***
Джин кружил в кофейне с приподнятым настроением. Сегодня был вторник, а это значило лишь одно — сегодня его сеанс у психотерапевта, к которому он ходит последние шесть лет. Именно сегодня он был готов обговорить с Хосоком все произошедшее за последнюю неделю. А всё из-за того, что действительно многое произошло. Просто потому что в прошлый четверг Чону нужно было куда-то съездить с женой, скорее всего по больницам. К подобному выводу Джин пришёл из-за того, что на выходных он выглядел потрепанно, а беременной Боне нравился только Тэхен, и Сокджин успел это понять сполна, смотря на страдания самого Хо.
За все эти годы, Хосок успел стать хорошим другом для Сокджина, возможно даже лучшим. Он знал о Киме все, всегда старался помочь, начиная с того времени, когда Джин был юнцом с огромными комплексами по поводу его внешности и заканчивая «сейчас», когда он справлялся с разгоревшимися чувствами к их общему другу.
Что касается двойственности Хосока и его работы в клубе (хотя это скорее развлечение для мужчины), то он так расслаблялся, как и Юнги с Намджуном, собственно. Джин даже помнит, в каком шоке был Чон, когда два с половиной года назад Намджун притащил нового знакомого в клуб, а Ким увидел там своего психотерапевта. Ну собственно говоря, так они и стали встречаться чаще. Более близко общаться, уже выходя за рамки клиент — доктор.
Время близиться к пяти, до офиса Хосока, если Намджун подвезет, ехать всего полчаса, а Джун подвезет. Джин в этом даже не сомневается, так что он пишет своему другу, и тот охотно соглашается, говоря, что через десять минут ждет его около здания компании. Сокджин влюбленно улыбается, совсем по-дурацки, и идет на выход из своего кабинета, где опять был погребен в бумажках, прихватывая с собой зонтик.
На улице последние пару дней не переставая льет дождь, да и погодка в целом весьма мрачная. Выйдя на улицу, он видит Чимина, мило щебечущего о чем-то с Тэхеном. Прошел месяц с того момента, когда Чим встретил соула, и по каким-то неведанным Киму причинам, парень даже пальцем не пошевелил, чтобы найти его. Джин пытался узнать эти причины, но Пак усердно делал вид, будто он слышит голоса духов предков, а не вопросы старшего.
— Чимин, закроешь тут все, я поехал к Хосоку, — кивает младшему Ким раскрывая зонт, а Чимин переводит взгляд на часы.
— Хен, а не поздно ли ты выходишь? — спрашивает Пак.
— Нет, меня Джун подвезет, так что все в порядке, — кивает он, — пока, парни.
— Удачи, Джин-хен, — кивает на последок Тэхен, возвращаясь к диалогу с Чимином, который провожает Сокджина очень многозначным взглядом.
Джин идет к давно знакомой машине класса люкс, которая стоит около огромного здания компании Намджуна, и почти сразу замечает там и самого мужчину. Джун в костюме выглядит невероятно горячо и просто невероятно желанно. Ему идет деловой стиль до умопомрачения, но вот почему-то домашний, когда парень весь растрепанный, сонный и с голым торсом, Джину нравиться чуточку больше, хотя и доводилось видеть его таковым всего несколько раз, когда по стечениям тех или иных обстоятельств он ночевал у старшего. Сокджин поправляет рубашку, и подбегает к Джуну, который что-то активно печатал в телефоне стоя под козырьком здания.
— Привет, Джун-а, — улыбается Джин, и Намджун поднимает на него глаза, улыбаясь до ямочек, от которых Сокджин тут же готов лужицей вытечь.
— Привет, Джин, — кивает Ким, — поехали.
Они едут в машине, разбавляя приятную атмосферу своими разговорами ни о чем, и одновременно обо всем, и все тепло этого разговора не портит даже проливной дождь за окном.
***
— Ты не понимаешь, я люблю его, Хосок! — вновь взвывает Сокджин, — Люблю всего его! Его милую улыбку до ямочек, его неуклюжесть, которая всех вас жутко бесит! Я это знаю, да и вы это не скрываете. Я люблю домашнего Джунни, такого лохматого и неловкого, который похож на медвежонка и такого строгого главу компании, все это. Хосок, я морально съеден!!!
