Парадокс живого мертвеца

Аделина неспешно курила, раздумывая, какую разучивать песню. Подбор аккордов для акустической гитары застрял наглухо. Дьявольский план уничтожения врагов приостановился, так и не встряхнув чертей в тихом омуте. Досадно, что нельзя импровизировать, ровно как и допускать легкую смерть. Нет. Крыса обязана страдать. Крыса должна быть морально раздавлена и уничтожена. А Цукаса – впечатан в асфальт. Мундир, накинутый на спинку кресла, пригревал, а эполеты не больно врезались в расслабленные плечи. В ушах звенело: ни единого звука, кроме пения сверчков из распахнутого окна, не разносилось по дому. Занавески трепыхались. И ни звука. Дом молчал, убивая тишиной закрытого гроба. Приходить сюда, в это безмолвие, в это зеркало собственной души, пустой и нелюдимой, бессмысленно. Одиночество заключено в этих стенах, в этой комнате, голой без кого-то второго, в шелесте травы, крылом ветра занесенном эхом в кухню. Кухню, в которой никто не готовит. И диван, на котором никто не лежит. Пронизывал вещи ароматом вечера, сложенные аккуратной стопочкой на журнальном столе, овивал пыльную посуду и висящие на крючках столовые принадлежности. Одиночество. Одиночество без проблеска мысли и надежды, круглосуточное, неискоренимое. Оно изумляло. Оно дрелью пробивало череп, разъедало кислотой. Неужели так было всегда? Есть мнение, что человек ко всему привыкает. Весьма ошибочное. Шульц склонялась к тому, что подобное привыкание не более, чем притворство для окружающих, а бывало, и для себя. Пепел осыпался от неторопливого жеста. «Зато уроды похоронены раз и навсегда, — саркастично ухмыльнулась девушка. — Как и я». Ярослав. Откуда она узнала имя? Чьё оно? Где же вычитала? «Не помню, — констатировала Аделина. — И, видимо, не вспомню». Сегодня неведомая тоска была особенно безжалостна. Настолько, что наталкивала на посещение бара трио Би. Настолько, что даже Вова сгодился бы, лишь бы убить скорее скуку. Невзирая на то, что «Гелка слишком невыносима своей каменной мордой», «не хочет покувыркаться» и «отказывается выпить», и невзирая на то, что это, в принципе, единственные воспоминания о них: большее незаметно кануло в небытие. — Я вам не Гелка, — прошипела Шульц и провела рукой по волосам. — Я – Аделина. Гелки нет и никогда не существовало. Гелки нет и никогда больше не будет. Личность, которую Шульц ненавидела, плохо понимая, почему, раздражала на уровне подсознания, на уровне инстинкта. Расплывчатые картинки прошлого, связанные с Ангелиной, будили злость. Убийца был прав, говоря, что Аделина сгорит в Аду. Аделине предписано жить бесконечно. Бесконечно. Как скучно. Кроме неё в бесконечности не окажется никого рядом. «Но ты же помнишь?» Из пустоты всплыла фраза. Откуда? Из какой книги? Кем сказанная? Кому? Напрягаясь до головной боли, девушка не пробилась до ответа. Где она записана, эта чья-то фраза, этот любопытный риторический вопрос? Впрочем, не важно. Первая Тайна повернулась к окну. Шторы развевались. Сигаретный кончик переливался красным светлячком, подражая звёздам, дальним и неприступным. Они, словно рассыпанные бусины на чёрной небесной глади, восхитительно мерцали. — Было бы хорошо, если бы адресат помнил, — не столь значительно, что именно. Помнить – прекрасно. Иметь того, кто беспокоился бы за то, помнишь ли ты, возможно, ещё прекраснее. Стук оборвал вдох. Тишина решительно обрастала напряженным оттенком, лишаясь размеренного умиротворения. В дверь забарабанили оглушительно громко, до того громко, что стало не по себе. Шульц оглянулась на мундир, но, тяжело встав, обнажила всего один клинок. Она догадывалась, кто явился без приглашения в абсолютно неприступную грань, и была очень не в настроении на спокойные беседы. Неслышно шмыгнув в гостиную, с кошачьей прытью девушка проскользнула к окну и затаилась, чтобы осторожно удостовериться. Пацан в фуражке уверенно смотрел на дверь, держа что-то в левой