За гранью осязаемого

— Пора вставать, фея, — протянул буквально до боли знакомый голос, грубо скинув меня с койки.       Меня уже пять дней не приковывают ремнями. Видимо, мой магический потенциал в скором времени успешно сравняется с уровнем пола, с которым я сейчас как раз имею тесное знакомство. — О, надо же, ты сегодня галантен, как никогда. Кто привил тебе такие манеры? Мамочка? — лицо Смита исказилось предупреждающим оскалом. — Не-ет, папочка. Как же так, бедняжке Смитти не довелось поиграть с папочкой в детстве? Ты поэтому вырос таким никчемным?       Ответ в качестве серии ударов в солнечное сплетение и потока матов последовал незамедлительно. Резкая, ослепляющая боль сразу же забрала возможность дышать. Я свернулся калачиком в попытке защитить жизненно важные органы, но не предусмотрел возможность удара по почкам. Ужас из-за невозможности вздохнуть стремительно начал охватывать меня, и даже факт продолжающегося избиения отошел на второй план. Сердцебиение частой дробью рикошетило от грудной клетки, только усиливая панику.       Внезапно Смит остановился, смачно сплюнув рядом с искалеченным телом. Выбив, на его взгляд, всю дурь, быстрым широким шагом надзиратель покинул помещение, с силой хлопнув амортизированной дверью. От непрекращающейся боли, постепенно перераставшей в тупую и ноющую, я потерял счет времени. Дыхание так и не получилось восстановить до конца: каждый полноценный вдох ярко напоминал о произошедшем. С другой стороны, где-то на задворках мутного и воспаленного сознания я ловил себя на приятной мысли, что у меня несмотря ни на что получилось вывести из себя Смитти, пусть и не без погрешностей. Хотя «погрешностью» полноценное избиение можно назвать только для утешения самолюбия.       Из беспокойного сна меня выдернул громкий неприятный звук, оповещавший о начале обеда. Несколько минут спустя в проеме для передачи пищи появился поднос с отвратительной на вид коричневатой похлебкой и обшарпанным алюминиевым стаканом с не менее неприятным пойлом, состав которого я, пожалуй, предпочел бы не знать. Решив, что сегодня стоит пощадить хотя бы желудок, я решительно отодвинул мысль о голоде подальше, сфокусировавшись на более важном.       В ожидании приезда санитаров я не терял времени зря, и принялся вырисовывать пальцем путь до лаборатории, попутно представляя план помещения в голове. За время, проведенное здесь, я вдоль и поперек выучил все повороты и разветвления в моем крыле и части корпуса Кэроу, но ничего похожего на табличку «Выход» так и не нашел. Возможно их вовсе сняли, хотя учитывая кого они здесь держат, это было бы небезопасно для сотрудников, так что этот вариант отпадает. Надо продолжать искать.       Только вот поиск выхода — дело времени, а для меня это, похоже, непозволительная роскошь. Еще неделю назад меня начал беспокоить один факт: как-то раз доктор упомянул накопительный эффект у препарата. Сначала я не воспринял его слова всерьез, но сейчас, спустя полтора месяца ежедневной терапии, результаты начали давать о себе знать: я практически не чувствую магию и дело не только в барьере. Возникает ощущение, что внутри разрастается черная дыра. Это одновременно пугает и заставляет отчаяннее бороться, пока еще не поздно, если, конечно, уже не стало. В первые недели я четко ощущал ее наличие, эту заполненность энергией и силой ни с чем не перепутать, но постепенно дни превратились в одно сплошное месиво из дикой боли и полусознательного состояния. Нельзя точно сказать возможен ли магический рецидив, в случае полного «выздоровления», но я бы хотел сбежать отсюда раньше, чем придется ломать голову над этой проблемой.       