Хосок в деловом костюме выглядит довольно солидно, чего не скажешь о его ярких вещичках, которые он таскает в клубы. Красиво уложенные волосы на правую сторону, серьезный взгляд. Он с тяжелым вздохом опускается на кресло напротив диванчика, на котором кукует (иначе и не скажешь) Сокджин уже час с начала сеанса, и потирает переносицу. Честно? Хосоку уже выть хочется от этой ситуации. В одно ухо ему скулит Сокджин о своей «несбыточной» любви к Намджуну, а в другое, парадокс, Намджун, с опять же, «несбыточной» любовью к Сокджину. И так на протяжении последнего года точно. У Чона уже голова от этих кретинов едет, причем очень конкретно, и он не знает уже с какой горы орать о безысходности.
— Джин, вот давай сейчас поговорим как друзья, — предлагает Хо, — я знаю тебя уже шесть долгих лет, ты меня столько же. И ты ебешь мне мозг каждые вторник и четверг. Иногда мы созваниваемся, и то, что это именно иногда, меня крайне радует, но черт, про Намджуна я слышу уже почти два года от тебя. — хотелось сказать «И год от него», но не позволяла ситуация. Их нужно было подтолкнуть друг к другу, а не тыкать носом в очевидность, а хотелось. — Скажи ты ему уже, расскажи что чувствуешь. Это Намджун, я его знаю чуть больше чем тебя, и я уверен, он не сможет послать тебя. Разберитесь в этом, пожалуйста! Ради моих нервов, пожалей их, у меня Бона вечно нервная, так еще и ты, ну серьезно, Джин. Возьми себя в руки, ты ж мужик! Я не могу работать с тем, кто не хочет искать решение своих проблем, а лишь продолжает изводить и себя, и меня в придачу. Давай так, либо ты берешь себя в руки, либо просто не ноешь мне больше по этому поводу, нам с тобой и без этого есть над чем работать.
Хосок смотрит серьезно, а Сокджин всю его речь будто еще сильнее сжимается до микроскопических размеров, хлопая большими, хоть и неказистыми глазками, цвета карамели, и как-то недовольно их отводит, дуя губки.
— А вдруг у него есть какая-нибудь девушка на примете?
— Как его лучший друг, я тебя уверяю нет у него никого, — невозмутимо говорит Хо.
— Даже если я ему и признаюсь, а вдруг он не мой соулмейт? — наивно спрашивает Сокджин.
— А тебя это ебет? Если, допустим, у вас будет обоюдная любовь, важно ли то, кто у кого соул? — вздергивает бровью Хо.
«Конечно важно,» — думает сам же Хосок, но не будет говорить этого, доверяя своим предчувствиям, ведь именно из-за этого Джин и начал к нему ходить когда-то, и эта проблема все еще актуальна для него.
— Многие пары живут счастливо без соулов, и их все устраивает.
— А меня нет, — по-детски заявляет Джин, — Я хочу вспомнить себя настоящего, ты же и сам это знаешь. И сколько бы лет ни прошло, я не приму себя такого. Кто бы не появился на пути моей жизни, это не изменится, — весьма печально произносит Ким.
Чон вздыхает, решая хоть и недалеко, но перевести тему от наболевшего.
— Тебя ведь сейчас он домой повезет? — все они прекрасно знают кто этот «он», и уточнения тут точно не нужны. У Сокджина краснеют щеки, и взгляд убегает к стене, отчего Хосок мученически вздыхает, — Значит он. Кто бы сомневался. Ты на вторничные посиделки в бар идешь?
— Нет, сегодня работы много, предзаказ и ревизия скоро, так что не выйдет, а ты? Разве Бо не против? — спрашивает Джин, смотря на Чона, который многозначно закатил глаза.
