Дни пролетали один за другим, складываясь в недели, а потом в месяцы. Жизнь в Сторибруке текла своим чередом. Никто из горожан не вспоминал о своей прошлой жизни в Зачарованном Лесу, никто не спешил открывать окружающим правду о мэре. Магия не возвращалась тоже. Опасения Реджины поутихли. А, может, свои страхи заговорила, убаюкала она сама? Ей ведь так хотелось получить нормальную жизнь, которой она лишена с детства по милости матери, а потом и Белоснежки.
Гарри оттаивал. Конечно, это происходило не вдруг. Но с каждым днём он чаще улыбался, больше говорил, легче втягивался в игры, меньше ждал удара или подвоха. Однажды Реджина услышала, как он смеётся над каким-то мультфильмом, и её сердце счастливо забилось. Быть может, она всё-таки сможет стать мальчику настоящей семьёй. Да, он по-прежнему порывался встать раньше неё, чтобы приготовить завтрак, пытался стирать, убирать, гладить и ухаживать за садом, будто расплачиваясь за крышу над головой и еду, временами замыкался в себе, улыбался так робко и несмело, словно ждал подвоха, ни разу не назвал её мамой. Порой Реджина находила его, лежащим на кровати, с силой прижимавшего к себе плюшевого щенка, невидящими глазами смотрящего в стену. В такие моменты у неё до боли сжималось сердце. Хотелось мучить, долго и страшно, всех тех, кто довёл малыша до такого. Хотелось не просто вырвать им сердца, но превратить их жизнь в настоящий ад. Однако разве бы это помогло её сыну? Всё, что она могла сделать прямо сейчас — это подойти к нему, положить руку на вечно растрёпанные волосы, и гладить, и напевать колыбельную без слов.
И всё же шанс исправить то, что натворили родственники Гарри и воспитатели приюта — он был. Жива была надежда вернуть ребёнку свет и радость. Эта надежда притаилась в тихом смехе, в дрожащих улыбках, в играх в прятки и жмурки, в книжках, что они читали вдвоём перед сном. В какую-то из пятниц — Реджина теперь бы и не вспомнила, в какую именно — ей пришло в голову устроить театр теней. Она погасила в гостиной свет, задвинула плотные шторы, зажгла свечи и показала сыну целый спектакль. Кажется, сказку сочинила тут же, на ходу. Гарри заворожённо следил за играми теней на стене, а потом робким голосом попросил научить его так же. С тех пор они не раз и не два разыгрывали пьески друг для друга по вечерам.
«Время лечит, — сказал ей доктор Хоппер, когда она, во второй раз пересилив себя, пришла на приём. — Вашему сыну нужно много любви, человеческого тепла и ласки, и, я уверен, всё дурное изгладится из его памяти. Ему всего пять лет. В этом возрасте беды кажутся невообразимо огромными и непреодолимыми, но и забываются они быстрее и легче. Если, конечно, помочь и поддержать. Чаще водите его на детские площадки, предлагайте поиграть с другими детьми. Проводите с ним больше времени, старайтесь всё делать вместе. Пока он видит в вас — уж простите мне мою бестактность — чужачку, но вам по силам сблизиться с ним. Главное — верьте в свои силы». Что ж, в первый раз Хоппер дал дельный совет, и Реджина решила прислушаться к его рекомендациям.
Труд постепенно давал свои плоды. Гарри постепенно отвыкал бояться её. Во всяком случае, не порывался вскочить с кровати и вытянуться во фрунт каждый раз, когда она входила в его комнату. Научился говорить вместо «мэм» — «Реджина». Пока ещё сторонился сторибрукских детей, но с каждым днём всё охотнее давал себя втянуть в игры. Со временем даже подругу нашёл — Пейдж. Реджину не очень радовало общение сына с дочкой непутёвого Джефферсона, пусть девочка и не помнила своего настоящего отца, но собственными руками отнять радость у ребёнка, который как-то за ужином увлечённо, взахлёб рассказывал, как они с Пейдж строили песочные замки на берегу, не могла.
