Indestructibles

С Самуэлем что-то происходило. Поначалу это было не так заметно — он все также зависал с друзьями, даже организовал одну вечеринку в своей пустующей квартире. За лето они здорово сблизились с Гусманом, Андером и Омаром, и все чаще проводили время вчетвером. Перед началом учебного года успели сгонять в горы, и так как в отеле Омар и Андер вели себя как типичная супружеская парочка, Гусмана и Самуэля тоже приняли за влюбленных, и это заметно развеселило обоих. За завтраком Гусман называл своего новоиспеченного друга «сеньора Нуньер», а Андер закатывал глаза и на автомате советовал: «снимите номер». Тогда Самуэль вытаскивал из кармана пластиковую карточку и подмигивал друзьям со словами «а мы уже». В общем, они прекрасно проводили время, и никто не мог подумать, что Саму на самом деле совсем не в порядке. Гусман впервые заметил это в конце октября, когда они сидели в школьной библиотеке и доделывали совместный проект по физике. Выходило так себе, но они не особо заморачивались и учились больше на автомате, все еще злясь на то, что их отчислили в предпоследний день. И Самуэль вроде присутствовал — выполнял свою часть работы, гуглил все формулы, которые они успешно забыли за лето — а вроде был где-то далеко. — Чувак, ты в порядке? — спросил Гусман, когда друг в очередной раз «вылетел» из разговора, уставившись в одну точку и перестав воспринимать происходящее. — Э-э-э, Саму! — Гусман легко встряхнул его. — Ты меня пугаешь. — Черт, — Самуэль пришел в себя, обхватил голову обеими руками. — Просто не выспался. Все нормально, — добавил он. — Ты подозрительно долго так не высыпаешься, — Гусман смерил его испытующим взглядом и опустился на стул, стоящий напротив. — Что случилось? Или ты просто… — он вдруг усмехнулся, подумав, что это мог быть и хороший знак. — Не успеваешь высыпаться? Самуэль поймал его ироничный взгляд, пару секунд пытался понять, что к чему, а потом отрицательно покачал головой. — Нет, нет. — Да брось, это нормально, если ты нашел кого-то! — воскликнул Гусман, и несколько учеников Лас-Энсинас недовольно зашикали на него, прося соблюдать тишину в библиотеке. — Это хорошо, — добавил Гусман уже тише, — ты же не можешь страдать по маркизе всю жизнь. Кажется, это был первый раз, когда они заговорили о Карле. Самуэль крепко сжал в ладонях листок, на котором они делали расчеты, и едва сдержал себя, чтобы не смять его. Он бы не объяснил Гусману, что чувствует — черт, да он не мог объяснить это и самому себе. Их отношения закончились на такой странной ноте. Она не обещала вернуться, он не сказал «я буду ждать тебя» (наверное, потому что боялся услышать в ответ «не надо»). Брошенная вскользь фраза про макароны до сих пор делала ему больно, потому что они вроде как были символом их возможного совместного будущего (которого теперь нет). Самуэль хотел отпустить ее — правда, думал, так будет лучше. Может, не ему, но ей — определенно. Только как-то не отпускалось. Он снова скачал Tinder, случайно наткнулся там на профиль Ребекки, но свайпнул влево, потому что это было слишком неловко. Пообщался с парой классных девчонок, но это ощущалось так неправильно, что он даже не стал с ними встречаться. «Ты что, стебешься, это не предательство, вы даже не вместе!», — возопил тогда внутренний голос, но Самуэль его не послушал. Он чувствовал, что погружается куда-то, откуда будет очень непросто вылезти. Старался отвлекаться, даже отвечал в групповом чате чаще обычного, решился устроить вечеринку, проводил почти каждый вечер с друзьями (и его внутренний интроверт немного сходил с ума) — делал все, чтобы снова не обнаружить себя в одиночестве в собственной гостиной, с тарелкой разогретых макарон, в попытках написать что-нибудь Карле. Он гуглил билеты до Лондона, гуглил расписание ее универа, гуглил «как забыть девушку». Потом стирал свою историю, пытался убедить себя в том, что все в порядке. И только в тот момент, когда Гусман спросил его, что не так, Самуэль вдруг честно сказал: — Мне очень не хватает ее. — Почему у меня что не друг, то убивается по маркизе? — Гусман попытался пошутить, но Самуэль даже не улыбнулся в ответ. — Блин, я не знаю, чувак… будет тупо, если я посоветую тебе забыть ее, да? Самуэль едва заметно усмехнулся, но выглядело это грустно. — Да нет, это нормальный совет в такой ситуации. И я понимаю, что мы разные, и что, возможно, у нас и правда не сложится… Но меня так бесит, что мы даже не попытались. Понимаешь? Гусман задумчиво кивнул. — Понимаю, но, может, это к лучшему. В смысле, если бы вы встречались какое-то время, у вас бы появилось куда больше общих воспоминаний, и потом было бы тяжелее. Самуэль пожал плечами. В душе он знал, что дело было не во времени. Иногда эти вещи вообще не связаны со временем. У него не было такого с Мариной — она была для него загадкой от начала до конца, и он думал, что это хорошо. Что так и должно быть. У него не было такого с Ребеккой — он просто не хотел узнавать ее. Ему было достаточно их полупустых вечеров, отвлекающих от реальности видео-игр, ее чувств, которых так удачно хватало на двоих. С Карлой все перевернулось с ног на голову, она как-то захватила его сознание (он не понял, в какой момент это произошло) и прочно поселилась где-то между разумом и сердцем. Может, он не знал каких-то деталей, которые были наверняка известны Поло (вместе с двенадцати лет, бла-бла-бла, какая разница). Не знал, что она всегда сначала читала последнее предложение в книжке и только потом открывала первую страницу; что она готова была продать душу за миндальное молоко и хороший сырный поп-корн; что в начальной школе у нее на будильнике стояла песня Аврил Лавин. Но он чувствовал ее — и этого невозможно было добиться долгими разговорами, это невозможно было узнать. Просто так сложилось, какая-то невидимая штука накрыла обоих, и, как оказалось, смогла растянуться на две страны, не отпуская их, не давая забыть друг о друге. После того разговора в библиотеке стало только хуже. Самуэль перестал притворяться «социальной батарейкой», стал отклонять встречи, ссылаясь на стажировку/подработку/кучу домашки. Нехотя разговаривал с мамой и братом, которые стандартно звонили каждый вечер в шесть; оба впервые казались ему такими радостными и беззаботными. Нано встретил кого-то — вроде бы, ее звали Моника — а мама наконец нашла работу, за которую неплохо платили. Самуэль говорил «у меня тоже все хорошо», вешал трубку, отключал телефон и мог проваляться на диване несколько часов. Просто так, ничего не делая. Ему было все равно. Он знал, что эта странная апатия не приведет ни к чему хорошему, но выбраться уже не представлялось возможным — он увяз; и единственный, кто мог повлиять на это, находился в другой стране.

