Парадокс живого мертвеца

— Эй, восьминогий, — пихнула «восьминогого» Шульц ногой. — Ответь на вопрос. Цучигомори, проснувшийся после пьянки полуживым, крайне обреченно разлепил глаза. — Чего тебе, Безымянная? — Ханако. Этот пацан же... — Ну? — тяжело поднялся из-под лавки мужчина в истрепаном халате и без очков. В библиотеке туманом разлился приятный сумрак. — Любил чай и пирожки? — К чему вы подводите, юноша? Ханако вытянулся напротив Фредерика, одетого в старомодный фрак, словно подчеркивавший между ними разницу. Но в чём? В возрасте? Ван Хейзен заслуживал почтения, являясь более старшим, чем когдатошний школьник Аманэ Юги, но они оба прежде всего Тайны. Коллеги. Однако пренебрежение сквозило во всём: Седьмому не предложили сесть, обращались, опуская сверху вниз голову и снисходительно приподнимая от его реплик бровь. По какой-то причине лидера академии Пятый не воспринимал всерьёз. — Ты же знаешь, почему люди перемещаются по измерениям, верно? — Что навело вас на подобную мысль? — с чистой невинностью поинтересовался ван Хейзен, будто бы нарочно намекая на лукавство выражением лица: азарт и жадность блестели искрами в черных, глубоких глазах. Моментально помолодевшие, они оживились, впились в Ханако, как коршуны впились бы когтями в добычу. — За свои-то годы нельзя было не столкнуться с этим хоть единожды, — по-детски непосредственно улыбнулся парень. — Так что? Да, определенно: в плаще, сотканном, казалось, из ночного неба, с выглядывавшими из-под сухой губы острыми, белеющими клыками, и жуткой фигурой Кощея, Пятый вызывал трепет. — Почему я должен делиться сведениями с вами? — Потому что ты возьмешь у меня всё, что есть, — мрачно взглянул исподлобья Ханако. Янтарные радужки потемнели. — В обмен на контракт на крови. Мужчина пристальным вниманием испытывал коллегу. Постояв нерушимо, с дьявольской искрой он произнес: — Коль так, я приму условия, — у Ханако пробежались мурашки от легкого тона сверхъестественного существа, вызывавшего одно недоверие. Договор был заключен. Занять место за взявшимся из ниоткуда столом Фредерик не предлагал вплоть до окончания переговоров. Выражение, изрешеченное сеточкой проступавших морщин, даже в спокойствии необъяснимо отталкивало. Вампирская бледность, резкие глаза, злые черты словно отражали нутро того, кого никто не считал человеком. — Порой я заверяюсь всё более и более, — неспешно начал мужчина, отвев долгий, очень долгий взгляд в мрак подсобки, — что людские эмоции есть то, что искажает видение мира, толкая людской род на самые невыгодные решения. Тот, кто сегодня управляем эмоциями, не способен мыслить о завтра. — На что намекаешь? — немного сузил веки парень, сцепив руки за спиной. Расслабленная поза, прямые плечи и ровная осанка изменяли его, создавая у окружающих впечатление, что он – уверен в себе, независим, силен, что он – Седьмой. А не Аманэ Юги. — Я необычайно уважаю Почтенную Вторую. Возможно, единственное светлое, что может чувствовать дух, подобный мне, — краем губ ухмыльнулся Фредерик, насмехаясь не над собой, а над кем-то другим. — Я не стану скорбеть, коль она вновь погрузится в меланхолию и увязнет в зацикленном мышлении убийцы, не обрев драгоценную память. И, помолчав, неожиданно добавил: — А влюбленный юнец содрогнулся, увидев главную в былом расцвете. — Я видел её в былом расцвете, а потому не содрогнусь ни сейчас, ни в будущем, — легкомысленно отрезал Ханако. — Влюбленный юнец будет биться лбом о каменную стену, отчаянно пытаясь пробиться к достопочтенной Первой, пока не заполучит сотрясение, либо же оставит надежду и ту, ради которой готов умереть и воскреснуть? — задал вопрос пустоте ван Хейзен, сцепив на скрещенных коленах костлявые ладони. — Обожаю наблюдать за спектаклями и предугадывать финалы. — Фредерик, — провозгласил парень, держа пластмассовую белозубую улыбку, — но ты и не обрадуешься, если к Аде вернется память. — Верно, — медленно