четырех стенах. И никому не придется в момент расставания смеяться. Сплошные плюсы. Тогда как вышло, что ему невыносимо? Почему только сейчас дошло, что парень потерял нечто невообразимо ценное? Всё без остатка потеряно, будто свалившись с обрыва пропасти, и осознание петлёй сдавило горло. Почему заботу о других, которую Ханако ставил превыше всего, в этот раз стремительно двигал собственный эгоизм? Ханако хотел вырвать с корнем то, что обременяло. Желание наплевать и, оттолкнувшись от обрыва, кинуться следом, вниз, в неизвестность, даже если за ней скрывались одни скалы, чтобы дотянуться, чтобы успеть, чтобы всё-таки выловить утерянное за секунду до того, как оно разлетелось бы на куски. Во что бы то ни стало. Несмотря ни на что. Неудержимая тяга к запретному переворачивала изнутри, разрывая Седьмого на противоречия. Слеза упала на браслет.«Парные обереги. Пока в моём мире, он особенно пригодится. Но можешь оставить себе навсегда. На память».
Чем сильнее Ханако сопротивлялся боли, сцеживая зубы, тем нелепее и несправедливее казалось принятое решение. На ум пришла фотография, раскрошенная в труху.«Самые сладкие кошмары у тех, кому есть, что терять».
— Ты имела в виду, — хрипло прошептал Ханако, невесело ухмыляясь, — сладкие кошмары у тех, кто не хочет, но должен терять? — Ханако-кун, — тихонько позвал кто-то. Парень судорожно протер глаза, спохватываясь. Донеслись аккуратные шаги и скрип половиц, из-за стеллажа выглянула Лена. Мрачная решимость девушки, выглядевшей не лучше Седьмого, удивила. — Вот ты где! Я тебя искала. Прости, что беспокою. Я говорила с Адой. — И как? — как ни в чем не бывало дух плюхнулся на пол, умащиваясь поудобнее. Лена подошла, стягивая с плеча рюкзак, и села рядом. — Помнит меня. Но тебя... — она смолкла. Сдвинув брови к переносице, она перевела посерьезневший взгляд. — Будешь сидеть сложа руки? Призрак открыл рот, собираясь ответить то, что не выступало бы в противовес личностным убеждениям. Тот, кто силён духом, считал Ханако, обязан поступать ради счастья других как угодно, хоть в ущерб себе. А в случае с Адой, самым логичным стоило принять исход и пойти дальше. Сам виноват, что связался с духом. Как известно, люди переставали быть живыми, становясь духами, поэтому для них не уготовано никакого будущего. Никакого. Только терзание. И расплата. И ничто не способно это изменить. Дух никогда не обретет то, о чем мечтал, раз не смог, даже будучи человеком. И то, что произошло – печальная неизбежность. — Нет. Ханако сам не понял, почему дал противоположный ответ. — Я нашла дневник Ады. — Что? — Седьмой оглянулся, вырвавшись из оцепенения. — Я склеивала его всё это время по кусочкам, планировала сделать сюрприз. Лера разорвала листы так, что у меня уходит слишком много времени на восстановление, но какая-то часть уже готова. Там много личного. Я дам прочитать только то, что она была бы не против дать, но потом. Он ещё не готов, — Кучма запиналась, проглатывала окончания, явно волнуясь. — Но там обязано быть что-то, что может помочь спасти Лину. Я хочу этого. Я готова пойти на риск, чтобы вернуть её воспоминания и избавить от проклятия. — Проклятие – дар Второй Тайны. Чтобы лишить Аду дара, нужно найти кого-то, кто мог бы занять её пост, — выдвинул предположение Седьмой. — Как думаешь, почему она взяла на себя обязанности обеих Тайн? — подумала вслух Лена, запрокинув голову. — Не знаю. Может, не хотела, чтобы такой могущественный дар попал в плохие руки. — Ей был важен какой-то «Я.», — тихо говорила Кучма, — и она убила трёх человек, потому что они довели его до суицида, избили и столкнули с крыши.«Где же был Господь Бог, когда они сживали человека со свету? Когда он погиб, где был всеми любимый Господь? — отдаленно будто послышался злой смех Шульц, прозвучавший в день концерта. — Хваленые стражи порядка? Правосудие? Юристы? Родители? Может быть, преподаватели? Если не Богу, хоть кому-нибудь было не наплевать? Не наплевать на смерть человека, такого же, как они? Я дважды перерезала им глотки и ни о чём не жалею».
