audiomachine — we are gods
— Ворота от «Альфы» до Города? — Закрыты. — Ворота от «Альфы» до зоны? — Открыты. — Ворота из зоны до Города? — Открыты. — Люди на территории зоны? — Все мирные жители, которых удалось убедить, эвакуированы и готовы к отходу. Армия пока не осведомлена, что происходит, Чимин, мои люди перекрыли каналы сообщения, прикрывшись помехой на линии. — Каков процент, что когда реактор рванёт, то система охраны всей территории не заблокирует хоть один блядский блокпост? — Нулевой. Как только сработает система, то все входы и выходы на территорию военных корпусов будут закрыты, однако отряды сержантов Чхве Минсу, Ким Чувона и Ли Воюна патрулируют территорию зоны, их тридцать человек и они стопроцентно отправятся к нам через катакомбы из зоны до Города. Это не та сила, которую мы не сможем сдержать. Остальное зависит только от вас и вашей скорости, напоминаю, что «Альфа» помещён в стальной купол охватом около ста квадратных метров, и из этого купола есть три запасных выхода. Самое важное для вас всех — держаться вместе и не погибнуть. Идите за Хосоком и Юнги, они вызубрили план помещения. Взрыв пойдёт по нему и вниз, под землю, поэтому вам нужно будет выйти снаружи, чего бы это ни стоило, иначе погибнете. В катакомбы не суйтесь: взрыв пойдёт вверх сквозь толщу земли, и пусть будет не так сильно опасен уже тут, снаружи, вас убьёт в любом случае. На то, чтоб вернуться, у вас будет максимум час: придётся бежать, потому что Субина с мутацией телепортации ты, Чимин, ёбнул на психах. — Отлично. Мы выступаем. Тэхён в этот момент не может сдержать блядского взгляда — косится аккурат на Чонгука, который, замерев, вслушивается в каждое слово. Они не трахались. Даже не говорили. Чонгук своё слово сдержал — ждёт, не навязывается. Проблема лишь в том, что перевёртыш сейчас в полумраке этой грёбанной спальни, сталкивается с голубыми глазами, чувствуя, как ладони мерзко потеют, а зубы сжимаются. Сука, блять, сука, как же сильно, до невыносимого сильно хочется Чон Чонгука коснуться. Как же сильно хочется, но так до одури страшно, что предпочитает взгляд отвести, упираясь им прямо в Намджуна. Тот выглядит спокойным, холодным и собранным, как и всегда, словно они снова в тех временах, когда он был наставником дурацкого Тэтэ, который всё ему запрещал, чтоб, блять, не набедокурил до ужаса. Тэхён, правда, из ситуации всё равно вышел красиво, обосравшись по полной, но это детали, детали, детали... Юнги. Мин Юнги, некогда Хмурик, который трахался с прапором, был замкнутым, старательным, трудолюбивым и нескладным мальчишкой — тем самым холодным принцем, по которому фанатеют все девочки, сейчас оказался питбулем, который нашёл своё счастье и уже ни за что не упустит. Мин Юнги больше не нуждается в чьей-либо защите, он теперь сам рвёт глотки за своего добермана, чего бы то ему, сука, ни стоило — даже потеря второго, блять, глаза, не остановит его. Доберман. Чон Хосок, опальный однорукий сержант, который научился жить с тем недугом, который ему подкинула жизнь, научился жить с тем, кто лишил его столь важной конечности, понял и принял его, научился служить, но не прислуживать. Тот самый вояка, который за своего питбуля тоже порвёт пополам, за близких за тех, кто действительно важен стал, уничтожит, не моргнёт даже глазом. Сокджин. Док, Ким Сокджин, Джин — тот самый весёлый парень в медицинском халате, красивый грёбанный гений, которого трахнуть так сильно хотелось. Тот, кто оказался эпицентром, сука, всего, главным козырем, самой основной