~ • ~ • ~ • ~ • ~ • ~
Небо светлело со стороны востока, пропуская робкие солнечные лучи сквозь утренний туман, мягкими ватными клочьями падавший на горные вершины. Редкие снежинки медленно кружились в воздухе, поблескивая и переливаясь, словно волшебная пыль. Предрассветный сумрак прокрадывался сквозь огромное незашторенное окно, рассеивая ночную мглу, окутывавшую комнату. Тени таяли в таинственном свечении зарождавшегося дня, уменьшаясь и прячась в свои убежища, сдавая позиции свету и теплу. Плотно сомкнутые веки дрогнули, но не открылись, будто сопротивляясь возвращавшемуся сознанию. Следующая попытка все же увенчалась успехом, и мутный расфокусированный взгляд уткнулся в потолок. Мозг тут же воспротивился увиденному. Цвет слишком светлый и нет привычной жизненной разметки. Вместо испещренного сеткой трещин потолка распростерлась белоснежная гладь, становившаяся все ярче, по мере того как желтый шар медленно выползал из-за скалистых вершин. Несколько раз медленно моргнув, Чонгук прислушался к окружавшей его тишине, нарушаемой лишь едва слышным размеренным посапыванием. Он даже не сразу осознал, что это чужое дыхание, потому что раздавалось оно точно в такт с его. Испытывая боль в затекшей шее, мужчина с трудом повернул голову, скользя взглядом по уже посветлевшему пространству просторной комнаты, отмечая детали интерьера, все еще силясь вспомнить, как оказался здесь, пока не наткнулся на синюю копну, разметавшуюся по белоснежной подушке. Тут же перед глазами замелькали яркие вспышки-воспоминания, ослепляя и больно впиваясь в сознание. Больница, выстрелы, лифт и ярко-синие волосы прямо перед ним. — Вот черт, — прошипел он, закатывая глаза, но уже через секунду вновь вцепляясь взглядом в умиротворенное личико спящего рядом Тэхена. Мальчишка скрутился калачиком, подтянув колени к груди и подложив ладошки под щеку. При этом на губах его застыла легкая улыбка, что явно свидетельствовало о спокойствии. Чонгук мысленно усмехнулся, вспомнив, как поил его бренди и как мелкого выворачивало наизнанку до слез из глаз и перекошенного лица. И лишь теперь осознал, что тому нельзя пить ничего крепче молочного коктейля. И уж определенно Гуку больше нравилось смотреть на него такого, как сейчас. Невинный ребенок, мирно сопевший рядом, и на самого Чона распространял спокойствие, словно окутывал своим теплом и уютом. На тонких пальцах больше не было дюжины колец, запястья не поблескивали золотыми и серебряными браслетами, а из мочек ушей не свисали раздражавшие и без того уставшие глаза сверкающие и позвякивающие серьги. Лишь непривычный глазу Чонгука, последние три года наблюдавшего бритых, а если не бритых, то с засаленными волосами грязных зеков, цвет волос выдавал в Тэхене принадлежность к миру гламура. Но встреть его Чонгук при других обстоятельствах, подумал бы, что парнишка — обычный школьник, эдакий бунтарь, нагло прущий против системы и стереотипов. Хотя нет, даже тогда он не принял бы его за бунтаря. Слишком уж мягкими были черты лица, неискаженные агрессией и злобой к окружающему миру. Он просто жил. И скорее всего, в обычной жизни ни за что не выкрасил бы волосы в этот ужасный, по мнению Чонгука, цвет. Желание попробовать, какие они на ощупь, захватило Гука врасплох. Он даже подумать не успел, а рука уже сама потянулась к волосам, и стоило пальцам прикоснуться к сказочной синеве, как ладонь словно прострелил электрический разряд, пролетевший дрожью по всему телу. Мужчина резко дернулся, испугавшись собственных ощущений и решив, что окончательно свихнулся. Скорее всего, из-за потери крови или же горячки, в которой подыхал, казалось, бесконечно долго. Морщась от ноющей боли в боку, Чонгук сполз с кровати и на ватных ногах поплелся в ванную. Теперь уже, когда сознание немного прояснилось, он вспомнил те несколько дней, которые провел в горячечном бреду. Мальчишка возился с ним, как с инвалидом, поил и кормил насильно с ложки, вливая в рот что-то теплое и приятное на вкус, делал перевязки, водил до туалета, при этом проявлял такую настойчивость, что Гуку стоило огромных усилий выставлять того за дверь хотя бы на время процесса. А еще все эти дни Чонгук мечтал о душе. Горячем, теплом, холодном. Плевать! Главное, чтобы вода. Главное, чтобы вымыться нормально. Хотя бы раз за три года. И чтобы никто не пялился на твой голый зад. В тюрьме с этим было сложно. Время душа для всех одинаковое: раз в неделю, минуты по три на каждого заключенного. В остальные дни приходилось довольствоваться умывальником в камере, из крана которого текла тоненькая струйка ледяной воды, отдававшей затхлостью и ржавчиной. В тюрьме вообще было мало позитивного. Разве что бесконечность для размышлений и занятия спортом в свободное от работы время. И Чонгук, в отличие от многих, пользовался доступными преимуществами. Много думал. Еще больше занимался. Он не удвоил - утроил свою силу. И был вполне удовлетворен результатом. Однако в эту минуту мечта у него была лишь одна, и она осуществилась, когда упругие струи воды окутали теплом тело. Чонгук просто