Стук в дверь, а затем дергание за круглую ручку. Не поддалась. Снова заперто. Теперь кабинет открыт только по четвергам, и то, лишь несколько часов на сутки. В остальные дни кажется, что в нём никого нет, что он абсолютно пуст и пылится без хозяина. Но все знали, что хозяин был внутри, и все привыкли к тому, что был внутри безвылазно. Порой ноги заносили сюда на автомате, парень толкал двери и удивлялся, почему дверь не открывалась, распахиваясь радушно и широко, как всегда. А порой специально сидел рядом, слушая приглушенный звон струн, совсем слабо слышный, зато отчасти обнадеживавший, как бы напоминавший, что она – всё ещё она, и то, что память о нём стёрта, не означало, что начальница — другой человек. Когда от тебя отдаляются, ты перестаешь понимать, что у человека на уме, он становится чужим во всём, и Ханако, ощущавший между ними невидимую пропасть, тайно ловил то, что на какое-то время возвращало покой.
Пришлось в крайней задумчивости покинуть тамбур и подняться вверх по лестнице на первый этаж. Кому нести отредактированные списки учётников? Заму? Но разве не нужно передать лично главе?..
Из-за угла вывернул Даниил, размахивавший бумажонкой, и отвлек от размышлений. Ханако поднял брови. Старший полтергейст создавал при ходьбе крайне разбойничий и необычайно самоуверенный вид.
— О, Даня! А ты здесь зачем?
— К тебе тот же вопрос, — на полпути лениво сказал силуэт, надвигаясь из темноты. Ох, он втрое выше Ханако!
— Математичка сделала из меня мальчика на побегушках. Пришел передать папку с анкетами на вакансию Третьей Тайны, — он взмахнул, как оказалось, папкой, приблизившись. — А чё, закрыто?
— Закрыто. Полчаса тут торчу.
— А, ну, значит, надолго, — пожал плечами Даня. — Контролёрша либо занята, либо очень занята. Не парься, она месяцами могла там сидеть, если б не собрания, четверга и ты, не выходила б вообще. Сдай макулатуру Владимировне и забей.
— Ты видел Лену?
— Я?
— Ты.
— Нет, — бросил тот, разворачиваясь, — и видеть не хочу. Слышал, у неё кто-то умер?
— Да. Тётя.
— Та, к которой она вечно ездила?
— Она самая, — Ханако расплылся в лукавой улыбке, прищурившись: — А что, переживаешь за Лену, м? Может, навестишь её? Думаю, она успела по тебе соскучиться.
— У тебя много зубов? — прошипел Даниил. — Могу пересчитать.
— Ну-ну, не заводись, — с сочувствием посмеялся Ханако, прикрывая смешок пальцами. Такого дурака он за все жизни не видел. — Ты что, не веришь, что она нуждается в твоём мужском плече?
— Знаешь, ты уже никак не связан с Адой, — блеснул глазами полтергейст, а из его раскрытой ладони вспыхнула прозрачная сфера, обвитая белыми искрами тока. Ток потрескивал, будто костёр, и выглядел, мягко говоря, пугающе вместе со сгустившейся вокруг парня аурой. — Думаю, если я тебя прибью, никто не расстроится...
— Эй-эй, всё-всё, молчу-молчу... — развёл руками тот, плавно отлетая назад. — Но пока ты будешь собираться, я уже схожу к ней домой и перечитаю с ней все её любимые "непотребства".
— Да с чего ты решил, что мне есть до вас дело? — возмутился Даниил, встряхнув руку. Сфера пропала. — Делайте, что хотите. Смотри, чтоб тебя по дороге не сожрали...
— Постой! — окликнул его Ханако. — Пойдем со мной?
— Чё?.. — скептически повел бровью призрак. — Только что я угрожал тебе врезать. У тебя с головой всё норм?
— Поэтому я и предлагаю, — лукаво улыбнулся дух. — Слышал, что Шестая Тайна – самая сильная. А что, это ложь?.. Хе-хе...
Шестая Тайна сморщился средой на пятнице. На лице парня поиграли желваки, и в итоге, скрипнув зубами, он бросил:
— Заходить не буду, учти.
Глядя вслед удалявшегося коллегу, Ханако вздохнул.