движущей силой — без него они все бы погибли. Прости за то, что когда-то стебал тебя, Джин — и прости, что Тэхён до сих пор, сука, жалеет, что ты не дал себя выебать. Чимин. Король, сука. Спасибо. За всё просто спасибо, возможно, Тэхён тебе всё ещё выскажет, если фортуна позволит. И... Чонгук. Чон Чонгук. Чонгук-и, мой, ты так красиво улыбаться умеешь, а смех твой — перелив колокольчиков в его чёрной душе. Прости, что ты полюбил такого слабого, трусливого гада — настолько трусливого, что он боится поднять взгляд на тебя прямо сейчас, хотя знаешь, что ты до сих пор смотришь с надеждой. Мы выступаем. Возможно, умрём. Дальше уж как, сука, пойдёт. ...Дорога до «Альфы» занимает полтора блядских часа медленным шагом; каждый молчит, а Тэхён отмечает, что каждый из них шести держится по двое: Хосок и Юнги без всякого страха или смущения переплетают пальцы свои, так же поступают и черноволосый Чимин вместе с Намджуном — все четверо невольно стараются быть ближе друг к другу, подсознательно цепляясь за самое дорогое, важное, ценное. Тэхён и Чонгук идут чуть позади всех, между ними дистанция с длину двух человеческих рук, а сердце перевёртыша до ужасно противного ноет и рвётся в правую сторону — туда, где идёт черноволосый мутант, который всё ещё любит и ждёт, но больше не давит. Идти остаётся недолго, понимает Тэхён, когда они подходят к горной гряде: купол стали в свете заходящего солнца блестит ядовито-опасно, предвестником возможной, блять, смерти кого-то из них. Он видит: Юнги сжимает пальцы Хосока сильнее, Чимин к Намджуну прижимается, словно котёнок. Чонгук засовывает руки в карманы простой чёрной худи. Сердце продолжает отвратительно ныть, пальцы до ужасного колет желанием коснуться хоть один раз, хоть напоследок. Выдох. Резкий, болезненный. Вдох. Чимин, Намджун, Хосок и Юнги уходят чуть вперёд, поднимаясь наверх по горной тропинке, а Ким голову свою поворачивает, чтобы столкнуться взглядом опять с голубыми глазами: в них такой концентрат боли и искренности, что становится дурно в одну мгновенно секунду.«Каждый новый твой день — это борьба над собой. Или с самим собой, называй, как угодно, но в мире ты выживаешь, а с собой уживаешься».
Больно пиздец. — Чонгук... — получается хрипло, отрывисто, мерзким гарканьем с ноткой надрыва. — Что? — произносит тот почти что без звука.«Прими себя старого, оттолкнись и дальше иди. Прости себя — ведь и Намджун, Хосок, и Юнги, и Чонгук оказались способными принять тебя таким, кем ты являешься здесь и сейчас, и будут готовы поддержать тебя в любых переменах».
Вдох. Резкий, болезненный. Выдох. — Можно я возьму тебя за руку? — и, блять, вы когда-нибудь видели, как в одно мгновение человек начинает сиять? Ким Тэхён сейчас ослеплён. Чонгук сияет своей широкой улыбкой сейчас для него одного, и всё вокруг меркнет, обо всём забывает злой мутант-первёртыш в эту минуту. — Можно, Тэтэ, — и, вытащив свою из кармана, протягивает, словно ребёнок, широко улыбаясь. Его пальцы холодные. Ким Тэхён их хочет очень сильно согреть, поэтому сжимает своими, глядя прямо в чужие глаза. — Я люблю тебя, — шепчет Чонгук. — Давай, пожалуйста, выживем? Я очень хочу дождаться тебя. Безумно хочу.***