стоял, уперевшись ладонями в темно-коричневый кафель, опустив голову и подставляясь под лившееся сверху блаженство. Влага уносила усталость и боль, тело постепенно расслаблялось и наполнялось свежей энергией. Чонгук потерял счет времени. Секунды ли пролетели, минуты ли. А может, часы? Время потеряло свою значимость здесь, за запотевшими стеклами обители наслаждения. А когда пространство наполнилось сладковатым ароматом геля для душа, на губах Чонгука расплылась довольная улыбка. Как же ему не хватало простых радостей, которых до заключения он даже не замечал. Взбивая густую пену, мужчина неторопливо покрывал ею свое тело, пропахшее, казалось, насквозь тюремным смрадом, в надежде хоть как-то перебить его. И плевать, что он терпеть не мог сладкие фруктовые запахи. Это было раньше. Это было до. Сейчас - все равно, только бы запах, исходивший от него, не заставлял морщиться и не вызывал тошноту. К этому Чонгуку привыкнуть было, наверное, сложнее всего. Первые несколько месяцев казалось, что никогда он не сможет принять это, не перестанет замечать вонь. Однако Гук ошибался. Человеческий организм - штука сложная. Намного сложнее, нежели скелет и мясо, обернутые кожей. Он обладает невероятным умением подстраиваться под обстоятельства, в которых приходится существовать, ибо жизнью назвать это можно лишь с натяжкой. Главное условие — желание выжить. А оно в Чонгуке с каждым днем крепло. Открыв глаза и наткнувшись на смятую подушку вместо уже такого знакомого, изученного в мельчайших подробностях лица, Тэхен сел в кровати и испуганно огляделся. Сон слетел как пылинки с гладкой полированной поверхности под резким порывом ветра, растворяясь в воздухе. Прислушавшись к размеренному шуму воды, доносившемуся из-за двери в ванную, Тэ закусил губу и принялся ждать, когда Чонгук вернется. За прошедшие пару дней он впервые уснул настолько крепко, что не слышал, как мужчина поднялся. Без его помощи. Значит ли это, что тому лучше? Но прошло пять минут, десять. Мужчина все не возвращался, а вода продолжала шуметь так же размеренно. А что, если ему стало плохо? Вдруг он лежит без сознания в луже собственной крови? Богатая фантазия юноши просто фонтанировала красочными идеями, распускаясь перед глазами буйным цветом. Одна краше другой. Спустя пятнадцать минут Тэхен все же не выдержал, слез с кровати и подкрался на цыпочках к закрытой двери. Тихонько постучав, прижался к ней ухом, внимательно прислушиваясь. Не услышав ответа, постучал снова. И опять ничего. Тогда несмело нажал на ручку и толкнул дверь. Тут же уткнулся взглядом в широкую смуглую спину, покрытую прозрачными капельками воды. Как загипнотизированный, парнишка гладил жадным взглядом влажную кожу, под которой перекатывались мышцы от каждого движения руки, тщательно выбривающей щеки и подбородок. Это оказалось еще более завораживающим зрелищем, нежели спина Чонгука. Тэхен даже вытянул шею, чтобы как можно больше разглядеть в отражении из-за плеча мужчины. Но наткнувшись на удивленный и даже пугающий черный взгляд, стушевался и опустил глаза, пожевывая нижнюю губу. — Простите, — чуть слышно прошептал он, хмурясь и запрещая себе смотреть куда-либо, кроме пола. — Я боялся, что вам стало плохо. — Голос срывался и дрожал, но парнишка мужественно договорил фразу до логического завершения и лишь тогда вышел, прикрыв за собой дверь. Но тут же уткнулся в нее лбом, с трудом вспоминая как дышать. Судорожно сглотнув, он силился прогнать всплывший перед глазами образ обнаженного мужчины, который вызывал предательское тепло, сосредоточившееся внизу живота и плавно растекавшееся по всему телу, заполнявшее, подчинявшее разум, порождавшее самые низменные инстинкты. Те, которые Тэхен привык прятать так глубоко, как только мог, чтобы не поддаться, не пойти на поводу. Нагонявшее самые запретные желания, которых не позволял себе никогда. Почему сейчас так сложно было справиться с собой? Со своей сущностью? Почему с того самого момента, как впервые заглянул в эти черные омуты, он тонул во внезапно проснувшихся мерзких ощущениях снова и снова, чувствуя себя грязным и развратным? Он не может! Не должен! Не имеет права! Чонгук раздраженно уставился на свое отражение, пытаясь осадить вспыхнувшее внезапно возбуждение. Этот взгляд, жадный, голодный, но в то же время такой по-детски невинный и искренний, заставил его почувствовать себя педофилом, запавшим на ребенка, еще и на мальчишку. Господи, вот до чего способна довести нормального мужика тюрьма. Стоило оказаться на свободе, как он готов наброситься на первого встречного, и неважно, какого этот встречный будет пола. — Черт! — выругался Чонгук, слишком резко проведя станком по подбородку и ощутив жжение от пореза. На коже проступило несколько алых капель. — Ты все-таки решил истечь кровью до смерти, — проговорил он своему отражению, с трудом, но взял себя в руки и закончил бритье. Хотя еще без пары порезов не обошлось. Выйдя из ванной в одном лишь полотенце, обмотанном вокруг талии, он замер на пороге, уставившись на худенькое тело, ползающее по кровати