Stephen — «Crossfire»
Вскоре софиты погасли, затихла и музыка, которая штормом бушевала до этого на сцене, все погрузилось в тишину и мрак. Чимин потянул Чонгука за руку, выходя на сцену, полностью заволоченную густой темнотой. Музыка появляется не сразу, начинаясь с бита и продолжаясь еще около десяти секунд в полной темноте, на более шумный бит, один из софитов зажегся, показывая парней на сцене; Чонгук стоял позади Чимина, и на его фоне парень казался еще более крохотным, чем до этого, и чем больше песня набирала обороты, тем более статичное состояние парней вводило в ступор. Но как только отзвучал главный бит, парни тут же тронулись корпусами в разные стороны, создавая волну тел и потакая словам, которые начали литься из колонок. В следующие секунды Чонгук схватил Чимина под руки, и вовлек в легкий танец, перебрасывая через себя, и держа за тонкую талию. Они танцевали с динамикой, что лилась из каждого, сквозь голубые линзы взгляд Чимина пропал в ноль, когда же черные омуты чоновых глаз отражали в себе все происходящее, и заставляя старшего выдохнуть, сквозь замкнутую улыбку, оценивая полное погружение Чона в этот танец. Все смешивалось меж друг другом, каждое касание рук, каждый тот раз, когда Чонгук сильно одергивал его в другую сторону, выражая точными движениями каждое действо и каждый звук, все это было воздухом сейчас. Сама музыка сменяла кислород, а перед глазами лишь тот одинокий белый софит, который освещал их темные облики и в минуты казалось, что на сцене не пара парней, а лишь тени их душ. Воздух из легких выходит потоками слишком легко, не оставляя после себя пустое ничего. Чимин чувствует прохладу, когда падает на пол, и когда он смотрит на Чонгука, который с нечитаемым лицом рядом будто поднимает его, и как его спина с невольно болтающимися руками отрывается от горизонтали, одними ногами поднимая его собственную тушку в чужие руки. Весь танец выбивает из чувств, пока жесткие моменты сменяет слоу-мо, в котором, кажется, даже разум теряет ход времени, пока движения плавно тянут тела друг к другу. И, кажется, все становится смазанным, парень висит в чужих руках, полностью погруженный в музыку вокруг, пока под самый край их танца, Чимин наконец-то не переводит глаза в зал, встречаясь с чёрным, как самые темные зимние ночи, взглядом, который смотрит, оставляя от Чимина лишь жалкий пепел. *** Юнги нещадно опаздывает и проклинает себя так, как только может. Чимин просил его об этом всего пару раз, ненавязчиво и совершенно по-детски, и так, что отказать ему было просто нереально. Но увы, Юнги заездился с документами, которые не должны были занять больше часа, но отняли у Мина почти три, и все спасибо одному тупому секретарю, которого точно уволят в ближайшее время, если Юнги не остынет или опоздает на хоть одно выступление его мальчика. Придя туда, он осмотрелся, тут же падая на первое свободное место, различия в нескольких рядах перед собой ныне ярко-голубую макушку Тэхена, который перекрасился в соучастии с Чимином, ну или просто искал предлог для этого, потому что до этого Чонгук был против. Рядом он тут же увидел головы хенов и выдохнул, почему-то ощитываясь Чонгука, и именно это навело на мысть о том, что он не опоздал, и это заставило его свободно выдохнуть. Чимин говорил, что будет выступать дважды, но никогда не углублялся в то, каковыми будут его выступления. Он много работал и говорил об этом Юнги, иногда шепча в изгиб шеи, что он устал, но хочет сделать все на высшем уровне, и для этого ему придется многое изменить. Сейчас же, был тот самый момент, когда Чимин был готов показать ему все это. С утра он был в полной гармонии с собой, улыбался, целовал его, Юнги, и был, как казалось, невероятно счастлив. И именно ради этого Юнги и бросил все свои дела, думая, что если что, Намджун его жопку прикроет. На сцене сейчас танцует парень, он выглядит выше Чимина, и чем-то телосложением схож с Тэхеном, и по звукам композиции, Юнги может заверить сам себя в том, что он уже совсем скоро уйдет со сцены. Что, в принципе ожидаемо, в скором времени и происходит. Среди тишины и скорой темноты, девушка объявляет имя Чимина, и через зал начали проходить шепотки, от которых все внутри Юнги сжалось. — Ты слышала, говорят, что он будет танцевать в дуэте с Чонгуком с третьего курса.— Я слышала, что он его увел у собственного друга!