— В последние пару месяцев, она вообще меня дома не особо горит желанием видеть, так что ее счастье заключается в следующем: подольше потусить дома в гордом одиночестве, а иногда вопить на меня, что я не принес ей какую-нибудь хуйню, которую вообще понятия не имею, где искать. Вот ты знаешь что такое дакриодес? Вот и я не ебу. А ей приспичило, где-то вычитала, я, если честно, даже смотреть что это не стал, — говорит Хосок, а в его голосе явно слышится отчаянье, — не дай бог у нас родиться девочка, еще одну женщину в моем доме я не вынесу.
Джин смеется с этого, но искренне соболезнует другу, когда они уже начинают собираться на выход. В каком-то плане Хосок прав, Сокджину давно пора рассказать о своих чувствах и не бегать от них, как от своры диких собак, но это не так легко как кажется, вообще мимо. И вообще, над этим думать надо, еще пару месяцев… Вздохнув, Джин чувствует вибрацию в кармане брюк, и достает от туда телефон, не замечая того, как начинает тепло улыбается, и получает язвительную фразочку о голубях от Хосока, который уже успел закрыть дверь на ключ и попрощаться со своей секретаршей.
Намджун написал, что уже ждёт его у здания офиса. И с теплым сердцем, они начали спускаться вниз. Джун опять ждет его и все так же тепло улыбается. От этой улыбки таять хочется. Джин понятия не имеет, на что Джун такой прекрасный ему достался, лишь робко улыбается в ответ, и садиться на сиденье рядом.
***
Еженедельный бухой вторник радовал своим наличием. Просто так, в середине недели пойти и напиться — оптимальный вариант. Тем более, если тебя уже успели выбесить некоторые работники, которые уже несколько лет не могут понять, что именно ты от них хочешь и выполняют свою работу через задницу.
Намджун довез до дома Сокджина, нехотя попрощавшись с ним. И все-таки он предпринял попытки заманить с собой, но младший упорно отказывался, говоря, что у него и в правду много работы, так что в бар Джун явился в одиночку, направляясь к давно привычному месту, которое уже сами бармены специально берегли для своих постоялых каждый вторник. Подходя к столику, Джун улыбается, видя на месте обоих своих друзей, которые бурно что-то обсуждали, и плюхается рядом, расслабляя галстук, и скидывая с себя пиджак. После того, как он отвез Сокджина, он вновь вернулся на работу, потому что некоторые личности все еще не могли нормально организовать своих подопечных, и Наму пришлось бегать с ними так, что на работе он просидел до последнего.
Юнги сидел в своей обычной одежде. Уже привычное меланхоличное лицо, которое безумно ему подходило, в отличии от старой, довольно детской и непосредственной внешности, считая его телосложение и внешность. На нем была огромная клетчатая серая рубашка, белая футболка и рваные в коленях джинсы. Хосок же, напротив, успев заскочить домой и переодеться, выглядел довольно привычно, но на буквально ярком контрасте с Мином. Огромные штаны в цветочек, яркая джинсовка в неоновых пятнах и какая-то футболка с до жути странным принтом, которая малость не подобала самому Чону, которому, на минутку, в этом году было тридцать четыре. И вообще, через чуть больше, чем три месяца, он должен был стать отцом.
Смотря на это все, Джун чувствовал, как на их фоне выглядел совсем серьезно, хотя само по себе таковым это не являлось. Хосок поднял глаза, завидев Намджуна, он улыбнулся и в уголках его губ выступили ямочки.
— Отвез? — с ухмылкой спрашивает Хосок, и Юнги убирает телефон в сторону, наконец-то примечая подошедшего друга, хотя его мощную высокую фигуру сложно было оставить не замеченной.
— Нет, кинул по дороге, — хмыкает Ким, — конечно отвез, даже пытался уломать его поехать к нам, но он отказался, сказал: работа.
— Ну, это не удивительно, конец месяца ж, отчеты все дела, — вздыхает Чон, — мы не заказывали без тебя, так что стоит подозвать официанта.
Говорит Хосок, пока Юнги уже поднимает руку, и делает совершенно обыденный и типичный для них заказ, взяв для себя крепкий портвейн, а для Джуна и Хо коньяк.
Шарик льда отбивался от стеклянных стенок стакана с коньяком, когда двое друзей периодически чокались ими. Через час уже все были разморенные и опьяненные, а Юнги стал заметно добрее и совсем размяк, напевая себе под нос какую-то песенку, которую, многовероятно, сам и написал. Активно участвовал в разговорах, частенько возникал.
