Парадокс живого мертвеца

В этом мире не продавали сигарет. Можно забыть про минуту удовольствия и дальше пробираться вперёд сквозь горизонты, которым не было ни конца, ни края. Треклятый песок застревал в зубах, постоянно сплевывался со слюной или труха выпадала с волос, несмотря на то, что они были тщательно обмотаны лохмотьями. Облитый потом, перемешанным с грязью и изредка кровью, он частенько сходил за местного, на какую планету бы не попал. Был бы толк. Ещё ни одного стоящего предмета не попадалось: одни побрякушки да побрякушки с серьёзными «но», от которых невольно ноги пятились прочь. Который день скитаний? Дьявол бы повесился, пытаясь пройти мимо контролёров из Системы, но у простого духа, как ни странно, это получалось. Кроме того случая пять лет назад, когда проводник оказался подставным и чуть не сдал его местной ментовке... Противная же была рожа. Прямо говорящая ящерица... От других она отличалась туловищем как у собаки. Повезло, что с тех пор уродские придурки больше не подворачивались... В общем-то, если бы подвернулись с нужной вещицей в кармане, он бы согласился снова пойти на риск. Прошло очертеть как много времени. Поиск почти закончен. Поиск вещи. Как искать путь обратно – непонятно. А придется. «Там могло пройти уже сотни лет, а ты всё равно торчишь тут в поисках какого-то призрачного кварка?» — сверкая одним глазом, симбиоз ящера с драконом держал в когтях банку с газом, который употребляли вместо алкоголя. В языке его расы «кварк» был единственным и самым сильным ругательством. Этот чешуйчатый мужик по имени Руаль был отличным напарником, а город, построенный под водой, приравнивался к Атлантиде. «Не твоего ума дело». «Нет охоты появляться без добычи?» «Я обещал, — мрачно ответил он, перебинтовывая руки. Полупрозрачные. Странно. Они кому-то нравятся... Нравились, по крайней мере. Что она в них находила? — Обещал – значит, сделаю». «Странный ты пацан, — покачал головой Руаль, сжав один конец трубочки в пасти, а другой вставляя в банку. Захолустный уголок в отеле обошёлся отвратно дорого, но это не остановило Руаля потратиться «на пиво». — Как зовут-то? Твоя любимица тоже обезьяна?» «Человек, кварк ты недоделанный, — отрезал он. — Не скажу. Обойдешься». «Как хочешь, обезьяна». Ещё тогда мелькнул страх. «Твою мать, что, если она уже умерла?» Даниил идёт по траве, по чужой земле, дыша каждый раз другим воздухом и видя каждый раз существ разной степени ублюдочности, осознав своё одиночество давным-давно. Во всей бескрайности и необъятности, вышедшей за рамки общепринятого понимания «вселенной», он был как капля в океане. Декор за декором менялись столетия, антуражи, языки, и потерявшись в этом потоке, единственное, за что он цеплялся – за мысль, что где-то его ждут. Ради человека, которого он почти не знал, он обрушился в пропасть. Как бы глубоко ни был, в черноте бездны частенько всплывало её лицо. Благодаря фантазии оно оживало. Он прокручивал моменты, когда оно искрило улыбкой или кривилось, когда оно было далеко или обращено на кого-то другого, когда ему было видно всего кусочек уха, треугольник щеки или уголок глаза. А иногда он спрашивал вслух, глядя на небо, на воду или в потолок – смотря в каком месте удавалось ночевать, и в какой ситуации. — Привет. Как ты там? — Чёрт... Надеюсь, хоть ты не впахиваешь за троих... День – полное дерьмо. Как, интересно, твой... — Привет. Не болеешь? Будь здорова. Как минимум – до моего возвращения. — Ну как ты? Не одна? Ставлю триста циркон... валюта в континенте, где я проездом... что у тебя уже море друзей. Смотри, не забудь меня. Не зря же я ломаю мозг и кости? — Какой хернёй я занимаюсь. Это бессмысленно. Скорее бы вернуться. Ты там... сильно скучаешь? Не скучай, окей? Будет неплохо, если ты не заметишь моего отсутствия. — Эх, Лена... Ты вообще существуешь? Может, ты мне приснилась? Да не, чётки реальные... Ощущение, что прошла целая вечность. Лена... Елена, вроде? Красивое имя. Не забыть бы сказать. — Бля... не останавливается... льет ручьем... я же умер, какого церкверка... так и подохнуть недолго... сукин сын, прямо в плечо... затягивайся, ну же... хоть бы Лена была в безопасности... ты в безопасности? А, чёрт, завязывать пора с этой тупой привычкой... — Сегодня мне прострелили колено. Хорошо, бок только зацепили, бгдры тыргрбркаровые... Торгаш был последним бздирканом берубеновым... а, ты не знаешь, что за слово... меня, короче, как-то тролли подвезли, поделились мудростью... на нашем это «мудила конченный»... ладно, моя внутренняя шизофрения, завалюсь на часок. Духи не спят, но так раны быстрее затянутся. Потом, если будут, покажу шрамы. Доброй ночи. — Сделка в три. Если всё получится – кварк, клянусь, я все бросаю и лечу искать телепорт. Дождись. Сегодня он говорил с усмешкой. — Привет. Я приду уже скоро. Как только найду дорогу. Ты рада?

