Группа крови

Утром Фёдор ушёл. Чуя не уточнял куда, а Фёдор не просил разрешения остаться. Они распрощались на пороге квартиры, и Чуя несколько мучительных секунд пытался привыкнуть к отсутствию смертельного холода за спиной. Только его одежда, кухня и стакан пропитались духом неумершего, на стекле остались отпечатки пальцев и губ. Чуя покрутил стакан то так, то эдак, и без колебаний отправил в посудомоечную машину. Ну его, вдруг заразный. А теперь надо спать, может, повезёт, и ему перепадёт хотя бы час или два отдыха перед очередным делом. Босс говорил, у них полно работы, а Чуя привык верить боссу и не оспаривать его приказы. Так безопаснее. В следующую ночь Фёдор пришёл снова. И через одну. И опять. Вместе с ним Чуя облазил такие места Йокогамы, о которых никогда не слышал: спугнул бомжей из-под моста и заблудился в зеркальном лабиринте, попробовал мороженое с чернилами кальмара и несколько минут вдумчиво изучал фонарь странной формы, гадая, зачем Фёдору понадобилось торчать рядом с ним и пялиться так, будто свет не резал ему глаза. Может, правда не резал. Информация о Дазае собиралась по крупицам. Иногда, забывшись, Чуя не замечал, как получает удовольствие от прогулок и ждёт их с ненормальным предвкушением, а когда понимал это — хмурился и обзывал себя идиотом. Уже привязался один раз, разве привела эта связь к чему-то хорошему? Он был словно пьян Сумерками, этим нездешним туманом, холодом пальцев и сахарными улыбками. Фёдор больше не водил его в места для «своих», утверждая, что в городе полно других интересных вещей. Фёдор умел находить интересное. Наблюдая за ним, Чуя начал замечать перемены в настроении, нюансы и детали. Хищно раздутые ноздри, когда воздух вдруг обретал плотность, становился горьким, зовущим, почти омерзительным. Горящие глаза при встрече с собратом, и едва заметная горделивая спесь, когда собрат, поджав несуществующий хвост, убирался с дороги. Чуя видел, что многие вампиры легко и свободно касались друг друга, так они делились энергией — жизнью убитых, кармой? — и просто общались на недоступном людям уровне. Фёдора никто не смел трогать. — Почему? — Чуя проводил непонимающим взглядом очередную лунную деву, которая драпанула от Фёдора, как чёрт от ладана. Как ещё ноги не переломала на шпильках своих… Ах да. Эти не ломают. — Я не слишком тактильный, — дёрнул плечом Фёдор. Чуя мог поклясться, хотя видел только его спину, что этот гад снова потянулся грызть ногти. Что за мерзкая привычка. — И не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние. — Ну не убьёшь же ты их! — Кто знает. Будь на месте Чуи кто-то другой, он бы заткнулся и не лез с новыми вопросами, но Чуя был на своём месте, поэтому бесстрашно спросил: — А как вы убиваете? То есть, зачем? Кровь, как я понимаю, можно заменить кагором или кроликами, хотя это всё равно что мясоеду предложить стать вегетарианцем… Дазай, конечно, уже отвечал на этот вопрос. Но можно ли верить Дазаю? — Ты столь плохого мнения о нас, — чуть улыбнулся Фёдор и повернул голову, чтобы Чуя заметил улыбку. — Стоит показать. Так нагляднее. И повёл совсем уж запущенными дворами, улочками, про которые Чуя знал только, что по ним приличный человек ходить не будет, а вот беспризорники и хулиганы — запросто. Сердце кольнуло узнаванием. Фёдор уверенно двигался к району, где прошло его неприглядное детство и часть юности, где упрямый рыжий мальчишка без царя в голове собрал вокруг себя детей и попытался выжить. После перестрелки район вычистили: беспризорников распределили по детским домам, бандитов посадили, трупы убрали, а разваливающиеся хибары частично снесли, частично забыли о них. В итоге на окраине города