К счастью, никаких серьёзных проблем со здоровьем у мальчика Уэйл не нашёл. Только посоветовал полноценно кормить, много времени проводить на свежем воздухе и принимать витамины. Тогда не исключено, что малыш перестанет казаться таким щуплым и крохотным на фоне сверстников. Врач даже пообещал, что со временем исправится и зрение: очки Гарри носил пока не столько потому, что в этом была реальная необходимость, сколько потому, что его опекунам не хотелось тратить время и деньги на лечение ребёнка. А ведь нужно всего лишь подобрать курс лечения, выполнять медицинские рекомендации и следить за режимом. Эта новость заставила Реджину испытывать ещё большую ненависть к тёте и дяде её сына, но неуверенная радость, написанная на мордашке Гарри, когда тот узнал, что совсем скоро неудобные и нелюбимые очки ему больше не понадобятся, несколько смирила её ярость.
Впервые с момента смерти Дэниела и предательства Белоснежки Реджина жила настоящей жизнью, полной жизнью. И что с того, что теперь её мир вращался вокруг маленького ребёнка? Она собирала воспоминания о разных моментах из жизни сына, словно бесценный жемчуг, который позже нанижется на нить памяти. Вот он, умилительно сосредоточенный, читает ей вслух заданный в школе стишок. Вот расстраивается, что яблони в саду расцветут ещё не скоро и не скоро же ему доведётся попробовать яблоки. Вот играет в своей комнате с мягкими игрушками, что-то важно им втолковывая. Вот сидит за столом, низко склонившись над раскраской, и, прикусив от старания язык, разрисовывает небо почему-то оранжевым карандашом. «Не наклоняйся так, Гарри, ты ведь хочешь когда-нибудь избавиться от очков?» — «Да, Реджина, простите, пожалуйста». Вот улыбается, одними глазами, осторожно — но улыбается! И все эти воспоминания напоминают Реджине, в чём смысл её жизни.
Правда, причины для беспокойства всё же оставались. И если с часами на ратуше Реджина почти смирилась и удерживала страхи в узде, то вот шрам на лбу Гарри…. Пусть в Сторибруке полноценной колдуньей бывшая Злая Королева не была, способности ощущать магию она не утратила. От шрама тянуло пугающей тёмной энергией. Шрам не заживал и не пропадал, сколько бы ни проходило времени, не помогали ни мази, ни примочки, вытребованные у Уэйла. Но отметина по-прежнему выглядела так, будто её только-только нанесли. Мальчика явно попытались когда-то проклясть, но кто? И преуспел ли он?
Реджина однажды аккуратно расспросила сына, откуда этот след взялся, но Гарри смог повторить только то, что ему самому сообщила тётя:
— Мои родители погибли в автокатастрофе. Тётя говорила, что они были алкоголиками и наркоманами, и в тот день папа сел пьяным за руль. Мы попали в аварию, выжил только я. Шрам оттуда.
Это было явной ложью. Ни одна автокатастрофа не способна оставить подобных шрамов. Но ребёнок больше ничего не знал. Вряд ли знали и его родственники, но…. С ними она ещё поговорит. Позже, когда тщательно к разговору этому подготовится и когда сможет на какое-то время оставить Гарри под чужим присмотром. Или придумает, как заставить этих Дурслей приехать хотя бы в Бостон, потому что были у неё сомнения, что она в ближайшее время сумеет выпустить сына из-под крылышка.
Откуда же могла взяться эта тьма? Ведь мир, где они находятся, волшебства лишён. Или всё-таки не совсем? Мог ли Румпельштильцхен ошибиться? Поверить в это было ещё труднее, чем в автокатастрофу, но Тёмный, каким бы могущественным, хитрым и мудрым он ни казался, всезнающим всё же не был.
Но, если магия в этом мире всё-таки существует, вернутся ли силы к ней? Да, она и сейчас могла сварить простенький эликсир или слабенькое зелье, особых способностей для этого и не нужно. Скорее всего, смогла бы управлять теми, чьи сердца хранятся у неё в склепе. Но ничто не давало того неповторимого чувства всемогущества и полёта, как магия в чистом виде. Реджина запрещала себе об этом думать, но мысли снова и снова возвращались к одному и тому же:
возможно ли?
