I'll be the first to say That now I'm okay And for the first time I’ve opened up my eyes
three days grace — last to know
— Я почему-то не хочу с тобой трахаться. Наверное, очень устал, — произносит Чонгук, сидя на собственной постели и снизу вверх глядя: у него глаза сейчас усталые очень, а лицо осунулось несколько — ни следа от того едкого парня, который был там, в спальне Чимина. Тэхён, на самом-то деле, после такой сложной ночи и сам чувствует себя отвратительно: адреналин отступает, уступая место колоссальной непонятной усталости, будто все кости отяжелели немедленно, стоило ему только Чонгука увидеть — он ловит за хвост эту мысль, пытаясь подвергнуть её вялому анализу здесь и сейчас, но ничего толкового в голову так и не приходит совсем. Рядом с этим парнем без тени улыбки он может позволить себе расслабиться, это совершенно, блять, точно, потому что если бы Чон хотел его уничтожить, то у него был уже целый ворох возможностей. Наверху, там, где небо нависает безграничной тяжестью мира, уже вовсю рассвело, но здесь всё так же царит полумрак — Чонгук не включает верхний свет полностью, и сейчас по периметру огромной спальни включены всего несколько мелких лампочек под потолком, и половина помещения утопает в интимном полумраке, расслабляющем взгляд. Но глаза Чонгука, пронзительно голубые такие, почему-то всё равно ярко сияют, а усталая мягкость обычно резко высеченных черт этого лица все равно заставляет как-то неловко проникнуться. У Тэхёна с эмоциональным фоном беда, с восприятием ещё хуже, пожалуй, поэтому он только голову к плечу наклоняет, изучая парня напротив пристально-пристально, а ещё — к себе невольно прислушиваясь. Внутри нет грома и молний, как это происходит обычно, просто усталость скопилась какая-то совершенно невнятная, и Тэхён всё ещё не совсем понимает, как относиться к тому, что последнее время его грудь будто мягко, но твёрдо сжимает невидимым обручем — вдохнуть всё никак не получится. Это его не пугает, по крайней мере, пока, несмотря на новизну — он не из тех, кто боится неизвестности, скорее, чувствует в себе потребность анализировать с целью понимания себя самого. И поэтому сейчас, прищурившись, смотрит Чонгуку прямо в глаза с мыслью «Что же я чувствую?»: тот в непонимании отвечает нечитаемым взглядом, пытаясь разгадать, что именно происходит в чужой голове, но всё ещё не ясно примерно ни чёрта, поэтому просто молчит. Лицо это уже давно было Тэхёном изучено, найдено привлекательным, сам характер мутанта напротив — весьма интересным, и тяга к нему понимаема. Однако жажды гонки с убийством впоследствии Ким сейчас в себе не находит — впрочем, не пугает и это, потому что он всё ещё не из тех, кто реально боится того, что считает проблемой, предпочитая решать её, пусть и не здесь, не сейчас. «Что я хочу?» Коснуться. Это Тэхён, впрочем, и делает, касаясь уже чистой кожи чужого лица, большим пальцем очерчивая линию губ — Чонгук же под прикосновением замирает, словно боится дышать, и смотрит не без удивления: такого на их практике ещё не бывало, потому что аур ни животной страсти, ни жажды обладания здесь не чувствуется прямо сейчас, Тэхён просто трогает, словно впервые увидел, слегка склонив голову вниз, пытаясь понять, нравится ли ему ощущение это прямо здесь и сейчас, а Чон почему-то позволяет его изучать, даже не отстраняясь. — Ты красивый, Чонгук. Не комплимент, а констатация факта. Не романтика (что это?), не чувство, а просто перевёртыш озвучивает очевидную вещь: у Чонгука пронзительные голубые глаза, чёрные волосы, которые небрежно вьются до смуглых скул, и чувственная линия рта — Тэхёну хотелось бы знать, что он может сотворить с его членом, но мягкий отказ от прямого соития он принимает спокойно, потому