— Даже если они не соулы, как они красиво смотрятся!— Пидрила. Когда Судьба делает такой выбор, она явно делает ошибку. Это неправильно. — Боги! Как же Чонгукки повезло с парой!
Каждое слово, что вылетало изо ртов, заставляло Юнги стиснуть зубы в гневе, и он утробно рыкнул, отчего пара девиц рядом косо кинули на него взгляд. Взгляд его стал в момент темным, а все вокруг смазалось ровно до того момента, пока на сцене не появился сам Чимин. Его тело так прекрасно облегала черная, едва прозрачная рубашка, что показывала своими каскадами аккуратных складок все рельефы его тела. Волосы его мальчика сейчас светились, отражая едва попадающий на него отблеск софитов, но весь этот образ разрушается тогда, когда он видит за его спиной волка. Чонгук стоит за ним черной тенью, и даже отсюда Юнги видит его глаза — полностью черные омуты без намека на хоть какой-то свет. Он прекрасно понимал, что знает Чона, понимал и то, что он не сможет и шагу ступить налево от своего истинного, но все внутри сперло в гневных чувствах, когда такой парень, как Чонгук, появился непозволительно близко к его Чимину. В секунду взгляд Юнги темнеет, становясь непроглядно черным и бархатным, без единого блеска в глубинно черных зрачках, в душе слышится отчетливый рык, и в горле виснет ком. Юнги почти не видел движений, он видел какой на сцене Чимин: облаченный в черное, похож на чернокрылого лебедя, что является вестником ночи, в которой никогда не будет иных звезд, в отличности от него самого. Вся та пластика, с которой он вкладывался в каждое движение, как прогибался, и как плавает по воздуху. Все его вздохи, которые, как кажется, Юнги слышал даже здесь, и его взгляд, пустой, наполненный лишь чувством танца, он отдавался каждому движению без остатка. Он не смотрел в зал, как и не смотрел на Чона перед собой, который обхватывал его тонкую талию руками, он был не здесь. Прострация вне воздуха, вне всего здесь находящегося. Время тянется патокой из самого сладкого меда, разрываясь и растягивая в себе момент, скрывая страшную правду о том, что секунды, что тянулись минутами и часами, на самом деле летели слишком скоротечно. В какой момент именно, Мин не знает, но четко чувствует наостренным на это ухом, как музыка уходит в даль, отбивая последние аккорды, и потом лишь взгляд, который крошиться, становясь совершенно матовым. Чимин смотрит на него через весь зал со сцены, улавливая лишь взгляд, и с его губ срывается стон выдоха, но после этого кулисы закрываются. Юнги не может понять смешанных в одну эмоций, атакующих его голову, словно сотня мотыльков у уличного фонаря. Все внутри рвется во все щели, и гнев, и непонимание, и вожделение. Ему нужен Чимин прямо сейчас. И он его найдет. Он срывается с места, не слыша, как рядом щебечущие что-то девушки вновь говорят, что Чимин и Чонгук невероятно хорошо рядом смотрятся, и несется к выходу из зала, порываясь выйти на второй этаж, где должны были быть залы. Ступени и коридоры выглядят как одно сплошное пятно, но спустя минуты он достигает дверей в корпус, но на входе стоит очаровательная девушка с бланком. — Дайте пройти, — грубит Юнги, и что-то внутри него напоминает о нем прошлом. — Извините, но кто Вы? — интересуется девушка с каре, которая испуганно смотрит на Мина, а потом на бланки. — Мне туда нужно! — Но… — она не успевает ничего сказать, как на ее плечо ложится чужая рука, и когда она поворачивается, то выдыхает. — Ч-чонгук. — Лиюн, иди, ты там нужна, — кивает Чонгук, провожая ее взглядом. — вернемся в зал. — Какого хуя это было?! — рычит Юнги, тут же видя тот самый