опустело гетто, куда теперь ходили подростки ради крутого селфи. И вампиры. Опасения Чуи подтвердились. Место под солнцем никогда не бывает пустым. Возле чудом уцелевшего дома, старого и готового вот-вот обвалиться, сидело двое детей, мальчик и девочка. Они жгли стащенные отовсюду доски, куски картона, какую-то вонючую чадящую дрянь, из-за которой мальчик постоянно кашлял. Они были похожи, словно близнецы, и Чуя совершенно их не помнил — значит, пришли позже, хотя могли бы, как Юан и Ширасэ, оказаться в мафии. Тоже не курорт, но пацану хотя бы дали бы лекарства, а его сестре — тёплую одежду. Заметив их, мальчик напрягся. В складках драного плаща мелькнул нож. Добротный и острый, наверняка украл у кого-то. Девочка затряслась то ли от страха, то ли от холода, но Фёдор остановился в паре шагов и не двигался дальше. Смотрел. — Чего надо? — борясь с кашлем, спросил мальчик. Он был весь бледный, с кругами под глазами от недосыпа. — Вы скоро умрёте, — ласково сказал Фёдор. — Твоя сестра раньше, ты — после неё. — Даже не думай! — рявкнул Чуя и, схватив Фёдора за плечо, развернул. И упал в его взгляд — в нём не было жажды, ярости или что там приписывали вампирам. Лишь нежная жуть, сочувствие и забота. — Они же дети! — И ты был ребёнком, — Фёдор отнимал его пальцы от плаща по одному, аккуратно, чтобы не сломать. — И выжил здесь. А они — нет. Надо бы спросить, откуда Фёдор столько знает о нём, но разумное просто не лезло в голову. Она опухла от других мыслей, потому что Фёдор шагнул к мальчику и попросил тем самым голосом: — Отдай мне нож, пожалуйста. И мальчик отдал. Фёдор не сделал с детьми ничего… ненормального. Заботливо укутал девочку в свой плащ, пригладил встопорщенные волосы мальчика, а затем поцеловал их обоих в лоб по очереди — так, как целуют мамы на ночь, не более. Ни крови, ни клыков, ни растерзанных шей. Дети просто заснули, трогательно прижавшись друг к другу и взявшись за руки. Чуя проверил пульс. Они были мертвы. — Мы отпускаем души тех, кто нас зовёт, — сказал Фёдор тихо. — Дарим чистую, хорошую смерть. Не только невинным детям, но и тем, кто совершил много ошибок и глупостей. Ты не представляешь, сколько голосов я слышу ежеминутно, голосов, молящих о помощи, избавлении, голосов людей, которые устали жить и просто влачат жалкое существование. Вот что такое вампиры, Чуя. Не плащи с алой подкладкой, не летучие мыши, не жажда крови. — Не прикидывайся святошей, — Чуя сжимал и расслаблял кулаки. — Тебе не к лицу. — Правда? — удивился Фёдор. — А при жизни я хотел стать священником. От этой абсурдной фразы Чую прорвало: он горько смеялся, до колик и рези в животе, потому что невозможно было иначе. Не бить же вампиру морду, на нем всё заживёт, а Чуя после этого окажется на земле рядом с мёртвыми детьми. — Легче? — участливо спросил Фёдор. — Нет, но сойдёт, — выдохнув, Чуя распрямился и серьёзно посмотрел на него. — О чём ещё я должен знать? Что-то такое крутилось на кромке сознания, что-то важное, только никак не вспомнить,. — Я скажу, если вспомню, — покладистым котом Фёдор перетёк ближе и погладил Чую по волосам почти также, как мёртвого мальчика. Только Чуя всё ещё был жив. — Перешагнув через Грань, ты уже не станешь прежним. И мир тоже. — Да понял я, понял, — оттолкнув руку, Чуя закатил глаза и повернулся к Фёдору спиной. — Пошли уже. Утро скоро, а мы так ни черта и не выяснили. Надежда на то, что выяснят, таяла с каждым днём, но Чуя пытался снова и снова. Или убеждал себя в том, что пытается, на самом деле увлёкшись игрой «найди самый безумный способ покончить с жизнью». — И я позвоню в скорую, чтобы забрали тела, — когда трущобы сменились знакомыми улицами, дышать стало