Как Сокджин и говорил, снаружи «Альфа» являет собой большого размера стальную конструкцию, которая, по словам Юнги и Хосока, изнутри являет собой систему путанных коридоров со множеством технических помещений, что, так или иначе, образует форму воронки, тем самым «прикрывая» собой сердцевину — сам реактор, и усложняя к ней доступ; план помещения был хорошо изучен всеми шестью, но пока сложно понять, что именно ждёт на местности тех, кто ещё не был внутри. Каждый, перед массивной дверью входа замерев, смотрит с благоговейным ужасом на то, что предстаёт глазу — сложная система распознания отпечатков вкупе с сетчаткой, которую, по словам Хосока, Сокджин открыл без какого-то взлома, потому что был занесён в базу данных Чхве Муном, да так и легко настроил на свободный вход для оставшихся. — Протектор не защитит, — произносит Чимин, глядя на маленький съёмный носитель, зажатый в руке. — Всем нам нужно быть готовым к тому, чтоб умереть. — Или остаться, — произносит Юнги почти что без звука. — Одному. Из шести. — Пользуясь случаем, — откашлявшись, произносит Намджун, сжимая чужую ладонь, растеряно поджимая точёные губы и запуская пальцы свободной руки в светлые пряди затылка. — Хочу сказать всем здесь, что с вами было классно дело иметь... Ну, мы здесь не в игрушки играем. Но если вдруг случится пиздец, пожалуйста, не дайте Чимину сломаться, окей? — и Король, вздрогнув, отводит глаза, выдыхая прерывисто. — Если я погибну, то так суждено, — неожиданно тихо произносит Юнги, глядя на небо, что темнеет стремительно. — Двигайтесь дальше. — Я не готов попрощаться с тобой, — неожиданно жёстко замечает Хосок. — Ни с кем из вас. Хочется верить, что мы только начинаем этот наш путь. Новый путь, и он ведёт в новую жизнь. Тэхён не говорит ничего. Молчит и Чонгук. А в груди скребётся нехорошим предчувствием. ...Внутри сталь. Её блеск холодный, безликий и тёмный, но у них есть Юнги и Хосок, которые по коридорам идут быстрым шагом — аккурат до реактора, и в этой гробовой тишине Тэхёну кажется, что его сердце бьётся до необычайного громко — и только лишь рука Чонгука внушает уверенность в завтрашнем дне; она очень зыбкая, но когда Чонгук в полумраке ему улыбается, становится чуточку легче. Они не могут здесь так просто погибнуть. Ведь Чонгук наконец-то дождался. — Перекрытия здесь, сука, из дерева, так что будьте все осторожны, — говорит Чимин ровно тогда, когда они подходят к реактору: тот метра четыре в высоту, ни больше, ни меньше. — И когда ебанёт, нужно быть осторожными. Бежать нужно быстро, понятно? Как можно быстрее. Мы все здесь сейчас лишь для того, чтобы в случае чего оказать помощь друг другу. Каждый кивает. Тэхён сохраняет молчание. Молчит и Чонгук. Они не могут здесь так просто погибнуть. На это и ставит Чонгук, когда запускает систему: всего-то нужно активизировать, выставить таймер, не больше получаса, ей-богу, и бежать, бежать отсюда так быстро, как смогут. Минуты идут в напряжении, и на панели напротив Юнги, изучившего структуру «Альфы» с нуля, загорается панель с вводом кода — и Мин приступает к оказанию помощи, потому что одних рук здесь недостаточно. Следующий экран загорается напротив Намджуна, пока Чимин дорабатывает ещё одну программную часть, страхуя четвёртый протекторами — Хосок и Тэхён лишь переглядываются, каждый чувствует жжение в сердце, определённо. Которое пропадает после чиминова: — Ошибка системы, блять, бежим, быстро! Как это случилось? — спросит Тэхён себя после, оглядываясь назад во временном промежутке, туда, где реактор завыл громкой сиреной, помещение начало мигать красным, а каждый из них рванул в сторону выхода. — По одному, не тормозите друг друга! — это, он вспомнит, был доберман: доберман, который хорошо слишком обучен практическим действиям, доберман, чьё сердце обливалось ёбаной кровью. Тэхён ему подчиняется: бежит