Take off your mask

*** Все вокруг поглощала непроглядная тьма, такая густая, что казалась была осязаемой, и сквозь нее не было видно даже собственных мыслей. Он чувствовал ноги и руки, чувствовал, что куда-то шел, но не мог их видеть, не мог понять куда идет, и делает ли это он сам, а не чужой сосуд, в который вселилась его потерянная душа, оставляя его парализованное телом. Иногда в глазах яркие вспышки фар, а в голове звенящая тишина, столь часто перерастающая в невыносимый гомон, который в определенные моменты казался голосами, знакомыми и нет, смех, слезы, прощения, ругань, все мешалось в одну кашу, давя на голову, и хотелось высвободиться. Незнание, сколько ты идешь, бежишь, стараешься, просто в один момент понимаешь, что должен вырваться из этого капкана собственного сознания. И он готов бороться за это, просто в один момент он слышит голос Чимина, такой отчетливый и близкий, одно простое «Проснись», и вот, беря глубоко воздух в увядшие легкие, он распахивает глаза. Юнги медленно раскрывает глаза, тут же прикрывая их обратно, не вынося яркого золотого света, валящего из окна, наконец-то вдыхая глубже, и почти не понимая, что происходит. За закрытыми веками проносятся кадры аварии, и судя по всепоглощающей слабости во всем теле, он явно был в отключке достаточное количество часов. Выдыхая, Юнги пытается встать, но тело ноет, и когда он силится сесть, чувствует тяжесть в районе ног. Голова раскалывается, и он вновь открывает глаза, смотря на собственные колени. Картинка перед глазами расплывается, заставляя проморгаться еще и еще, а после того, как все встает на свои места, Мин может рассмотреть то, что лежит на его коленях, и немного замирает. На его коленях спит Чимин, его отросшие волосы золотистыми прядями раскиданы по одеялу, капюшон до боли знакомой и старой толстовки прикрывал шею парня, а высоко натянутые рукава на его руках прикрывали запястья. Юнги боится пошевелиться, страшась потревожить сон парня рядом, что едва дышит, пребывая в стране Морфея. Юнги смотрит на Чимина, немного не веря своим глазам, но после парень начинает трястись, и ногами Мин чувствует, что Чимин начинает плакать. Пак повернулся к нему лицом, вжимаясь ручками в одеяло, и потираясь носом о его живот, прижимаясь крепче. От такого вида, на лицо просится улыбка, но рой непонимания все еще теснится в его голове. Юнги немного боязливо кладет руку на голову Пака, убирая с лица спавшие пряди и проводя пальцем по щекам, стирая с них дорожки слез, отчего Чимин почти сразу успокаивается, вновь устраиваясь на ногах ближе в самому Мину, и тут внутри Юнги все разливается неподдельной нежностью и лаской по отношению этому парнишке. Он перебирал мягкие пряди своими руками, смотря только на умиротворенное лицо своего соулмейта, едва отрывая от него взгляд, чтобы осмотреть место, где сейчас находиться: это была обыкновенная, совершенно ничем не примечательная палата на одного человека, рядом с ним по левую сторону было нагромождение из разных аппаратов, к которым он был подключен, они тихо пикали, отчитывая его пульс, к руке подцеплена капельница, а в носу жутко неудобная трубка, которая помогала ему дышать даже сейчас. В большом окне было видно небольшую территорию у больницы, которую Юнги узнает, потому что совсем недалеко жил Гымдже, и его окна выходили на больничное крыло. Небо залито золотом заката, и Юнги кивает себе, опять откидываясь на спинку кровати, и продолжает свое увлекательное занятие в виде лицезрения Чимина перед ним. Юнги не считает время, просто наслаждается тем, что может вот так касаться Чимина и слушать тишину. В голову невольно врываются моменты, когда они с Чимином смотрели фильмы, и Пак редко, но позволял такое делать, когда беспринципно заваливался на его колени для удобства. Воспоминания грели не хуже, чем теплый плед в канун зимних заморозков, и Юнги совсем растворяется в ощущениях, почти не замечая, что Чимин на его коленях начинает ворочаться. Мин открывает глаза, смотря как ресницы Чимина едва дрогают, и глаза тихонько начитают открываться. — Проснулся? — выходит до одури хрипло и тихо, но Чимин тут же широко открывает глаза, подскакивая и смотря на него впритык, — Хей, ты чего? — он хрипло смеется. Чимин молчит, после чего его глаза начинают наполняется слезами, и те неконтролируемо спадают каскадами по его впавшим сейчас еще больше