легче. — Нельзя оставлять их… так. — Да ты эстет. — Иди к чёрту. О детях своим Чуя не рассказал. Ширасе расстроится, а Юан будет орать, какой же он дебил, как его ещё земля носит, ну да ничего, поорёт и успокоится. Его не волновала смерть сама по себе, слишком много дерьма Чуя успел повидать, но убийство — проводы? — вампира было иным. Цепляло за что-то внутри, как рыболовный крючок. И тянуло-тянуло-тянуло. Интересно, Дазай тоже слышал голоса зовущих? Отвечал ли на них, и если да, то как отпускал души: поцелуем, укусом или… Почему-то Чуе хотелось, чтобы Дазай сидел с умирающим на скамейке, угощал конфетами и нёс чепуху, чтобы человеку казалось, будто он и не умирает, а болтает со старым другом. Увы, Дазая никогда не волновало то, чего хотел Чуя. Вряд ли все вампиры также добры к своей еде, как Фёдор. После бесплотных поисков Чуя рухнул в постель без сил. Он надеялся на отдых от потустороннего хотя бы во сне, но нет, к нему пришёл Дазай и всё, как обычно, испортил. Точнее, воспоминания о нём, почти истершиеся. *** Сейчас Чуе стало бы смешно, но в начале своей вампирской зимы он выглядел ничуть не лучше малолеток, сходящих с ума по красавчику из популярного сериала. К чести своей, интересоваться вампирами он начал ещё в юности, когда имел слишком мало свободного времени, чтобы тратить его на ерунду. Легенды были красивыми: бессмертные существа, живущие во тьме, способные превращаться в животных и туман, трупы с остановившимися сердцами, восхитительно порочные, нечеловечески притягательные. Ни одна девственница не могла перед ними устоять. Чуя не был девственником, но тут сработала подростковая любовь ко всему мистическому. Соблазн прикоснуться к тайне оказался слишком силен. А Дазай, словно чуя его желания, больше не позволял себя трогать — только любоваться на расстоянии. Со скрипом, но Чуя принял правила игры. Дазай ничего не обещал и ни в чём не клялся. Появлялся, когда желал этого, лёгкой походкой выскальзывая из тумана или, быть может, другого измерения, гулял с Чуей по ночному городу, рассказывая невероятные вещи про смерть, избавление, самоубийц и то, как сладка на вкус человеческая кровь. Он не превращался ни в летучую мышь, ни в волка, однако его фигуру окружала такая плотная аура инфернальной жути, что усомниться в его словах было невозможно. — Познакомь меня с другими, — попросил однажды Чуя, когда на исходе зимы Дазай стал появляться реже. — Я хочу знать, какие они, Князья Сумерек. — Тебе ещё рано, — уклончиво ответил Дазай, странно взглянув на Чую. Улыбка его дрогнула. — Или тебе мало одного меня, милый Чуя? От его нежного мурлычущего голоса к щекам прилил румянец, но Чуя сдержал порыв дать этому наглецу по физиономии. Всё-таки вампир, да и не хотелось из-за глупой шутки терять единственную ниточку к удивительному миру потусторонних существ. — Тогда покажи свою квартиру. Дазай мог бы отпустить сотню пошлых шуточек, однако сказал лишь: — Не терпится увидеть, как я ложусь спать в гроб? — И питаешься кроликами. — И питаюсь кроликами, — не стал спорить Дазай. — Как-нибудь потом. У меня ещё полно дел. — Чем же так заняты неумершие? — мрачно спросил Чуя. — Поверь, в городе хватает душ, молящих о смертельном поцелуе, — загадочно обронил он тогда. — Мы целуем не ради удовольствия, а чтобы оказать милость. Людям так мало порой нужно перед смертью. Чуя заметил, как дрогнули пальцы и как опустились уголки губ, но ничего не сказал. *** Из сна вырвал звонок телефона. Подавив позорное желание сделать вид, что превратился в глухую, слепую и немую обезьяну, Чуя нашарил мобильник и прижал к уху. — Если это очередная реклама титановой сковородки, я вам эту сковородку засуну