Хосок стал в два раза более шумным, а Намджуна часто пробирало на смех, такой глупый и на пустом месте, на радушный и совершенно успокоенный. Словом, сразу можно было сказать, что они все немного пьяны. Нам уже порядком расслабился, мысли о житейском и бытовом ушли прочь, оставляя его наедине лишь с одной тревожащей его персоной, что яркими силуэтами красовалась перед закрытыми веками.
Он все еще думал о Джине. Мысли о нем не отпускали его уже год, а может и чуть больше, оставляя мужчину без малейшего воспоминания в какой момент простой парнишка, который повстречался ему тогда, в старом книжном два с половиной года назад, так породнился ему. Джун помнит, как впервые увидел его. Такого, как казалась для самой верхней полки, крохотного. Он не мог достать книгу, а Намджун ему просто помог и решил завязать разговор, смотря в его большие глаза, в которых утонул, погрязая в зыбучих песках чужой теплой карамели.
Парень не был красив, но в нем было что-то куда более прекрасное, и Намджун это чувствовал всеми микрофибрами души. Второй раз они повстречались у Хосока в офисе, когда Джуну нужно было забрать у него кое-какие бумаги, и он начал спрашивать у друга о нем, уломав лишь на информацию о том, по каким дням он к нему наведывается. Тогда он его выловил будто невзначай после сеанса и решил проводить, а затем, по самому клишированному сценарию дешевого романа, Джин открыл кофейню прямо напротив здания его компании, которая еще с двадцати лет начала переходить Джуну от его отца, отдел за отделом, и к его тридцати двум полностью перешла в его сильные руки.
Хосок изучающе смотрел на Намджуна, который завяз в пучине своих размышлений. Чон прекрасно понимал и хорошо знал, о чем думает друг, а точнее о ком. Не в силах больше терпеть этого вздора со взаимной любовью этих двух идиотов, которые в упор и лежа не видят симпатии друг друга… и подобная халатность уже даже не покрывалась фразами «Любовь слепит» или «Влюбленные теряют голову», потому что это все границы переходило. Хо решительно настроен сегодня стать купидоном, который сведет этих двоих и наконец-то избавит себя от головной боли.
— Можешь поговоришь с ним? — прямо говорит Хосок.
— Ты о ком? — намеренно не понимает Джун.
— Намджун, не позорься, ты ж не тупой! Я уже тоже вас видеть не могу! Не могу я терпеть ни тебя, ни Джин-хена! Два голубя, блин. — ворчит Юнги, который смешно супит брови, и едва открывает и без того узкие глаза, — Скажи ему уже. Не знаю там, засоси, трахни. Хоть что-нибудь, чтобы он больше на тебя голодным взглядом не смотрел.
— Джун, Юнги прав. Я, конечно, не советую действовать вот так кардинально, но что-то делать тут нужно, — говорит Хосок, стараясь решить все дипломатично.
— Да с чего вы взяли, что я ему вообще нравлюсь? У него сто процентов есть какая-нибудь миловидная девочка на примете. Он обаятельный, с ним много кто хорошо общается, — говорит Намджун, а у Хосока дежавю. Вот нахрена им обоим «какие-нибудь девочки» если оба чертовы гейские геи?
Хосок мученически выстанывает, ложась на стол, и прокатываясь щекой по его лакированной глади столешницы. Он смотрит на Намджуна, как на последнего кретина. И он не знает, что ему уже и говорить. Опьяненный мозг отказывается нормально соображать, а твердолобость обоих друзей просто поражала.
— Блять, просто скажи ему, — четко говорит Мин, — просто признайся.
— Это мне говорит человек, потерявший своего соула в тот же день встречи? — вздергивает бровью Джун.
— Во-первых, я в процессе поисков, — гордо заявляет Мин, — а во-вторых, это-то тут причем?! Поверь, я сразу скажу своему соулу о своих чувствах, если только встречу его! А ты своему уже дохуя с хвостиком не можешь высказаться!
— С какого перепуга ты взял, что Джин — мой соулмейт?! — негодует Намджун.