щекам. Он качает головой, в миг прикладывая руки к лицу, и промаргивает, после чего, сквозь слезы, едва тихо говорит. — Ю-юнг-ги? — голос дрожит зверски, и Чимин, не дожидаясь ответа, свей тушкой запрыгивает на постель, налегая на Юнги и сжимая его в тиски, — Боже! Ты идиот! Придурок! Конченный! Я, блять, так испугался! Никогда! Ты меня слышишь?! Никогда больше не бросай меня! Чимин орет неразборчиво, весь в слезах, в самое ухо Юнги, прижимая его крепко к себе, и не давая даже шанса вставить свою реплику в этот монолог, и поэтому Мин лишь обнимает, зарываясь в ворот своей же толстовки. Чимин рыдал около пяти минут, не прекращая ругаться на Юнги, и тот лишь кивал, соглашаюсь, какой он идиот, придурок и кретин, и лишь спустя время, сквозь слезы, Чимин отстраняется, и впивается в губы Юнги, смакуя чужие, наконец-то теплые губы, поддается родным рукам, и только после этого с трудом отстраняется от Юнги, с силой нажимая на кнопку рядом с изголовьем кровати Юнги, смотря на него как на самое ценное, и падает на его плечо, продолжая рыдать и прижимать своего соулмейта ближе. Теперь он его никуда не отпустит, не позволит более оставлять его одного, один на один с суровой действительностью, теперь он всегда будет рядом. Теперь это «они», а не он и он. Чимин продолжает заливаться уже тихими слезами, роняя их на плечи Юнги, а тот лишь целует его в макушку, гладя по спине и прижимая к себе. — Все хорошо, Чим, — тихо проговаривает он, — Я здесь, слышишь? Я с тобой. Не надо плакать, я тебя больше никогда не брошу, обещаю. Он говорит совсем тихо, аккуратно перехватывая заплаканное лицо Чимина, и ласково целует в губы, не задаваясь вопросами, просто чувствуя и понимая, что все позже. Чимину едва удается подавить слезы, смотря в черные омуты глаз и крепко сжимая большую ладонь соулмейта, когда дверь открывается, и слышится приятный женский голос: — Чимин, если у тебя опять подскочило на нервной почве давление, я просто отправлю тебя до… — она поднимает устремленные на бланки в ее руках глаза, и замирает, смотря на зареванного Чимина, сидящего на коленях Юнги, который прижимает его ближе к себе, и роняет бланки из рук, сразу выкрикивая в коридор: — ПАК СЕДЖИНА В ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЮ, СРОЧНО! Матерь божья, с вами не соскучишься… Шипит девушка, подбегая к Юнги, тут же щелкая что-то на аппаратах, и подходит к самому Мину, который изучающе на нее смотрит. — Здравствуйте, господин Мин, вот мы с Вами и сможем немного познакомиться, — Начинает она, тут же смотря какие-то показания на приборе, — Я Лалиса, а сейчас подойдет Ваш лечащий врач и все Вам в подробностях объяснит, а теперь позвольте мне Вас осмотреть. Юнги кивает, и девушка приступает к осмотру, светя тому в глаза, проверяя раны и тому подобное, после начиная снимать больничную рубашку, и укоризненно смотря на Чимина. — Чимин слезь с него. — твердо заявлет она, и Пак начинает крутить головой, и глаза снова застилает стеклянная пелена слез. — Нет! — выкрикнул Чимин, но Лиса тут же влепила ему крепкую пощечину, и только Юнги хотел возмутиться, как Манобан с серьезный видом продолжила, а Пак отстранился. — Чимин, ты сидишь тут неделю! — выделяет последнее слово она, — Гуляй. — Но… — Без «но», — отрезает девушка, и в тот же момент в палату неспешно входит доктор Пак. — Слава Всевышнему, Вы пришли. Говорит она, и как только врач видит Юнги, не замедлительно и бессловно подрывается к нему, лишь прося вывести пока что Чимина, который явно не согласен с этим. — Я не уйду! — выкрикивает Пак, пока доктор потирает переносицу. — Мы это уже слышали, — выдает он, — Чимин-щи, а Вы не хотите сообщить Вашим родным и близким об этом? Насколько я помню, то примерно в районе этого часа вас навестить приезжали ваши друзья. Так что не могли бы Вы позвонить им, и сообщить, что посещения на сегодня отменяются. Господину Мину и Вас с головой хватит, потому что мы уже поняли, что даже если Вас попросить, Вы же все ровно домой не пойдете. Чимин ойкает, вспоминая про друзей, поэтому кивает и вместе с Лисой выходит из кабинета, оставляя ничего не понимающего Юнги наедине с доктором Паком. — Что ж, — начинает доктор, прокашливаясь и одновременно с разговором начиная уже самостоятельный осмотр, — Я Пак Седжин, Вам уже об этом наверняка сказали, и сейчас я Вам все расскажу, — после этого врач начинает