в… — в полусне Чуя ляпнул слово, которое услышал от Фёдора. Оно явно было цензурным, может, даже откуда-то из области высших сфер, но на русском с японским произношением прозвучало как самое грязное ругательство. Юан оценила. — Тащи сюда свой зад, — приказала она. — Сюда — это куда? Возмущаться на тему иерархии и уважения к старшему Чуя даже не начинал. Он этой малявке сопли вытирал ещё когда они вместе побирались. — Босс вызывает на дело. Что за дело, сколько целей, почему так быстро и без подготовки — это Чуя спросить успеет, когда доберётся до места, не врезавшись в какой-нибудь криво вмонтированный столб. Бессонные ночи с вампирами плохо влияли на него. — Девушку завёл? — хмыкнул Ширасе, пока не слышал Артур. — Парня, — мрачно ответил Чуя. Широко зевнул, не трудясь прикрыть рот рукой, и мстительно добавил: — Мёртвого. Что было чистой правдой. Чуя не стал уточнять, говорит он про Дазая или Федора. Он и сам не знал. *** Внешне Дазай не напоминал мертвеца. Самый обычный парень, встретишь такого на улице — не обернёшься. Если, конечно, он сам не окликнет — не позовет за собой, не предложит яблоко, не улыбнется, чуть сверкнув клыками. — Из Чуи бы, — протянул Дазай — у него сегодня было странное настроение, не то весело до слез, не то грустно до смеха. Если бы Чуя не знал, что на него не действуют наркотики, то решил бы, что тот чем-нибудь обкурился. — Из Чуи бы получился превосходный вампир. — И что мне для этого нужно было сделать? — фыркнул Чуя. — Подставить тебе шею? Дазай картинно закатил глаза и схватился за сердце. — Как ты мог так опошлить… — начал он, и Чуя перестал вслушиваться. Когда Дазай изображал из себя королеву драмы, общаться с ним становилось решительно невозможно. Дазай этим вечером паясничал и говорил больше обычного. О макаронных монстрах, о звездах и луне, о городах и их закоулках. Только к полуночи притих, задумчиво уставясь в пространство, прежде чем совершенно внезапно заявить, что ему пора. Чуя не стал спорить, только выполз провожать его в коридор. Дазай барабанил пальцами по косяку и выглядел серьезным — и одно это могло напугать. Но не вытаскивать же клещами, что там у него стряслось? И мог бы вообще Чуя — человек — чем-то ему помочь? — Тебе, — тихо сказал Дазай на прощание, — нужно было бы мне поверить. И, не дожидаясь ответа, щелкнул замком на входной двери, закрывая ее за своей спиной. Это был первый раз, когда он уходил не через зеркало, и Чуя удивленно уставился ему вслед, прежде чем перевести взгляд на часы. Те показывали пять минут первого. Это означало, внезапно понял Чуя, что на улице уже март. Зима закончилась. Через неделю Дазай не пришел. И через две тоже. Через две с половиной Чуя набрал его номер и минут десять, как идиот, вслушивался в повторяющееся «абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Дазай исчез из его жизни легко, будто его никогда и не было. Будто Чуя себе его придумал. Чуя искал, как сумасшедший. Но нашёл других вампиров. Внимание, раньше прикованное лишь к Дазаю, чутко реагировало на… так скажем, странности. И бродя по ночной Йокогаме, спускаясь в метро и провожая взглядом случайных прохожих, Чуя начал замечать несоответствия. Слишком красивые лица. Слишком идеальную кожу. Сладкий холод и ласкающую боль, что расцветала в груди при их появлении. Они все пахли по-разному, с одной общей нотой ладана и вина со специями. Чаще всего Чуя натыкался на них в метро: безжизненные манекены с горящими провалами глаз, голодные улыбки, завлекающие позы. Видя, что их заметили, вычислили, они сперва злились, а затем таяли туманной дымкой, снегом и прелым запахом оживающей земли. Это влекло, цепляло. До такой степени, что