***

— Мама... мамочка... мамочка... — всё шептал парень, никак не останавливаясь, а Аделина крепче прижимала его. Лежавшей ладонью на затылке чувствовалось, как волосы пропитались потом. Парадоксально – духи могли потеть. — Тш-ш... — Вторая слушала шелест голоса. Шестьдесят лет. Шестьдесят лет этот голос мог разливаться в смехе или шутливом тоне, или не разливаться вовсе, а сутками напролёт молчать. Просто молчать. Длиною в чью-то жизнь Ханако скрывал то, что было в глубине даже от самого себя. Годами он оставался в туалетной кабинке. Один. И не сломался. И ни разу... ни разу не заплакал. В паре метрах появилась лампа, озарившая мягким свечением тьму. — Ада... то, что это совсем не Цукаса... это правда?.. — поднял малой глаза, блестевшие, словно облитые водой янтари. Немного отстранившись, Аделина погладила большим пальцем щеку и смазала мокрый след. — Чистейшая. Я хотела заполучить влияние поэтому. Нужна была причина, по которой мне были бы все должны... Я не знала, как объяснить, так что просто привела сюда. Он будто бы вынырнул из омута: вытаращился, замерев в оцепенении. — Твой брат... всё ещё там, — отвела взгляд Вторая, сводя брови к переносице. — Я искала выход всё это время. После того, как узнала от Минамото легенду о твоём доме, мне было неспокойно. Твои воспоминания не могли дать цельной картины, а в башке у того маленького паршивца была сплошная каша... Поэтому я попросила у Хранителей три услуги. Если выживем – мы спасём Цукасу. Слышишь? — Ада, мы умерли... — Ханако почернел, дернулся, закрыл лицо руками. — Теперь мы можем только исчезнуть. — Не придирайся. Это и есть смерть. Ты жив, пока ты не исчез. У них разные мнения, которые всегда схлестываются друг с другом. — Оглянись, Вторая, — говорил он сквозь пальцы, — живые рождаются, растут и погибают. А мы застываем. Живые дышат, хотят есть или спать. А нам ничего не надо. У живых бежит по венам кровь. А мы всегда холодные, как трупы. Живые могут говорить, с кем захотят, работать, где им захочется, делать, что взбредёт в голову. А наша обязанность – отбывать наказание, чтобы покинуть мир, в котором для нас уже нет места... Я хотел умереть, чтобы уйти из мира, в котором всех, кого я любил, не стало. Для Амане не было никакой разницы между жизнью и смертью. — ...Но не вышло, — сузила веки Аделина, рассматривая свои затертые джинсы. О чём думала она, сталкиваясь со смертью Ярослава? О том же. Едва слышимое «да» слилось с эхом. — О чём ты думаешь? — решилась Шульц спросить, хотя могла догадаться, о чём. Груз, лежавший на его плечах, потяжелел. Сожаление, вина, тоска, грусть – всё обвалилось с новой силой. Как из распахнутого ящика Пандоры, Амане лезли в сознание образы: после отдававшей ему цветы матери, вспыхивал миг, когда её глаза широко распахнулись, кимоно почернело, а отец закричал и тут же смолк, касаясь пальцами вонзенного в сплетение ножа. Спина Цукасы, рассмеявшегося в тишине, была перемазана кровью. — Жалеешь об убийстве? — Жалею. Короткая пауза. Вздох. Травма укоренилась слишком прочно. Этого мало, чтобы запустить процесс принятия. — Что-ж... Смотри. Новое представление: пески поднялись в воздух и рассыпались, превращаясь в задний двор храма. Какой-то работник подметал. Сам по себе был высоким, имел отрощенные ниже шеи волосы и выглядел молодо, видимо, подавшись в священники с совершеннолетия. Отбрасывая метлу, он обернулся на раскрытые двери храма, из которого доносился женский визг, и перевел взгляд на ребёнка, увлеченно рисовавшего прутиком на земле. И наверняка посчитал, что в нём нет ничего особенного, раз дружелюбно обратился: — Привет, парнишка. Меня зовут Кунишигэ-кун. А тебя как? Что тут рисуешь? Прутик остановился. Ханако машинально сглотнул, издалека завидев радужки, затянувшиеся