что не сейчас — значит, позже. Тэхёна к Чонгуку до непреодолимого тянет, но причину он найти всё так же не может: и рад бы понять и принять, видимо, да ощущение всё ещё непонятно — никогда такого не было раньше. Он не уверен, что этого парня защищать хочет — его защита ему и не нужна, в общем-то, Чон и сам может за себя хорошо постоять; не уверен, что хотел бы убить прямо сейчас, но если его убьёт кто-то ещё, перевёртыш будет разрушен. Вот так вот просто и ясно — и Тэхён, прикосновение разорвав, молча садится с ним рядом, закуривая. Сигарету не предлагает — Чонгук изымает её из чужих пальцев сам, тоже со вкусом затягиваясь и выдыхая в полумрак спальни. Спать хочется невыносимо, но почему-то не хочется тоже — как будто Тэхён ни на секунду не хочет отпускать чужой профиль, и это опять не пугает, скорее, слегка удивляет. Нечто подобное он уже испытал, когда привязался к Юнги, но к питбулю всегда было что-то глубокое, всепонимающее, о нём хотелось заботиться, а сейчас Мин вырос сам и заботится сам о Хосоке. — Почему ты это сказал? — интересуется Чон, скосив взгляд в сторону своего незваного гостя. — Не знаю. Мне захотелось, — буднично отвечает Тэхён: выходит слегка хрипло, почему — не знает, но взгляд Чонгука неожиданно становится мягче, словно оттаивая. — Спасибо. — За что? Я сказал очевидное. — За то, что сказал. Это даёт мне возможность понять кое-что, — Чон не спешит возвращать ему сигарету, Тэхён хмурится, неожиданно становится необходимым себя как-то занять, а не наблюдать за тем, как Чонгук курит — от этого ему почему-то начинает хотеться, но ведь запретили же, дали понять, что не сейчас. — Что? — Скажи, почему ты отослал меня от реактора дальше? — интересуется тот, на него даже не глядя. Тэхён моргает на это, слегка подгрузившись, а потом, в общем-то, даёт честный ответ: — Потому что не хотел, чтобы ты подорвался вместе со мной? — Почему? — Что за глупый вопрос? Ты бы умер тогда. — И что? Разве не это то, чего ты так сильно хочешь? — комната погружается в паузу: Тэхён немного теряется в ней, пытаясь заставить голову мыслить — выходит крайне дерьмово, потому что в нужный момент она отключается, Чонгук будто знает, куда именно нужно словесно ударить, чтобы выбить его из колеи. — Да, но это было бы глупой случайностью. Ты бы умер не от моих рук, а это важно, а ещё я пока не наигрался с тобой. — Уверен, что ты всё ещё играешь? — хмыкает Чонгук. Сигарета докурена, и он, протянув руку, топит бычок в стакане с водой на прикроватной тумбочке. — Или не заигрался настолько, что сам не помнишь ни единого правила? — К чему ты клонишь сейчас? — Я не дурак, Ким Тэхён, — сообщает Чонгук, поворачиваясь к нему без капли страха в глазах. — И я вижу и чувствую, что между тобой и мной есть притяжение. Сначала я думал, что оно одностороннее, но твоя реакция, твои ответы, твоё поведение в целом говорит о том, что моя тяга взаимна. Возможно, она и стала сильнее из-за того, что интуитивно я чувствовал, что ты хочешь меня — но не так, как ты сам думал. Наши отношения — это токсин, замешанный только на охуительном сексе, но чем больше мы трахались, тем больше мы говорили. Я влип в тебя, знаешь, — произносит без тени улыбки. — И я знаю, что это взаимно. — Мне наплевать, — ровно произносит Тэхён. — Всё, чего я хочу — это тебя уничтожить. Красиво. — Представь, что я умер, — пожимает плечами Чонгук. — Прямо здесь и сейчас. Что ты чувствуешь? Опустошение. Шок. Страх. Тэхён зубы сжимает, а потом выдыхает сквозь них, но это не потому, что он действительно привязан к Чонгуку, а потому что игра из-под контроля выходит — ведь не может Чон просто взять и сдохнуть без его разрешения, его жизнь — это полный тэхёнов контроль. — Злобу. — Ты врёшь. Тебе стало страшно, но не потому, что я умер не по твоей вине, Тэ, а потому что ты боишься меня потерять. Ты можешь отрицать это столько, сколько тебе будет нужно, но знай, что меня, почему-то в тебя пиздец какого влюблённого, это делает... — и неожиданно оно происходит: Чонгук, ему глаза в глаза глядя, широко улыбается с радостью — так, что щурится, нос морщит и зубы показывает, они у него, к слову, умильные, два слегка вперёд выпирают, словно у кролика. — ...