— Теперь всё встало на свои места, — после этого Ханако рассказал крупицы информации, которые могли обрисовать общую картину. — Надо расспросить полтергейстов, в курсе они, кто изначально стал Второй Тайной, или нет. Раз Ада говорит, что забрала проклятие у кого-то и этим себя осознанно наказала, значит, тот человек был очень важным, — девочка заполняла заметки в телефоне, быстро нажимая пальцами на маленькие клавиши. — Кстати, я не поняла, а почему Лина подвержена забвению? Как оно работает? Она просто берет и забывает? «Она не знает?» — удивился парень. — Ада видит человеческие души через зрительный контакт, но теряет память о себе. — Какой ужас... — Елена застыла, смотря в потолок, но от чего-то изумленно, будто бы в потолке обнаружилось нечто жуткое. — Как же ей было тяжело... А я-то гадала, почему она никуда не ходит... — Стоп, тебя даже не волнует, что она всё о тебе знает?.. — А какая разница? Тараканы когда-нибудь из домика да и высунулись бы. Я даже рада, — Лена счастливо улыбнулась, — Лину не остановили мои минусы, она дружит со мной, сразу приняв обе мои стороны: и плохие, и хорошие. Она удивительная. — Похоже, ты ею восхищаешься? — Ага. Наверно. Как ты себя чувствуешь? Раны восстановились окончательно? Потянувшись, Седьмой размял плечо и бодренько ответил: — Я совершенно здоров! Никакому яду меня не подкосить! — Ух, а с каким недовольным лицом Ада отдавала противоядие! Страх, — Лена хихикнула. — Ничего... Мы сможем. Обязательно сможем. И как только она вспомнит – обнимешь её и больше не отпустишь, — тут Кучма подмигнула, пихнула локтем и подняла вверх кулак. — Сделаем это! — Сделаем это, — Ханако подхватил эхом, рассматривая оберег, таивший в себе бушующее море не упокоенных воспоминаний. Каким окажется его выбор? — Собрание через пять минут, а вы спрашиваете у нас о делах минувших? — вздернул бровью Даниил, обвевший явившихся не запылившихся циничным взглядом. — Вам бы молиться, чтобы Ада тебя не пришила, Ханако. — Это подождет, — возразила Елена, воровато оглянулась и торопливо зашептала: — мы хотим спасти Аду. Для этого нам нужно найти лазейки. Чтобы найти, придется копнуть поглубже. Отказывая нам, вы откажете представителям закона и друзьям. — Чё заливаешь, ты-то представитель закона? Штаны подтяни, — хмыкнул Даня, а Елена наклонилась над столом и рывком притянула его за воротник. — Статья номер сто шестнадцать Конституции Украины: убийство в состоянии аффекта – до пяти лет, пять на три – пятнадцать, эти пятнадцать лет давно прошли. По закону, Аделина отстрадала своё и я имею законное право скостить срок с пожизненного, учитывая её раскаяние. — Ух ты, ты прямо ходячий справочник, — восхитился Глеб, встрявший в приватный диалог. — Упоминание закона неуместное, — отчеканил Даниил и вырвался. — Думаете, мы не хотели помочь? Контролёрша была нам... кем-то вроде опекунши, и что? Подошел момент, мы явились к ней, и она заявила, что нас не знает. Колоться дальше не хотела. Всё! Больше она ничего не рассказывала про себя или типа того, и пробиться к ней как башкой о стену – бесполезно. — Мы с Аделиной заключили договор. Я плачу по счетам, спасая её, — угрожающе прищурился Ханако, нагнав на янтарные зрачки тумана. — дневник Второй у нас, но там может быть не написано то, что известно вам. — Мы бы с радостью, но... — средний призрак пожевал губу, косясь на старшего. Глаза Глеба стали какими-то больными, изможденными. — Я не знаю... Я не хочу, чтобы кто-то испытывал то же, что и я, когда умерла сестра. — Даня. От ровного голоса Егора, по необыкновению равнодушного, в классе зазвенело: все замолчали. К ребенка приковалось внимание, непонятно почему тон ребёнка показался по-взрослому властным. — Чего, и ты туда же? Вы сговорились? Перероете всё, что можно, узнаете всю историю, но Шульц вряд ли спасете! Только прорыдаетесь от сострадания и ненависти, — скрипнул