*

Паула сидела на полу в гостиной, периодически прислушиваясь к репликам взрослых, но куда больше ее, конечно, интересовали подарки — дядя Гусман и Лу (которая не хотела, чтобы ее называли «тетя») всегда привозили что-нибудь классное из своих путешествий и на этот раз тоже не подвели. — Подожди, почему ты никогда мне об этом не рассказывал? — Карла нахмурилась, поворачиваясь к Самуэлю, который устроился рядом с Паулой и помогал ей распаковывать многочисленные игрушки и детские наборы для рисования. Они решили отложить время укладывания — завтра все равно не нужно было рано вставать, да и после того, как она увидела пакеты с подарками, это было бесполезно. — О чем не рассказывал? — искренне удивился Самуэль, встречаясь с ней взглядом. — О том, что у тебя была депрессия, — Карла будто услышала себя со стороны, так непривычно это прозвучало. Она и подумать не могла, что все тогда зашло так далеко. Нет, она тоже страдала, определенно, но ее ни разу не накрывало настолько сильно. — Это не была депрессия, — запротестовал Самуэль. — Была бы, если бы ты согласился пойти к психологу тогда и услышал это из уст профессионала, — покачал головой Гусман. — Что такое «депрессия»? — немедленно поинтересовалась Паула, поняв, что взрослые зациклились на слове, которое она раньше не слышала. — И где она сейчас? Почему ее нет сейчас? — Она завертела головой, будто высматривая, не появится ли загадочная депрессия в их гостиной прямо в эту секунду. Карла и Самуэль быстро переглянулись, словно спрашивая друг друга, стоит ли объяснять дочери этот термин. Карла перебралась к ним на пол, начала вертеть в руках игрушечную овечку, которую Лу нашла в сувенирной лавке маленькой швейцарской деревушки, и медленно произнесла: — Депрессия — это когда тебе очень-очень грустно… — Как мне, когда вы запрещаете смотреть мультики на ночь? — уточнила Паула, подняв глаза на родителей. Самуэль усмехнулся и потрепал ее светлые волосы. — Нет, малыш, не совсем, — ответил он. — Это когда тебе грустно очень долго, тебе ничего не хочется делать — даже смотреть мультики — и ты просто мечтаешь, чтобы тебя оставили в покое. — И почему тебе не хотелось смотреть мультики? — искренне удивилась Паула. Самуэль едва заметно улыбнулся; думать об этом сейчас было не больно. Но только потому, что все сложилось таким счастливым образом. Он не мог представить, как бы чувствовал себя сейчас, если бы Карлы не было рядом. Если бы она не сидела на полу рядом с их дочкой, не распаковывала подарки с ней наперегонки, не восклицала радостно «вау, смотри, Паула, такого набора у тебя еще не было!». — Потому что нам с твоей мамой на какое-то время пришлось расстаться, — сказал Самуэль честно. — И мы тогда не знали, получится ли у нас встретиться снова. — Зачем вы расстались? — спросила Паула, нахмурившись. — Вы не любили друг друга?