— Все твои пассии, с которыми ты когда-то трахался, и которые мне не нравились, то есть все, не были твоими соулами, какие бы ты надежды ни грел. А Сокджин мне нравится, так что я уверен в этом и готов поспорить на сотку, если это окажется именно так. — твердо заявляет Юнги, с вызовом смотря в глаза напротив, а Намджун судорожно вздыхает, но пьяный мозг почему-то уверен в ошибочности местной Ванги… и принимает вызов.
— По рукам, — говорит Намджун, — дай мне неделю.
— Мать моя Минерва, увольте! — стонет Хосок, от вида этих идиотов.
***
Ночной сырой воздух проходит сквозь открытый балкон в квартиру, волнуя шторы из легкой ткани. Намджун сидел на полу того самого балкона уже часа три, слушая шум капель за приоткрытым окном и размышляя над словами друга. Табак давно выветрил остатки алкоголя, а глаза улавливали лишь огни огромного, как казалось с двадцатого этажа престижной многоэтажки, Сеула. Столько суеты, и даже ночью, когда город покрывает темень позднего часа, так ярко перекрываемая софитами фар машин и билбордов, хочется кричать, но не позволяет ситуация.
Рядом с парнем стоит открытая, но так и не начатая бутыль дорогого джина, и это немного иронично, потому что голова была забита именно им, не его, но таким родным Джином. Шутки — шутками, но Намджун и в правду думал, что не мог больше терпеть. Оттягивать время и собственное нездоровое влечение младшим. Это разговор с парнями и пари с Юнги только подтолкнули его на действа. Он любил, причем беспамятно и серьезно. Ему хотелось обнимать Джина так часто, как только можно, буквально не выпускать его из рук. Он ценил все те моменты, когда Сокджин засыпал на его плечах или когда они дурачились и он поднимал его на руки, кидая на диван, будто им не по тридцать, а всего шестнадцать, такое непосредство.
Рядом с Сокджином душа Намджуна вновь оживала, распускаясь цветами камелии. С ним было легко, и Нам понимал, что пропадет, если потеряет свое сокровище. Такое ценное и незаменимое, но чтобы окончательно поставить все точки над
«i» нужно было рассказать, раскрыть душу на распашку и позволить посмотреть в нее. Кануть с обрыва вниз, не оглядываясь, и погрязнуть в этом. Сокджин имеет право знать, и завтра наиболее подходящий день, потому что он близок, и потому что завтра ровно полтора года с того момента, когда Намджун впервые понял, что пропал в омуте теплых глаз Сокджина. Он берет телефон в руки и набирает сообщение номеру, который записан как «Не мой», и это отдавалось громким эхом где-то под ребрами.
«Джин-а, я буду ждать тебя около компании в семь, мы давно с тобой не выходили на прогулки, думаю, ты не откажешь.»
Намджун откидывает телефон, смотря далеко вперед. Думая, что завтра решиться одна простая истина: разрушит он все, или породит нечто новое и столь желанное.
***
Джин просыпается утром, сразу мученически протягивая руки к телефону. Ночью сквозь сон он слышал звук уведомления около семи раз, может меньше, и, как он тогда подумал, ему просто казалось. Но когда он заходит в мессенджер, то сразу видит сообщения от двух контактов: От «Чиминни» и «Не мой». Джин подписал так Намджуна в ночь, когда тот пришел к нему и тепло обнял во сне, а наутро парень очнулся в слезах. Он смотрит на количество сообщений от Пака, понимает, что их больше десяти, и на единственное сообщение от Намджуна. Доминант ситуации определен. Открывая диалог, он читает сообщение, немного замирая и взвизгивая от радости, ведь чаще всего, такие их прогулки заканчивались тем, что Намджун приглашал его к себе, и они смотрели фильмы, так что не раздумывая Джин отвечает незаурядное:
«Конечно! Буду рад с тобой прогуляться!»
Совершенно по-дурному улыбаясь, он откидывается с бочка на спину, прижимая к себе телефон. Но тут по его груди вновь прошла вибрация, и он открыл диалог с Чимином, который опять что-то ему писал. Сквозь шести «Хен!» и еще три «Джинни-хенни!» было около пяти «Я вспомнил!», которые он написал уже сейчас, и мученически закатывая глаза, Джин все же ответил.