Да, школа – территория охраняемая. Но за границами бродили бесхозные, не упокоенные и агрессивные призраки, вышедшие прогуляться на Ближний берег, либо не имевшие возможности уйти на Дальний. Если кажется, что в загробном мире всё тихо-мирно, то по правде правила иерархия. Слабые призраки могли поглотиться сильными. Поэтому от сильных лучше держаться поодаль. И от слабых, впрочем, тоже. Ханако это не касалось: он всегда был могущественным и уважаемым, являясь лидером Семи Тайн академии. Не касалось. А теперь касается напрямую. Последнее звено в цепочке, которого с легкостью проглотил бы первый встречный. Однако попасть к Лене иначе попросту невозможно.
Вышагивая по асфальтной дорожке, вдоль бордюра которой растягивались кучи окурков, он рассматривал проплывавшие мимо районы. Невооруженным глазом видны разительные отличия от Японии. После этих мест любое зрелище будет конфеткой с блестящей оберткой. Ведь то, что японцы считали бы деревней, выглядело в сто раз лучше того, что здесь считали городом.
Взгляд прокатился по переулкам: откуда-то прозвучал кошачий писк, совсем тоненький, рваный, очень несчастный.
Вздохнув, парень глянул на небо, определяя время по солнце. Около двух. Успеет ли, если посмотрит мельком, что там?
— Ты куда? — удивился Даниил, куривший на ходу.
— Слышишь?
Писк приближался с каждым шагом, заворачивавшим в переулок, который, возможно, вёл внутрь закрытого домами двора. Чем ближе, тем жальче доносилось охрипшее мяуканье и сдавленное шкрябанье.
— Где-то орёт кошак, — согласился полтергейст и полетел вперёд, пока Ханако затормозил прямо перед проемом, обведенным абсолютной чернотой. Приподнятая нога была как набитая мокрой ватой. В горле колотилось нечто, что должно было быть сердцем.
Эта темнота напоминала темноту комнаты Фредерика.
От этой мысли свело челюсть.
— Не пойдешь?.. Ну ты трус-... — выглянувший из мрака Даниил не закончил, увидев выражение Ханако. Ему сразу стало всё понятно. Он подошел, хлопнул коллегу по предплечью и неохотно заверил: — Вокруг тебя барьер. Стой на месте, вернусь с мяукающем говнюком.
Глупо бояться, что темнота снова утянет тебя вглубь, в совершенную пустоту. Запрячет в себе и сковает цепями ужаса, захлопнув дверь, из которой исходил дневной свет, согревавший дневной свет, с мгновениями, проведенными во тьме, отдалявшийся так далеко, что в конце концов начинавший казаться порождением фантазии. Глаза никогда не привыкали, холод, вгрызаясь ледяными зубами, ежесекундно впивался в тело, и только тишина звенела в ушах вместо тысячи слов. Надежда выбраться разбивалась, ведь он ходил кругами, чувствуя себя донором, терявшим на ходу литры крови, истощенным трупом, чьё нутро раздирали заживо и без наркоза. Пустоту заполняла боль, силуэты, увлекавшие в бездну, на самое дно, и ощущение, что даже нежная, но злая рука, толкнувшая Ханако в пучины преисподней, уже никогда не успеет вернуть его обратно...
В той темноте невозможно отмерять секунды: их как будто нет, и начиная, ты непременно собьёшься. В ней не было ничего, кроме тоски, ничего, кроме мороза, миллионами игл вонзавшегося в душу, не было ни радости, ни счастья, ни стремления, ничего, и проблески хорошего обязательно безвозвратно растворялись в черноте.
Это комната уныния, комната безысходности, комната страха, выкачивавшая всё прекрасное, но оставляя взамен лишь смятое подобие тебя.
Это – ад, в котором ты раскаиваешься.
— Лена, — Седьмой постучал, обдумывая вариант влететь без разрешения. Лена, наверняка сидевшая за компьютерным столом, видимо, что-то внимательно склеивала, хмурила брови и прижимала бумажки пальцами, потому что долго не отзывалась.
Наконец, входная дверь распахнулась. Лицо у девочки вытянулось. Она застопорилась и выпучила глаза.