Индикатор на двери внезапно загорелся зеленым, и она открылась. В палату вошел взбешенный Смит и метнул на меня полубезумный взгляд, смутно напомнивший взгляд Кэроу, когда тот не был удовлетворен результатом опытов. В ожидании дополнительной порции ударов я непроизвольно вжался в угол койки. — Я решил выяснить, откуда же выползла такая заносчивая мразь. В архивах откопал досье. А ведь твой папочка знал, чьи задницы надо целовать и кому подставить свою, чтобы пробиться еще выше, — голос надзирателя сочился ядом, — да и яблочко от яблоньки недалеко укатилось, да, фея? — Заткнись! — задыхаясь от гнева выпалил я, сжимая кулаки до побеления. — А самое-то смешное, ты хоть знаешь, кто прирезал твою поганую семейку? — с мерзкой улыбкой навис надо мной Смит и сразу предупредил мою попытку ударить его, с остервенением сбросив меня на пол. Утренние побои напомнили о себе и мне стоило больших усилий не взвыть. — Как интересно! Ты серьезно не знаешь? Я могу тебе рассказать, но тогда ты покажешь, как сильно пошел в своего отца, — амбал многозначительно посмотрел на свой пах и снова на меня едко осклабившись. — Ублюдок! — заорал я и набросился на него, разбив костяшки до крови с первого же удара. В коридоре сработала сирена, и свет в палате с белого сменился на приглушенный красный. Надсмотрщик опрокинул меня на спину и, ударив несколько раз по лицу, принялся душить. — Шанс упущен, подстилка, — гортанно засмеялся тот, продолжая сжимать запястья вокруг моего горла, — я смотрю, тебе действительно нравится вытирать собой пол.       Я неистово пытался сбросить его, от выброса адреналина и всепоглощающей злости уже не обращая внимание на чудовищную боль, которую приносило каждое движение, но разница в нашей комплекции очень не кстати дала о себе знать.       Резко внутри поднялась огромная волна ярости. Невербально я отбросил Смита, впечатав в стену так, что по ней пошли трещины. Вниз по его лицу и шее стекала темными струйками кровь, кажущаяся черной в свете аварийных ламп. Я вытер разбитые губу и нос рукавом, все еще не отпуская подвешенного надзирателя, затем медленно поднялся и подошел к нему: — Кто их убил? — с каждым отчеканенным словом я сильнее припечатывал его к стене. Вокруг нас начали образовываться небольшие вихри из ошметков осыпавшейся штукатурки, бетона и окровавленных лоскутов одежды. — Обойдешься, — выплюнул Смит и самодовольно посмотрел на меня.       Спустя пару секунд мужчина принялся беспомощно вырываться и хрипеть с ужасом на лице. Я сломал ему ребра. — Ладно-ладно, стой! Я скажу, только пусти, — просипел тот и, почувствовав, как хватка ослабла, сказал: — Теодор Нотт. Работает работает помощником капитана во французском департаменте за помощь в устранении особо опасных волшебников. — Что?! Нет, ты лжешь. Это не мог быть он! — зашипел я и снова сжал его грудную клетку заклинанием. — Это правда! Я сказал все, что знаю, хватит, прекрати! — в панике всхлипнул Смит.       Несколько секунд я молча стоял, смотря в пустоту, пытаясь справиться с роем мыслей в голове и сбитым дыханием. Внутри как будто что-то оборвалось. Надзиратель продолжал лепетать какие-то косноязычные фразы с мольбами отпустить, но я его уже не слушал. Одно движение заставило его замолкнуть.       Выломав с ноги заевшую дверь, в палату ворвались пятеро военных, кричащих что-то с автоматами наизготове, и нацелились на меня. Вихри моментально стали еще больше и сильнее, снося с ног группу. Стену, рядом с которой теперь лежало безвольной куклой тело Смита, испещрило трещинами.       Резко я ощутил колющую боль в животе — инъекционный дротик. Меня подстрелили, словно бешеное животное из пневматического ружья для усыпления. Магические потоки, кружащие по палате, разогнались до такой скорости, что осколки прорезали бронежилеты и пробили стекло в касках у двух солдат, поднявшихся на ноги. Почувствовав нестерпимую слабость, я начал опускаться на пол, и сознание покинуло меня.