руке. Правая, сжатая в кулак, беспокойно сжималась. Разглядеть, что притащил нежданный-негаданный гость, не получалось из-за темноты. Снова пришел. «Кажется, в прошлый раз он неправильно меня расслышал, — скрежетнула зубами владелица мира, уже хватая и накидывая униформу на плечи, — чёртов мазохист». Но остановилась, коснувшись ручки: вслушивалась в не прекращавшийся стук, голос и звук шагов, смешавшийся с маршем проливного дождя. Шульц отторгала этого пацана, не желая ничего слышать. Есть ли за что? Четыре трупа. Аделина ещё более сумасшедшая, чем Цукаса Юги, убившая пятерых. Что, подсознательно хотелось, чтобы кто-то помешал в ту минуту убить? Опять сбивчивый стук, навязчивый, усердный. Поймать Цукасу – дело принципа? «Каким бы ни был мотив, мы сволочи. Мы – убийцы. Дело принципа поймать подобного себе. Но с каких пор я такая принципиальная?» — раздражало самокопание. Сколько девушка занималась самоанализом в надежде уловить хоть нотку сочувствия или раскаяния? Признание, которое помогло бы быстрее умереть, даже если взаправду не было никакого осознания неправоты? Отвратительно. И тот пацан помешал выполнить дело принципа, дав сбежать младшему братцу. «Я бы убила в приступе злости. Как много лет назад. Он прав. Это скатилось бы в резню, — рассуждала девушка, сдвинув брови. — Я упустила Юги, но мне подвернется другой шанс. Никуда не денется. Ему что-то от меня надо. Иначе бы не пришел на мою территорию, где я могу размазать его одним щелчком. Это означает, что смысл встречи не в моём убийстве, а в чём-то другом. А кровь от нового убийства осталась бы на мне навечно и я уже не смогла бы отмыться. Да, не важно, псих гуляет на свободе. Но хотя бы не зарезан мною и может пригодиться в допросе». Рассматривая ситуацию с точки зрения этичности, Шульц находила одни плюсы. Однако они не отменяли того факта, что Ханако не вызвал откровенно никаких чувств, а мелькая бельмом на глазу, подавно, безумно надоел. Как бы ни было, впускать того, кого не переносишь – муторно, так что, почему бы не вернуться? — Ада, открой, срочно! Это важно! — требовал пацан, поднимая тон. — Ты притащил своего подельника? — без интереса осведомилась начальница впервые за двадцать минут. — Нет, но зато я знаю, как снять с тебя проклятие Второй Тайны, — весело прозвучало из-за двери. Оцепенение овладело Первой. — Ада? — позвал он, а в следующий раз выкрикнул ещё требовательнее: — Ада! Ну, открой! Я выбью дверь! Он стучал до пульсации в побитых руках, по ощущениям, очень долго. Стучал, ждал под разразившимся из ниоткуда ливнем: ясный небосвод быстро затянулся тучами, тугими, чёрными, и едва начало капать, как сразу, будто из опрокинутого ведра, полило. Пиджак промок насквозь, до белья, натекло за шиворот, в ботинки, но он упрямо стучал именно сюда, хоть рядом был навес, было окно, в которое можно было бить сколько угодно, оставаясь сухим. Но Ханако упорен и не собирался отступать; как самое ценное и сокровенное он прятал дневник с самыми важными во всей Галактике словами, маленькими буквами выведенными на пожелтевшей бумаге. Когда она распахнула дверь, он воспрял духом и приветливо улыбнулся. Но Ада смотрела свысока, приподняв подбородок, и выглядела шикарно, наравне, по скромным меркам парня, с актрисами голливудских фильмов: в расстегнутой военной форме, с золотыми эполетами, блестящими цепочками и глыбами льда в бесстрастных глазах, подобными застывшему льду в глазах настоящего командующего. Прожигавшие властно, презрительно и недовольно. — Лучше бы тебя сожрали волки. — Вторая, я принес доказательства, что ты ко мне неравнодушна, — парень расплылся в ехидной ухмылке: — Хочешь посмотреть? Эксклюзивный материал. Вторая молчала. Если Вторая так молчала – значит, думала. — Как ты добрался до моего дома? — Мы давно ходили сюда вместе, — пожал он плечами. — Ты говорила, я могу приходить на чай, когда захочу. — А сейчас говорю – проваливай, — и хлопнула дверью.