нечитаемый взгляд. Чонгук выдыхает, на нем уже не та одежда, что была на сцене, а родные рванные джинсы и рубаха. От того, что было на сцене не осталось и следа, будто тот хищник, который в нем проснулся, опять завалился в спячку до следующего выхода на сцену. — Пошли, хен, я все объясню, — выдыхает Чонгук, — они и так тебя потеряли, мне Тэхен между строк уже успел об этом пожаловаться. Юнги с рыком развернулся, но все же пошел за Чоном в зал, ожидая ответа. — Порази меня, — выгул бровь Юнги, когда они прошли несколько метров, — и почему ты один без Чимина? — Во-первых, — тебе идут костюмы, хен, ни разу тебя не видел в официальной одежде, — кивает Чонгук, — во-вторых, — Чимин не говорил тебе, что будет выступать со мной, потому что боялся, что ты запретишь, — пиздит, на самом деле, Чимин просто все еще хотел подразнить его, — ну, а в-третьих, — Чонгук выдыхает, — у Чимина скоро еще одно выступление, и смысла ему выходить к нам просто нет. — В смысле выступление? — игнорируя все остальное, спрашивает Юнги, поправляя волосы назад, — Разве не скоро будут выдавать дипломы? — Скоро, — согласно кивает Чон, — Чимин выступает после выдачи дипломов. У него последний номер, он сам попросил его туда поставить. Дальше, до самого зала, они идут в полной тишине, которая длиться ровно до того момента, пока они не проходят в ряд. Как только они садятся на места, Тэхен тут же начинает что-то возбужденно высказывать Чону, а Сокджин вплетает в разговор Юнги, хотя по правде, из головы все еще не выходит образ Чимина, и все слова хена уходят на второй план. Все было каким-то смазанным, даже после того, как последние выступления оттрубили свое, и на сцену один за другим начали выходить выпускники за дипломами, которые вручал пожилой преподаватель. Один за другим, и когда в руках у мужчины остался всего один диплом, он позвал Пак Чимина. Чимин вышел на сцену весь в белом. Свободные штаны, совершенно босые ножки, костяшки которых успели покраснеть из-за легкого холода в зале, и рубашка. Свободная белая рубашка, которая не скрывала ни одного из его изгибов, показывая острые ключицы, волосы же, как и прежде, остались зачесаны на одну сторону. Он принял в руки диплом, поклонившись преподавателю, и начал отходить, когда Юнги понял, что не слышит ничего. В уши бьет разрешительный звон тишины, что трепетом расходился по всему телу, а глаза не мигают, и после начинают болеть. Сокджин треплет его за плечо, что-то говоря, про то, что Чимин сейчас выйдет танцевать, и только в этот момент пелена спадает с глаз и звон расходится в общем звуке. Темнота вновь находит на зал, и в глазах проходит рябь от контрастов.Jasmin Thompson — «Willow»
Музыка начинает литься из колонок медленно, по накопляющейся, и проходится по ушам ласковыми напевами клавиш пиано с женским мягким голосом. Свет в центре зала также включается медленно, и, ожидаемо, прямо по центру сцены, окруженный темнотой стоит Чимин. Его фигура облаченная в белое была сжата, тонкие руки окутывали хрупкое тело по плечам, а голова, что отсвечивала серебром, светилась, и пылинки, летающие в округе, вместе с ней смотрелись серебряной стружкой. Мягкий голос пропел первые строчки, и парень, наконец-то, тронулся с места, на носках оборачиваясь вокруг самого себя. Внутри Юнги что-то разбилось вместе с первыми действиями его пары на сцене. Невинная нежность преисполняла каждое движение, ровно до первой развязки песни, когда Пак нашел его взглядом, и едва уловимо улыбнулся, облизывая шаловливым языком пухлые губы, проходясь по ним и добро оставляя там слой блестящей слюны. Юнги