«Что ты такого важного вспомнил?»
«Своего соулмейта!»
«О, а вот это уже интереснее, что там?»
«Я вспомнил его глаза! Лисьи, раскосые и узкие. Они черные такие были, капец, буквально этот взгляд приснился мне сегодня!»
«Воу!»
Они проговорили около получаса, после чего Сокджин пошел собираться. Сегодня у него есть желание поработать в зале за машиной, поэтому не прийдется вызывать за прилавок кого-нибудь из официантов, которые были научены этому. Обычно, в зале было два человека, хоть он и не был большим, но все ровно Джин не брезгал рабочим персоналом. У Чимина сегодня выходной, и он имеет право отдохнуть, так как пары у него только вечерние, и весь день он, многовероятно, проваляется брюшком к верху.
День проходит в волнении. Сокджин с трепетом ждет часа, когда счастливо выбежит на промозглую улицу, где все еще моросит дождь, и побежит к парню, который сводит его с ума долгие годы. Коротая время за чтением книги, которую ему посоветовал Намджун, он часто оглядывается на часы, и наконец-то видит на них близкое время к часу встречи. Подлетая с постели, он натягивает уже готовую одежду, классические кофейные брюки, которые он туго затянул широким ремнем, хлопковая мягкая рубашка, нежного кремового цвета.
Погода за окном не очень радовала, но располагала к чему-то легкому, поэтому пришлось надеть легкое пальто, но акцентно смотря на себя в зеркало, он улыбнулся при мысли, что сегодня он выглядит действительно потрясно. Укладка, сделанная еще за пару часов до свидания (Джину каждый раз хочется в это верить), чтобы снять стресс. Очень элегантно смотрелась, сглаживая слишком острые черты лица, теплый ветерок дул с востока, и погода, хоть и была дождливой, но почему-то казалась Сокджину особенно приятной сегодня. Он вдыхал свежесть улицы, глядя на серое небо сквозь прозрачный зонт, и сердце сейчас ликовало без причины, просто.
Он уже подходит к знакомым местам. Река Хан попадает в поле зрения, и что-то внутри разливается детским восторгом и возбуждением, будто он сейчас получит щенка на пятилетие, о котором так давно мечтал. Он знал, что хоть и пришел пораньше, но Намджун уже тоже будет там. И как обычно, он не прогадал. Высокая фигура Намджуна одиноко стояла повернутой к Сокджину спиной. Джун был очень красивым: свитер с высоким горлом, поверх которого было надето черное пальто, строгие брюки, а сам он стоял под таким же прозрачным зонтом как и у самого парня, и безучастно смотрел куда-то в даль, на рябь капель дождя, которые бьются о гладкую поверхность воды. Сейчас старший казался таким невозможно красивым, что в легких перехватывало дыхание, и Сокджин ускорил шаг, складывая зонт, не брезгая промокнуть, и позволяя себе нереальную роскошь — обнять его за плечи со спины.
Намджун услышал спешный шаг за спиной, что раздавался гулом дождя о дорожную плитку, и шлепками подошвы. Нам ухмыльнулся, прекрасно понимая, кто мог попытаться вот так застать его «врасплох», хотя скорее чувствуя, ведь это мог быть любой спешащий на пару студент, ребенок в желтом комбинезончике или же офисный работник. Но тепло, что так приятно начало разливаться меж его ребер, заставляя сердце успокоить и без того неугомонный ритм, поднимало в его душе лишь мысли о младшем.
Поддаваясь чувствам, заполонившим разум, он оборачивается раньше, чем расстояние меж ним и Джином сокращается до нуля, и видит недоумение во взгляде парня, когда он не может затормозить, и падает прямо в крепкие объятья Намджуна, так и не в силах сразу уловить суть происходящего.
— Рад тебя видеть, — мягко произносит Намджун, когда все же Джин крепко обнимает в ответ, кажется переставая дышать, — куда пойдем?