***

Лена наскоро записывала конспект по зарубежной литературе, изо всех сил игнорируя его, сидевшего рядом, невидимого для всех, но видимого для неё. Она никогда не думала, что он будет сидеть рядом и листать в телефоне, прикрытым учебником, книгу. Он читает книги. Почему он умалчивал, что любил читать? Лена честно старалась сосредоточиться на шедевре Александра Довженко, честно старалась прочувствовать жестокость войны и горечь военных, защищавших родину. После осмотра четырех трупов представить кровопролития стало значительно проще... Но размытое внимание четко концентрировало лишь кадр Даниила, острый взгляд карих глаз под круглой оправой очков и слегка ссутуленную спину в рубашке. У Кучмы засосало под ложечкой от воспоминания, в котором в отвратительно-мрачных красках чужого измерения он, склонившись, тихо сказал: «ты мне нравишься». Банальный сюжет, банальный для писательницы рассказиков, но сколько значащий для реального человека в реальности! Почти как в комиксе, но лучше: это пошло из сердца, а не из мысли автора. Правда, листая комикс, она не ощущала весь спектр впечатлений, лишь воспринимала как данность – состоялся разговор. Но сколько на самом деле значил для персонажей разговор! Сколько для неё значило то, что маски треснули по швам! И она не стала проникаться отвращением к Даниилу, сделавшему первый шаг на пути к изменениям. Напротив, была бы рада поощрить за желание. — Кучма! — звонко позвала преподавательница, Кучма содрогнулась от громоподобного возгласа и преданно уставилась на зарубежницу. Класс не галдел. Многие перевелись в соседние школы, либо отсиживались дома, а главные заводилы частично ликвидированы маньяком. Привыкать к спокойствию было отчасти приятно, ведь мигреней стало немножечко меньше. — Так? — осведомилась девочка на украинском. Даниил пристально смотрел на её серьезное личико. Назло Кучма решила ответить хорошо. — Яким був бойовий дух бійців на момент зустрічі з дідами Платоном і Савко? — Каким был боевой дух бойцов на момент встречи с дедами Платоном и Савко? — Занепадницький, — незамедлительно сказала Лена, встав. Да, упадочный. Герой Советского Союза перед боем рассказывал товарищам о дне, изменившем его жизнь. Случилось это, когда герой был простым военным. Команду разгромили – из всего отряда осталось пятнадцать человек. Бойцы отступали к реке, надеялись пересечь её на лодках, тащили друг друга на руках, раненых, в крови, на грани смерти, боясь не успеть сбежать. Их встретили обозленные на фашистов перевозчики. Это были матёрые деды, давно отвоевавшие своё, два старых друга, которые перевернули своим мировоззрением души молодых военных, «вырезав на них огонь в ночи». Эти слова врезались и в память Лены. Хорошие слова. Мудрые. Жестоко правдивые. Платон и Савко погибли героями сразу через час, потому что пришли немцы. Избивали, приказали перевести через Днепр, спрашивали о тех, кто переправлялся до них. Деды вроде бы согласились. Но, отплыв достаточно далеко от берега, перевернули лодку, утопив всех: и оружие, и фашистов, и себя. Выжил только один человек – внук, оказавшийся одним из сослуживцев главного героя. — Добре, — вопросы «Что значат слова деда Платона «уметь умирать»?» и «В чём заключался их подвиг?» не испугали, а разожгли подобие азарта на поиск формулировки достойного ответа. — Война. Кто-то побежит прятаться поглубже, убежит подальше, дрожа в страхе и бледнея перед врагами, и умрет где-нибудь от ужаса или от пули. А кто-то пойдет сражаться. Кто-то