Take off your mask

*** — Тебе, блять, сложно просто открыть эту ебучую дверь и спокойно поговорить?! — громко ругается Юнги, сидя на полу около квартиры, чиминовой квартиры, продолжая эти дебаты уже куда больше двух часов, — Я просто хочу все обсудить! — Много хочешь, с учетом того, что нам нечего обсуждать! Иди гуляй! Юнги старательно сдерживает себя в руках, через каждые две минуты глубоко вдыхает и выдыхает ртом, взвешивая все «за» и «против» и силясь не выбить нахер дверь, чтобы его горе-соул мог увидеть как он чертовски зол и как его уже все бесит. Юнги никогда не был дипломатом, в его стиле было облить оппонента отборным матом и, возможно, разок другой вдарить по челюсти, а не вести переговоры уже сколько? Два с половиной часа. Мало того, что из-за гребаного Пак Чимина, Юнги проснулся ни свет, ни заря, из-за того, что всю ночь думал о нем, да и он сам активно о себе напоминал, так еще и отказывается идти ему на встречу. Мин мог бы давно забить на это, еще час назад примерно, и уйти домой, так как посыл Джина его не особо сильно заинтриговал, да и не мотивировал, но что-то внутри все еще вопило и не давало уйти досыпать остаток дня. Юнги матерился уже не один десяток раз и проклинал Пака как только мог. Потому что бесит, потому что придушить хочется, и потому что Чимин, собственно, сам виноват во всей этой ситуации. Все могло пройти хорошо, они просто могли по ходу все обсудить, что-то по типу: «Юнги-я, у меня проблемы с доверием и какая-то хуйня, связанная с соулмейтами, так что давай постепенно!», но нет же, блять, как будто это не клишированный фанфик, Чимин решил пустить все по пизде, что Юнги уже бесило не по-детски и ему уже было глубоко душевно на то, что в соседней квартире живет сварливая бабка, которая уже пару раз выглядывала и просила быть тише, угрожая ментами, так что Юнги достает сигарету, поджигая ее зиппо, и делает глубокую затяжку, все еще просиживая под дверями Пака. — Ох, детка, ты ошибаешься, поговорить нам есть о чем! — выпаливает Мин, выдыхая дым прямо в замочную скважину, и, судя по звукам, его «ненаглядный», как и он сам, сидит под дверью. — Не называй меня так! — орет Чимин, и хлопает ручкой по двери. — Чтобы побить меня, тебе нужно выйти! Долбоебик! — вырывается это случайно, но иначе просто язык его назвать не поворачивается. Чимин за дверью тяжело дышит, и Юнги чувствует сквозь дверь, как тот вскипает. Потом он слышит какой-то неразборчивый грохот, что кажется с нервака Чим начал рушить свою же квартиру, на что Юнги хмыкает. Но потом все резко стихает, у брюнета создается прямое ощущение, что его соул просто вышел в окно. Окно десятого этажа. И вот на этом моменте он не знает: радоваться ему или начать переживать, но в следующую же минуту дверь раскрывается, шумно встречаясь со стеной, а в пороге появляется сам Чимин. Парень выглядит не просто раздраженным, а вполне себе взбешенным; его грудь тяжело вздымается, светлые пряди растрепанны, а в глазах полыхает негодование. Юнги не может смотреть на эту картину без избытка самодовольства, что он довел по рассказам Сокджина святую булочку с корицей до такого состояния, и одаривает Пака что ни на есть истинной надменно кошачьей улыбкой. — Ну что, затворник, вышел? — с издевкой спрашивает Мин, даже не порываясь встать, и пускает кольца дыма прямо Чимину в лицо. — Ты ебанный мудак! — верещит Чимин, на что Юнги пожимает плечами, ака соглашаясь с прямым утверждением. — Поговорим? — Тебе не хватило того разговора у дома хенов? — негодует блондин, складывая руки на груди и смотря на сидящего Юнги сверху вниз. — Я в тот вечер явно все сказал! — А я нет! — с издевательской усмешкой парирует Юнги, — Может я тоже хочу поговорить! Знаешь, жить с кем-то, зная что твой соул жив здоров, но где-то там — не круто, и я этого не хочу, так что тебе, куколка, прийдется рано или поздно сломаться, потому что именно этого я и буду добиваться, а поверь, я более упертый чем ты думаешь. — Верю, — сквозь возмущение шипит Пак, — не будь это действительно так, ты бы не сидел почти три часа под дверью, компостируя мне мозг! А теперь, будь добр, съебись отсюда нахер! Вопит Пак, когда соседняя дверь со скрипом