на четвереньках, заправляя чистое белье взамен того, которое валялось тут же на полу, перепачканное кровью. — Я быстро, — бросил мальчишка, ускоряясь. — Давно надо было его сменить. А Чонгук уже искренне ненавидел себя за то, что оказался не в силах отвести взгляда от узких бедер, явно просматривавшихся даже в свободных спортивных штанах. Черт подери эту тюрьму, сделавшую из него маньяка! Да он готов прямо сейчас разложить мальчишку и поиметь его. Да и тот, похоже, не против. Вон как оттопыривает свой зад. Внутренний зверь уже рычал, рыл когтистыми лапами землю, готовый наброситься на свою жертву. Черные глаза сверкали похотью, а ладони непроизвольно сжимались в кулаки, но в мыслях впивались в смуглую, песочного цвета гладкую кожу. — Еще пару минут, — чуть обернувшись и смущенно улыбаясь, проговорил Тэхен, даже не заметив хищного взгляда, направленного прямо на него. Спустился на пол и наклонился, тщательно заправляя простыню под матрас. Чонгук едва сдержал стон при виде того, как трикотажная ткань обтянула округлую попку. — Здесь есть чистая одежда? — прорычал он, выплескивая на мальчишку всю скопившуюся внутри злость на самого себя. Тот выпрямился, обернулся и несколько раз моргнул испуганными глазенками. Густая синяя челка полностью закрывала лоб и прятала в тени взгляд, и лишь поэтому огненная смесь страха, возбуждения и стыда осталась не замечена Чонгуком. — Там, — тихо выдохнул Тэхен, указывая на дверь гардеробной, и опустил голову, вновь чувствуя вину за то, что позволил себе бесстыдно пялиться на обнаженную грудь мужчины. Господи, сколько раз он оказывался в окружении полуголых парней и девушек, но всегда ему удавалось справляться с подступавшим возбуждением. Сколько раз его пытались соблазнить красивыми ухаживаниями? Он уже потерял им счет. Но ни разу не позволял себе пасть настолько низко, чтобы представлять, как пальцами касается бронзовой кожи. Но еще больше хотелось поцеловать плотно сжатые губы. Зажмурившись, Тэхен старательно вызывал в памяти картины, омерзительно пугавшие и вызывавшие тошноту. Взмокшие обнаженные тела, запрокинутые в экстазе головы, издававшие пронзительные стоны и крики, срывавшиеся с опухших от поцелуев губ, алые следы от пощечин на бледной коже. Это всегда помогало. Но сегодня почему-то образы упрямо отказывались появляться. А вместо них снова и снова всплывало обнаженное крепкое тело, вызывавшее не просто тепло - жжение в паху. Громкий стук закрывшейся двери вырвал Тэхена из ненавистного плена, вернув на землю из его личного ада. Тяжело вздохнув, парнишка закончил с простыней, аккуратно уложил на кровать подушки и накрыл чистым одеялом, заправленным в новый пододеяльник. Затем сгреб в охапку грязное белье и прошлепал босыми ногами по лестнице вниз, где его уже встречал Ёнтан, до сих пор не привыкший к тому, что хозяин бросает его внизу одного. Пес демонстративно игнорировал накиданные здесь подушки — просто отличное спальное место, по мнению Тэхена, - и продолжал спать прямо на полу возле лестницы, навострив ушки и поднимая мордочку всякий раз, услышав шаги или родной голос. А сам Тэхен все эти дни разрывался между любимым питомцем, с которым не расставался с того самого момента, как четыре месяца назад увидел малыша за витриной зоомагазина, такого одинокого, забившегося в угол большого стеклянного вольера, и с такой же, как у него самого, бесконечной печалью в глазах, и раненым мужчиной, которому в любой момент могла понадобиться его помощь, но у которого была аллергия на шерсть. И Тэ помнил об этом. Каждый раз выбор склонялся в пользу Чонгука, но перед тем как подняться наверх, Тэхен садился на нижнюю ступеньку, брал Ёнтана на руки и, зарывшись носом в мягкую шерсть, объяснял собаке, почему должен оставить его здесь. — Привет, малыш, — с улыбкой произнёс парнишка. Стараясь не наступить на мягкий комочек, Тэхен прошлепал в подвал и загрузил белье в машинку, засыпал порошок, стоявший тут же, и включил стирку. Лишь после этого взял Ёнтана на руки и, смеясь, подставил щеку теплому влажному язычку. — Да, да, я тоже скучал. Все еще испытывая легкое головокружение, Чонгук заставил себя спуститься вниз, поскольку чувство голода оказалось сильнее всех остальных и отдавалось во всем теле громким урчанием пустого желудка. Замер на нижней ступеньке, прислушиваясь к низкому грудному голосу, мурлыкавшему какую-то песенку. Бархатный, он окутывал своей мягкостью, ласкал и согревал. Его хотелось слушать еще и еще. И мужчина следовал за ним, как за искусной песнью сирены, завлекавшей в свои сладкие сети. Словно под гипнозом, он дошел до кухни и замер в арке, прислонившись плечом к косяку. Сунув руки в карманы просторных спортивных штанов, пристально следил за неторопливо пританцовывавшим в такт своему же пению мальчишкой, смешно покачивавшим головой, отчего синие волосы подпрыгивали. Едва сдерживал улыбку, которая то и дело норовила прорвать устоявшийся за долгие годы брутальный образ и превратить Чонгука, сурового и закаленного жизнью, в обычного человека со своими слабостями и желаниями. Звонкий