белыми зубами старший, убрал ноги с парты и раздраженно прикурил. — Ладно, черт с вами, ройте. Решать всё равно мелкому. — Второй Тайной был парень, которого столкнули с крыши в начале девяностых, — Егор заговорил размеренно, и Ханако обомлел от резкой перемены речи: третьеклассник с молочными зубами вел рассказ внятно, четко, не глотая слова и не искажая буквы. — Ну, я помню, это было время, в котором убийства и грабеж не являлись из ряда вон выходящими... никого не удивила очередная расправа. Тогда милиция не считалась авторитетом, она прогнулась под условия родителей-преступников, которые в криминальных кругах имели свои связи. Поэтому дело замяли, свели к самоубийству, закрыли. Аделина вышла на практику. — И эти суки сказали Аде в пустом кабинете труда, что это они убили его, — продолжил Даниил вместо Егора. Мальчик благодарно кивнул. — Мы думали, что на этом разговор не кончился, что-то случилось, Ада сорвалась и убила их клинком. — А откуда у Ады клинок? — моргнул Ханако. Кухонный нож в качестве оружия можно объяснить, – просто, удобно, практично, легко достать, – а настоящий меч – едва ли. — Лине нравилось фехтование, — сникнув, неожиданно сказала Лена. — Контролёрша метилась в секцию, да и всякие старые шняги её увлекали. Она у нас ценитель высокого. — Так что, он правда был Второй Тайной, ну, тот убитый парень? — нетерпеливо спросила Кучма. — Ага, — согласился Глеб, — был, да сплыл. — Почему Ада так поступила, не в теме, но догадываемся, — Даниил придушил сигарету и смахнул пачку со стола, — собрание началось. Расходитесь, резче! И правда: из ниоткуда вырос Четвертый, а Седьмая толкнула двери, бесшумно прикрыла, и, въедаясь в каждого общипывающим взглядом, прошла к своему месту. — Седьмая, а ты знаешь, кто был Второй Тайной до Ады? — Понятия не имею, — скривилась математичка и отвернулась, будто и не было парня вовсе. Не повезло Ханако, что сидел он между ней и перевертышем. Лена на соседнем ряду, в самом конце, удача... Правда, рядом с Фредериком, но не важно. А вот и Фредерик ван Хейзен – словно проплыл над полом, угрюмо, с подобавшей вампиру мрачностью. За ним слегка развевался плащ, как занавеска перед открытым окном, но более величественно, давая выглянуть красной подкладке. С нервным предвкушением Ханако ждал Аду. В какой-то момент даже понял, что боялся, когда наступит роковой миг пересечения. Ведь эта Ада его ненавидела и грезила самолично задушить. Имея высокий статус, она могла беспроблемно уничтожить выходца академии Камомэ, и никто, никто не потягается с ней. Она – мощная, непобедимая машина из переплетений двух Тайн, и никакие силы мира не защитят врага от её гнева. Он сосредоточенно буравил нерушимую дверь глазами, которые так нравились Аделине, будучи абсолютно уверенным, что вот-вот сквозь просочится силуэт, полусапогом ступит на линолеум и с аристократическим всевластием направится к стулу, медленно, глядя на всех с приподнятым подбородком. Повеет прохладой, как всегда веяло холодом при виде начальства, и звук отодвинутого стула разорвет тишину. Так и случилось. Ханако наблюдал, как девушка, облаченная в боевую форму, двигалась. Стопка бумаг оказалась на столе, Шульц присела и бесстрастно объявила: — Спасибо, что пришли. Мы рассмотрим сегодняшнее происшествие. Наша цель – оценить степень наказания и тяжесть проступка. Оба отчёта раздаст Егор. Ему тоже выдали отчёты. Свой он отложил, а тот, что был написан Адой, бегло прочел. Сухие факты, изложенные далеко не художественным стилем, несмотря на то, что Аделине нравилось описывать события более живо, а не строго официально. — Слово моему заместителю. — В силу дара начальницы, вполне реальна возможность того, что она знакома с собственным помощником и состояла в близких отношениях, но сейчас не помнит этого. Копия контракта, — копию контракта быстрая рука зама придвинула в центр. — Это не делает исключения, Алёна. — Ты поручилась за него своей жизнью, Шульц, — змеино