открывается. Из нее вываливается злое лико аджумы и она, кажется, еще злее, чем сам Чимин. — Идите выясняйте отношения на улицу! — чуть шипиляво, но на удивление громко выдает она, громко хлопая дверью, за которой слышится лишь ворчливое «Что за молодежь пошла?», и Юнги медленно переводит взгляд на все еще красного от злости Пака. — Прогуляемся? *** Чимин явно не хотел гулять с ним, и ничего общего иметь — тоже. Но по каким-то, не иначе как магическим, обстоятельствам, он сейчас шел рядом со своим солумейтом, с остервенением кусая фруктовый лед, который Юнги купил ему в знак примирения, держа строгую дистанцию вытянутой руки. Мин не торопился заводить разговор, по всей видимости выжидая пока сам Чимин остынет и будет хоть в каком-то состоянии говорить, так что спокойно шел рядом, уже пожевывая палочку от эскимо. Вот только самого Пака это не успокаивало, а бесило еще больше, потому что Юнги, даже после того, как Чимин ему на чистом корейском разъяснил, что ничего нет и быть не может, все ровно приперся к нему домой, явно выведав адрес у Сокджина, с которым отдельная беседа потом будет, так еще и насильно (практически) вывел его на улицу, в его почти единственный законный выходной без пар и смен в кафе. Чимин воровато оглядывался по сторонам, ища пути к побегу, на как только он хоть на секундну замедлялся, что тут же его настигал вопросительный взгляд черных омутов в лисьей оборке разреза. Убивать хотелось с каждой секундой все больше и больше. Бесило даже больше то, что Чимин не знал из-за чего бесится. Что-то внутри, а конкретно его внутренняя истеричка истошно орала, смотря прямо Юнги в глаза: «Я не знаю, что меня бесит, но подозреваю что это ты, ублюдок! Давай я тебя убью, и мы проверим!», но вот сам парень ограничивался простой пассивной-агрессией в глазах. — Может перестанешь смотреть на меня так, словно я восставший из мертвых труп? — выгибает бровь Юнги, перекидывая палочку во рту за другую щеку. — А может я проверяю не так ли это? Ты вообще себя в зеркало видел?! У тебя кожа как у этого самого трупа! — верезжит Чимин, супя нос и окончательно откусывая последний кусочек льда, кажется, прокусывая его вместе с крупным бруском палочки. — Боже, как тебя вообще терпят такого стервозного? — закатывает глаза Мин. — Спокойно! Но вот ты меня бесишь! — шипит Чимин, чем-то напоминая Юнги злобного, конечно, который ощетинился и тявкает сейчас, причем мелкого, чихуахуеныша. — Ох, чувствую с тобой сложно будет, — потирая переносицу, говорит Мин, игнорируя потоки буквально ощутимой физически негативной энергии, которая сносила с ног, но сейчас не до этого. У него проблемы с соулом, а соул объективно сука конченная. — Отъебись и сложно никому не будет, ты найдешь себе какую-нибудь бабу, а я продолжу жить счастливой жизнью в гордом одиночестве, в чем проблема? — выплескивает свое недовольство Чимин, на всеобщее удивление спокойным голосом, и не прожигая самого Юнги ненавистным взглядом, а в упор смотря в ноги. — В чем проблема? — выгибает бровь Юнги, — Это не у меня проблема, а у нас, Чимин. Что-то ведь такое случилось, что ты не хочешь меня видеть, и я сомневаюсь, что это просто из-за того, что Сокджин однажды сказал, что я потенциальный мудак, еще когда мы не были знакомы с тобой. Это связанно с твоим прошлым? Не расскажешь ты, я же все равно узнаю через Сокджина, он мягкотелый, сам знаешь. Чимин кривится. Он явно ненавидит все, что сейчас происходит, потому что да, Юнги прав, и все это пускает свои корни куда более глубоко, чем кажется поверхностно. Были времена, когда Чимин ограждал себя от всего этого, в надежде просто банально не повстречать, не понять, не быть рядом. Он не хотел видеть это чертово отражение в зеркале, эти чертовы светлые волосы, эти глаза и губы. Он смирился и не хотел более замечать ничего. Жизнь делилась на «до» и «после» и пресекала все та ночь, что напала темной пеленой полного безветрия и тишины. Долгие восемь лет назад, которые оставили не один шрам на чуткой душе. Как шестнадцатилетнего, еще совсем маленького Чимина, так и сейчас, на взрослом парне, но увы, все раны, мало того, что все еще страшно кровоточат, окропленные солью, так еще и расходясь на