Впрочем, ответы на некоторые вопросы она получила гораздо быстрее, чем надеялась. С момента появления Гарри в её доме прошло уже два месяца. Их жизнь более-менее вошла в стабильное русло: утром они вместе завтракали и обсуждали планы на день, затем Реджина провожала Гарри в корпус начальной школы, а сама шла на работу. После занятий Гарри приходил к ней в кабинет и сидел в отдельной комнате — читал или рисовал. Он был удивительно неконфликтным и любознательным ребёнком с богатым воображением и вполне мог проводить не один час наедине с собой. Никогда не капризничал, не требовал внимания к себе сверх меры. Он вообще ничего не требовал, а любому проявлению внимания радовался, как величайшему из подарков. Когда рабочий день Реджины заканчивался, они гуляли по вечернему городу, болтали обо всём на свете — в основном, говорить приходилось ей, мальчик чаще всего ограничивался ролью слушателя, иногда заходили в трактир «У бабушки», иногда сразу шли домой. Укладывая ребёнка спать, Реджина рассказывала ему сказки собственного сочинения или пела колыбельные. По выходным она вела Гарри на детскую площадку и прогуливалась неподалёку, наблюдая за тем, как её сын общается с другими детьми.
И этот день не должен был ничем отличаться от предыдущих. Вечером после работы Реджина повела Гарри на площадку. Время было уже позднее, но мальчик захотел покачаться на качелях и впервые по собственной инициативе, запинаясь и заикаясь на каждом слове, попросил её об этом. Окрылённая успехом, Реджина не смогла отказать.
Она сидела на скамейке рядом, но всё равно пропустила тот момент, когда качели, слишком сильно раскачанные ребёнком, соскочили с крепления. Время для Реджины замедлилось. Сердце оборвалось, ноги приросли к земле. Она хотела броситься на выручку к Гарри, хотя понимала: не успеет, уже ничего не успеет…. И вдруг — мальчик завис в воздухе. С грохотом качели упали на землю, а Гарри парил над землёй и медленно, плавно опускался вниз. Реджина поражённо, забыв, как дышать, наблюдала за происходящим, пока её сын не коснулся ногами земли. Только тогда она отмерла, подбежала к нему, начала беспорядочно ощупывать руки и ноги, путанно спрашивать о том, как он себя чувствует. Только через несколько минут до неё дошло, что говорит и суетится она одна.
Гарри стоял неподвижно, опустив голову. На кончике носа дрожала слезинка. Руки он сжал в кулаки, и сам как-то сжался. Словно боялся, что его сейчас ударят. Внезапно Реджина с поразительной ясностью поняла две вещи: это для Гарри не впервые и вот почему его называли «чудовищем» и «уродом». Гарри — маг. Её сын, её мальчик, её сокровище — маг. В этом мире для магии всё-таки есть место, но это не главное. Главное, что она нашла человека, который сможет понять её. Со временем она расскажет ему всё, и он не оттолкнёт её. Реджина улыбалась, как сумасшедшая, смеялась и всхлипывала.
— Гарри, милый мой, солнышко моё, не плачь, слышишь? Или тебе больно? Тогда скажи мне, где болит? Мы сходим в больницу, и всё будет хорошо. Испугался, да? Это ничего, это бывает. Главное — ты цел, ты жив, ты со мной.
Мальчик поднял голову и неверяще посмотрел на неё полными слёз глазами.
— Как вы можете так говорить? — дрожащим голоском спросил он. — Теперь вы видите, что я ненормальный уродец. Всё так, как я и говорил вам в приюте. Вы тогда не поверили, но теперь верите, да? Теперь видите, что мне нельзя… нельзя рядом с нормальными людьми? Вы меня бросите? Вернёте в приют? Почему вы всё ещё не ударили меня? Почему не злитесь?
Реджина прижала его к себе, крепко-крепко обняла, будто пытаясь передать со своим теплом поддержку и любовь.
— Глупенький, — прошептала она таким голосом, будто сообщала величайшую тайну, — как я могу на тебя злиться? Как тебе в голову пришло, что я подниму на тебя руку? Ты же дар мне. Дар судьбы. Никогда и ни за какие сокровища мира я не расстанусь с тобой!