туманом: Цукаса поднял голову. — Кунишигэ-кун, завтра... — и направил на мужчину палец. — сбудется твоё желание. Мгновенно перестроенные пески спроектировали сцену следующего дня. — Боже мой, он мёртв! — Он мёртв! — Мёртв! Служители храма окружили труп, прижимая к телам тряпки, веники или швабры. Тот самый Кунишигэ побелел за доли секунд. Поменявшись в выражении до неузнаваемости, мужчина схватился за виски, бормоча под нос: — Нет... нет... этого не может быть... Я думал, что лучше бы ему исчезнуть за то, что он вечно ни во что меня не ставил, но это не могло быть... Ха-ха, точно... Это просто совпадение... Развернувшись, нетвердой походкой он побрёл в храм. Картинка поблекла, солнечный свет затух, фигуры обернулись россыпью песка и в конце концов всё стихло. Лампа вернулась на место. — Посуди сам: ещё при жизни Цукаса исполнял желания. Разве не странно? — Но... в остальное время он ничем не отличается от... — Разве ты не замечал, с какой отстраненностью Цукаса наблюдал за людьми? — возразила Шульц. — Их радостью или несчастьем? С откровенным непониманием. Даже в «остальное» время. Разве не казалось странным выражение, с которым он наблюдал за тем, как ты ходил босыми ногами по стеклу? Малой, он упивался твоей болью. — Даже так... Я убивал, считая, что убиваю брата. Ада, ты думаешь... тому можно дать оправдание? — Я думаю, что какими бы намерения ни были, ты убил не брата. Не брата, который отдал жизнь, чтобы спасти тебя. Всё остальное можно разыграть. Просмотр звезд, пока болтались сумки с телескопами, задувание праздничных свеч, объятия, дразнилки, ругань – театр одного актёра. Пыль, посыпанная в глаза, чтобы прикрываться ролью ребёнка. Ведь... таких, как Фредерик, одолевает умопомрачительная скука. — Малой... скажи мне... ты убил своих родителей? — Шульц взяла Ханако за плечи. — Что? Нет?.. — растерялся тот, моргая. — Ты избивал «Цукасу»? — Нет... — Тогда, может, ты не испытывал ни капельки сожаления за то, что зарезал «человека» и сейчас счастливо улыбаешься от этого воспоминания? — Нет..! Ада, к чему ты клонишь, не пытайся оправдать меня! Я – убийца! Убийца! — Ханако закричал громче. Шульц встряхнула его. — Ты убил. Но по натуре ты – не убийца. Янтари снова заблестели. — Почему... почему ты так уверена... — Потому что после трёх убийств я не ощутила раскаяния. Но ты ощутил сразу. Ты не такой, как я, Амане, — с губ Аделины настойчиво слетали слова, год вертевшиеся на языке. — Ты уверен, что ничего не будет достаточно, чтобы замолить грех. Замолить грех перед кем? Малой, демон говорил, что ему ни к черту извинения. Перед законом? Ты своё отсидел. Перед Богом? Бог давно тебя простил. — Что?.. С чего ты взяла, что простил?.. — Ты винишь самого себя. — ...Да! Ведь я убил его... убил... — сдался Седьмой, обессиленно обмякнув в хватке. — Я виноват... «Что с тобой делать?» — с тоской глядя на него, бывшая начальница протянула руку. Неуверенным движением она погладила его по фуражке. — ...Эй, малой, помнишь период, когда мы были чужими? — Аделина внезапно перешла на шёпот с хрипотцой, выводя настроение беседы на откровенное. Услышав сдавленное «помню», она тихо заговорила: — Такой я бы была, если бы мы не познакомились. — ...