— Ханако-кун?! Ты что тут забыл?!
Восприняв изумление за согласие, Ханако прошел в коридорчик с развеселой улыбкой.
— Ой, это что, кот? — воскликнула Лена, только-только заметив в заботливых руках черного котёнка, облезлого и худого как велосипед. Он испуганно озирался, вжимаясь в полупрозрачную фигуру парня. — Боже, это кот! Что случилось? Как ты его поймал?
— Его маму сбила машина. А взял... ну, надо было постараться, — бедное создание было окрещено Даниилом «пушистым говнюком» потому, что «говнюк» выдирался из рук полтергейста, царапаясь и кусаясь.
— О... Господи, — растерянно прошептала Кучма, присаживаясь на корточки около котёнка. Зелёные глазки с хищными зрачками напряженно вперились в глаза Лены, карие, но очень больные. — Бедненький, ты мой хороший... А откуда ты знаешь? Она там... была?
— Просто знаю. Ты сможешь его накормить и чем-то помазать вот здесь? — он осторожно указал пальцем под ушко, где кровила рана. Лена закусила губу, спохватилась, исчезла на кухне. Зашуршали пакетики и зазвякали баночки. Парень подошел к открытой двери в кухню и заглянул. Школьница суетливо выхватила, опрокинув пластинку таблеток, лекарство и нагнулась к коту. Тот зашипел, спрыгнул и спрятался под кроватью.
— Чёрт! Кс-кс-кс-кс, — позвала Лена и вздохнула.
— Давай план «Б»? — кивнул Ханако с усмешкой.
Миска с манившим нагретым молоком стояла на полу. Сообщники, присев, ждали. Кот не вылазил.
— А если у него блохи? — запечалилась хозяйка квартиры. — Эх, надеюсь, мама мне голову не открутит...
— Это же благое дело! Она должна гордиться, что вырастила такую добрую дочь, — похвалил девочку Ханако и влез в холодильник почти как в свой. — Слушай, может, дадим объедок? Не уверен, что уличный кот привык к молоку.
Объедок материализовался рядом с мисочкой.
— Я склеила весь дневник, кроме одного листа.
— О? — высунулся дух, не обратив внимание на странное пощелкивание внизу.
— Да... Ты должен будешь это увидеть.
Тон Лены был на удивление напряженным.
— О чём ты?
Кучма побледнела, но переключилась на котёнка:
— Я... Смотри, смотри! — и ткнула пальцем в блюдце. Чёрный комок с голодной жадностью вгрызся в остатки мяса, с хрустом разламывая на щепки кость. Умяв куриный ошметок за полминуты, комочек повертелся, принюхался к молоку и намочил лапку, похоже, сталкиваясь с ним впервые. После этого неуверенно залакал.
— Ест, ест! Он такой милый, — Лена ласково улыбнулась. — Жалко, мама не даст его приютить. Так бы назвала Гриней.
— Почему Гриней? Почему не Черныш?
— Грин – "зелёный" с английского. А у него глаза как изумруды. Невероятно красивые.
— Да, — парень засмеялся, — ты как Ада. Покажешь, что склеила?
***
Она возилась, рылась в столе, нарочно медленно складывала "инструменты" для реставрации утерянного владелицей артефакта, и как-то замолчала, наверное, не имея привычки на нервной почве без умолку трещать. От серьезной и тревожной атмосферы, нависшей над Леной и потихоньку подкрадывавшейся к Ханако, становилось мрачно. Такая же мрачность нависала в диалоге врача и родственника больного: словно бы врач вот-вот собирался объявить ужасную новость, но у него не поворачивался язык сказать чужому родственнику правду.
— Ада много чего писала. Я показывать всё не буду, — Лена положила на колени толстый истрепанный ежедневник с пухлыми исписанными листами, совсем недавно доведенными её золотыми руками до ума. Сама книжечка кожаная, приятная на ощупь, с заложенной бежевой ленточкой-закладкой. По краям листков отпечаталась желтыми оттенками старость. — В общем... Я прочитала всё, что там было. Лина... Лина никогда не говорит, что на самом деле она думает. Здесь... Очень много, есть записи даже за двухтысячные года. Я тогда, если что, ещё не родилась. Некоторое пришлось самой дописывать, если не доставало мелкого клочка. Но нам повезло: из-за того, что Лера не заморачивалась, в основном, я дописала от силы десять слов.