новые, ранее не тронутые частички души, оставляя одно разбитое сердце. Пак еще долго шел, сохраняя молчание, смеряя свой шаг и разглядывая собственную обувь. Злость сошла, заменяя собой лишь безграничные раздумья, которые не оставались на душе легким отголоском, а наоборот, кричали громче всполохов грома. Мин молчал, чувствуя обстановку в миг затихшего паренька под боком. Через какое-то время, когда они пересекли череду улочек и вышли в парк, Чимин услышал вскрики и тут же остановился. — Ты чего, бестия? — сказал Юнги, остановившись подаль. — Ты это тоже слышишь? — Ты о чем? Спрашивает не понимая Мин, но Чимин лишь молчит, вслушиваясь в звуки. Он уже не мог точно сказать, слышит он это ушами или просто стоны его души стали настолько громкими, что визуализируются почти как и телесная боль, что разошлась на его ругах. Но нет, он тут же целеустремленно идет к кустам, откуда предположительно и исходят эти звуки, полностью игнорируя возгласы Юнги и прорываясь через острые ветки, которые то и дело норовили оставлять жгучие царапины на лодыжках, не укрытых джинсами с поворотами и низкий кедами, и руках по самый локоть до рукавов свободной футболки. Юнги шел тенью в след, что-то причитая, но Чимин не слушал, лишь шипел, а потом резко присел, отчего Мин чуть не чертыхнулся на него. — Ты че творишь? — ругается брюнет. — О боги… — на выдохе произносит Чимин, переводя взгляд на Юнги, — смотри… Юнги также присел, выглядывая из-за плеча Чимина и позволяя себя роскошь положить на него свой подбородок, который, на всеобщее удивление, сам блондин не скинул. В кустах сидел совсем крохотный, чумазый как чертенок, но с доверчивыми большими глазами котенок. Юнги смотрит не спуская глаз, малышу от силы месяца четыре и по близости нет ни кошки, которая могла бы быть предполагаемой матерью, ни других, хоть каких-нибудь представителей кошачьих. Когда брюнет перестает вертеть головой в поисках глазами матери и наконец-таки внимает, прислушивается к тому, что происходит у него под носом, то даже немного вздрагивает: первое что он видит — крохотная рука Чимина, о которую треться котенок, так ласково и нежно, а второе, что всплывает для заторможенного мозга — это звуки. Котенок тарахтит как маленький трактор, а Чимин… Всхлипывает? Юнги тут же смотрит на лицо Пака и не знает куда себя деть от только что полученной информации. У блондина тут же припухли глаза, наполняясь слезами, носик порозовел и стал буквально поблескивать, а слезки на колёсках покатились по щекам, задевая раскиданные по личику веснушки. — Хей, Чимин, ты чего? — тут же, неожиданно даже для себя, ласково интересуется Мин, не замечая, как его бледные большие руки в секунду охватывают чиминово лицо, поворачивая на себя. — Он такой крохотный, — подвывает младший, — без мамы… Совсем один-одинешенек. — он вытирает слезки запястьем, и так же тоскливо смотрит на Мина, — Я… Я не могу его тут оставить… Но и взять тоже не могу… — всхлипы только нарастают, как и волнение у Юнги, взявшееся из воздуха, по всей видимости, — Если я его заберу, то хозяйка квартиры будет не в восторге… Чимин продолжал всхлипывать, пока котенок тихо-плавно переполз на его колени и устроился там совсем маленьким комочком. Юнги смотрел в глаза напротив, где теплая карамель мешалась с соленными слезами, и тут из его губ вырвалось то, что он никак не ожидал от самого себя: — Я живу в своем доме, так что… Если тебе стает легче, то я могу забрать его к себе. Сам не понял, что сморозил, но так же и не понял, что совсем около него взвизгнуло и как на него что-то налетело, уваливая в колючие кусты. — Боги! Спасибо, Юнги! Этим «чем-то» оказывается Чимин, когда они оказываются в терновнике, колючки больно колятся сквозь ткань одежды, а котенок, будто все понимая и пребывая в огромной благодарности, трется о его же голову. Как только они вылезают из кустов, вид у обоих потрепанный, а мамочка, проходящая рядом с пухлым мальчишкой лет пяти, спокойно кушающим мороженое, ужасающе вздыхает, прикрывая ребенку глаза, и спешно цокает каблуками подальше от этих двоих, от чего Юнги даже не старается прикрыть едва сдерживаемый смешок. Юнгиева клетчатая рубашка послужила пеленкой для