кивнул тот, клацнув зубами. — Она ослабнет и не сможет использовать в полную силу свои чудесные способности, которые превращают её в наимогущественное существо на этих землях. — Забавно! Ты не можешь забрать дар Второй себе, и несмотря на это, хочешь, чтобы он процветал в ком-то другом. — Вы удивительно узко мыслите, — ответил мужчина небрежно. — По вашему тону я могу предположить, что вы не ожидали от меня, прославленного исключительно «злым духом», здоровой многогранности. Неужели вы считали, что мой ум состоит лишь из жажды убийств? — Нет, почему же... — замялся Ханако. — Если бы вы, молодой человек, не были связаны с почтенной Первой, я бы уже забил коготь в ваше лебежье горлышко, — сладко улыбнулся Фредерик и тут же погасил пугающую ухмылку. — Именно, считали. Вы, впрочем, правы. Считайте и дальше. — Разве не странно, что «зло» понимает, что оно – «зло»? Это наталкивает на мысль, что в тебе все-таки есть совесть, — пошутил Ханако. — Очередная фраза поразительно ограниченного человека... — утомленно вздохнул ван Хейзен. — Понятия достоинства, взаимоуважения и этикета – золотые понятия джентльмена. Мне наскучило необразованное общество. Уходите. — Стой. Перед рассказом о перемещениях, будь добр ответить на последний вопрос. — Извольте, — поморщился мужчина. Вопреки Ханако сжал ледяные ладони, до сих пор сцепленные за спиной. — В твоих словах противоречия. «Злые духи» бездушны. Будучи Седьмой Тайной, я постоянно с ними сталкивался. Им безразличны люди, правила, культура, воспитание. Они просто убивают или делят власть. Их в действительности не заботят человеческие порядки, поэтому они никогда не захотели бы попытаться понять людей. А ты? — Что – я? — змеино прошипел, ощерившись, Фредерик. Невольно захотелось попятиться, но Седьмой прочно прирастил ноги к невидимому полу. — Тебя же что-то заставило к нам присмотреться? Мужчина длительное время безмолвно всматривался в черноту. Всматривался, словно видя кого-то в ней. Оттенок горя, прикрываемый грубыми складками меж бровей, неожиданно выделился новой краской в палитре настроений Пятого. — Знания влекут, жажду всё сложнее утолить... Я видел, собирая подношения, как люди трусили. Убивали друг друга ради собственного блага, делили, как дикари, кусок заплесневелого хлеба, землю или власть, тысячу раз устраивали бессмысленные крестовые походы во имя своих богов, забывая, что он один. Крысиное нутро человечества обмазано грязью, копотью и чужой кровью, как и его история. Я смотрел, как деревни горели, огнем отливали в сумраке клинки вражеских армий, убивавших без разбора: женщин, стариков, детей, чужих, ничьих, своих... Бывало, я уничтожал таких от потребности переменных жертвоприношений, однако чаще же наблюдал бесстрастно за сменяемыми декорациями, но неизменными героями. Падения империй, прогресс, терминология, скачок в науках и философии – всё пыль в глаза: в глубине вас ничего не меняется. Вы – чудовища, ничем не отличающиеся от меня. В таком случае, возможно ли найти мой интерес неразумным? — презрительно оглянулся Фредерик и бросил: — Интервью окончено? — Да. Сквозняк резко рванул струей холодного ветра, почти срывая фуражку. Седьмой опустил козырек. — Тогда внимайте, — рука ван Хейзена нырнула за шиворот. — Нарисуйте в воображении губку. Если мокнуть губку в воду, она впитает её. А теперь допустите, что дверной проём концетрирует в себе энергию, благодаря чему человек телепортируется в чётко выверенное место. Такова и природа энергии. — Раз так, почему никто не стал телепортироваться раньше? — Приведу иную аналогию, — Хейзен разжал шершавую ладонь, демонстрируя иглу, а вскоре проткнул ею фрак. — Представьте, что это – человек, которого толкнули в портал внешние факторы, начиная от аномалий мира, заканчивая простейшей случайностью. Острие пробивает переплетение тонких нитей, однако не образовывает отчетливо видимую дыру. У портала это «переплетение» – незримый