Сокджин робко отстраняется, хотя все еще остается в кругу намджуновых рук, которые крепко держали его за талию, пока его собственные покоились на сильных плечах. Он задумался, прежде чем пожать плечами.
— Давай прямо, иногда сворачивая.
Сокджин отходит, вначале поднимая с земли зонт, который уронил Намджун, и, по всей видимости, даже не приметил этого, а после просто начиная идти с ним рядом, уже под одним зонтом. А второй так и остается сложенным висеть на предплечье Сокджина.
Они гуляли около четырех часов, едва больше, проходясь за это время по паркам и забегая в несколько книжных, обсуждая разных авторов и их произведения. Забегали в пару кофеен, чтобы согреться и немного перевести дух от сплошной ходьбы. К ночи дождь прекращается, предоставляя небо звездам. Они вернулись обратно на набережную. Никто этого не хотел, их просто привели ноги. Тихая дорога, освещенная светом мерно стоящих в двух метрах друг от друга фонарей. Они шли, тихо беседуя о былом и настоящем, говоря ни о чем и наслаждаясь галактиками в глазах друг друга. Было просто волшебно.
Намджун слушал красивый и такой нежный голос Сокджина, наслаждаясь им. Он смешивался с тихим шорохом их шагов и проезжающих рядом машин, что с шумом расплескивали лужи. И в какой-то момент Джун понял, что именно эта идиллия, настигающая его уже больше двух лет эйфорией. Таким глубинным спокойствием, являющимся настоящим. Его чувства никогда не были чем-то посредственным в сторону Джина, ведь именно с этим человеком хочется остаться навсегда. Не важно где и как, лишь быть рядом и чувствовать прикосновения к его коже кажется по-истинному важным. Джун будто пропадает в абстракции, и отключается от нее лишь тогда, когда они останавливаются, смотря на реку Кан.
Она отражала в себе звездное безоблачное небо, которое не радовало глаз уже очень долго. Намджун оглядывается на главную звездочку для себя. Стоя под самым светом фонаря Джин выглядел невероятно: медовая кожа, смольно-черные волосы, что падали прямой челкой на глаза, и его руки. Пухлые пальчики робко были зажаты, один в другой, кулачками, и Сокджин подносил их к тонким губам, выпуская пар, пытаясь их согреть. Намджун хмыкает, смотря на такого милого для него Сокджина, и неосознанно тянется своими большими руками к его.
— Давай погрею, — лишь тихо произносит он, накрывая полностью его ладошки, — сильно замерз?
— Немного, — качает головой Джин, уводя взгляд, и Джун видит его румянец, вызванный вовсе не сырой прохладой.
Намджун смотрит прямо на него и решает, что пора. Что-то внутри него в с треском бьется, разрушаясь на осколки, и где-то внутри он понимает, что это его терпение и стены клетки, что так давно сдерживала его сердце и чувства. Он глубоко берет воздух ртом, будто уповая последний момент, и поднимает взгляд опущенный на руки, на лицо Сокджина, который точно так же смотрел куда-то сквозь воздуха, ожидая, пока пройдет это неловкое молчание. И Намджун лишь надеется. Надеется на лучшее.
— Сокджин.
Чуть хрипло начинает он, и парень будто по щелчку возвращается в реалии, смотря прямо в глаза, внимательно, робко.
— Я. Не просто так позвал тебя сегодня, мне нужно было кое-что тебе сказать, — с тяжестью продолжает Намджун, неосознанно крепче сжимая руки парня рядом, боясь, что тот исчезнет, — Я давно таю это, наверное, стоило раньше послушать Хосока. Может быть, я бы не пропадал в агонии смятения ровно полтора года, но сказал бы это с более меньшим трепетом. Прошу, дослушай меня до конца, не прерывая. Мне это и вправду нужно сказать, каковой бы твоя реакция ни была, я хочу этого, это важно. — серьезно проговаривает старший, а Джин лишь смиренно кивает, соглашаясь с условиями Намджуна, — Я… Влюблен в тебя. Честно. Сколько бы ни прошло времени, я лишь убеждаюсь в этом каждый день все больше и больше… и кажется, я начинаю умирать, когда у тебя или у меня дела, и мы не имеем возможности созвониться вечером. Я зависим от этого, зависим от твоего голоса, твоих прикосновений. От того, как ты причитаешь на Тэхена или Чимина, как ворчишь на Юнги, у которого постоянно глаза осоловелые из-за того, что он мало и редко спит, и пьет кофе с энергетиками в перемешку. Зависим от твоих шуток, над которыми кроме Чимина с Хосом-то и никто не смеется. От всех этих эмоций, полных совершенно глупой эйфории. Ты подарил мне новую жизнь, возродил ее. Я перестал так ненавидеть все, перестал быть тем самым ненавистным начальником, потому что в свои двадцать не хотел перенимать дело отца, будучи в этом плане подневольным. Но ты показал, что я могу быть свободен. Джинни, ты стал моим откровением, и я хочу, чтобы ты это знал.