сглотнул, потому что картина, которая разворачивалась перед его глазами становилась настолько смешанной, что казалось, будто его облили ледяной водой в минус семьдесят и оставили остывать в пекле. Все тело Чимина просто голосило во все звонкие о невинности мальчишки, которого Мин берег, но вот его взгляд… Чимин смотрел только на него, не важно, отвернулся ли он от него, еще раз проходясь по губам, или же смотрел прямо, — все это не имело значения. В его глазах играл огонь, в котором, словно в смоле, плескались черти. В миг, все звуки оставили Юнги, заставляя его сосредоточиться лишь на мальчишке на сцене, и утонуть в чужих глазах. В один момент все провалилось в противоречиях, и именно в этот момент вокруг разразился звон цепей юнгеевой выдержки, и хриплый до ужаса голос сказал на ухо: — Доигрался, котенок. *** Чимин не помнит как сошел со сцены, он помнит лишь то, как он танцевал, помнит взгляд Юнги, и помнит, как он поднялся со своего места, не замечая выкриков их друзей. Но Чимин помнит, как чужие руки толкнули его в машину, и как они в полной тишине доехали до дома, когда внутри Чимина царила тишина и время смазалось, как и его карминовая помада, которая осталась после выступления с Чонгуком. Юнги прижимает его к стене коридора, когда они приезжают и впопыхах заходят в дом, и мокро целует, забираясь холодными руками под светлую ткань рубашки. Чимин вплетает пальцы в черные пряди, накручивая их и оттягивая, жадно впиваясь своими губами. Он безумно жаден до поцелуев, до родных губ, и жаден до самого Юнги, которого хочется еще ближе, и чувствует это в ответ. Воздух выбивается из легких клочьями дыма, не оставляя после себя ничего, кроме режущей боли. Чимин отклоняется первым, утыкаясь в ключицу Юнги и проводя носом до уха, попутно стягивая с него серый пиджак. — Ты доигрался. Хрип Юнги разносился по пустому дому, эхом отражаясь в темноте и становясь объемным. Он рывком поднимает Чимина на руки, слыша чужой писк и как парнишка крепче прижимается к нему, попутно выцеловывая его шею. В голове играют картинки той ночи долгие месяцы назад, когда Чимин, будучи пьяным, просил, стонал ему в рот, говоря, что хочет, и как Юнги не позволил себе этого, вот только сейчас все иначе. Сейчас Чимин трезв, просит о том же, шепча ему на ухо, и целует его шею, говоря, как сильно хочет его. Сейчас он может, наконец-то, позволить себе это, и делает, именно этой ночью он возьмет Чимина, наконец-то получая лакомый кусочек, который казался таким недосягаемым. Разгоряченный Чимин в белом на фоне лаконичного серого постельного буквально светился, отражая, как казалось кожей, линию света, которая попадала через чудом появившуюся меж штор щель. Юнги навис сверху, пока Чимин тут же одной рукой ласково прошелся от скулы до щеки, а второй провел линию до бляшки ремня. Мин усмехнулся, облизывая губы и заглядывая в глаза, полные похоти. Он наклонился к чужому ушку, которое горело алым пламенем, и на выходе прошептал, когда почувствовал маленькую ладошку, что сквозь ткань его деловых брюк оглаживала его вставший член. — Ты хочешь меня, котенок? — слова вылились с уст медом, и от этого Чимин проскулил. — Д-да, — выстонал мальчишка, жмуря глаза, — Возьми меня, прошу. Я так долго желал этого… Юнги лишь хмыкнул, вновь целуя глубоко и пронзительно, отчего Чимин поежился под ним. Изящные пальцы начали аккуратно расстёгивать атласную рубашку, в то время, как чиминовы ручки удачно справились с задачей и все же расстегнули ремень, пробираясь под кромку штанов. Пак простонал, не почувствовав под штанами нижнее белье, и лишь