щит, сужающий круг тех, кто потенциально подвержен притяжению портала по вине определенных критерий. Со временем щит стирается, после чего мы с вами окажемся в опасности. — Почему? Какие у щита критерии? — подбежал Седьмой, сверкнув зрачками. — Портал начнет бесконтрольно затягивать прохожих. Через некоторый период энергия вступит в стадию рассеивания и порталы разбросает по ближайшему округу. — Критерии? Какие они? — Не знаю, — легко соврал Фредерик, замолчав насовсем. — У нас новость! — заорал Глеб, вышибая с петель дверь подвала. Ханако вздохнул: Ада за такое подвесила бы за уши раскаленными щипцами. Несчастная дверь с внушительным звуком бахнулась на паркет, а средний полтергейст, замерев на пороге, объявил: — Егор вернулся! Сколько прошло времени, как Егор пропал? Около полугода. Полгода назад Шульц пропала. Больше восьми месяцев Ханако здесь. Егор вернулся? Весь коллектив уже потерял надежду. Никто не знал, что с ним случилось, перешел ли мальчик территорию школы, существовал ли до сего дня? Столько вопросов посещало бывшего помощника главной, пока он, положив голову на кисти рук, таращился на картину маслом, висевшую около левого стеллажа. — Что? — поднял взгляд парень, столбенея. — Он ранен, он какой-то странный, но он вернулся! Он вернулся! Вернулся! — только сейчас Седьмой академии Камомэ увидел в его глазах стоявшие слезы: Глеб захлебывался ими, катившимся градом по красным щекам. Невинное, глупое лицо ребенка, застрявшего в возрасте двенадцати лет, скукожилось от плача. — Я думал... Я думал... Что я навсегда... навсегда останусь один... один в кабинете литературы... навсегда... Ханако поднялся, спокойно приблизился и утешительно похлопал по плечу парадного пиджака. Ханако как никто другой понимал этого духа. Понимал настолько хорошо, что старался не оставлять одного. После исчезновения Ады, Егора и Даниила всё резко потеряло стабильный порядок. Вдвое больше обязанностей свалилось на помощника и зама, у которой помощник находился если не в рабстве, то точно на побегушках. Если практично посмотреть на ситуацию: меньше работников – меньше отчетов. Но меньше работников – больше невыполняемых задач. Троица полтергейстов могли сменять друг друга, если кому-то хотелось прогуляться, чтобы всегда оставаться в готовности для подношений. На Аделине держалось буквально всё, как на абсолютном монархе, и на возможные чипе девушка была чуть ли не панацеей. И для забредавшей нечисти, и для зашедшего ум за разум Пятого и так далее, пусть панацеей крайней необходимости. Алёна прекрасно удерживала авторитет, регулировала и управляла, не хуже, чем Вторая. Но не лучше. Не лучше именно для Ханако, и вовсе не потому, что ему приходилось попусту тратить по несколько часов на пустые отчеты. — Пойдем, не терпится встретиться с Егором! Ну же, — подтолкнул помощник. — А-ага... — шморкнул носом тот, улыбаясь. Снова неведомая сила заставила затормозить. Не проходить сквозь, как положено, а как можно незаметнее легонько высунуться из стены. Совершенно дурацкое желание, но за период пробывания в чужом мире Седьмой научился прислушиваться к шестому чувству, потому шикнул на Глеба. Скользящий скрип мелка о школьную доску, маленькая ладошка писала малоразборчивым, прописным, но неосторожным почерком. Спина в какой-то непонятной одежде из-за позы казалась задумчивой. Ладошка была приложена к подбородку, но через секунду от него отводилась, судорожно ухватывала мелок и вновь быстро писала, словно бы владелец боялся забыть мысль, обводила кругом слова, протягивала стрелки, опять писала, опять обводила кругом. Бесцветный, грязный балахон касался краями оксидного линолеума. «Он будто сошел с ума», — испугался парень. А не чокнулся в самом деле? Неизвестно, где носило призрака столько месяцев. — Егор! — не выдержав, влетел с криком Глеб. — Где ты был? Когда пришел? Егор обернулся. — Далеко, — и щербато улыбнулся, — очень