подробный рассказ о коме Юнги и все о его текущем состоянии, на что Юнги кивает и удивляется. — То есть, я неделю просто был в абстракции? — выгибает бровь Юнги. — О, да, — кивает Пак, — и на протяжении всех этих едва не полных семи суток, Ваш соулмейт сидел на этом стуле, — он тычет ручкой в стул по правую руку от Мина, — Я не помню, чтобы он покидал Вашу палату больше чем на десять минут, мы ему даже предоставили раскладушку, когда поняли решительность его намереней, вот только он все ровно продолжал дежурить на стуле, и потом самолично отнес ее обратно в подсобку. — пожимает плечами мужчина, а у Мина все внутри спирает. «Серьезно?» — не верит сознание, и Юнги промаргивается. — Ваше состояние более, чем удовлетворительное, с точки зрения медицины, Вы вышли из недолгосрочной комы очень легко и без осложнений, и за это можно сказать спасибо Вашему соулмейту, все же связь между людьми вещь реально интересная и сильная. — с улыбкой говорит он, — Что ж, если у Вас ко мне вопросов нет, то я пойду, и позволю Вам поговорить с Чимином-щи, — кивает мужчина, поднимаясь со своего места. — Как скоро мы можем вернуться домой? — спрашивает Юнги, смотря в глаза Седжину. — Поскольку Ваше состояние позволяет, если все пройдет без осложнений, то через пару дней, — кивает он, — Вам все же стоит еще немного побыть под наблюдением, и пожалуйста, уговорите господина Пака пойти домой, ему нужно нормально отдохнуть. — Да, хорошо, я постараюсь, — кивает Мин, — Спасибо Вам. — Это моя работа. — с улыбкой кивает он, и выходит за дверь, — Вы можете поговорить, — обращается он к Чимину, и в следующую минуту в палату заходит и сам Пак. Чимин светиться почти буквально, отражая от своих невероятных щечек закатный рыжий свет, вновь садясь на свое место, и Юнги тут же спрашивает интересующий его вопрос. — Ты серьезно сидел тут все это время? — спрашивает он, и лицо Чимина немного супиться, и он кивает, — Но зачем? Ты мог бы отсыпаться дома. — Ты сейчас серьезно? — хмуриться Чимин, и его вид мрачнеет, — А ты бы не просидел рядом с человеком, к которому буквально бежал почти под ночь, чтобы просто сказать пару слов о том, из-за чего пришлось перевернуть весь внутренний мир, Юнги? — говорит Чимин почти холодно, — Я был в тот день на могиле брата, где не был шесть лет, только чтобы отпустить прошлое, чтобы сказать тебе, что я полюбил тебя, идиот, я несся стирая ноги в больницу сразу, как только мне позвонили, и ругался со всеми, лишь бы быть рядом. Говорит он, опуская голову, потому что в глазах вновь начинают скапливаться слезы, и Юнги не может поверить, что слышит это, он смотрит на Чимина и в миг притягивает его к себе, перетаскивая на кровать, вновь поглаживая по спине и чувствуя, как руки Чимина сжимают его рубаху. После небольшого промежутка, Чимин глубоко вдыхает, продолжая хрипло говорить Юнги в шею: — Знаешь как было тяжело, каждый раз просыпаться в надежде, что когда я открою глаза, я увижу тебя не лежащим рядом, а смотрящим в ответ? Я винил себя, потому что ты ехал ко мне, когда попал в эту аварию, — шепчет Чимин, и Юнги не успевает возразить, как тот продолжает, — Я боялся, что это затянется, боялся потерять еще и тебя… Пожалуйста… Больше никогда… Никогда не оставляй меня. — всхлипывает Чимин, и Мину остается лишь прижать его к себе, убаюкивая и шепча на ухо, что все хорошо, что он обещает, что он ни в чем не виноват, и все в порядке, Юнги обещает. Они лежат в обнимку, когда комната уже давно погрузилась в алый и фуксию, озаряясь последними воздыханиями солнца, и молчали. На сегодня слова были излишними, было важно лишь то, что они снова рядом, и их больше ничего не разлучит. Чимин дышит Мину в шею, и он тепло смотрит на светлую макушку с неподдельным обожанием. В нем сейчас сотни разных эмоций, и все это хотелось выплеснуть на одного единственного человека, так что Юнги нежно целует Пака за ушком и тихо зовет его. — М? — отзывается он. — Можешь сказать сейчас? — тихо спрашивает Юнги, у почти спящего Чимина, целуя его в макушку. — Ты влюбил меня в себя, чертов ты Юнги. Лишь выдыхает Чимин, открывая глаза, и видя светящиеся счастьем омуты напротив, позволяя себя поцеловать и наконец-то чувствует себя счастливым и живым, отвечая на такой желанный поцелуй и наконец-то вспоминая, что именно хотел повторить в тот раз Юнги и на этот раз он всеми силами «за». ***