Открыв не глядя, она отлистнула страницу и рвано вдохнула.
Он очень хотел увидеть всё, что там написано. Дословно. Ведь в этих листах – Ада. Настоящая Ада. Прошлая Ада, в тот злополучный день встретившая его с бутылкой, сидевшая на красном диване, Ада, которая играла на гитаре панк-рок и беззаботно обнимала его на концерте. Которую он помнил и, вроде как, знал.
— Ладно... Ханако-кун... просто возьми.
Она передала записную книгу. Он сразу узнал почерк: мелкие печатные буквы, маленькие, но написанные старательно, с особой аккуратностью, которой не было в отчетах или заполненных ей документах. Этот момент, когда в руках парня было то, что обнажало даже больше, чем душу Шульц, остановил, казалось, вращение планеты и перевернул законы мироздания.
Для него одного.
Он читал.
Читал.
И строка за строкой всё больше душили горло.
хэй, малой. однажды ты спросил, помню ли я того, из-за кого хочу существовать. можно сказать, что нет. я забыла человека, из-за которого убила и позднее стала второй тайной сразу после нашей встречи. но, с другой стороны, взамен появился ты.
стерлась память, вместе с ней шрамы моего прошлого. мне стало откровенно накласть, что было десятки лет назад.
в обмен на него мне было предложено нечто большее – будущее. ты спросил, и я долго думала, что ответить. частично... я не соврала. действительно – «можно сказать и так».
ибо, даже если я когда-либо это забуду, мой смысл будет существовать дальше. но... в тот момент он сидел рядом и ждал полноценного ответа.
прости меня, малой. я не договорила.
можно сказать и так,
потому что...
мой смысл – ты.
Ханако молчал.
Лена молчала.
Он был вне себя от потрясения. Ханако не подозревал ни о чём. Книга задрожала.
Для Ханако всё обрушилось. Всё. Вся Вселенная. Многоэтажки Киева, сплющившиеся в квадрат, земля, оторвавшаяся от ядра, деревья, четыре стены квартиры, вместе с небом, облаками и звёздами. На него упали Галактики, раздавили завалами бетонные сооружения, его убило наэлектризованной водой, вышедшей из берегов.
— Перед тем, как уйти, Ада попросила за что-то прощения.
Так это... был не призыв забыть её?
Что это... вообще значит?
— А ты бы... ей ответил?
Ханако молчал. Он бы сполз по стене, если бы стоял. Ненавистное молчание. Он не мог молчать. Он бы кричал. То, что перечило принципам, окончательно взяло над ним контроль.
— Скажи, да или нет?! Если нет, то мы не можем взять и вернуть ей память, которая обернется ей страданиями! Пусть лучше она не помнит тебя, зато... зато не будет плохого конца! Ханако-кун, скажи хоть что-то! Хоть что-то!
— Мы вернем Аде память, — твердо произнес Ханако, стискивая зубы.
Почему?
Он не мог припомнить ни единой фразы, которая могла бы натолкнуть на то, что, кажется, Аделина по-настоящему собиралась скрыть.
— Она написала и мне. Давай прочту, — Кучма потянулась забрать ежедневник, но парень снова и снова перечитывал его, не слыша сердцебиения, но думая, что при жизни оно бы уже пульсировало в горле.
Одна мысль путала остальные. Неосознанно он отдал книгу, пропадая в клубке обрывистых размышлений без вывода и начала.
— «Хэй, Лена. Я не хотела, чтобы мы сблизились, но... не сумела отдалиться. Из-за моей работы мне не очень хотелось испытывать дружбу. Или любовь. Я не хотела, чтобы тот, кто станет мне дорогим, убивался из-за сделанного мной опрометчивого выбора. Я сама обрекла себя на это, решив ответить за поступки, пусть сейчас не сильно помню их причин. Господу глубоко фиолетово на чьи-то искупления: пользы от самоистязаний, буду честна, нет. Но я была против вовлекать в это кого-то, чтобы облегчить свою усложненную мною же жизнь. Особенно тебя.