плотнее обвил пальцами орган, проходясь по нему рукой и получая сдавленный рык, когда Юнги отстранился от губ и накрыл его шею, сцеловывая ее, медленно, не торопясь переходя на ключицы. Соцветья засосов набирали свои краски, мешаясь юнгеевой кистью, и от каждого у Чимина захватывало дыхание. Юнги плавно довел линию до его груди, останавливаясь на вставшем соске и проводя по нему языком, отчего парнишка под ним вскрикнул, и старший тут же накрыл его губами. Чимин под ним извивался змеей, и, уже обеими руками, вплетал их со смоленными прядями черных волос, и Юнги это безумно нравилось, особенно тогда, когда он поднял взгляд на Чимина, и увидел в его глазах лишь пелену похоти и грязного животного желания. — Ю-юнги-я, не томи, прошу! — хнычет Чимин, смотря вниз и жалея об этом. — Как сильно ты хочешь, котенок? — с усмешкой спрашивает Юнги, спускаясь рукой ниже и спуская с младшего штаны, которые легко поддаются его рукам. — Настолько, насколько еще никогда и никого не хотел, — шипит Пак, тут же ведя бедрами вперед. Юнги улыбается самодовольно и привстает с кровати, оставляя на губах Чимина поцелуй. — Подожди меня здесь, и не трогай себя. Он отходит, его спину освещает линия света, очертания его тела в деловой светлой рубашке, которая почти вплотную облегает его крепкое тело и светло-серых брюк выглядят просто сногсшибательно, отчего Пак стонет. Пока Юнги идет к рабочему столу, доставая оттуда ванильную смазку, Чимин скидывает с себя всю одежду и смотрит нечитаемо на свою пару, что разворачивается, и дурно сглатывает. Юнги смотрит на обнаженного Чимина, руки которого раскинуты у головы, а ноги доверчиво разведены в коленях. Он сглатывает, подходя ближе, и шепчет почти утробно и хрипло: — Перевернись на живот. И Чимин доверчиво переворачивается, едва выпячивая свои ягодицы. Юнги его шлепает по одной, и в полной тишине комнаты расходится звук шлепка и задушенного стона. Холодные руки Юнги проходятся от ягодицы, на которой, к слову, задерживаются, сжимая, до позвоночника, обводя каждый позвонок до седьмого шейного, а потом зарываются в волосах, посылая толпы мурашек по телу. Он наклоняется к самому уху младшего, нашептывая комплименты, от которых младший стонет, а потом его рука вновь спускается вниз по позвоночнику. Он оглаживает округлые половинки и проходясь ребром меж них, пропуская один палец в сжимающееся колечко мышц. Он растягивает Чимина, оставляя мокрые поцелуи на чужой шее и спине, тем временем чувствуя, как собственный стояк давит на брюки все сильнее, даже не взирая на то, что ширинка все еще была расстёгнута. Когда Чимин привыкает, он ведёт бедрами навстречу, и Юнги вводит в него еще один палец, для начала поглаживая эластичные стенки, а потом резко разводя пальцы, и получая высокий, не сдерживаемый стон. Чимин поднимается еще выше, почти становясь в коленно-локтевую, и Мин ныряет рукой к его члену, массируя и большим пальцем проходясь по головке, растягивая по длине выделяющуюся мазку, от которой уже образовалось пятно на постельном. Юнги проводит рукой по чужому органу в такт к своим же пальцам, и Чимин изнывает окончательно. — Я-я… Скоро… Все! — выкрикивает Чимин, когда Мин делает особо резкое движение рукой и вводит третий палец, уже откровенно трахая его. — Сделай это для меня, котенок, — шепчет на ухо Юнги, облизывая и посасывая мочку. И Чимин очень скоро кончает себе на живот, что дает Юнги сигнал к дальнейшим действиям. Он дает Чимину немного на передышку, выходя из него и мягко проводя ладонью по его спине, и разворачивая на спину, мягко укладывая на постель. Пока в