быстро-быстро, петляя по коридорам, чувствуя под подошвами, как вздрагивает сталь полов, слыша там, сзади, грохот и немедленно чувствуя, как накаляется воздух. Они быстры — взрыв быстрее, по коридорам петляет, устремляется прямо за ними, и как никогда сильно Ким не жалел раньше, что убил того мудака, который лишил Юнги глаза: сейчас бы в него превратиться с его бешеной скоростью и вынести всех отсюда как можно быстрее. Спасти, чёрт, Чонгука. Спасение рядом: он видит выход, он бежит к нему изо всех своих сил, уверенный: рядом с ним бегут остальные — Чимин вырывается чуть вперёд, срывая лёгкие к чёрту, а потом... А потом, сука, он поворачивается, чтобы закричать: — Не-е-е-ет! Как это случилось? — спросит Тэхён себя после, оглядываясь назад во временном промежутке, туда, где он, находясь в здании, в сердцевине которого находился самый мощный реактор, был оглушён сиреной и взрывом — но не так, сука, сильно, как пониманием, стоило ему обернуться. Перекрытия здесь же из дерева, да? Вот они, охваченные пламенем, что их перегнало по потолку, и рухнули из больших стальных вентиляционных люков прямо на пол, перекрывая проход. Оставляя Чонгука, Юнги и Намджуна внутри помещения, а добермана, перевёртыша и бессмертного их Короля — на прямой до спасения. — Надо... — давит Хосок, белея лицом, а потом, согласно многолетней, блять, выдержке, берёт себя в руки. — Надо бежать, сука, бегом, бегом! — и, схватив за запясться Чимина с Тэхёном, рвёт когти туда, где пламя будет не страшным таким: большинство всё равно ушло туда, в землю, которая там, снаружи, наверняка накалилась. Как это случилось? — у Тэхёна в голове не будет ни мысли. У него сердце там осталось, за стеной блядского пламени, рядом с Чонгуком, которому он так и не сказал трёх самых важных слов, что сообщили бы тому о взаимности. Не решился. Струсил. Себя не простил, но был морально готов попытаться, но всё равно не успел, что уж греха, блять, таить, потому что Хосок выволакивает их, как двух, сука, котят в горячий воздух позднего вечера: Чимин оборачивается совершенно немедленно, прямо туда, где всё вспыхивает удушающим пламенем, и хорошо, что Тэхён не может его лица разглядеть. Они втроём остались внутри. Три дорогих ему человека — где тот, кто изменил, не совсем человек, но навсегда им останется, а Тэхён, тот самый Тэхён, который заслужил этого меньше всего, почему-то вот здесь снаружи остался. Очевидно, чтобы самому гореть изнутри до конца дней своих. ...Это напоминает блядское холодное озеро, полное обволакивающей, дурно пахнущей слизи из категории тех, что при попытке выплыть срабатывают не хуже трясины, забиваясь в ноздри и рот, оставаясь осадком на лёгких. ...Это — та самая жижа, наступив подошвой в которую, не имеешь ни малейшего шанса на то, чтоб оттереть её хоть когда-либо: такого добра у них, на самом деле, полно, взять бы в пример те же химические вещества, которые используются для разработки тех самых сплавов, что после пойдут на изготовление оружия и прочего дерьма для укрепления того, что они с лёгкой руки называют «безопасная жизнь». ...