Но раз ты это читаешь... худшее случилось. Ты хочешь помочь. Зная твой характер, ты уже ищешь выход. Кто ищет — тот всегда найдет.
До того, как мы столкнулись, с тобой и Ханако, я считала, что мне нет места в этом мире. Только из старых записей мне стало известно, что когда-то давно я была Ангелиной, преподом литературы. Большинство воспоминаний меня оставили. Я лишь чётко знаю, что ненавидела ублюдков, которых убила.
Сейчас же я нашла то, что заполнило жирный пробел в памяти. Кое-что, что научило меня любить. И если я забыла вас... ищите поддержки у друзей из моего прошлого. Они обосновались на Дальнем береге, реальные имена – Вова, Толик и Валера. Новые клички – Варвар, Череп и Купец. Их знают все. Мне они никогда не рассказывали правду, но вам должны помочь.
Твои глаза похожи на молочный шоколад. Я переживу, если вы исчезнете из моей жизни. Ведь ничего не вспомню. Но я бы хотела вспомнить и очнуться от кошмара, в котором вас никогда не существовало. Спасибо за всё».
Школьница закончила.
Воздух мерещился Ханако ядовитым.
— Что будем делать? Поедем к этому Черепу, Купцу и Варвару? Кстати, а мне там находиться опасно?
— Очень. Останься здесь.
— Нельзя. Я не могу сидеть сложа руки. Я бы сидела, но Ада рассчитывает на меня. Поэтому можем отправиться к ним хоть сейчас. Дай минуту собраться.
— Ты понимаешь, на что идешь?.. — без улыбки спросил парень, размышляя, кого взять третьим. Если лидер Тайн Камомэ здесь никто, то не сможет защитить Лену в одиночку.
— Объясни, — Лена засуетилась, высыпала учебники из рюкзака военной расцветки и быстро набила вещами. Затем замазала кота зеленкой, погладила, убрала посуду, протерла пол на месте огрызка тряпкой, заглянула под кровать в поиске сюрпризов, и, не учуяв аромата кошачьего страха, встала посреди комнаты, готовая к приключениям.
— До возвращения ты исчезнешь для всех в этом мире, — осторожно заметил Ханако, и за его спиной запорхали хакудзедай. Последнюю неделю они были бесполезны, приходилось их прятать, чтобы не привлекали внимание.
— И что? Я же смогу вернуться, да?
— Да... но тебе придется меня слушаться.
— Этим вечером, — вытянула руку девочка.
— Идёт! — худая ладошка призрака пожала в ответ.
Лена дождалась, пока комната полностью опустеет. Даже машины за окнами не шумели, не скандалили соседи. Как в полиэтиленовом пакете, царила изоляция, вызывавшая дискомфорт. Школьница раскрыла дневник на трясущихся коленах. Пальцы и странички подрагивали. Пролистнув, она остановилась на предложении «Даниил Пестров, 16 лет, умер от падения...», но, пересилив интерес, залистала дальше. Единственная в оглушительной тишине, Лена, неловко ощущавшая себя злодейкой, давила слёзы, и нервно забегала по тексту, выведенному черной ручкой, глазами:
«**.05.2020. в тот момент, когда я, идиотка, из смеха перешла в слезы перед носом у Ханако, я неожиданно поняла, что вспомнила одну вещь...
любовь.
в день, когда он появился в моей грани... нет, раньше, ещё раньше я убедилась в том, что действительно вспомнила. возможно, вспомнила даже то, чего никогда со мной не было.
ненавижу любовные романы. в половине банальщина, во второй половине – обычный жесткий секс. ни в один, даже в самый любимый, я не верила. сейчас тоже не верю. но кто бы знал, что я переплюну всех главных героев разом. кто знал?»
Кучма вдохнула.
«я прикурила, параллельно говоря с Ханако, и думала, как быть дальше. назначение Лены на пост помощницы мало беспокоило, к тому же, я сомневалась, что это можно было назвать праздничной новостью. голову занимали более важные вопросы.
малой разорвал цепочку мыслей: украл из рук сигарету. иногда мне кажется, что он намеренно подстрекает меня, словно хочет, чтобы я сделала свой ход. будто догадывается, что, сделав его, я не пошучу.