лай Ёнтана и последовавший за ним пронзительный вскрик Тэхена безжалостно выхватили Гука из облаков, в которых он едва начал парить, вновь испытав давно позабытое чувство легкости и невесомости, и швырнули в жестокую реальность, в которой рука и бок все еще болели, хоть уже и не очень сильно, и жрать хотелось так, что желудок, казалось, прилип к спине. Закатив глаза и издав недовольный полувздох-полустон, мужчина нахмурился и изрек, недовольно уставившись на истеричный комок шерсти: — Может, его сожрать? В подтверждение его намерений желудок громко заурчал. Испуганные глаза Тэхена стали вдруг огромными, а губы вытянулись в невысказанном ужасе. Он пулей метнулся к Ёнтану, подхватил его на руки и прижал к груди, едва сдерживая порыв спрятать под болтающуюся на худеньких плечах футболку. — Его нельзя есть, — дрожащим голосом попытался крикнуть он, но получилось лишь жалкое писклявое подобие. — Уверен? — приподняв бровь и хищно покосившись на лающего пса, поинтересовался мужчина, едва сдерживая не то что улыбку - искренний смех, которого от него вообще, кажется, никто из живых людей не слышал. По крайней мере, последние лет двадцать. Тэхен судорожно закивал и вылетел из кухни. Лай теперь слышался где-то далеко, а к нему добавился еще и противный скрежет когтей по пластику. Вернувшись в кухню, запыхавшийся мальчишка уставился на мужчину умоляющим взглядом. — Он больше не будет, — пробормотал он, искренне веря в то, что говорил. — Ну раз его нельзя сожрать, может, найдется что-то другое? — Чонгук уже откровенно забавлялся неприкрытым ужасом, плескавшимся в блестящих от слез глазах. И ему даже не было стыдно. Ну кто пацану виноват, что он шуток не понимает? Какой современный кореец будет жрать собаку? «Разве что очень голодный кореец», — пронеслось у него в голове, когда пустой желудок снова заурчал. — Я сейчас накормлю вас, адж… — Не вздумай! — грозно предупредил Чонгук, в два шага преодолев расстояние между ними и нависая над Тэхеном как грозовая туча. И без того не особо крупный мальчишка сжался до совсем миниатюрных размеров, быстро моргая, пытаясь прогнать собравшиеся в уголках глаз слезы, предательски норовившие сорваться с уже влажных ресниц. — О Господи, — простонал Гук. — Вот только реветь не надо, — он вздохнул и отвернулся. — Не буду я тебя бить. И жрать твою эту хрень пушистую тоже не буду. — Эт-то н-не хрень, — уже не сдерживая слезы и заикаясь, прошептал Тэхен срывающимся голосом и вылетел из кухни. — Ну извини, — крикнул вдогонку Гук, разведя руками. Вот теперь ему действительно стало стыдно. С чего вдруг он так набросился на пацана? Всего лишь за попытку обращаться к нему уважительно? Чонгук хмыкнул. Человек, в последний раз называвший его «аджосси», подставил так, что Гук мог смело вычеркнуть из жизни три года, и еще неизвестно сколько ему предстоит скрываться, если так и не сумеет доказать свою невиновность. С тех пор он ненавидел подобную форму обращения, от кого бы она ни исходила. Но разве мальчишка виноват? Он ведь даже ничего не знает. Еще и эти нелепые шутки про собаку. Чонгук покачал головой, решив, что извинится. Вот сейчас съест что-нибудь и обязательно извинится. Озадаченно оглядев кухню, мужчина остановил свой взгляд на кастрюле, из которой невероятно вкусно пахло. Твенчжан-ччиге выглядел невероятно аппетитно, хотя и был, судя по всему, приготовлен из замороженных мяса и овощей, поскольку пустая упаковка лежала рядом на столе. Но если бы готовил Гук, вкус и запах получились бы не лучше, чем в тюремной столовке. Взяв уже приготовленную Тэхеном белую керамическую миску, мужчина бросил в нее несколько ложек рассыпчатого риса и до краев наполнил супом, а буквально через пару минут повторил процедуру, потому что даже не заметил, как посудина опустела. Насытившись, он вернулся в спальню, по пути заглядывая везде в поисках синеволосого, а когда решил прилечь буквально на пару минут, тут же провалился в крепкий сон.~ • ~ • ~ • ~ • ~ • ~
— На сегодня ты свободен, Джинён. Намджун вышел из машины и, попрощавшись с водителем, направился к лифту. Поднявшись в свой пентхаус, он бросил на диван портфель, тут же снял пальто и направился в ванную, на ходу развязывая галстук, который душил уже несколько часов. Но в рабочее время Ким не позволял себе поддаться даже такому простому желанию, как ослабить галстук или же вовсе не надевать его, не говоря уже о расстегнутой верхней пуговице. Нет, только не в его идеальной финансовой жизни, в которую он снова врос после смерти Джи. В тот день, когда Намджун получил известие о гибели Джихуна, он словно закаменел. На лице его не отражалось больше никаких эмоций. Исключение составляли злость и агрессия при упоминании имени Чон Чонгука. Лишь это еще жило в гранитном изваянии. В серой и безликой квартире Кима не осталось ни единого воспоминания о проведенных здесь счастливых днях. Ни фотографий, ни одежды Джи, ни дисков с его любимыми фильмами и музыкой. Так Намджуну было легче пережить потерю и не сломаться. По крайней мере, он позволял себе так думать. Только