ляжет костьми, но заберет с собой побольше вражеских солдат. Когда война – количество истребленных противников становится смыслом жизни. «Уметь умереть» – возможно, подразумевалось Платоном умереть в битве, без сожалений, за победу. Перевозчики ненавидели настолько, что были готовы умереть сами, но убить, и это оказалось не просто пустым звуком. Эти люди подкрепили речь действием. — Вийди до дошки та порівняй по табличці характери Платона та Савко, — ну вот, к доске писать таблицу со сравнением характеристик, отлично.. Постоянный монолог учительницы, перекрывавший бубнеж, духота, чирканья ручки по листам, запах чернил и лихорадочное перелистывание книжек – то, из чего состоял рабочий день школьников. К этому быстро приспосабливались, но и быстро уставали. Под конец урока девушка вроде бы трудилась в том же усердном темпе, но стоило прозвенеть звонку – упала головой на руки и засопела. Мозг закипал после английского, географии, геометрии и зарубежной. Скорее бы четвертому мая пришел конец. — Что ты читаешь? — спросила она у Даниила, пользуясь всеобщей суматохой. — Книгу, — лаконично ответил Даниил. — Ну правда, — Лена отлипла лбом от свитера, потянулась и суетливо засунула в рюкзак школьные принадлежности. Даня, недовольно повернувшись, припер подбородок ладонью. — «Герой нашего времени» Лермонтова, — буркнул парень, отодвинул телефон и поднялся. — Ты получила двенадцать за сегодня. Спорим? — С чего бы?.. — хлопнула ресницами та, как вдруг поняла, что в классе находилась одна зарубежница. — Лена! Неси дневник, — потребовала женщина. — Я тебе двенадцатку поставлю. Челюсть у Кучмы поползла вниз. Она вытаращилась на Даниила, как только вернулась от учительского стола. — Как ты догадался? — направляясь к красному диванчику, допытывалась ученица. Преподавательница почти не ставила за работу на уроке оценку выше одиннадцати. Он, выпав, занял большую часть места на угловом диване и расправил руки и ноги. — В восьмом я ответил примерно так же. — Я почему-то думала, что ты был двоечником, — пробормотала Лена, присаживаясь рядом. — Ну да, я же соответствовал образу, — едко хмыкнул призрак, а девушка пристыженно фыркнула, ерзая. — Будто бы были предпосылки на наличие у тебя IQ... — Шутница. Ладно, знаешь, ты миленькая, когда умничаешь, так что умничай, сколько влезет. — Гад, — смущенно отвернулась та. Она пододвинулась совсем близко, прижимая горячий термос, и прислонилась к боку парня. — Лена, — равнодушно откликнулся Даня, рассматривая катышек на чёрном свитере. — А? — школьница сгорала со стыда, признавая, насколько уютно было жаться к привидению, не спешившему отодвигаться или становиться прозрачным. С той беседы он стал мягче и не острил, а если острил, Кучма смеялась и подкалывала в ответ. Между ними больше не висело напряжения. Хотя Лене ужасно неловко говорить некоторые вещи вслух. — Разрешаю упрекать меня, если вдруг я перестану себя контролировать. Но впредь этого не повторится. Слышишь? — забыв про весь мир, Кучма поражалась серьёзности Даниила, прятавшего глаза. — Слышу. — А что то за мудила пялится на тебя? Лена, опомнившись, распахнула глаза, бегло осматривая арочный проем, ведущий в просторный коридор. — Илья Берег, — объяснила почти не слышно. Симпатичный, но неинтересный парень своими глазищами, формой по пять копеек, будто чем-то удивленными, сверлил её и словно бы Даниила. К несчастью, этот парень подошел. Или к счастью? Они не общались. Лена пригождалась, когда нужно было быстренько