котейки, которую, как выяснилось, Чимин с трепетом прижимал своей груди и Мин кается, что не помнит сколько они прошлялись по различным магазинам со всеми прелестями для кошаков, чтобы в итоге оформить заказ на здоровую когтеточку, которая жутко понравилась Чимину (кто бы сомневался), и купить вещи первой необходимости для малышки. И вот, они спускаются по лестнице вниз по улице в районе где живет Юнги. Чимин, на всеобщее удивление, растаял. Миловался с кошкой, очень кропотно к ней относился и почти не огрызался с Мином. Юнги посчитал это разовой услугой, по типу пробной подписки на сайте, и больше такой роскоши не будет, так что наслаждался моментом. Солнце потихоньку оставляло горизонт, и золотое покрывало начало оседать на землю. Кошка уснула в чиминовых руках еще в автобусе, и в целом они шли молча, наслаждаясь вечерней тишиной, наконец-то, осевшей на Сеул прохладой. Строй мерных шагов поглощал тишину, которую прервал тонкий и почти невесомо тихий голос Чимина: — Тебе точно не будет тягостно взять ее домой? — Чимин не смотрел на него, лишь на дорогу перед собой. — Ты серьезно беспокоишься об этом только сейчас, когда мы буквально купили ей все? — отзывается Юнги, все же смотря на Чимина, который чуть сильнее прижал котенка к себе. — Ну мало ли… — Чимин, я живу в своем доме, у нее там отдельная комната своя будет, не то чтобы "некомфортно". Пак не успевает возразить, как Юнги кидает просто «Пришли» и стремительно заворачивает в усаженный зеленью участок, слыша легкое «Воу» за спиной и хихикает под нос. Они проходят в дом, Юнги включает свет, и Чимин начинает бегать глазами по всему помещению, оглядываясь. — Это серьезно твой дом? — выгибает бровь Чим, оседая на диван и опуская кошечку на колени, отчего она проснулась. — А не похож? — Знаешь, я ожидал замка ведьмы из «Спящей красавицы» с тобой в роли Малефисенты, а тут… Очень уютно… — выдыхает блондин, гладя кошку на коленях, которая беспокойно оглядывается. — Ну, как знаешь, — говорит Юнги, сдерживая порыв смеха, — ну что ж, сейчас мы моем эту чушку, а потом чай. Соглашаясь с Юнги, Чимин встает с места вместе с кошкой и идя за хозяином дома в ванну. Сказать, что кошку тяжело помыть — ничего не сказать. Как только малютка оказалась в светлой ванной с крупным серо-голубым кафелем, сразу поняла к чему клонят два придурка, что притащили ее в дом. Она тут же начала вырываться, и брыкаться так, что струи воды, что уже успел включить и настроить Юнги заплескались всюду, и голова Чимина стала мокрой, на что Юнги посмеялся, и в отместку проливной шквал воды продлится и на него тоже. Там смеялся уже Чимин. — Так! Чимин, хорош!!! — сквозь воду возмущается Мин, отбирая у Чимина душ. — У тебя кошка под шумок убежала! — Не у меня, а у тебя! — хихикает Чимин, подбегая к двери, и хватая котенка, который жалобно пискнул, смотря на своего ловца огромными глазками, — давай, не мяукай! Нам нужно тебя помыть! — говорит Чим уже котейке, и вновь опускает в ванну. Они начали мыть это беззащитное и очень громкоголосое создание по принципу: я держу, а ты мылишь ее, потом махнемся. Мыло витало по всюду, кошка оказалось не по размерам своим сильная, и когда Чимин почти не справлялся со своей задачей держателя, Юнги перехватил его руки, чтобы перенять несчастное животное, и дать тому отдых, то чуть застыл, и, забыв о недомытой кошке, перехватил чиминово запястье. — Чимин, — он грозно посмотрел прямо ему в глаза, большим пальцем проводя по его коже и чувствуя рельефы старых шрамов, — что это? — Царапины, нет? — вновь ощетинивается Чимин, резко перехватывая кошку, которая попыталась улизнуть пока старшие решали свои дела, — не твое дело, нам нужно домыть Гиги. — В смысле «не мое дело»? — гаркнул Юнги, — Мы, как минимум, соулмейты. Это раз. А два. Какая в жопу Гиги?! Чимин позерно вырывает свою руку, поднимает кошку перед миновым лицом и совершенно серьезно говорит: — Она. Гиги. Тебя не спрашивали. Она — Гиги. Если сказать, что у Юнги слов нет — молчать вечность это не предел. Он решил временно отложить столь важный разговор с Чимином, вспоминая слова Сокджина о том, что еще наступит момент когда Чимин все расскажет, ему просто нужно время. ***