что делать с памятью? Ее не сотрешь. Из нее не вытравишь чувства. Ее не накроешь черной тканью, не пропускающей солнечные лучи. Она воскрешает образы прошлого, снова и снова вспарывая зарубцевавшиеся вроде раны, и они вновь кровоточат, пульсируют. Воспоминания заползают по ночам в сны, вырывая из забытья, но лишь затем, чтобы погрузить в другую реальность, где все было по-другому. В которой был Он. Они. Душ помогал хоть ненадолго избавляться от депрессивных мыслей, наваливавшихся на Джуна после рабочего дня, когда он возвращался в это холодное жилище, которое язык не поворачивался назвать домом. Он избегал длительных вечеров, а потому оставался в офисе как можно дольше. Но сегодня было еще слишком рано, чтобы просто лечь в постель и попытаться уснуть под воздействием алкоголя или пары таблеток снотворного. И даже два дня, проведенных на переговорах в Японии, не вымотали мужчину достаточно для того, чтобы он просто уснул. Завязав пояс белоснежного махрового халата, Намджун прошел в кухню, включил кофемашину, достал из портфеля планшет, и, когда белая чашка наполнилась крепким напитком, сел за стол и открыл досье Ким Сокджина. Он начал изучать его еще в самолете, но перед посадкой осознал, что не прочитал ни единого предложения. Словно впал в прострацию, на два часа выпал из реальности и совершенно не помнил сейчас, в какой параллельный мир его занесло на этот раз. Может, в тот, где Джихун не погиб, а чудесным образом спасся в чудовищной аварии, подстроенной Чонгуком? Или же в тот, где Намджун не пустил его на злополучную встречу, а продолжал сжимать в своих объятиях, уткнувшись носом в изгиб шеи и вдыхая аромат лаванды, которым Джи был пропитан насквозь? Или же в тот, где Намджун так никогда и не привел его работать в компанию, а настоял, чтобы парень сидел дома и занимался собой и созданием уюта? Нет, последний из придуманных миров был наиболее ирреален. Еще в самом начале их знакомства Джихун покорил Кима своими познаниями в области экономики и финансов. Они могли часами разговаривать о мировых денежных потоках и фондовых биржах, о курсах ценных бумаг и колебаниях на рынке валют. И конечно же Намджун не мог позволить такому бриллианту тускнеть в кресле обычного банковского работника среднего звена. Ким задавался вопросом, как с такими мозгами Джихун все еще оставался на нижней ступени финансовой лестницы. Но и этому вскоре получил объяснение. Родители парня погибли, когда тому едва исполнилось двадцать. На руках у него остался тринадцатилетний брат, страдавший психическим расстройством в виде частых панических атак. На психотерапию и лекарства требовались деньги, к тому же за ним нужен был более или менее постоянный присмотр и помощь в школьных занятиях. Все это практически полностью исключило свободу выбора из открывавшихся перед Джихуном возможностей. Зато место банковского клерка с довольно неплохим и стабильным доходом Джи с легкостью получил сразу же после окончания колледжа. До трагической смерти родителей парень мечтал об университете и успешной карьере финансиста, однако жизнь внесла свои коррективы. А Намджун, появившийся в судьбе Джихуна, восстановил справедливость и предоставил парню шанс на лучшее будущее. Как же Ким сейчас корил себя за это. Лучше бы запер Джи в этом пентхаусе, превратив в домохозяйку. По крайней мере, тогда он остался бы жив. Тяжело вздохнув, Намджун тряхнул головой и все же заставил себя вынырнуть из воспоминаний. Быстро пробежав глазами по тексту, мужчина промотал файл до конца и затаил дыхание, когда взгляд зацепился за изображение улыбчивого брюнета. Лицо молодого человека было открытое и доброе, а глаза излучали не просто веселье. В них плескалось какое-то непостижимое для понимания Намджуна счастье, замешанное на любви ко всему в этом мире, в котором сам Ким не мог найти даже малейшего повода для улыбки. До этой минуты, когда губы непроизвольно дернулись и чуть растянулись. Джун свел широкие брови к переносице, хмурясь скорее непонимающе, нежели недовольно. Это была чуть ли ни первая улыбка за последние три с лишним года. Как так вышло, что обычный парень сумел вызвать на окаменевшем лице какие-то эмоции, кроме злости и гнева? «Наверняка, богатенький мальчик, родившийся с серебряной ложкой во рту», — пронеслось в голове Кима, который уже вернулся в начало досье и начал вчитываться в мелкий текст. И чем больше фактов из биографии доктора Сокджина он узнавал, тем большее непонимание рождалось в его голове. Непонимание того, как после всего случившегося молодой человек может не просто смеяться, а искренне любить жизнь и наслаждаться ею. Осиротевший в четырнадцать лет, он сразу же попал к приемным родителям, которых спустя несколько лет судили за жестокое обращение с детьми и развращение малолетних. Каким образом после такого Джину вообще удалось выжить? Еще при этом быть лучшим студентом на курсе, с отличием окончить медицинский и уже в двадцать пять лет получить ученую степень. Кима, несомненно, заинтриговала неординарная личность молодого доктора, и он уже жаждал познакомиться с ним лично. А отказывать себе в желаниях Намджун уже давно отвык. Поэтому спустя полчаса темно-синий Ford Edge — самый неприметный из многочисленного автопарка Кима автомобиль — припарковался на стоянке перед входом в Госпиталь Красного Креста. Если верить Югему, с которым мужчина разговаривал пятнадцать минут назад, смена Джина заканчивалась примерно через полчаса. Намджуну как раз хватит этого времени, чтобы придумать повод для знакомства.~ • ~ • ~ • ~ • ~ • ~