улыбнулась Алёна Владимировна, — и за его поступки отвечаешь ты. Если рассматривать ситуацию с твоей точки зрения, то договор не может иметь значения, так как ты его не помнишь. Это в корень неправильно. Аделина перечитала злосчастный контракт и бросила на Ханако такой взгляд, что он вздрогнул; быть может, и побледнел, но вытянулся по струнке точно. Впервые за долгое время Вторая взглянула в сторону парня. Посетило скверное предчувствие. В районе сердца будто нагадили кошки. — Нет. Ада расторгнула договор перед тем, как мы вошли, — он встал с фирменной лисьей улыбкой, говоря громко и отчетливо, — я приму наказание. — Протестую, — неожиданно вскочила Лена, вскинув вниз ладони с зажатыми бумажками. — Если этот мальчик – ёрисиро Ханако, то убей Ада ёрисиро, Ханако бы умер! Это можно считать самообороной! А Ада могла убить! Запросто! Потому что отпускать убийцу не в наших с вами приоритетах, а тем более, оставлять в живых, зная, на что способен этот безумный псих! Как забавно, что Лена упускала факт, что оба давно мертвы и по отношению к духам использовались другие глаголы – «изгнать», вместо «убить» и «существовать» вместо «жить». Парень, представший подсудимым, оторопел: Кучма выступила в защиту... Трогательно. Ханако подозревал, что Кучма решила бы скорее пойти на выручку подруге, ежели ему. А насчёт математички он был не удивлен: здесь взыграли личные мотивы и желание всегда находиться по разные стороны баррикад, главное – оставаться врагом. — Как нам это проверить? — осведомился Даниил. — Молодые люди, тому свидетель – Четвертая Тайна, — внезапно воскликнул Фредерик, перестав гладить пальцем черную бородку. Канцелярская мышь активно закивала и запищала что-то на своём, на мышином. — Что-ж, чистосердечное признание смягчает наказание, — процитировала Аделина, и только подсудимый набрал воздуха для вздоха, как она добавила: — но увеличивает срок. Ханако поперхнулся, а Даня засмеялся и тут же замолчал, подчеркнуто аккуратно струсив пепел в пепельницу, будто и не хохотнул секунду назад. — Итак, контракт расторгнут, выходит следующее: Ханако снимается с должности личного помощника Шульц и подвергается наказанию. — Не парься, Ханако. Контролёрша тебя выперла, а мы возьмём. Будет не загробная жизнь, а малина, — опять хохотнул Даниил, непривычно выглядевший без очков, а Глеб заговорщицки подмигнул. Что-то затеяли, ой, что-то задумали... — Полный кайф: сиди и баклуши бей, никто тебя не запряжет. Будем играть в бирюльки и отмечать под лозунгом «#безбаб». — Он останется у меня на глазах и будет впахивать как проклятый, — жестко разбила фантазии Вторая о грубую действительность. — Раньше ходил с телохранителем, а теперь с конвоем, — опять загыгыкал тот, не унимаясь. Модная прическа с выбритыми висками затряслась, прядь челки упала на веко, и брюнет завозился, поправляя волосы. — Ха-ха... — левая бровь Ханако дернулась, а сам он, сдвинув брови, натянуто улыбнулся. «Ты специально так сказал, чтобы Вторая оставила меня у себя! Ну попадись мне, я порублю тебя на сашими...» — Для предосторожности неплохой ход, — Алёна полистала вкладыши в планшетке, — дано разрешение покалечить в экстренном случае, либо, в самом крайнем, убить. Вредители нужны для допроса. — Нельзя забывать, что господа не местные, — напомнил ван Хейзен, — их следует вернуть обратно в свой мир. — Свой мир? — открыла рот Лена, оставшаяся за бортом. — Они из иной Вселенной, — безразлично объяснила Шульц, отрешенно глядя в окно, куда-то мимо собрания и Ханако, искоса следившего за ней глазами. Совсем недалеко ушли времена, когда он читал брань на партах, пока шел совет, как ребёнок, приведенный мамой на работу, приказывавший стрелкам на часах идти быстрее, чтобы, вскочив, полететь пить невкусный чай из пакетиков. Чай из пакетиков никогда не нравился ему, но Ханако находил в традиции что-то важное. Без устоявшейся привычки смена словно обязательно должна была не заладиться, и чего-то в том дне бы не хватало