Здесь холодно, холодно, холодно. А ещё — до одури боязно. Здесь всё сырое и липкое, тяжелит одежду немилостиво, заставляет тонуть, потеряться в пространстве. Здесь нечем дышать, здесь всё пропитано болью агонии, а ещё острым чувством привязанности. Это напоминает блядское холодное озеро. И здесь, прямо здесь, с мучительным криком горит Ким Тэхён старый, тот самый, что боялся привязанностей, уступая дорогу Тэхёну, Тэтэ, тому самому, что осознал: для его, как сказал тот, по которому сердце обливается кровью, «очищения» фортуне пришлось прибегнуть к совершенно радикальным, блять, мерам, как бы сказав «Раз намёками ты так и не понял, я ударю по тебе хлёсткой пощёчиной». Это напоминает блядское холодное озеро. В нём много огня, он ревёт, разрывает, кости обугливает, заставляя беспощадно кожу трещать и поджариваться вместе с мясом. Это мучительно больно. Так он никогда не испытывал. Кто-то кричит. Вокруг суета, крики, плач, а главное — жар, грохот, язык пламени, что пронзают чёрное небо. Кто-то кричит. В лицо пышет жаром, это почти невозможно — разглядеть что-то в этом аду. Кто-то кричит. И на этой секунде Тэхён понимает, что это с его губ рвётся мучительным воем: — Чонгу-у-у-к! — Тэхён, нет, не смей! — это уже вопль Хосока, где тоже истерика. — Тэхён, ты погибнешь! Тэхёну насрать. У него в висках долбится одно блядское имя, перед внутренним — улыбка широкая, смех тихий, высокий, а ещё — глаза голубые, добрые-добрые, оттого и безумные. У него сердце бьётся как бешеное, обливается кровью и руки, в саже испачканные, дрожат до самых кончиков пальцев. — Чонгу-у-к! — и по щекам горячее, солёное, влажное. Нет. Он ещё не закончил — и с места срывается, на ходу перекидываясь: волосы чёрные, всем пока непривычные, глаза застилают. Так он спасёт. Так не погибнет. Так он очистит и душу, и совесть, и сердце. Он не позволит себе потерять ещё хоть кого-то. Не позволит и им. — Сука, вставай! — орёт громко, пиная Чимина, который, замерев, стоит на коленях. Кричит его голосом: но у Короля в глазах — пустота, стекло, отражение пламени, слом, отсутствие на удар какой-либо реакции. — Тэхён, бесполезно! — догоняет Хосок. — Они трое не выжили, Тэхён, ты понимаешь?! Не выжили! Перед глазами — мягкая улыбка Юнги, в ушах — негромкое «Если погибну, то так суждено. Пожалуйста, двигайтесь дальше». Перед глазами — растеряно поджатые губы Намджуна, в ушах — совсем неуверенное «Ну, мы здесь не в игрушки играем. Но если вдруг случится пиздец, пожалуйста, не дайте Чимину сломаться». Перед глазами — лучистый взгляд голубого, нос сморщенный. В ушах — тихое «Я тебя подожду. Я обещал». Нет, сука, нельзя так, нельзя. Дождись, Чон Чонгук. Ты обещал. Скинув руку Хосока с плеча, Ким Тэхён, серийный убийца, мутант-перевёртыш, в обличие Короля за щитом несётся прямо в огонь.***
— Сука, блять, сука! — срывается грязное с намджуновых губ в тот самый момент, когда деревянные балки перекрывают им путь, рухнув в считанных сантиметрах от подошвы его грубых ботинок, и назад прыгает так, чтобы подальше от искр. Чонгук оборачивается: огонь до них ещё не дошёл, но отрезал много ходов отступления — однако ещё рано сдаваться, они всё ещё живы и всё ещё дышат назло суке-судьбе, которая так старается разлучить его с его первёртышем. Он не готов, сука, сдаваться. Он будет бороться. — Юнги, давай, ты знаешь план хорошо и был здесь до этого! — хватает он за руку питбуля. — Ты должен знать лазейки, не нужно теряться! Мин хмуро кивает, чтобы одёрнуть Ким-старшего за руку, а потом кивком указать в сторону небольшой панели, которая расступается перед ними отвратительно медленно — точно тогда, когда дышать от жара становится фактически нечем, а лица уже становятся грязными от пота и копоти. А потом быстро бежит, как бежит Чонгук прямо за ним, сохраняя один темп с Намджуном — туда, на свободу, быстрее, где есть три запасных выхода из этого ада, не может быть так, чтобы все три были отрезаны... — Блять! — и Юнги тормозит: Чон