Что ты имеешь ввиду? — просипел малой в ответ на пол тона тише. — То, что я другая, — бросила Вторая. — Я была готова убивать. Как бездушная машина. В зависимости от ситуации, я бы убила кого угодно. Если бы понадобилось – не пощадила бы и младенца. Втянув носом побольше воздуха, девушка освободила левую ладонь, чтобы взять материализованную сигарету. То, как дым таял во мгле, помогло собраться. — Кто знает, кого на деле спас контракт, — перегорая, свёрток превращался в пепел. — Во мне проснулось раскаяние после встречи с тобой. Твоя личность натолкнула на первый шаг. Ты был началом перемен. Дерьмовый человек изменился в лучшую сторону, проникшись тобой. Будь ты моральным выблядком, смог бы ты на меня повлиять? Момент Х неумолимо приближался, приближая с собой страх. Если бы душа Шульц стёрлась, её терзало бы разве что сожаление из-за дел, которые уже не закончишь. А что ждало бы Амане? Отчаяние. Шёпот, в котором говорила Аделина, переходил в уверенный повседневный тон. У Ханако по спине побежали мурашки. — Если нужен человек, который «разрешит» тебе быть счастливым – им буду я. Если нужно, чтобы кто-то говорил, что ты достаточно себя наказал – я буду повторять это каждый день. Если этого недостаточно, я клянусь, что спасу твоего настоящего брата. В тот момент Ханако словно смотрел на звезду, сверкавшую в небесной синеве. При взгляде на Аделину отнимало речь и сдувало тоску, а будь он живым – перехватывало бы дыхание. — Не потому, что я тебе не доверяю, а потому, что мы семья. — Се-...мья?.. — потрясенно перепросил Седьмой. — Именно, — девушка слегка склонилась, прищурилась и шутливо цапнула за ухо. — Подумай над моими словами. — Эй-эй! — недовольно сморщился Ханако, но не выдержал и сквозь слёзы рассмеялся: — Ладно-ладно, твоя взяла... Ха-ха-ха... А-ада, п-перестань... — Не перестану. В какую-то секунду оба поняли, что были поглощены молчанием. Пока Амане проваливался в размышления, протекавшие в совсем ином ключе, девушка прикидывала, насколько реальным было обещанное. Ребёнок, живший со злыми духами всё то время, не мог остаться божьим одуванчиком. Допустим, пленник спасён. Что дальше? Ханако решит сделать Цукасу Тайной, чтобы тот остался духом? Почему платой вообще стала душа? Нет... почему с душой ничего не случилось? Почему злые духи, жившие в проклятом доме, ничего не сделали с беззащитным мальчиком? Почему он остаётся там? «Почему, заглянув в воспоминания демона, я увидела несколько рваных кусков от лица Цукасы?» Как демон в принципе смог принять облик чужой души? Да так натурально, что его, нечисть, подделавшуюся под духа, назначили на пост исполняющего желания мёртвых? Дьявол в мелочах. Возможно, всё куда неоднозначнее, чем пришлось преподнести. Что, если... в мире Ханако не работала «взаимозаменяемость», как здесь? Скажем, если Алёна без проблем заменяет людей, то там есть условности? Например, без тонкой, но связи с владельцем тело сразу погибает? В таком случае, поделив душу на две части, демон бросил пленника в доме, а вторую часть оставил. Или подавно слился с ней. Если теория правдива, то надежда распалась. Нет гарантий, что целая половина не чокнулась. А Цукаса наверняка чокнулся. Шестьдесят лет наедине с нечистью, вдобавок, на проводе с демоном кого угодно свели бы с ума... Ханако, взвалив на себя опеку, будет терпеть любые унижения... Пока в итоге... «Притормози», — то, что однажды похожее случилось, не означает, что случится снова. Силы, как и границы вражеской фантазии, неизвестны. Лучше не спешить. Есть и другой вариант, что демон всего-лишь прочёл воспоминания. Раз к памяти есть доступ у духа, то почему не должно быть у чудовища? Становление ёрисиро легко объясняется: Ханако искренне считал ублюдка своим братом. Из-за того, что в школу пошла подделка, то и роль «исполняющего...» получила подделка. И тут же находится объяснение актерству: оно возвело вокруг него алмазную броню. В виде Седьмой Тайны. Никто не пойдет на уничтожение Седьмой Тайны, а Седьмая Тайна никогда не сдастся добровольно, потому что связана виной по рукам и ногам. Это даёт полную свободу. Какое омерзительное преступление не соверши, никто не сможет тебя остановить. На кону, на самом деле, у такого ублюдка вряд ли стояло выживание, а значит, это просто развлечение. Пока Шульц скрашивала скуку, углубляясь