— Но я… — потерянно пробормотал мальчик.
— Ты не уродец и не чудовище! — строго сказала Реджина. — Не смей так себя называть. Забудь обо всём, что тебе говорили! Ты особенный, ты маг, ты умеешь то, о чём большинство людей только мечтают. Перед тобой открыто столько возможностей! Разве ты не помнишь, что в сказках всегда с уважением относились к волшебникам? А то, как с тобой обращались раньше — я ведь права, такое уже бывало? — говорит лишь о том, что те люди тебе завидовали. Или ненавидели тебя. Но вина в том не твоя. Запомни это хорошенько, ладно? А мне бояться глупо. Я ведь тоже маг, Гарри, и я научу тебя всему, что знаю. Ты станешь сильным и умным волшебником. Самым-самым лучшим, как Мерлин. Обещаю. А сейчас хочешь, пойдём в «У бабушки» и купим по большой чашке какао и любое пирожное, какое выберешь?
Ещё мгновение Гарри смотрел на неё, не в силах поверить внезапно свалившемуся счастью, ошеломлённый осознанием, что его не только не ругают, но ещё и хвалят, а потом в первый раз сам обхватил её за шею, уткнулся носом в плечо и разревелся. От усталости ли, от пережитого ли страха, от нахлынувшего облегчения он и сам не смог бы ответить. Знал только, что всё будет хорошо. По-настоящему хорошо. Как в добрых сказках.
***
— Госпожа мэр, я к вам с докладом, — Сидни осторожно заглянул в кабинет. По опыту он знал, что застать Реджину Миллс можно в любом настроении в любое время суток, так что лучше сначала убедиться в безопасности помещения. Однако к увиденному оказался не готов.
Реджина сидела в кресле, рассматривала какую-то фотографию в рамке и нежно, мечтательно улыбалась. Подобного выражения на лице мэра никогда не было и быть не могло. Эта ледяная, порой жестокая женщина со стальным стержнем внутри не ассоциировалась в представлении Сидни с улыбками, фотографиями и мечтательностью. Впрочем, её и в качестве матери прежде было представить сложновато, а вот поди ж ты.
Заметив репортёра, Реджина кивком пригласила его в кабинет.
— Что-то разузнал, Сидни? — и голос у неё сегодня был спокойный, какой-то непривычно ласковый и добрый даже. Может быть, она и не придёт в ярость, когда узнает о скудных достижениях Сидни. И не вышвырнет его из газеты.
— Разузнал, но не так чтобы много, госпожа мэр, — начал репортёр. — Родители Гарри — Джеймс Поттер и Лили Поттер, в девичестве Эванс. Вроде бы познакомились в частной школе, в которой вместе учились. Что за школа и где она находилась, выяснить не удалось. Знаю, только, что это где-то на севере Шотландии. После окончания школы Джеймс и Лили сразу поженились, поселились в небольшой деревушке с забавным названием Годрикова впадина*, а через два года — 31 июля 1980 года — у них родился сын, которого они назвали Гарри. Уже в следующем году на Хэллоуин Джеймс и Лили трагически погибли. Могилы их находятся на кладбище всё той же Годриковой впадины. Причина смерти мне неизвестна, но, учитывая ужасающее состояние их дома, подозреваю, что произошёл какой-то взрыв или обрушение несущих конструкций. Удивительно, что ребёнок выжил. Гарри отдали под опеку старшей сестре Лили — Петунии Эванс, в замужестве Дурсль, и её мужу Вернону. Вернее, буквально подкинули на порог. У Дурслей имеется и свой сын Дадли, ровесник Гарри. По словам соседей, тётя с дядей не очень-то обрадовались племяннику, даже собирались сразу же сдать его в приют, но потом почему-то передумали. Какими были Лили и Джеймс, сказать не могу, поскольку мои свидетели к единому мнению не пришли. Их соседи в Годриковой впадине утверждали, что чета Поттеров была приветливой, но очень замкнутой, жили уединённо, особенно ни с кем не сближались, но в помощи никому не отказывали. Соседи же Дурслей говорили о Поттерах, как о наркоманах, алкоголиках и дебоширах, хотя ни разу с ними не встречались и мнение своё составляли, исходя из слов Петунии. О вашем сыне, к слову, жители Литтл-Уингинга тоже отзывались весьма нелестно, дескать, мальчик — хулиган с психическими отклонениями, которого родственники приютили исключительно из жалости, пытались при помощи труда и надлежащего воспитания искоренить в нём плохие задатки, но им это не удалось, поэтому в итоге они отправили его в приют, где ему и место.