глазах младшего играет лишь темнота оргазма, Юнги снимает с себя рубашку, откидывая ее в сторону, и, наконец-то, скидывая с себя брюки, блаженно выдыхая в тот момент, когда член с хлопком ударяется о его живот. Пак отходит быстро, тут же как ребенок протягивая руки к старшему, и за шею притягивая к себе. Он вовлекает его в новый поцелуй, пока Юнги устраивается меж чужих ног, и прямо посреди поцелуя нашаривает брошенную ранее смазку и с щелчком выливает ее на руку и проливая на бедра и промежность Чимина, почти тут же смазывая свой член и приставляя головку к сжимающемуся колечку мышц. Парень под ним стонет, извиваясь и царапая плечи, но принимает его по основание легко, тут же насаживаясь самостоятельно. Мин почти не ждет, и тут же начинает двигаться, не сильно, а медленно и нежно, чтобы Чимин смог привыкнуть, и ему не было больно. Вскоре медленные толчки переросли в более быстрые, когда Чимин начал выкрикивает его имя, и просить быть быстрее и жёстче, и Юнги не мог не выполнить таких жалобных просьб от его мальчика, в глазах которого от желания скапливаются слезы, а губы давно алые от стольких укусов в поцелуях. Темп толчков становиться совершенно бешеным, от которого летали перед глазами звезды, как и от Чимина перед ним. Такого разгоряченного вытраханного, с черной пеленой перед всегда нежными карамельными глазками. Юнги чувствует скорую разрядку, и парнишка точно так же скулит, как и перед первым оргазмом, и Мин подмечает это в еще одну его милую привычку. Чимин кончает второй раз очень скоро, выстанывая имя любимого, и тогда Мин приливает к его губам, нежно целуя, от чего все плывет перед глазами. Весь этот контраст нежного поцелуя, в котором смешивается вся любовь и чувственность Юнги к своему маленькому мальчику, и тот бешенный темп, которым он втрахивает его в постель, вызывая стоны наслаждения и буйство страсти в крови. Не отрываясь от желанных губ, Юнги стонет прямо в них, толкаясь особо глубоко, задевая простату, в чувствительном месте и кончает внутрь, почти тут же без сил опускаясь рядом с Чимином и накрывая их обоих одеялом. Он обнимает Чимина, тяжело дыша и улыбаясь, чисто и искренне, оставляя невесомые поцелуи на светлой макушке, пока Пак доверчиво ластился ближе, потираясь о его ключицы и целуя в шею. — Какой же ты тугодум, — посмеивается Чимин, — чтобы затащить тебя в постель, я поставил новое хорео, и подначил на это Чонгука. — Я его чуть не сожрал, когда увидел, — посмеивается Мин, — я думал, что я конченный извращенный параноик, и что мне уже мерещится, что ты меня совращаешь. — Мог бы проверить, — выдыхает Чимин, выкарабкиваясь из своего убежища и нежно улыбаясь. — Ну мало ли, ты у нас непредсказуемый, — сонно посмеивается Юнги, смотря на Пака, а потом наклоняется за поцелуем. Он целует его нежно, сминая нижнюю губу и проходясь по ней языком. Целоваться с Чимином всегда было чем-то особенным, который раз бы это не происходило, он просто любит его целовать, любит и обнимать. Он любит всего Чимина, с его выкрутасами, прошлым и привычками. — Я люблю тебя, — тянет Юнги, когда поцелуй был прерван, а Чимин улегся на его плече. — Я люблю тебя больше, — хихикает Чимин, смотря в любимые глаза. — Нет, я! Юнги наваливается на полусонного Чимина, начиная щекотать, и по комнате расходится веселый смех. Наверное так и выглядит счастье — понимать, насколько любишь ты, и насколько любим сам. ***Однажды маска спадет с лица, показывая истинный лик, И развязать атлас на затылке, Что разрушит фарфор на лице, Сможет лишь тот, Кто любви отдается И он лишь ее без красот признает.
***