*

Рождественская вечеринка Лу больше напоминала семейные посиделки, но никто почему-то не возражал. Нет, Валерио сначала пытался, но Ребекка влила в него пару стаканов виски, и он перестал возникать. Самуэль, Гусман и Надя опаздывали — все потому, что эта парочка никак не могла отлипнуть друг от друга, а Саму просто не горел желанием идти на вечеринку и поэтому не торопил их. По дороге Надя болтала только о Колумбийском, но Самуэль знал об этой особенности подруги — зацикливаться на одной-единственной теме, которая ее волнует — и понимал, что ей нужно обязательно выговориться. — И что, вы с Лу уже прошли обряд посвящения лучших друзей? — усмехнулся Гусман, притормозив на светофоре. Они подъезжали, оставалось каких-то три минуты, и Самуэль впервые за долгое время ощутил какое-то подобие предвкушения — он нервничал, но к этому состоянию добавилось что-то еще, что-то приятное, то, почему он чувствовал себя живым. — Какой обряд? — удивилась Надя, поправляя светло-розовый платок на голове. Тот самый, что ей подарил Гусман. Он засмеялся. — Просто когда нам было по десять, Лу придумала обряд, который сделал нас лучшими друзьями до конца жизни, — объяснил Гусман. — Марину, меня, ее, Карлу, Андера и… — он немного помедлил, прежде чем произнести последнее имя. — И Поло. В общем, это было забавно, — поторопился добавить он. — Там были какие-то мини-анкеты, типа как те, которые заполняешь, когда регистрируешься в соцсетях, но более личные, что ли. Мы должны были перечислить свои увлечения, написать самый большой секрет, и что мы подумали друг о друге, когда впервые увиделись… Черт, я и не вспомню всего сейчас. — Его почему-то охватило такое приятное чувство, такая ностальгия по детству, в которое порой так сильно хотелось вернуться. Он не помнил всего, но некоторые детали здорово врезались ему в память. Наверное, уже навсегда. Он помнил, что написал «искорка» — первое впечатление о Лу; «разбил зеркало заднего вида на любимой машине папы, когда мы с Мариной пытались учиться водить» — секрет, из-за раскрытия которого ему было страшно до сих пор; «большая собака, и чтобы мы с сестрой дружили семьями, когда вырастем» — мечта на будущее, которой не суждено было сбыться. — И потом мы типа обменивались этими анкетами, читали кому какая попадется и клялись хранить секреты и мечты друг друга, — добавил Гусман. — Чья попалась тебе? — полюбопытствовала Надя. — Кажется, Лу, — сказал Гусман, хотя можно было и без «кажется». Он помнил ее ответы. Она мечтала «чтобы родители никогда во мне не разочаровались и стать популярной». Ее самым большим секретом тогда была ночная вылазка с Карлой, которую они устроили, начитавшись подростковых детективов. Она подумала «колючий, но добрый», когда впервые встретила Гусмана. — А после обещаний на словах мы должны были порезать ладони и скрепить договор клятвой на крови, но, угадайте, что? — Он поймал взгляд Самуэля через зеркало в салоне машины и подмигнул ему. — Маркиза чуть не упала в обморок, когда очередь дошла до нее, и мы не стали продолжать. Просто пожали друг другу руки и пошли гулять. Тогда она не была такой смелой и хладнокровной, — усмехнувшись, добавил он. Они подъехали к дому Лу и, только выйдя из автомобиля, услышали чьи-то возмущенные возгласы — это как раз был Валерио, который в начале вечеринки слегка заскучал без своих верных помощников — запрещенных веществ. Гусман и Самуэль забрали из багажника несколько бутылок, которые попросила привезти Лу, и вместе с Надей стали подниматься ко входу. — Я так давно не видела всех! — Надя улыбалась, предвкушая встречу с выпускниками Лас-Энсинас; параллельно наверняка думала о том, сколько историй о Колумбийском еще успеет поведать. Пока они с Самуэлем отвлеклись на разговор об очередном крутом преподавателе из Нью-Йорка, Гусман незаметно вытащил телефон из заднего кармана и зашел в переписку с Лу.

Мы подходим У тебя все готово?

Yep! Объявляю открытой операцию «макароны»

Мы не будем ее так называть

Да ладно тебе, это единственная вещь из их истории, о которой Самуэль тебе рассказал Надо это использовать

Лу Мы у двери

Я отправила Карлу открывать Уводи Надю под любым предлогом Не затупи!! Гусман усмехнулся, убирая телефон обратно. Он еще никогда не занимался такими глупостями, но состояние Самуэля его удручало, поэтому идея Лу уже не казалась ему такой плохой. — Черт! — Он похлопал себя по карманам. — Кажется, мы оставили десерт в машине. Надя, спустишься со мной? Потому что я не донесу его, — Гусман продемонстрировал бутылки, которые чудом не уронил, когда вел переписку. — Пойдем, — засмеялась Надя и, обернувшись, кинула Самуэлю: — Не скучай, Саму, мы сейчас! Но он, кажется, скучать и не собирался — ведь перед ним стояла Карла.