врезается в сильную спину, чтобы потом поднять взгляд и увидеть пламени целую стену, что к ним подступает неумолимой преградой. — Окей, ладно! — и питбуль с силой плечом выбивает опять скрытую дверь, чтобы вскрикнуть, поморщиться и рвануть влево — туда, к сердцевине обратно. — В этом нет смысла, тут всё, сука, в огне! — замечает Чонгук на бегу. — Во всём есть ёбаный смысл, пока мы ещё дышим! — воздуха мало: Юнги задыхается, а потом поднимает ворот плаща на лицо. — Старайтесь не вдыхать это дерьмо, иначе пиздец! — и дальше, быстрее-быстрее тремя парами ног, чтобы поворот, ещё один поворот. — Тут должен быть выход, который ведёт прямо на скалы! — и, сматерившись, толкает их вбок — туда, где шаткая обычная дверь проламывается спиной Ким Намджуна, заставляя их ввалиться в техпомещение, а на то самое место, где они стояли, сука, секунду назад, из люков снова падает горящее дерево. — Такой материал, он специально? Дерево — материал не из прочных, — отрывисто бросает Намджун, белея лицом от нехватки воздуха в лёгких. — Уверен, — коротко бросает питбуль, пытаясь отдышаться хоть как-то. — Как раз для таких патриотов, как мы. Нужно вставать. Чонгук, повалившийся на пол, чувствует, как лёгкие жаром снедаются, сами начинают гореть, как всё здесь вокруг. Не может всё так, сука, закончиться, просто не может, ведь он обещал дождаться Тэхёна, не сослужил службу своему Королю, не спас сотни тысяч людей от того, что именуется гибелью. Не может, сука, не... и удар хлёсткой пощёчины в чувство приводит. Перед лицом — Ким Намджун, светлые брови нахмурены, губы поджаты: — Если ты потеряешь сознание, нам придётся тебя здесь оставить. Мой подопечный этого дерьма не простит, так что, будь любезен, живи, — и Чон мычит, пытаясь кивнуть, но выходит до ужаса плохо. Но не так плохо, как вид ещё одной балки в открывшемся люке — и если она сейчас ёбнется, то из техпомещения они уже живыми не выйдут. — Сука, блять, нет! — восклицает питбуль — и та срывается вниз с громким треском.... Приземляясь на чужую сильную спину и плечи — мучительный крик топит их убежище, а Юнги, среагировав, перчатками тушит искры на одежде чужой. Чёрные волосы. Полные губы. Полные муки глаза серого цвета. — Чимин?.. — срывается с намджуновых губ, а полные их спасителя только кривятся: — Ну, почти, хён, — и взгляд — в самую чонгукову душу. — Дайте мне его, блять, оставят они его здесь, разбежались, я вам оставлю, я вам... — и когда Чонгука Намджун неловко подтаскивает, Чимин-Тэхён перекидывает его руку через свои начавшие регенерацию плечи. — Порядок. Не отключайся, окей? Снаружи хорошенько подышишь. — Не подышит, блять, если мы сейчас же не съебёмся отсюда! — раздаётся решительный возглас Хосока, который, не теряя времени даром, на их глазах позволяет руке превратиться в блядский XHunter-300, который одним световым (на этот раз синим — он же бывший разведчик) выстрелом способен прошить насквозь стальное препятствие шириной до пятидесяти пяти сантиметров. Значит, и эти стены пробьёт. Прорубит окно не в Европу, а в жизнь. — Прямо, нам прямо! — раздаётся крик Короля — и Хосок начинает палить, совершенно не глядя. — Ёбаный свет, лишь бы не рухнули стены! — и Чимин, протянув руки Намджуну с Юнги, вытаскивает их в душноту коридора. — Не время расслабляться, ребята, — смотрит с насмешкой, уверенностью. — Сейчас команда спасения остудит вам задницы снаружи. Ну, или подпалит, но об этом уже будем потом, когда каждые окажутся в спальнях. — Готово! — и бластер Хосока вновь превращается в