далеко. Средний полтергейст крепко стиснул в объятиях младшего. Ханако, сцепив руки за спиной, тоже усмехнулся. — Где?! Я чуть не умер второй раз! Ты куда-то подевался, Даня пропал!.. У меня сердце стынет! Что на тебе? — Ничего особенного, тряпье, — пожал плечами третьеклассник. — Что я пропустил? Рассказ уместился в полчаса с копейками. Чем больше говорили ребята, тем сильнее сгущались краски вокруг ребёнка – это чем-то зацепило внимание Седьмого из академии Камомэ. Не обошел рассказ и подробностей о выпытанной у Фредерика ван Хейзена информации: как ни крути, они важны до умопомрачения. За прошедшие полчаса Егор сменил вещи на привычную униформу. — Ого. Ада почти сразу после эксперимента исчезла? — Да... Пятый сказал, существуют какие-то критерии. Если бы только я понял, какие... — А если не поймем? Она не вернется сама? Ну, я хотел сказать, если Аделина читала память Фредерика, то, получается, знает об этих критериях, — средний дух с надеждой искал уверенности у окружающих. — А если он действительно не знает? — резонно ответил тот. — Тогда Ада... — Не вернется, — Ханако сжал кулак, козырьком фуражки скрывая потускневший взгляд. Полтергейсты поникли. И если бы Седьмой поднял голову, то столкнулся бы с выражением Егора, странно менявшемся на глазах других. — Разве не необычно, что наша Ада телепортировалась только тогда, когда стала иметь тот камень? — внезапно спросил младший. — Да, раньше ничего такого не было, — согласился Седьмой, нахмурившись. — Хм-м... Копание в памяти, в собственной голове, в которой словно вертелись шестеренки, ничем не оборачивалось. Он был близок к пониманию, к той детали, решившей бы огромную роль, тянулся, выуживал её из бессвязных обрывков воспоминаний, но не мог юрко ухватить за хвост. — Я – инородное тело, никак не подчиняющееся миру. — Чем это поможет? — обреченно проскулил Глеб. — ...Если представить, что телепорт работает на магнитах, — тихо продолжил за Ханако Егор, — то магия человека, рожденного в своем мире, притягивается к телепорту. Из-за того, что энергия по природе скапливается, она попробует собраться в комок, но не сможет: этому препятствует барьер. Если портал и магия – магниты, то притягиваются они друг к другу разными полюсами. Но если совместить инородную магию, произойдет диссонанс, ведь инородная магия будет отторгаться. Реакция между ними рушит барьер и утаскивает... — Нужна инородная магия и своя? — нервно перебил Седьмой. — Если человек – Тайна, можно и без магического предмета... Ты – инородный, поэтому искать инородного обладателя необязательно... Ханако сорвался с места. Перевернув стул, темноволосый побежал под общий недоуменный крик. Побежал так, как не летела бы ни одна пуля, ни один военный снаряд. Этот мир для Ханако остановился, всё внутри него встало на паузу, лишь руки покрылись ледяным потом – он уже понял, что делать. Он уже понял, рывком перескакивая через разбитые двери до боли любимого кабинета. Порывом ветра разом размылись запахи, исчез привкус несладкого чая на языке, куда-то под землю канула Галактика, всё, всё в ней перестало иметь какое-либо значение. Порыв всей души отрезал от реальности, и осознание, рваное осознание затмило солнечным светом, забилось судорожно в висках: как близко, как близко то, что находилось словно за десятками каменных стен, за световыми годами космоса, за пятью видами атмосфер, неразрушимыми барьерами; за космическом раздолье, что разделяло, разделяло их похуже океана! Переплыть вплавь или перейти на шатком мосту, сразу рассыпающимся за спиной. «Любой ценой», — перепрыгивая через порог, решительно подумал Седьмой. Он смотрел на неё. Он смотрел. И смотрел. Как смотрели бы на потерянное когда-то давно произведение искусства. Небрежные мелочи словно сошли из картины образа, застывавшего порой в воображении неделями, были настоящими. Невидимо шелохнулись браслеты на руках. — Ада. И услышал, будучи вдалеке, до