Когда Чонгук проснулся, было уже темно. В окно пробивалось лишь тусклое свечение полной луны, свет от которой отражался от укрытых снегом гор. Не обнаружив рядом уже примелькавшуюся ярко-синюю копну, он встал с кровати и спустился вниз. Во всем доме было тихо и совершенно темно. Обойдя поочередно практически все комнаты, Чонгук не обнаружил ни мальчишку, ни противно лающий комок шерсти. И это насторожило его так, что волосы на затылке зашевелились. Вот точно пацан обиделся настолько сильно, что решил сбежать и навести на него полицию. Хотя… Чонгук одернул сам себя. Если бы это было так, то не стал бы он медлить. Последний раз они виделись рано утром, сейчас уже ночь. Реши пацан сдать его, Гук уже несколько часов не в уютной кровати спал, а нары полировал бы своим бренным телом. Тогда где этот маленький засранец? Чонгук поймал себя на мысли, что волнуется за парня. Злобно пыхтя, заглянул в единственную пока не открытую им дверь, которая вела в гараж. Машина была на месте. Вот тут страх за пацана уже вовсю охватил мужчину. Неужели у того хватило мозгов попереться пешком в поисках ближайшего населенного пункта? Чонгук догадывался, что до соседнего жилища как минимум несколько километров по горной дороге. — Вот идиот! — прорычал он. — Знать бы еще, где телефон. Вместо того чтобы пускаться в почти безнадежные поиски мобильника, Гук залез в машину, поблагодарив мелкого, что тот оставил ключи в замке зажигания, а когда завел двигатель, с заднего сиденья донеслось едва слышное поскуливание. Чонгук посмотрел в зеркало заднего вида, и взгляд его наткнулся на сладкую парочку, крепко спавшую в обнимку — синеволосое чудо с подогнутыми к груди коленками, уткнувшееся носом в меховой комок. — Ну точно идиот, — выдохнул мужчина, понимая, что температура в машине, конечно, не минусовая, но и не сильно плюсовая. — Не хватало еще потом лечить тебя от воспаления легких. Он заглушил движок, вылез из машины, обошел ее с другой стороны и, открыв дверь, склонился над Тэхеном. Потряс за плечо, но тот и не думал просыпаться, лишь сильнее прижал к себе пса, который зыркал на Гука своими черными глазками-бусинками, но хотя бы не заливался лаем. — Вот и молчи, — практически ткнув собаке в нос указательным пальцем, приказал Чон строгим голосом и отчетливо услышал недовольное пыхтение пса. – Даже не думай, — предупредил он и, подхватив мальчишку одной рукой под спину, а другой под колени, осторожно вытащил из машины, удивляясь, что весит Тэхен, наверняка, ненамного больше своего грозного пса. Даже с простреленной рукой и распоротым боком Чонгук практически не чувствовал, что несет на руках довольно высокого парня. Да, Тэ худоват, но не настолько же, что весит как десятилетний подросток? Хотя, может, это вполне нормально для модели. Чонгук не знал этого. Никогда не имел чести общаться с представителями канареечной, как он всегда говорил, профессии. И действительно, все эти модельки, что девочки, что мальчики, порхающие по подиумам в ярких одеждах, напоминали ему маленьких птичек вроде канареек или колибри, от которых пользы никакой, разве что глазу приятно. И вот сейчас он нес на руках одного такого птенца, а на душе почему-то так спокойно и тепло стало, оттого что не ушел, что не бросил. Но в то же время Гук страшно злился. На себя - за то, что не догадался сразу поискать пацана с его доберманом, тогда тот не продрог бы до температуры почти трупа. На мальчишку - за то, что не догадался хотя бы теплую куртку надеть. На пса - за то, что предательски молчал, когда необходимо было включить сирену на весь дом. И на свою аллергию - за то, что он вот-вот расчихается и, не дай Бог, еще уронит свою двойную ношу. Но отбирать собаку у мальчишки не решился - уж очень сильно тот прижимал его к своей груди. Осторожно уложив синеволосого на кровать и укутав почти околевшее тело одеялом, Гук тут же пошел в ванную, отчаянно силясь не чихнуть, вымыл руки, умылся, избавляясь от остатков шерсти как раздражителя, и, порывшись в шкафчике, отыскал противоаллергенные таблетки, в которых хорошо разбирался, поскольку вынужден был принимать их с самого детства. Но когда вернулся в комнату, то так и не смог лечь рядом с Тэхеном. И не потому что Ёнтан, вырвавшись из крепких объятий хозяина, принялся защищать и его, и территорию, скалясь и рыча на посягателя. Просто испугался своих собственных ощущений, опять вызванных в нем этим мальчишкой, трогательным до невозможности, тонким и хрупким, и оттого кажущимся еще моложе. А Гук отказывался становиться извращенцем окончательно. Не хватало еще потом мотать срок