Поход в гости с благими намерениями

— И как? Убедилась? Твоя непрошибаемая наивность когда-нибудь будет стоить не только твоей жизни или жизни того, кто рядом. Но всем нам! — рассерженный Борра, не в силах устоять на месте, измерял размер пещеры крыльями, как будто стены собирался снести, тогда как Малефисента застыла неподвижной статуей, только плотно сжатые губы, изумрудные глаза, сверкавшие также, как зеленая дымка молний вокруг ее правой ладони могли стать для вышедшего из себя эльфа предупреждением: он уже перешел грань, а значит, быть беде. Никто не смел повышать голос или проявлять неуважение к могущественной Темной Колдунье, и остаться безнаказанным. Борре ли это не знать! Только таким как он, видимо, неведомо чувство самосохранения. — По одному щелчку маленькой кривляки ты летишь к ней, ломая крылья! — Не забывайся и знай свое место! — гневный окрик Малефисенты должен был стать последним предупреждением. — Вот как? — Борра прекратил метания, внимательно посмотрев на «обвиняемую», но в прищуре и кривой улыбке не было ни раскаяния, ни уважения. — Видимо, тогда я не ошибся: ты не просто пропахла людьми. Ты больше они, чем одна из нас. Неподвижный, он был отличной мишенью, собирался или нет увернуться, и что пытался доказать, Малефисенте уже не было дела. Терпенье было на исходе. Волна тьмы охватила все тело и требовала выхода. — Достаточно! — слишком уж удобной мишенью был Борра, и магический удар вот-вот должен был снести его с ног. — Стой! Молнии погасли сами собой. Пришло ощущение мига до чего-то неслучившегося жуткого. Маленькие эльфы, подрастая, когда впервые познают опасность, стараются искать защиты у того, кого считают сильным. Где-то в дальних воспоминаниях, почти нереальных, как сон, Малефисента прижималась к коже-коре Бальтазара, огромному дриаду-стражу Топких Болот. Мир был огромный и страшный, а Бальтазар был такой сильный. Устав, их с Боррой неугомонный сын, обычно засыпал так, что даже гром рядом грянет, он не проснется. В этот раз тоже было как-то так же. В пылу разборок они не подумали, что малыш может проснуться. Обхватив Борру за лодыжку, он пытался за нею спрятаться и одновременно шипел, пытаясь защититься от неизвестной ему, но уже ощущаемой опасности, которую несла его собственная мать. Их маленький сын был единственным, кто знал, что делать. Злобное воодушевление Борры как внезапным ливнем смыло. Что бы ни пытался он доказать, но не ценой жизни сына. Он опустил голову и шумно выдохнул, будто получив удар в грудь, поднял на руки малыша, сделал шаг к выходу. Для Малефисенты этот шаг стал как толчок в пропасть, когда крылья связаны. Она действительно негодная мать. Борра говорил, что страх — это человеческое качество. Или она действительно стала слишком близка с людьми, или то, что сковывало ее сейчас, что не давало остановить Борру, называлось отчаяние. Они еще раз пересеклись глазами. Взгляд был долгим и тяжелым, как бы ни хотелось его разорвать и одновременно запечатать навечно, отстраняясь от грядущим бедствия, когда она останется одна. Что увидел в нем Борра? В его глазах она читала тоску и жалость. Почему-то это было больнее, чем если бы он злился. Непредсказуемый Борра просто передал малыша на руки Малефисенте. Она тут же ухватилась за него, прижала к себе. Появилась какая-то надежда, что может все обойдется, все останется по-прежнему, как несколько дней назад, она оборвалась, когда Борра сделал еще один шаг и, расправив крылья, исчез в темноте беззвездной ночи. «Вот и хорошо. Давно надо было прекращать эти игры в счастливое гнездо».