***

      Открыв глаза, я не моргая смотрю в потолок. Белый, с четкой кривой трещиной посередине, идущей от стены, где я выбил силуэт надзирателя, и уходящей с резким изломом к камере видеонаблюдения в углу, напоминая молнию. Конечно, это может показаться не особо впечатляющим достижением, но у меня получилось довести Кэроу до бешенства. Теперь, когда вижу ее, губы непроизвольно расползаются в ухмылке.       Учитывая психопатию доктора, мне можно считать себя настоящим «счастливчиком»: стать одновременно и причиной, и субъектом, на котором он выместил гнев из-за собственной бездарности — о да, такая честь и правда выпадает не каждому. Уже начинаю сам себе завидовать.       Оказалось, препарат старика не так уж и эффективен, как было заявлено, раз даже антимагический барьер не смог сдержать потоки. Если бы не доза успокоительного, группу быстрого реагирования и Смитти пришлось соскребать со стены.       Я всегда знал, что эмоциональный фон может влиять на уровень магии, вот только в моем случае эффект выброса оказался, мягко говоря, нестабилен. В итоге это стоило мне двойной порции концентрированной сыворотки вместо паршивого обеда на следующем сеансе, после которой даже дышать было затруднительно, и временной смены надсмотрщика. Даже интересно, что меня ожидает, если Смит снова займет свой пост. Посмотреть на его лицо после этого инцидента определенно стоит.       После того дня я все чаще задумываюсь: а что, если бы я поехал с родителями, а не остался в этом Мерлином забытом Лондоне. Черт возьми, ведь именно предатель Нотт уговорил меня не уезжать и помочь ему. Уверял, что для волшебников еще не все потеряно: «Драко, кому, как не нам должно быть дело до будущего чистокровных семей?»       В первый раз во мне заиграло что-то отдаленно напоминающее благородные мотивы. Ну, и к чему все это привело? Мои родители превратились в трофей человека, которого я с раннего детства считал своим близким, даже лучшим другом. Теперь мне начинает казаться, что я его совершенно не знал. Что же, это все равно более не важно. Если выберусь отсюда, первым делом найду и заставлю его заплатить за то, что он сделал.       На глаза навернулись злые слезы. Вспомнились последние слова отца перед отъездом, когда он обнял меня на прощание и, увидев влажные дорожки на щеках, вместо того, чтобы корить, взял с меня обещание следовать своим убеждениям до конца, раз уж я решился на самостоятельный серьезный выбор наперекор мнению семьи. Возможно, уже тогда он понимал, что это наша последняя встреча. Весь магический мир рушился. Говорят, что надежда умирает последней, но уже тогда ее ни у кого не осталось, только безумцы верили в благополучный исход для волшебников.        Чтобы успокоиться, я отвлекся на визуализацию схемы здания и сосредоточенно пытался вспомнить мельчайшие детали, но суета в коридоре привлекла мое внимание. Внимательно прислушавшись, я уловил какие-то возгласы за дверью, но ничего более конкретного. Через несколько секунд я ощутил вибрацию от пола, как бывает при небольших землетрясениях. Постепенно ее сила увеличивалась, трещины на стене и потолке разрастались паутиной. Все это продолжалось на протяжении пятнадцати минут, пока звуки не стихли, растворяясь в глубине коридора. Неужели у кого-то тоже случился выброс?       Настороженно я продолжил представлять карту, пытаясь предположить, основываясь на передвижениях военных и персонала, где может быть выход, а тем временем внутри постепенно разрастался раздражающий комок, напоминающий свербящее чувство ожидания. Вот только ожидания чего?

***

      Только спустя несколько часов пришли санитары и, проведя привычную процедуру, повезли меня в лабораторный корпус.       Кэроу был сильно взбудоражен. Он взял проспиртованную салфетку, обработал участок на сгибе моей руки, но так ничего и не сказал, хотя имел привычку комментировать все, что делает. Пусть я почти перестал бояться, успокаивая себя тем, что боль — временное явление, его поведение настораживало. Затянув жгут вокруг плеча, доктор ввел иглу под кожу, однако не попал в вену с первого раза. Меня резко замутило от этого зрелища. Вторая попытка была более удачная, но уже тогда я понял, что сеанс пройдет не так, как обычно.       Его движения, вместо привычно плавных и выверенных, стали неестественными и рваными. Я еле сдержался, чтобы не отпустить шпильку по этому поводу, но за время нашего совместного времяпрепровождения я успел понять, что острить в его адрес — последнее, что нужно делать, если не хочется провести остаток дня корчась в судорогах от боли. Собрав кровь в вакуумные пробирки, он смерил меня нечитаемым бегающим взглядом, резко дернулся и двинулся к стойке с концентратами, пристально осматривая стеллажи. — С сегодняшнего дня я меняю курс лечения. Предыдущий официально закончен, поэтому пора перейти на следующий этап. Я вас поздравлю, по результатам анализа крови, содержание антител, борющихся с MZ-3, другими словами магией, значительно увеличилось! — прервал непонятное молчание он.       