у него, похоже, действительно поехала крыша. Но как многие психи, он не замечал этого, пока не стало слишком поздно. Пока не стало слишком больно. *** Кровь вытекала из раны толчками. По сравнению с укусом вампира, это ранение не было ни сладким, ни приятным. Хотелось немедленно попасть в больницу и получить три кубика обезболивающего внутривенно, а не валяться среди обломков стены и собирать себя по кусочкам. Глупо вышло. Нельзя так подставляться опытному бойцу. Но он слишком погрузился в проблемы ночные — вампиров, интриги, изучение потустороннего, разговоры на кухне с Фёдором за чашкой кагора, долгие прогулки, хотя ночи становились короче, а дни — длиннее. Вот и поплатился дыркой в боку и сломанными рёбрами. — Да-а-а, досталось тебе. Это не Юан и не Ширасе, они успели уйти до взрыва гранаты и наверняка ищут его с другой стороны завала. А может, не ищут, если Артур сказал железное «нет» и велел уходить, пока их всех тоже не размазало тонким слоем фарша по бетону. Это ночная тварь. Это Рампо, потому что дым и пепел от взрыва закрыл пасмурное небо, закрыл солнце. — Выглядишь так, что лучше бы сразу в гроб. — Да пошёл ты, — через силу ответил Чуя, надеясь, что вместе с кровью не выплюнул собственные лёгкие. Не пошевелиться — труба продырявила его, насадила на себя, как бабочку на иглу. Если достать, то он умрёт спустя несколько минут от потери крови. Никакое чудо не поможет. — И без тебя тошно. — Очевидная ловушка, — Рампо присел рядом на корточки и ткнул Чую пальцем в бок. Прямо над раной. Чую выгнуло от боли, он посинел и захрипел, но не смог даже поднять руку, чтобы врезать мудаку с лицом ребёнка и глазами старика по роже. По наглой, никогда не ошибающейся роже. — Такая простая, такая глупая. Но ты попался в неё и теперь умираешь. Знаешь, ты нам нравился. Не всем, но многим, они находили тебя… забавным. — Лестно слышать, — сплюнул очередной кровавый сгусток Чуя и закашлялся. Слова Рампо почти не доходили до мозга, сливались в непрерывный гул. — А теперь сгинь, паршивец. Дай достойно умереть. — Не-а, — бледное лицо Рампо замаячило перед глазами, как огрызок луны. — Не сегодня. Будет холодно, но ты терпи, мистер стильная шляпа. Рампо не поцеловал его, нет, но от его ладоней по боку растеклась долгожданная прохлада. Будто прямо в мясо ввели анестезию. Запахло рябиной, ладаном и карамелью. Зашуршала какая-то длинная одежда, дохнуло свежестью — запахи смешались, сила клубилась вокруг Чуи туманом, хотя он не видел этого. Рампо сказал: «Дай книгу», ему что-то ответили, а затем Чую подхватили на руки, словно сломанную игрушку и куда-то понесли. Сквозь полуприкрытые веки Чуя смутно видел обрывки чужих воспоминаний, жизней или снов, проваливался то в жар, то в холод. Кто-то заботливо вытирал ему лоб платком. Кажется, он отрубился в конце пути, потому что его грубо потрясли за плечо, заставили разжать зубы и что-то проглотить — настолько ледяное, что лёд Арктики был бы теплее, что-то вязкое, безвкусное и при этом удивительно ароматное, словно кагор. Одновременно с этим в боку стало свободно и пусто, у раны запорхали бабочки, и Чуя засмеялся, не выдержав этого щекочущего чувства. В какой-то момент он увидел Фёдора с тёмными провалами вместо глаз и чертовски алыми губами, будто нарисованными на дорогой бумаге самыми дешёвыми красками. Фёдор что-то говорил, целовал ему запястье, ладонь и пальцы, а их кровь из разрезанных вен стекала до локтей, пачкала закатанные рубашки и смешивалась на сгибе. Было много, много крови. Впервые Чуя подумал, что она не тяжёлая и смрадная, а лёгкая и с пузырьками, как шампанское. Ему стало так весело от этой мысли, так славно! И Фёдор вторил его улыбке.