в тонкое искусство бирюлек, где нужно было выжидать, опережать и учиться ловкости, чтобы ловить спички, не задевая остальных, чудовище тоже любило играть. Ему редко выпадал шанс повеселиться, так что он был вне себя от счастья, когда глупый человеческий отпрыск заглотил наживку, и недовольно поморщился, когда из-за Амане план притерпел изменений. Изначально ведь хотелось поиздеваться над живыми, а не над мёртвыми. Поэтому демон подумал: «Почему бы не отомстить?» И решил руками Ханако разрушить коллектив Семи Тайн. Наблюдать, как то, что ценила жертва, постепенно превратится в руины, а затем заставить снова совершить суицид. И наслаждаться. Наслаждаться агонией. Потерями. Горем. Тем, что демону не ощутить, как бы не старался. Ублюдок. Ублюдок. Ублюдок. Аделине вдруг стало холодно. Ей хотелось убить. Провернуть лезвие в груди того сукиного сына, а потом найти оригинал и провернуть снова. Так, чтобы малой не видел, а подонок – страдал. Хотя бы не улыбался так восхищённо и зло, как тогда, когда в ладошку Амане выпало два молочных зуба. Два выбитых ударом молочных зуба. Размытые в памяти пятилетнего ребёнка от слёз. Не имей Аделина совести, то прирезала бы чем угодно. Хоть пластмассовой вилкой. Придушила голыми руками или размозжила череп раскалённой кочергой. Однако... самый верный вариант не стереть... Не отпустить... А запечатать. «Хм... Если запечатать оригинал, — «оригиналом» Шульц окрестила настоящую оболочку демона, — то проклятие дома ослабнет. К тому же, под ним ворота на Дальний Берег...». — Ада... — неожиданно обратился Седьмой, руша тишину. — Расскажи всё. Я готов. Не став оттягивать неизбежное, Вторая прямо ввела в курс дела. — Понятно... — пять минут спустя донёсся задумчивый ответ. Цукаса никогда не был садистом. Не он вырезал цветочки у Амане на плечах. Не он заставлял бегать босиком по разбитой вазе или опускать ноги в кипяток, от чего они не могли стоять и подкашивались от веса собственного тела, от малейшего соприкосновения отзываясь жжением. Не он добивал ударом носка по голове, от чего Амане до сих пор вздрагивал от мысли, что кто-то коснулся бы его макушки, затылка или виска. Не его смех подхватывали звоном оконные рамы, когда потолок начинал затухать, улыбка – троиться, а хохот – растворяться в выраставшем шуме, и в страхе, что было нечем дышать, лёгкие горели, хотелось глотнуть воздуха, хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть, сделать что угодно, лишь бы заслужить право на заветный вздох... И Амане не лишал Цукасу этого права. Амане лишил права кого-то другого. Так или иначе. — Ада... — позвал он. Аделина выбросила окурок в темноту и собиралась поправить шляпу, съехавшую немного набок. — М? — Ханако ловко обхватил её руками, прижимаясь к ключицам лбом. Жест заменил речь, передавая нечто большее, чем простую благодарность. — Какой... ты видишь нашу семью? Бывшая начальница была рада, что успела покурить. Иначе бы подавилась. — Ты про быт? — подчеркнуто небрежно уточнила Аделина и, недолго думая, сказала: — Хочу жить вместе в этом мире. Здесь ты ни к чему не привязан, поэтому мы можем носиться по всему Земному шару. Ты ведь не путешествовал. Как и я. — А работа? — Взяла бы отпуск, — с поразительной беспечностью пожала глава Семи школьных Тайн плечами. — Как же дикт-... управление и контроль? — Диктатор устал, — саркастично усмехнулась та, прекрасно всё услышав. — А что до тебя? Давай, говори. Казалось, он ждал этого вопроса, чтобы расплыться в пошлой ухмылочке: — Хочу, чтобы тебя мог обнимать только я и никто другой, муа-ха-ха-ха! — после злобного смеха, парень, натягивая козырек на нос, куда более робко добавил: — хочу... проводить с тобой всё свободное время. Невольно край губы Шульц полез вверх. — Неужели? Парень отвернулся, пытаясь