— Как же мальчик оказался в Бостоне? — спросила Реджина, до этого молчавшая.
— Хороший вопрос, мисс Миллс. Родственники Гарри, похоже, чего-то безумно боялись, поскольку мистер Дурсль потратил на взятки огромное количество денег, подключил все свои связи и связи своих друзей ради того, чтобы из лондонского приюта ребёнка перевели в приют любой другой страны. Предупреждая ваш вопрос: это сложно, это ресурсозатратно, это бессмысленно и ненужно, но возможно. А то, что мальчик оказался именно в Бостоне, чистая рулетка.
— Значит, мне и впрямь повезло, — ни к кому не обращаясь и думая о чём-то своём, произнесла Реджина. — Что ж, Сидни, спасибо за информацию. Я придумаю, как ей распорядиться.
Репортёр, несколько контуженный благодушием мэра, поспешил убраться восвояси, пока на место обновлённой и милостивой Реджины Миллс не вернулась старая — жёсткая, бескомпромиссная и скорая на расправу.
***
Когда Реджина, всё ещё размышлявшая над изысканиями Сидни, зашла в корпус начальной школы, Гарри одиноко сидел на лавочке в холле и тоскливо смотрел на стайку детишек неподалёку. Удивлённая женщина подошла к сыну.
— Что-то случилось? Обычно ты в это время играешь. Тебя кто-то обидел? — на последнем слове в её голосе звякнули металлические нотки.
— Нет! — возразил Гарри и для верности помотал головой. — Просто я боюсь, что случится то же, что и вчера.
Реджина вздохнула. Похоже, убедить ребёнка в нормальности происходящего будет труднее, чем ей казалось. Слишком уж долго он жил в страхе перед своими способностями. Слишком многие убеждали его, что быть магом отвратительно и гадко. Вот родись он в Зачарованном Лесу…. Ах, мечты-мечты.
— Гарри, — мягко произнесла Реджина. — Я вчера тебе говорила и скажу ещё раз: ты не чудовище, ты не сумасшедший. И уж точно не урод. Ты маг. Это необычно, но абсолютно нормально. Чего ты боишься? Что можешь навредить людям? — мальчик потерянно кивнул. — Но пока ты никому не навредил.
— Навредил, — почти беззвучно прошептал Гарри. — Там в детском доме я что-то страшное сделал с мальчишками, которые хотели меня поколотить. Не знаю, что это было, но они попали в больницу.
— Мне кажется, они более чем заслужили это, — хмыкнула Реджина. — Вряд ли они собирались рассказать тебе сказку или поиграть с тобой в прятки.
— Неважно, заслужили или нет, — тяжело, как-то очень по-взрослому вздохнул мальчик. — Меня испугало то, что мне это понравилось. Я ведь знаю, как больно получать колотушки. И как потом плохо бывает. Но когда Энди и другие оказались в больнице, когда их избивало непонятно что, я улыбался. Я плохой, да? Во мне живёт зло?
Женщина растерялась. Ей и в голову не приходило задаваться такими вопросами. Честно говоря, будь она на месте Гарри, пожалуй, так легко те малолетние сволочи не отделались бы. Да они бы под конец у неё в ногах ползали, умоляя о прощении.
Когда она в своё время согласилась стать ученицей Румпельштильцхена, перед ней была цель, путеводный огонёк. Пусть ей многое не нравилось, а что-то и вовсе отталкивало, но добиться желаемого она собиралась любой ценой, каким угодно способом. Цель ведь оправдывает средства, верно? Магия нужна была ей для холодной войны с матерью. Потом для мести матери. И Белоснежке. Затем она мечтала отомстить всему Зачарованному Лесу.