списать, но никто не давал. И Лену это злило. Жаль, что у них не вышла бы дружба. — О. Привет. А когда звонок? — быстро спросил Бережной. — Через пять минут. — А, спасибо... — одноклассник собрался идти, но обернулся, дернув наушники: — А гоу с нами после школы? — Что за праздник? — бодро ухмыльнулась девушка. — Да никакой. Скорее, поминки. Посидим, проводим нормально Леру и Машу. Вы собачились, но не по-человечески как-то их не проводить. — Ух ты. Раз вы сплотитесь перед общей идеей, то и я пойду. Даниил терпеливо слушал, затем раздраженно что-то прошипел и шаловливой пятерней прижал Елену за плечо. У Лены пробежались мурашки, а он издевательски захихикал и аккуратно, как змея, пальцами-ледышками потрогал ключицы под свитером. Наверное, несчастная успела измениться в лице, потому что собеседник недоуменно моргнул. — Да, э, слушай... — неуверенно застопорился Илья. — Я тоже раньше думал, что ты просто прогуливаешь... Ну, блин, люди же не могут болеть каждый месяц!.. Короче, я не знал, что у тебя тётя болела... И это не Таня, я сам услышал... Прости, да? Я ошибался на твой счёт. Лена пораженно подняла взгляд, перестав на секунду различать явь от реальности. И пальцы на ключицах, и Илья Бережной, пониженный когда-то в звании из недосягаемого участника недосягаемой компании в простого придурка, неожиданно снизошедший до извинений. — ...Ладно. Прощаю, но при условии, что не будешь больше судить людей предвзято! — они простились. Кучма рывком выдернулась из лап полтергейста с криком: — Кукухой поехал?! — Признай, тебе хотелось даже большего, — похотливо улыбнулся Даниил, забив гвоздем смущение обратно в горло. «Не показывай слабость, не показывай слабость, не показывай слабость, — хватала ртом воздух Кучма, стреляя молниями, но в душе паникуя. — Он, он..!» Стояла девушка минуты две, без дара речи, с видом разъяренного, но беззащитного быка, чьей растерянностью упивался призрак, молча ухмыляясь. «Лучшая защита – это нападение. Будь как героиня манги». Решившись на невероятный шаг, Елена села рядышком и елейно заговорила: — Нет, — прищурилась она, — совершенно не хотелось. Даниил вскинул брови, видимо изумившись. — Протянешь руки без разрешения — я их тебе вырву. И вообще, вдруг это не любовь, откуда я знаю? — То есть, мне нужно доказать, что я влюблен до смерти? — саркастично усмехнулся Даниил. — Не надо, — заторопилась она, зная его методы. — А как? Я не буду заставлять тебя делать того, чего ты не хочешь, так что, будь проще. Если тебя беспокоят мои гормоны, смею расстроить: у меня их нет. Я мёртв. — ...Спасибо за понимание, — Кучма заелозила, потихоньку надумав слезать с края колена, на которое уселась в порыве эмоций, но почему-то Даниил попытался её остановить. Руки, появляясь между локтями и бесформенным свитерком, немного приобняли, в манере полтергейста, слегка резко и неуверенно. — Нормально? Удобно? — Да. — Ну и наслаждайся. — Я хотела попросить... давай будем неторопливыми. Это мои первые отношения и я ко всему привыкаю медленно. У меня даже сейчас голова кругом. Неделю назад мы собачились, а сегодня... — Лена смолкла. — Или мы не встречаемся? — Я тебя понял. Пха-ха, я не успел предложить, потому что думал, что тебе нужно время ко мне присмотреться и вообще... Мы действительно как-то быстро начали. Если страшно, давай остановимся на друзьях. — Нет, — внезапно подскочила Кучма. — Начнем так, но дальше очень-очень потихоньку, ничего не пропуская. Пожалуйста. Я уже всё решила. Расстаться можно