за растление малолетнего. И умом-то мужчина понимал, что этот пацан не так уж и молод, водительские права раньше восемнадцати не дают даже знаменитостям по блату. Да и нетронутым он вряд ли был. В его-то окружении. Но никак не мог Чон смириться с детской невинной внешностью. При всем этом Чонгук поймал себя на мысли, что нигде даже не дернулась маленькая, крохотная такая мыслишка о невозможности секса с этим синеволосым чудом, по причине того что Гук не гей и никогда им не являлся. Но мужчина успокаивал себя тем, что слишком долго в его жизни отсутствовал секс как таковой, а потому для организма подобные недостатки, как было сказано в одном старом-престаром фильме, и не недостатки вовсе. И все же он предпочел провести ночь в соседней комнате. Там кровать была не такая удобная, к тому же маленькая, но, по крайней мере, находилась достаточно далеко от соблазнительного тела.~ • ~ • ~ • ~ • ~ • ~
Последние два дня промелькнули для Юнги незаметно. Оставив красавчика одного в своей квартире, он первым делом направился в больницу: разузнать лично что к чему и как обстоят дела с полицейскими допросами относительно побега Чон Чонгука и розыском в целом. Попутно выяснил, где найти доктора Ким Сокджина, друга похищенного Ви, но не подошел к нему с расспросами, а лишь издали немного понаблюдал. Тот выглядел абсолютно спокойным, а значит мальчишка действительно не навел лишней паники. Тогда Мин решил, что целесообразно самому быть в курсе телодвижений заложника, нашел его в социальных сетях и присоединился к многотысячным рядам подписчиков, которые просто закидывали ленту вопросами о самочувствии и состоянии Тэхена. Новости появились лишь к вечеру. Ви провел небольшую трансляцию, во время которой выглядел совершенно спокойным, счастливым и захмелевшим. Целых десять минут красовался перед камерой своего новомодного смартфона с псом на руках и рассказывал, как ему было страшно, когда какой-то бандит прикрывался им в лифте от охранника, а потом угнал его любимую машину, а его самого, слава Богу, отпустил. После чего Ви позвонил своему знакомому, который примчался и спас их с псом от холодной смерти. В общем и целом история звучала вполне убедительно, а учитывая расслабленное состояние, потягивание сока через соломинку и довольную псину на руках, Ви удалось убедить общественность, что никакого похищения на самом деле не было, а Чонгук просто угнал его любимый автомобиль. Юнги эта новость несказанно обрадовала. Угон и похищение человека — совершенно разные сроки. Успокаивало и то, что мальчишка больше не звонил, а значит состояние Чонгука удовлетворительное. Сам же он замотался и вспомнил про Чона-младшего лишь ночью второго дня, но так и не позвонил. Слишком уставшим и сонным возвращался в Сеул из Йоджу, где Центральная группировка опять предприняла попытку отхватить кусок от пирога Чон Хосока. Люди Чона отстояли территорию, хотя на этот раз было много трупов и еще больше раненых, которым требовалась квалифицированная помощь. Юнги уже привык, что Хосок использует его в основном как хирурга, и парня это вполне устраивало. Он не любил оружие, терпеть не мог насилие. Его призванием было чинить людей, а не ломать. Однако когда Чон поручал ему другие дела, вроде миссии по присмотру за Чонгуком или организации его побега, Юнги не отказывался. Не позволял себе. Хотя это и было исключительно из чувства бесконечной благодарности за подаренную ему вторую жизнь. В Сеул Мин вернулся лишь под утро. Попрощавшись с парнями, высадившими его у самого подъезда, устало побрел домой, где не появлялся уже двое суток. И каково же было удивление, когда обнаружил возле своей двери сидящего прямо на полу Чимина. Опустившись перед парнем на корточки, блондин ткнул его в персиковую макушку, а когда тот поднял на Юнги сонный взгляд, поинтересовался: — Заблудился? Минутная пауза, во время которой парни сверлили друг друга сонными взглядами, грозила затянуться, когда Пак все же соизволил съязвить: — Ну ты же не поверишь, если я скажу, что соскучился. — А ты проверь, — заинтриговал Юн. — Я соскучился. — И поэтому нажрался? — Я чуть-чуть, — тут же попытался оправдаться Чим, невинно приподнимая брови. — Пару коктейлей всего. — Только несет от тебя так, будто литр вискаря дешевого всадил. Юнги хмыкнул, встал и открыл дверь. Чимин даже не думал подниматься, догадываясь, что никто его приглашать не собирается. А он действительно скучал по этому обломщику, который сбежал от Пака уже дважды. Непростительная грубость по отношению к Мистеру Супермилахе. — Ну ты идешь? — донесся голос из-за приоткрытой двери. — А то задницу застудишь. Дважды в приглашении Пак не нуждался. Юркнул внутрь и закрыл за собой дверь. — Только не свинячь, — предупредил Юнги, снимая туфли и аккуратно ставя их на полку для обуви. Ожидаемо светло-бежевого цвета, как и большая часть обстановки. Чимин, поняв намек, тут же подобрал раскиданные секунду назад мокасины и поставил их рядом с обувью хозяина. — Ну что, в душ, а потом в койку? — весело поинтересовался Чимин, обхватывая Юнги за талию, вжимаясь