прикрыться аргументами: — Конечно... я же должен наверстать упущенное... «Чёрт, малой, ты...» — начальница сраженно закрыла глаза, чтобы не ослепнуть от очарования. Смущенность подбивала на преступление. Аделина сдерживалась, только бы не украсть поцелуй. — Что это у тебя с личиком, а, Вторая? — коварно шепнул на ушко Ханако, отчего Шульц мелко вздрогнула. Приподнятый пальцами козырек выдал то, как огнём горели янтари. — Я тебя смущаю? — Провоцируешь, — сухо поправив, она дернула козырек обратно. — Уже не будешь плакать? — Я и не плакал, — растянул улыбку Седьмой, хитро щурясь. — Ха-ха, теперь ясно, почему ты избегала этого разговора. — Да... Есть ещё одна тема, которую нужно поднять, — несколько странностей не давали ей покоя. — «Система Контроля» тебе ни о чём не говорит? Лидер Тайн академии задумался, свёв брови к переносице. — Немного. Ты же знаешь, что я аномальный случай? От Цучигомори слышал, что Система требовала стереть меня за своевольничание, на что Бог отреагировал отказом. У них были натянутые отношения, и этот инцидент стал последней каплей. Дав мне шанс, он открыто выступил против. — Цучигомори... Это всё, что тебе известно? — Ага. А почему ты спрашиваешь? Ты разве не видела мои воспоминания? — Вот именно. Не видела. Многое меняло существование информации, которую невозможно выудить проклятием. Она скрыта кем-то, кто влиятельнее Бога. Если она настолько важна, подозрительность экзорциста, как и его осведомленность, понятны. Не добившись прямой поддержки, Система решила обзавестись ей хотя бы косвенно, из чего можно предположить, что её главная цель – абсолютная власть. Связана ли Система со здешним Богом? Почему в двести девяносто четвертую школу до сих пор не вломилась какая-нибудь комиссия, раз вокруг царит анархия и безнаказанность? Очень подозрительно. «Хоть бы после бойни к нам не постучали. У малого уже не лучшая репутация. Если эта так называемая высшая власть любит радикальные наказания, то самое безобидное, что меня ждёт – смещение с поста». Худшее – уничтожение. — Хм... Ты узнала от паренька? — От Теру Минамото. — О? Вы сталкивались? — вытянул губы Седьмой, вскинув брови. — Паренёк, его брат Коу-кун, постоянно достаёт меня... Ха-ха, пытается изгнать. Они не приставали к тебе? Ответив честно на такой будто бы несерьёзный вопрос, Шульц могла обречь клан экзорцистов на скоропостижную кончину. Каким бы невинным не старался выглядеть Ханако, факт есть факт: у него свои тараканы. — У нас мирное соглашение. — ...Ась? — подумав, что ослышался, переспросил он. — Стоп, что? Как?! — Мы нашли много общего. Много будешь знать – скоро состаришься, — щёлкнула по носу Шульц и потянулась. Впав в ступор, парень с нервным смешком усмехнулся: — Ха-ха... общего с тем, кто охотится и безжалостно изгоняет духов... — Представь себе. — Но он же тебе не нравится, правда? — оживился Седьмой, подлезая непростительно близко. Зрачки-полумесяцы затягивали. Вторая поймала себя на мысли, что в будущем именно в этот мимолётный миг ей хотелось бы вернуться. В миг, когда всё самое страшное только должно случиться, когда они находятся на расстоянии вытянутой руки, когда в душе теплится надежда. — Ты же не нашла в нём что-то больше, чем что-то об-... Приблизившись, начальница обманным маневром поцеловала бывшего подчинённого в ухо. — Ая-я-яй! Вторая, я из-за тебя ничего не слышу! Ты... ты слишком внезапная! — Маленький ревнивец, — материализовывая новую сигарету, отпустила подкол она. Она любовалась им. Если портал закроется, то счастье для Аделины Шульц померкнет навсегда. — Будь спокойна, Ада, — неожиданно прошептал Ханако. Одна рука скользнула по предплечью, вторая коснулась щеки, серой, но для призрака – паранормально тёплой. — Мы что-нибудь придумаем. Вместе.