всегда. — Ты... кхм... оказывается, можешь быть и такой... — парень отвернулся, пряча лицо. — Какой это? — Ну... хрупкой такой... кхм... не знаю, как объяснить, не спрашивай меня! — к удивлению школьницы, дух огрызнулся далеко не от раздражения. Связавшись с таким, как Даня, должно быть страшно или неприятно – так считала Лена, следя за ним издалека. На собраниях, на посиделках, в кабинете Аделины, следя непричастным зрителем, вроде бы в центре событий, но при этом не пересекающимся напрямую. Особенно наедине. Непричастным зрителем к персонажу полтергейста. — Неужто тебе полностью плевать, что я давно в гробу? — спросил он вроде бы обыденно, но Лена знала: ему важен этот вопрос. Что-то вселило в него комплекс смерти. — Мне не важно, что ты умер. Это даже хорошо. — Что я умер? — саркастично уточнил полтергейст. — Нет! — возмутилась она. — Ты не сможешь умереть и оставить меня. Лена поспешила разъясниться: — Понимаешь, после недавних событий я потеряла кое-что важное... Ощущение, что так будет всегда. Стабильности, убежденности в завтра. Теперь я боюсь, что в любой момент все, кого я люблю, могут погибнуть, или умру я... Я стала понимать, что это действительно может произойти.... Как и то, что даже этот день уже не повторится, а жизнь бежит, как ни странно, только вперед... Много чего... Наверное, вот, почему война меняет, — Лена не могла унять дрожь в губах. — Начинаешь ценить всё, когда над жизнью висела угроза или когда лично видел, как она настигла других. Даниил взглянул на девушку с какими-то новыми эмоциями. Не жалостью. Пониманием. Очень тепло. — А вдруг нас увидят? — Начхать. Как можно было любить какого-то там интернет-парня два года, который ни разу не ответил взаимностью на посылки, ни разу не звонил по скайпу, ни разу не старался проявить интерес к настоящей Лене? Может, и не правильным было поведение Кучмы, может, и не стоили того поиски чувств в интернете от жгучего ужаса перед реальным 3D-миром? Может, и не там стоило искать?.. А если и там, то, может, не надо было ненавидеть своё лицо, сравнивая себя с недосягаемыми современными стандартами? Был ли в этом какой-либо смысл? — Я не так крут, как Ада, но тоже кое-что могу, — низкий шёпот успокаивал, — поэтому не бойся. Я способен обеспечить тебе неприкосновенность. — Что за фразочки... Да, Ада говорила, что ты очень сильный. — А то. На втором месте после Контролёрши... И чем тебе не нравятся мои фразочки? А, так ты смущаешься? — подколол парень, наблюдая, как Кучма недовольно сморщивалась. — Дань, как думаешь, у меня всё получится? — Получится. Не сомневайся. — ...Очень необычно слышать такое от тебя. Приятно. — Надо же с чего-то начинать. Почитаю умные книжки, попробую понять, как эта ваша дурацкая система взаимоподдержки работает... — бурчание Даниила было скорее показательным. — Люблю умных парней, — покивала девушка, вспоминая нарисованных фаворитов. — Классно, что ты стараешься. А я могу полагаться на твои обещания? — Я хочу, чтобы ты могла полагаться. Но это дело времени... Всё, чеши на урок. Перемена кончилась. Звонок разорвал идиллию уединения. Изо всех щелей хлынули сборища учащихся, устраивая столпотворения у дверей и суету муравейника в залах. Лена подскочила на автомате, закинула на плечи рюкзак с огромным разочарованием. Покидать Даниила оказалось гораздо более травмирующим, чем давние разлуки с "парнем", исчезавшим без предупреждения месяцами. Что будет, когда девушка закончит школу? Даня не сумеет быть с ней всю жизнь?