дрожи чёткое: — Малой. — Ада!.. — он не закончил, взлетев навстречу с распростертыми руками. Он кидается на неё, теряя на скоростном лету фуражку, теряя сдержанность, теряя на ходу мысли, преследовавшие его полгода. В ту секунду, в то мгновение Ханако обхватил Вторую руками и ногами, чувствуя нежный аромат лавандовой рубашки, создавая впечатление того, кто в один момент обрел целую Вселенную, ещё вчера казавшуюся утерянной навсегда. Долгожданный миг тишины, восхитительной тишины прерывистого дыхания, холодящего тела из-под ткани, волос расцветки асфальта, щекочущих висок. — Ты вспомнила?.. — перепуганно отрываясь от Аделины, вскинул голову парень. Глаза, что смотрели на него единственного, переливались. Стало враз понятно. Понятно без речи, без движений мышцами рта – искрам в черноте зрачков не требовалось подтверждения. Он ощущает серые щеки под подушками пальцев, чудесно гладкие, и локоны, мазнувшие кончиками по костяшкам, ощущает её внимательный взгляд, еле теплую кожу, с трудом осознавая, что это – не иллюзия. Ждет подвоха, боится, что Шульц может исчезнуть, и прижимает теснее, ни за что не желая отпускать. Касание. Начальница усмехнулась, как пристало усмехаться лишь ей. Никто больше так не усмехался. — Прости, — улыбка потухла, выражение напряглось, ладонь замерла на пряди Седьмого, — если сможешь. — За что? Шульц прикрыла веки. Она сожалела. — За всё. Тут Ханако весело рассмеялся, беззаботно, как смеются от каких-то далеких, не важных мелочей. Скрыл боль, обиды, непонимания, тонну вопросов, море непередаваемо жгучих в тот проклятый день слез, скрыл полностью, словно не было их вовсе. Она наверняка знала, что они были. Но никогда не сказала бы вслух. — Малой... у тебя самые красивые глаза из всех в этом чёртовом мире. Бабочки вмиг вспорхнули и закружились по ментальной оболочке, по животу, между ребрами, они кружились, кружились, кружились в воздушной метели, вихре или в летнем ветру. — Ты мне... — оборвав на начале фразы, Аделина безмолвно притянула его к себе, поддев пальцем горлышко пиджака. И поцеловала. Поцеловала невесомо, словно приобнимая немеющий язык, но парень шокированно затаивал дыхание, с каждым новым приливом эмоций цепенея. Напряженный комочек внутри расслабился, власть над конечностями, обнимавшими талию и предплечья, ослабла. Он разом вспыхнул спичкой, брошенной в бочку с бензином, покраснев помидором до предела, до самых ушей. Отстранившаяся Вторая не отпустила горло пиджака. — Теперь всё честно. Я видела, что думаешь обо мне ты, и ты увидел, что думаю я. — Это... ты... ну... — пораженный ударом судьбы молчал, напоминая взъерошенного воробья. Попытался отвернуться, но не смог убежать глазами от глаз Шульц. Выдавить слаженно сформулированную реакцию – тоже. Он робел перед ней застенчивым мальчишкой, не способным шелохнуться. Девушка ухмыльнулась, покровительственно и взросло, словно бы про себя добродушно оценивая, сколько ему предстоит пройти в будущем. — Скажи, если ты не готов к чему-то большему. Ханако всерьёз задумался. Страшно не оправдать ожиданий. Страшно стать кем-то, вроде Варвара. Страшно случайно обидеть, в пылу ссоры задеть. Очень страшно переступать черту, за которой ждет неизвестность. Но страшнее всего может быть неизвестность, в которой Ады нет. — За кого ты меня принимаешь? — задорно улыбнулся парень, прищурившись. Краснота спадала, стоило взять себя под контроль. — Я просто... не знаю, правильно ли делаю. — Не заглядывай в завтра. Пустая трата нервов. Наслаждайся сегодня. — Да... — наслаждался. Каждой клеточкой организма наслаждался каждой деталью. Выпустив воротник, Аделина обняла его. Оказавшийся в чужих объятиях Седьмой пропитывался уютом женских рук. Любое действие мерещилось последним. Подсознание долго не даст желанного спокойствия: над ними до сих пор нависла опасность. Ханако будет начеку. Но не тогда, когда в нём сотнями красочных пятен летали бабочки.