Джин стоял молча, измеряя молчанием вечность. Он смотрел неверяще, пытаясь понять не обманул ли его слух и отошедшая в мир, казалось, несбыточная надежда. Все ли сейчас так, как было лишь час назад? И было ли оно
так всегда? Мир для них остановился в моменте. Остановились шумы вокруг, оставляя лишь синхронное биение сердец, которое буквально слышалось и разносилось звуком в воздухе. Хотелось ликовать, кричать от восторга, обнять, слиться воедино. Хотелось остаться в этой секунде, но тело не давало сказать и слова, и лишь Сокджин попытался собраться с силами, как Намджун неожиданно продолжил:
— И прости меня…
— За что? — лишь смог выдавить из себя Сокджин, у которого отошла земля под ногами.
— Наверно, я разрушил дружбу, которой так дорожил, — с грустной усмешной сказал Намджун.
Джин отводит взгляд. Молчание затянулось на минуту, после чего Сокджин выдохнул, поднимая взгляд, на Намджуна, глядя прямо в зрачки, в которых отражался массив векового дуба.
— Да, думаю ты прав. — кивает Сокджин, совершенно спокойно, вытягивая свои руки из ладоней Намджуна, и смотря ему в глаза, — ты и в правду разрушил эту дружбу.
Треск стекла смешивается с шорканьем подошв сокджиновой обуви, когда расстояние меж ними сокращается до нулевой точки отсчета. Сокджин привстает на носочки впиваясь в чужие губы, и останавливая мир, заставляя стрелку часов отбить полночь, в новых сутках, в новой жизни для единой души. Столь жданный временем поцелуй, слияние губ воедино, далеко не робкий, а тягучий и напористый, взрослый, заставляющий поверить в его реалию. Намджун на рефлексе обвивает тонкую талию, которая, кажется, стала ощутимо тоньше, прижимая близко, и даже наклоняя Джина, наконец-то чувствуя сладость его недосягаемых губ, наполненных вкусом карамели и азарта. Жгучие прикосновения, обвивающие путы на его шее из чужих рук, которые притягивали еще ближе, желая растворить в невесомости любое расстояние, слиться до атома в одно целое, остаться в этом самом мгновении навсегда.
Долгие секунды прерывает Сокджин, отстраняющийся от возлюбленного, с тяжелым вдохом и открывает глаза, в секунду замирая. Перед ним стоял незнакомец, который за мгновения кажется таким родным. Аккуратный овал лица, полумесяцы раскрытых в немом изумлении узких глаз, тонкий, едва вздернутый нос, полные губы с тонкой линией посреди нижней, столь непривычный шоколадный цвет волос, что явно рознился с серебристо-черным, что ранее красовался на его голове. Смотря на иной, чуждый лик Намджуна, единственное, что смог выпалить Сокджин с ходу было лишь…
— Намджун! Сейчас же улыбнись! — он сказал это с такой паникой, что Джун даже не сразу понял, все ли правильно услышал, и не нагло обманывает ли его слух, но Джин вторил, — Живо улыбнись, прошу!!!
Намджун не смог понять сути происходящего, так что просто развел губы в улыбке, и тогда Джин лишь накинулся на него с крепкими объятьями, нежно целуя в щечку.
— Ямочки на месте, — ласково пролепетал он, опять соединяя их губы в тягучем поцелуе.
***