***

— Ты хочешь, чтобы я прочла то, что написано в этом затрепанном ежедневничке? — ехидно осведомилась Аделина Шульц, деловито забирая бережно донесенный Ханако блокнот. Читала с самого начала. Ханако, перенервничавший до головокружения, затаил дыхание. Умела же начальница вытрепать все нервы! Как можно быть такой злой? А главное — равнодушной? Ни единой эмоции в движениях, ни капли человеческого, один машинный автоматизм и неприступность, какой не видывал свет. За ядовитой оболочкой действительно скрывается его Ада? С лицом профессионального игрока в покер, начальница пролистывала. Она читала совсем не медленно, а безумно быстро, не теряя контекста. Широкий опыт и годы, проведенные в четырех стенах, видимо, дали время научиться не только бирюлькам, но и особому чтению, как растягивающему удовольствие, так и умещающему трехсот страничный роман в пару часов. Плюс, позволивший за короткий срок проглотить историю, на этот раз о себе, за каких-то десять минут. Она закончила. Все десять минут Ханако просто ненавязчиво следил за Второй глазами, забытый в собственных мыслях. Среди них мелькнуло замечание, что Ада красивая, когда сосредоточена на работе. Правда красивая. Возможно, есть те, кто выглядят захватывающе, погружаясь в какое-то дело? Шульц долго сверлила взглядом лист, придерживаемый пальцами, вроде бы глядя на него, а вроде бы сквозь — это, как всегда, признак глубокого размышления. — И? Ханако вздрогнул от неожиданности. — Что? Я хочу вернуть тебе память. — Хорошо. Я поверю. Но я не хочу возвращать себе память, если ты, пацан, мне откажешь, — Аделина стянула с кофейного стола пачку сигарет и закурила. — Втаптывать себя с памятью в грязь я хочу меньше, чем убить тебя без угрызений, с чистой совестью. — Ты согласна? — подскочил парень, просияв. Девушка, закинувшая ногу на ногу, отвела сигарету от губ и выдохнула в него дымом. — Что ты чувствуешь ко мне? Сияющая улыбка застыла на его лице. Седьмой выбрал приоритет, а над тем, что делать после, старался не думать. Откладывал на потом, потому что сам не знал. — О, как я могу не уважать свою коллегу? Нелегко нам, лидерам, в этом суровом мире... ха-ха... — и покраснел. — Учти — пока это не меняет моего к тебе отношения, — он разогнал дым взмахами рук. Запах табака никогда ему не нравился. А Шульц, с расслабленностью хищника, хмыкнула. — К слову, здесь выдернуто два листа. Поэтому ты остаешься под вопросом. — Что?! — вскрикнул Ханако, метнулся к дневнику, схватил, пролистнул до конца и в крайнем недоумении повертел книжку. Две рваной полоски намекали, что каких-то страниц и правда не хватало. Лена выдернула? Или не собрала все клочки, их же разорвала Лера? Последнее показалось наиболее вероятным, и парень успокоился. — Лена его склеила по частям, ты же видишь... Она могла не найти недостающие фрагменты. — Я не помню, чтобы вела в нем записи. — Я уже догадался... — Ты не заходил в подвал за эти пару недель без моего ведома? — повернулась Аделина. — Нет, а что? — насторожился Ханако. — Кто-то побывал в моих архивах, — сузила глаза Вторая, покурила и вскоре затушила окурок. Этого промежутка хватило, чтобы дать ощутить наслаждение: снова этот прекрасный деревянный дом, уютная гостиная, освещенная зажженными свечами в темноте вечера, приоткрытый дверью проем в кухню, маленькую, но удобную, и звёзды, приветливо подмигивавшие из раскрытого окна. Дождь кончился. Витал аромат сушеной мяты, злосчастного табака, освежающих трав и букета цветов, воткнутого в вазу по центру стола. — А теперь исчезни. Завтра к восьми должен быть в моём кабинете.