руку. Тэхён, не перекинувшийся обратно в себя, старается идти первым, как можно скорее: Чонгук пытается ему помогать, но воздуха мало, и всё, что может расслышать — это тихое «Потерпи, Чонгук-а, и будет легче, клянусь». Перед глазами темнеет, изо всех сил он старается сделать рывок... И падает на гладь из плоского камня, жадно хватая ртом воздух: Тэхён же, снова собой перед ним представая, оттаскивает ещё чуточку дальше и вверх, так, чтобы дальше от этого ужаса. — Выжили... — раздаётся негромкое. Чонгук дышит: жадно хватает ртом воздух, пытается в себя хоть как-то прийти — яркие вспышки, наконец, складываются в темноту чёрного неба, где внизу ревёт и сияет насыщенным рыжим и жарким, но теперь это не имеет значения, ведь Тэхён перед ним, смотрит болезненно, а губы его что-то шепчут беззвучно. — Тэтэ? — хрипит негромко Чонгук, а потом давит из себя улыбку неловкую. — Я сумел. — Сумел что? — Я дождался тебя. Ты пришёл, — и с губ Тэхёна срывается всхлип. Он его пальцы сжимает своими дрожащими, ледяными ужасно, а Чонгуку почему-то становится безумно смешно в этот момент: вот они двое, все лица в ёбаных крови и копоти, почему-то живые — почему же, сука, живые? — и почему-то все ещё вместе и держатся. У Чонгука кровь стучит быстро-быстро в висках, повсюду пахнет отвратительно гарью и дымом, оседает на нёбе — ни сглотнуть, ни откашляться, но он всё ещё жив, а его руки — в руках того, кто причиняет больше всех мук в этой вселенной одним фактом своего существа, и, сука, он сейчас куда больше рад, что жив Ким, злоебучий, Тэхён, чем что бьётся его собственное, сука, сердце. Здесь жарко. Огонь ревёт там, внизу: сделай шаг — пиздец придёт совершенно мгновенно, и поэтому Чон перевёртыша к себе тянет ближе, теснее, так, чтоб почувствовал, как сердце колотится, так, чтобы понял, что нельзя пока умирать, потому что есть, сука, тот, кому он действительно до безумия важен. Тэхён смотрит прямо в глаза. Там, внизу, всё грохочет и рушится, отдаётся оттенками рыжего, красного, жёлтого, уродует его лицо танцем теней, но он для Чонгука всё ещё самый красивый. Самый безумный. Самый необходимый на свете, без него уже нихуя, сука, не дышится, как в том техпомещении. Это всё Чон пытается донести одним только контактом двух испуганных взглядов в надежде, что снова поймёт и считает, как делает часто. И, кажется, это срабатывает. Тэхён его ладонь к своей груди прижимает: его сердце стучит так аритмично и быстро, что кажется пиздец ненормальным. — Ты чего? — звучит очень неловко. Ким вздыхает, пытаясь унять то, что рвётся под рёбрами — хватка пальцев сильнее становится и он опускает лицо, пытаясь взять себя в руки, поэтому в этом аду его голос очень глухо звучит: — Во мне всё рвётся громче бомб, — и выглядит столь уязвимым, насколько это возможно. — Всё разрывается, рушится, падает. Мне очень страшно, Чонгук. — Что ты имеешь в виду?.. — негромко интересуется тот, осторожно большим пальцем оглаживая тыльную сторону чужой смуглой кисти. — Почему? — Потому что, — и выдох резкий за этим, а потом — снова лицом к лицу, глаза в глаза, тяжело, нерушимо, будто навечно: — Когда всё ёбнуло здесь, я боялся не за себя, а за тебя, мать твою. Это пугает меня. Эти чувства пугают меня. Но факт того, что я люблю тебя до безумия, вместе с тем делает меня безмерно счастливым. Пауза. И не только с тэхёновых губ срывается всхлип, но его поцелуем заглушают немедленно. Чонгук обещал — и своё слово сдержал. Тэхён ему не обещал ничего, но целует так нежно, будто они одни в этой вселенной.