приятно смущать мальчишку, когда он на это напрашивается. думаю, однажды моё терпение не выдержит этих дразнилок. надеюсь, мне удаётся держать в минуты, когда он особенно мне нравится, своё лицо.
в принципе, ничего не стоит обольстить ребёнка. наоборот, стоит захотеть — и через час он будет ручным.
но малой не тот человек, которого я просто очень хочу, для развлечения или разнообразия.
я бы хотела видеть его каждое утро. пить чай на террасе, сидеть, завернувшись в пледе, заниматься документами, проверять работу тайн, напиваться вдрызг или бросать напиваться, наплевать, не имеет значения, что угодно. я хочу провести с ним какие-то яркие моменты. дни рождения, рассветы, закаты, первые снега, ливни, потепления, адские морозы... даже спорить до раздражения я хочу только с ним. хочу, чтобы он был рядом. именно он.
если амане не дурак, то пусть додумается сам.»
— А если дурак, я его придушу.
Лена не собиралась отступать.
— Я внимательно слушаю.
Шульц с небрежностью затушила сигарету о пепельницу. С деловой раскрепощенностью нога закинулась на ногу, кисти легли на подлокотники офисного кресла. Неброская одежда сменилась тёмным мундиром с эполетами, расшитыми золотой бахромой. Память слегка подвела Фредерика ван Хейзена, и припомнить, парадный ли он, либо это обыкновенная униформа, ему было сложно. Но военная форма определенно красила почтенную Первую.
— Дайте разрешение на пересказ содержания отчёта, представшего пред вашим ликом на столе, — галантно поклонилась Тайна в устаревшем фраке.
— Садись. Итак, чего же боится наш маленький ублюдок? — спросила Первая с профессиональным равнодушием, откатив современный кресло на колесах. Фредерик искренне любовался безжалостностью, охватившей лидера с новой силой. Уважаемая Шульц была бы восхитительным демоном, вселявшим людскому роду вечный трепет, чего стоили её глаза: смертному, неосведомленному об истинном нутре главы, было бы попросту невыносимо находиться рядом с ней из-за ужаса.
— При первом видении вы вернули утраченные воспоминания, однако всё равно отвергли его. При втором изгнали, сказав, что его ненавидите. После кто-то осмелился изгнать вас, благородная Первая, и юнец страдал, потому что не сумел вас спасти. Далее появился юноша, имя которого Цукаса Юги. Вас вновь изгнали, и Ханако уничтожил брата, а затем и себя, так как не смог себе простить собственное бездействие.
«Изгнать – значит убить», — отстраненно заметила девушка, смотря сквозь морщинистый лоб Фредерика.
— Шаблона два: убивают меня или я убиваю его, так?
— Почти, почтенная Первая. Немало страхов связаны с Цукасой. В видениях он избивал Ханако, калечил окружающих, вас или леди Елену. Опасения заключались в страхе оставить кого-либо без защиты.
— Занятно.
Аделина плеснула в бокал чудо-напитка. Как правильно воспользоваться этой информацией? То, что этот сопляк закомплексованный и неуверенный в себе ясно как день. Мог ли он быть доносчиком, той самой крысой, сливавшей информацию ублюдку-близнецу номер два?
— Он не боится разоблачения более тесного сотрудничества с преступником?
— Насколько мне известно, было лишь одно сновидение, связанное с сотрудничеством: на собрании вы приговорили его к смертной казни, обвинив в соучастии с младшим братом, но в видении он четко осознавал, что невинен.
— Жаль, — неслышно прокомментировала Шульц. Подсознание не могло лгать: Ханако не причастен к крысам. Аделине не удастся скомпрометировать видения или убрать надоедливого парня под предлогом казни. Правда, жаль. Лучше бы крысой оказался незнакомый пацан, чем хороший коллега. Круг сузился.
— Больше подробностей в отчёте.
— Благодарю. Я знаю, кто крыса. Точнее, мышь.
— О, это замечательно! К какому наказанию вы прибегните? — улыбнулся Фредерик, обнажая клыки. В улыбке крылся кровожадный оскал нечисти, учуявшей запах свежей плоти.
— Предатель – твой.