«Что у меня была за жизнь? — внезапно с горечью подумала Реджина. —
Разве было в ней после смерти Дэниела хоть что-то, кроме мести и ненависти? И вот я отомстила, но не появись у меня Гарри, чем бы жила? На что надеялась? Разве был у меня хоть день, который бы я встречала с улыбкой?» Она посмотрела на приёмного сына, с тревогой ожидавшего её ответа. Если в тебе живёт зло, Гарри, что же тогда я? Нет, милый, тебя это не коснётся. И ты не закончишь, как твоя приёмная мама.
— Я знаю одно, — начала Реджина, осторожно подбирая слова, — ты мой сын. Я люблю тебя и буду любить любым. Даже если бы ты убил тех мальчишек, моя любовь не стала бы меньше. Когда у меня не было тебя, мне словно солнца не хватало, словно нечем было дышать. А потом я увидела тебя, и моя жизнь изменилась. Я сразу поняла, что ты именно тот, кто мне нужен. И теперь у меня есть счастье и радость. Разве это не значит, что, как минимум, одно доброе дело ты тоже совершил? — она улыбнулась, взлохматив макушку ребёнка. — И я не думаю, что то, что ты дал отпор хулиганам делает тебя плохим. Они постоянно тебя мучили? И, наверное, не только тебя? Считали, что им всё можно, что никто им не указ, а значит, они имеют полное право обижать маленьких и слабых? — Гарри кивнул. — Тогда подумай, скольким детям стало жить спокойнее, потому что этот твой Энди теперь сто раз подумает прежде, чем обижать их. Получается, ты и тут совершил доброе дело.
— Может быть, — жалобно согласился мальчик. — Но мне всё равно понравилось их бить.
— Понимаешь, — вздохнула женщина, ещё крепче обнимая его, — иногда, когда нам очень-очень больно, хочется, чтобы наши обидчики хоть на секунду почувствовали то же, что чувствуем мы. И если это случается, радуемся, потому что в этот момент нам становится немного легче. Такое может случиться с каждым человеком, но это не делает его хуже. Когда-то я совершила много нехороших вещей, потому что мне было больно и плохо. Но ты ни в чём не виноват. Ты хороший ребёнок, Гарри. И, я уверена, очень добрый мальчик. Я вижу это по твоим глазам. Что же касается магии, то обещаю научить её контролировать и пользоваться ею. В этом случае ты никогда не причинишь никому вред, если только сам этого не захочешь.
Гарри засветился как рождественская лампочка.
— Научишь? Правда-правда научишь? — радостно спросил он. Реджина улыбнулась энтузиазму ребёнка и тому, что он в первый раз обратился к ней на «ты». Гарри тоже это осознал и смутился.
— Простите, — сконфуженно пробормотал он.
— Не за что извиняться! — поспешно заверила Реджина. — Я рада, что ты мне доверяешь и считаешь своим другом. Ведь считаешь?
И тут Гарри сумел её удивить. Он вдруг порывисто вздохнул, ткнулся ей куда-то в бок и воскликнул:
— К-конечно! — а потом много тише добавил:
— Знаете… знаешь, мне кажется, тебе очень часто делали больно. Я это чувствую, или слышу, или…. Не знаю, как объяснить, просто понимаю, что кто-то причинил вам… тебе боль. Я прав? Только почему, зачем? Ты ведь такая хорошая. Самая лучшая на свете!
Реджина вздрогнула. И от чистого, незамутнённого сочувствия ребёнка и от того, что забыла она, когда ей в последний раз говорили подобные слова. Они ведь для героев вроде Белоснежки и Прекрасного принца, а не для Злой Королевы. Кто же видел в ней добро и свет? Дэниел да папа. Последний незадолго до смерти всё пытался убедить её в бесплодности мести. Реджина поняла, что плачет, когда почувствовала колючие обжигающие капли на щеках.
— Почему ты плачешь? — заволновался Гарри. — Всё хорошо? Что мне сделать?
— Ничего не надо, — судорожно выдохнула Реджина, прижимая его к себе. — Ничего. Это от счастья.