Забавно. Я даже не сдержал смешок: точно, он же лечит меня! Разве что лекарством от здоровья, не иначе. — И чем теперь вы собираетесь меня пичкать? — Почему же сразу пичкать? В этот и последующие разы все будет иначе: я собираюсь изучать влияние волн с определенными частотами на MZ-3. Лечение будет проходить в паре с другим подопытным. Мой график в дальнейшем будет более плотным. Сегодня к нам поступила очередная партия материала для исследований, поэтому пока индивидуальные сеансы необходимо отложить на неопределенный срок, — с этими словами доктор позвал санитаров по рации и продолжил заполнение журнала, который стал значительно толще с предыдущего раза.       Так вот, что за суматоха была в коридоре: привезли «материал». Мы для них — лабораторные крысы. Сейчас я окончательно убедился, что даже если дожить до окончания курса, отсюда не выбраться. Единственный выход — в мешке для трупов.       В этот раз меня вели пешком, застегнув наручники за спиной. Попутно запоминая маршрут, я прислушался к разговору охранников, конвоировавших меня вместе с персоналом на пути к «новому этапу». — Вот дерьмо, завтра по графику должна быть зачистка. Опять оставаться допоздна. Выродки еще и живучие, как тараканы, — раздраженно пробубнил первый. — Кэроу так кичится своими опытами, а в результате на половину из них его химия даже не действует — только лишние затраты на содержание. — Да уж, старик совсем помешался. Этих уродов надо вырезать, а не лечить! — поддержал его сослуживец.       По спине пробежал холодок. Зачистка. Что-то подсказывало, что речь идет вовсе не об уборке палат.       Наконец мы достигли пункта назначения. Помещение выглядело так, будто я попал в научно-фантастический магловский фильм: куполообразный зал со стенами, покрытыми черным пористым материалом, на вид кажущимся мягким, как губка. По середине располагалась крупная прозрачная камера с огромным количеством труб и проводов, обтянутая по всей площади экранирующей сеткой. А из наблюдательного пункта неподалеку за мной внимательно наблюдали двое в белых халатах.       Без церемоний меня затолкнули в камеру, сняв наручники и приказали сидеть смирно. По прошествии нескольких минут в дверь вошли двое военных, ведущих под руки грязного и нескладного мужчину с сильно отросшими русыми волосами и следами запекшейся крови на лице. Тот затравленно посмотрел на докторов у пульта и яростно начал вырываться: — Нет! Пожалуйста! Я больше не выдержу, хватит! — кричал мужчина, пока его не заставили замолчать сильным ударом под дых.       Волоком его затащили в камеру и закрыли дверцу. Я выжидающе смотрел на всю эту ситуацию, а в это время в голове отчетливо сформировывалось ощущение, что мой сокамерник так отчаянно пытался прекратить свои сеансы не от утомившей его рутины.       Кое-как восстановив дыхание, парень обратился ко мне: — Ты в первый раз здесь, да? — несмотря на ширму, его было прекрасно слышно благодаря вентиляционным отверстиям. — В точку. А я рискну поставить сто галеонов на то, что ты тут постоянный клиент. Как твое имя? — Лоуренс Майлд. Я тут торчу уже третий месяц. Я итак уже стал сквибом, что им еще от меня надо?! — тот обхватил себя руками и начал качаться из стороны в сторону, словно умалишенный.       Сквиб. Это слово всегда вселяло в меня отвращение. Я видел несколько таких в Лютном переулке, и они не вызывали даже жалости. Майлд стал наглядным примером того, во что я могу превратиться, если мои поиски и дальше будут продвигаться с такой скоростью. Я решил не терять времени. — Лоуренс, сейчас сосредоточься и скажи мне, с какой стороны тебя сюда везли? Ты видел по пути лестницу вниз или, например, табличку с указанием направления аварийного выхода? — Я... я не знаю, когда меня ведут сюда, я обычно ничего не рассматриваю, а обратно почти всегда тащат без сознания. Черт, они уже включили ее, нет, нет! — истерично повторял Майлд. Постепенно нарастающий гул начал закладывать уши, и в голове появилось неприятное ощущение сдавленности. — Возьми себя в руки! Попытайся вспомнить был ли там зеленый указатель, ну же! После секундного молчания на изможденном напряженном лице проявились глубокие морщины. Мужчина сосредоточенно пытался вспомнить, несмотря на то, что его лицо было перекошено гримасой боли. — Я не уверен, но... кажется, да, был! Как-то меня везли после сеанса, и я видел что-то похожее... Он попытался сказать что-то еще, но гул резко усилился до такой степени, что в ушах появился невыносимый звон. Я поджал ноги и накрыл руками голову, чтобы хоть как-то защитить уши, но вдруг ощутил на ладонях что-то теплое и влажное — кровь. Через пару секунд мне показалось, что все закончилось, но потом до меня начало доходить, что я просто перестал что-либо слышать. На лбу выступил холодный пот, сопровождающийся сильным приступом тошноты и головокружением, как после целой бутылки выпитого Огневиски, и внезапно все потухло.