очень счастливым. Сердце Тэхёна пропускает блядский удар, а обруч на груди становится туже в тысячу раз, и вовсе не потому, что он знает, что Чонгук не улыбается с самого детства, потому что его за это жестоко травили — сам он об этом рассказывал, не то, что травма, но лицо будто забыло, каково это — губы растягивать. И вот сейчас, прямо сейчас, он дарит Тэхёну такой ценный подарок, а тот даже не знает, как реагировать: возмутиться бы из-за того, что придумал себе чёрт знает, что, но почему-то у него, такого рационального, крутого и злого, не поворачивается язык даже, чтобы сказать что-то в упрёк. Наоборот, хочется, чтобы Чонгук улыбнулся пошире. И Тэхён, негромко посмеиваясь, руку протягивает, касаясь чужого кончика рта указательным пальцем, игнорируя всю тираду до этого, и произносит: — Тебе очень идёт улыбаться, — не комплимент, а вновь констатация факта. — Делай это почаще. — Люби меня в ответ, тогда и посмотрим, — Чонгук улыбается шире и даже негромко посмеивается: смех у него высокий, пусть и уставший, и какой-то, блять, нежный, совсем, как у ребёнка. Обруч стягивается туже. Вдох сделать совсем невозможно — ещё немного, и перевёртыша ёбнет панической атакой, честное слово. Но Чонгук его кисть перехватывает прижимаясь щекой, и улыбается снова — только теперь уже хитро: — Ты делаешь меня очень счастливым. Я ебанутый? Я ебанутый. Ты же когда-то хотел убить меня. — Я и сейчас... — Не пизди. Утешай себя. Ты влюблён в меня, и это взаимно. Побегай пока, поотрицай, поиграй в независимость, я подожду. У нас ещё всё впереди, Ким Тэхён. Мне очень хочется в это верить, и ты не сможешь у меня это отнять. Тэхён молчит. Говорить ему нечего. Но почему-то показать хочется очень, и, нет, дело не в том, что Чонгук прав или вроде того — Тэхён почему-то уверен, что не может испытывать душевных привязанностей в романтическом смысле, но впервые в жизни целует кого-то без желания крови, а чувствовать губами чужую улыбку ему нравится очень. Они безумно устали. Чонгук сказал, что трахаться не хочет сегодня, ну и хуй с ним — не хочет, значит, не надо. Но сам сжимает сейчас до хруста в рёбрах, не перестаёт целовать, целовать, целовать, и улыбаться, в общем-то, тоже, а у Тэхёна в груди ёкает, ёкает, ёкает, и он потом сам себя испугается, но это попозже, может быть, после того, как они вырубятся, как по щелчку, на кровати Чонгука, спутавшись руками-ногами, и не переставая целоваться устало, до боли в губах. Обруч сжимается, дышать невозможно, и голова будет кружиться, конечно, а ещё мозг слегка поплывёт от эмоций. Но ничего. Потом, может быть, когда они оба очистятся, исправятся, а Тэхён переломит себя, осознав, что до Чонгука был абсолютным чудовищем, кто-то, глядя на них, скажет, что оно будет к лучшему. Второй скажет, что так не бывает, чтобы любовь смогла изменить или вылечить, но ничего — быть может, Тэхёну тут повезёт и он ещё пожмёт плечами на это высказывание. Если вдруг такое случится, то прислушаться стоит всё-таки к третьему. Тому самому, что улыбнётся, плечами пожав, а потом просто скажет истину, которую пока что они отрицают вдвоём.Тэхён влюбился в улыбку Чонгука. Чонгук же влюбился в тэхёнов смех.
This was my worst love You'll be the first to go And when she leaves you for dead You'll be the last to know