без стаканчика и Ады, иногда то перед, то после работы погружавшейся в книгу. И было по-домашнему приятно слышать шорох страниц. И видеть Аду, внимательно читавшую, скрестив ноги. А ещё Ханако забавлялся над тем, как, читая, она не слышала обращения, как забывала про чай, и даже не видела, что Седьмой в открытую любовался этим. — А в наказание – лишение свободы в подсобке Фредерика, — резко выдернул из воспоминаний ледяной голос Второй. «О, нет. Нет, нет, нет!» «А может, не надо?» просить бесполезно. — Раньше Ханако лишь под ручку с Контролёршей шастал, — придурок, заткнись! Заткнись, заткнись! — Эх, тяжела жизнь отступника. В смысле, загробная. — Неоднозначные итоги. За помощь особо опасному преступнику Ханако приговаривается к семи суткам лишения свободы в грани ван Хейзена, но принимая во внимание аспект самообороны – срок скостим до трёх и выпустим по амнистии, и в дальнейшем он будет находиться под руководством Аделины Шульц, — провозгласила заместитель Коцюба Алёна Владимировна и отложила планшетку. — Единогласно? Зал поддержал. «Скотина! Ну, держись у меня, я тебя найду, найду и сделаю что-нибудь ужасное, ты у меня попляшешь...» — подсудимый захотел вытащить ножичек и пригрозить Даниилу кончиком, выглянувшем бы из-за стола, но сдержался: ещё накинули бы сверху помимо «помощи особо опасному преступнику» новую статью, и убеди потом, что шутил. Кошмар, при жизни правил и законов с головой хватало, а здесь их даже поощряют! — Подсудимого уведут в сопровождении Шульц и Фредерика. Собрание окончено. — Он из иной вселенной. Аделина сидела на собрании, прокручивая заевшее пленкой действие, повлекшее цепочку размышлений и нескончаемых вопросов. Аделина не идиотка, чтобы считать своё мнение исконной правдой в последней инстанции. А лучше бы было по-другому. Она смотрела сквозь окно и, возможно, сквозь мир в целом, сквозь суетившихся по разбитому проспекту прохожих, чудившихся монотонными пятнами или фоном черно-белого фильма. Безликие люди, грязные машины, мелькавшие друг за другом на огромной скорости, высокие кубики многоэтажек. Невзрачные, бледные, старые. Вот, она раскрывает сейф, собираясь дотянуться до бутылки чудо-средства, как натыкается подушечками пальцев о глянец. Тянет за уголок, подтягивает, вынимает из темноты, обнажая два улыбающихся лица, круглых и веселых. Тогда Ада забыла, зачем открыла сейф и долго вглядывалась в лица, с трудом узнавая левое. Своё. Человека, искрившего на глянце глазами, можно было назвать счастливейшим человеком на планете. Аделина счастливо улыбалась во весь рот самой себе, прижимая невысокого парня в фуражке с золотой эмблемой. Смотря на этих двоих, какой-нибудь прохожий подумал бы, что они – пара или лучшие друзья, и им удобно в объятиях настолько, что, возможно, в секунду съёмки они и не заметили, что крепко обнялись. Парень ткнулся щекой к щеке девушки, той странной Шульц, с трудом узнанной Аделиной без серой кожи и циничного прищура. Что-то в этой Шульц помрачнело, надтреснуло. Порыв порвать и сжечь картинку не стихал. Глава умышленно задавила желание. На заднем плане красовалась сцена, на которой, держа микрофон, поднял руки певец, а где-то снизу виднелось тесное скопление людей, точно таких же безликих, но почему-то абсолютно других. Радостных. Аделина никогда не была на концерте и никогда не парила над фанбазой. Всё, что изображено фотографии – подделка. Или то, о чём Вторая забыла. Так или иначе, наплевать. Всё равно ничего не вспомнит. «Снова что-то забыла», — отстраненно подумала она, скосилась на браслет. Откуда? Ада не носила украшения с детства, постоянно терявшиеся и спадавшие. А здесь вдруг браслет. Такой бы она подарила кому-то близкому. Да, в период девятнадцатилетия, кажется, Шульц завидовала подружкам с парными вещами. Скажем, парные кулоны – особое материальное связующее, некое доказательство, подтверждающее серьезность и силу отношений между двумя людьми. «Идиотизм». Шульц скомкала фото.