бедрами в костлявый зад и укладывая подбородок на плечо. — Или ну его этот душ? Однако ощутимый тычок под ребра охладил пыл. — В душ, — бросил Юнги. — И ну ее эту койку. — Фу, зануда, — фыркнул Чим, потирая ушибленное место, но все же следуя за хозяином квартиры. Обернувшись на пороге ванной комнаты, Юнги проговорил: — Если тебе негде примостить свой зад на ночь, могу напомнить, где диван. Лично я почти двое суток на ногах. И, поверь, мне не до секса, будь ты хоть звездой «Хастлера». Так что без обид. Дверь захлопнулась перед самым носом Чимина. Очередной беспощадный удар по его самолюбию. Третий за прошедшие четыре дня. Блондин интриговал Пака все больше. Так долго еще никому не удавалось выстоять против его чар и обаяния, которое парень расплескивал вокруг себя гигалитрами. Но лишь тогда, когда сам хотел кого-то очаровать. Однако стоило почувствовать, как кто-то другой пытается проделать то же самое с ним, внутреннее эго Чимина вставало на дыбы и било копытом землю, а ухажер получал обратный эффект. В любом случае с таким, как Юнги, Чимин не сталкивался давно. С тем, кто ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего взгляда не падал ниц и не смотрел преданным щенячьим взглядом в ожидании внимания и ласки. Новые ощущения порождали азарт и желание покорить. И отказываться от этого Чим не собирался. Нужно всего лишь немного подождать.~ • ~ • ~ • ~ • ~ • ~
К моменту, когда Джин появился в дверях больницы, Намджун уже сорок минут топтался возле своей машины, нервно пожевывая нижнюю губу, но так и не придумал никакого стоящего повода для знакомства. Дальнейшие его действия являли собой полную импровизацию, на которую до этого дня он считал себя неспособным. Заметив в руках молодого человека бумажный стакан с кофе, Джун просто пошел на парня и в нужный момент как бы случайно задел его плечом. — Ох, простите, — негромкий мягкий голос тут же окутал Намджуна, завлекая в свой плен. — Я случайно задел вас. Что? Ему не послышалось? Он налетел на парня, а тот извиняется? Намджун не мог поверить в то, что это происходит в реальности. Он просто стоял и смотрел в искрящиеся глаза, в которых, казалось, отражались мириады звезд. И сердце вроде билось так же ровно, но что-то изменилось. В нем, Намджуне, изменилось. В его мире, темном, холодном, в котором хозяйничал промозглый ветер, вдруг промелькнул крохотный лучик тепла. — Вы в порядке? — спросил Джин, обеспокоенно разглядывая странного мужчину, стоявшего перед ним. Тот кивнул. — Может, вам нужна помощь? — все еще сомневаясь, поинтересовался молодой человек. Голос Джина завораживал. Намджуну внезапно захотелось украсть его хозяина и запереть в своей квартире, чтобы наслаждаться этими волшебными звуками вечно. Ни с кем не делясь этим сокровищем. — У вас что-то случилось? — продолжал выпытывать Сокджин, начиная волноваться за состояние этого сурового мужчины, глядящего прямо перед собой, но тот словно не слышал его вопросов. — Может, я осмотрю вас? Намджун понимал, что должен ответить, успокоить, сказать, что все с ним нормально. Но не мог себя заставить произнести хоть слово. Он просто слушал бархатный обволакивающий голос, купался в нем, словно в теплых волнах. А когда молодой человек коснулся его плеча и слегка потряс, Ким заставил себя вынырнуть на поверхность из неги, в которой готов был тонуть вечно. — Нет, не надо, — проговорил он. — Вы точно в порядке? — заглядывая прямо в глаза Намджуну, спросил Джин. — Мне показалось, что… — Вам показалось, — чуть более резко, чем следовало, ответил мужчина, злясь на самого себя за внезапную потерю самообладания. — И извините. Кажется, я испортил вам свитер. Только сейчас Джин обратил внимание на безобразное коричневое пятно, расползшееся по бежевому свитеру крупной вязки, открывавшемуся за полами незастегнутого пальто. — Ничего страшного, — поспешил успокоить он. — Не переживайте. Он уже такой старый, что давно пора выкинуть. — Я правда не хотел, — только и смог выговорить Ким, хотя в уме судорожно пытался подобрать какие-то правильные слова, чтобы закрепить знакомство, так нелепо начавшееся. — Говорю же, пустяки. Пухлые губы Джина растянулись в широкой улыбке, обнажая ровные белоснежные зубы, а глаза чуть сузились, и взгляд приобрел трогательную очаровательность, присущую лишь детям — невинным и бесхитростным. — Позвольте подвезти вас, — выпалил вдруг Намджун, когда молодой человек уже отвернулся, чтобы уйти. Ким знал, что у Сокджина нет и никогда не было ни автомобиля, ни даже водительских прав. От этого простое, казалось бы, предложение становилось более чем актуальным. Но Джину так не показалось. — Спасибо, но я хочу прогуляться. Сегодня такая хорошая погода. — Могу я хотя бы угостить вас кофе взамен этого? — мужчина кивнул на пустой бумажный стаканчик, все еще зажатый в руке Джина. — В качестве извинения. Брюнет несколько мгновений молчал, размышляя над предложением, словно интригуя. Но в теплых карих глазах ответ промелькнул сразу же: — Через пару кварталов есть небольшое кафе. Там готовят лучший в Сеуле кофе.