Карандашные линии

Раздалась серия выстрелов. Короткий крик. Через минуту шаги оказались совсем близко, я краем глаза уловила движение. Фигура промчалась от выхода из раздевалок рядом с бортиком к вышке. Замерли шаги. Простучали по ступенькам ботинки, отскочила от металла пуля. Паша упал на нижний уровень, потом выскочил и двинулся к верхнему. Я подобралась, готовая вскочить. Костенко выпустил последний патрон, когда меня увидел Паша. — Ты? — Я? Он глянул на меня, быстро оглянулся на Костенко, кивнул в дальний угол уровня. Очевидно, первостепенной задачей я не была. — Отдай скетчбук! — всё же тихо попросила я. — Стоять! Вниз! — скомандовал голос снизу. Наверное, Паша решил, что проще сделать, как я прошу, чем объяснять, почему нет. Скетчбук с цветами на обложке плюхнулся на пол, я быстро сгребла и сунула его в прибереженный для этого дела пакет, быстро заматывая его. Костенко тяжело поднимался по ступеням, пробормотав по дороге: — Да никуда ты не денешься. — Сюда иди, — буркнул Паша, не спуская взгляда с бывшего офицера. Я не стала сопротивляться — нашли дуру, — судорожно подползая к Паше и вставая чуть за спину. Я вздрогнула, когда упала сумка от прибора, и когда чуть пошатнулась в сторону десятиметровой пустоты под. Спиной я чувствовала холодное ограждение. Слишком хлипкое, готовое в любой момент оторваться. Паша придержал меня рукой. — Это ещё один твой друг? — спросил Костенко, — Неважно. Вам обоим конец. — Ножик брось, — почти спокойно потребовал Паша, всё так же следя за каждым движением Костенко. Тот двигался нарочито медленно, смотрел исподлобья, будто знал каждую реакцию, видел больше, чем хотел показать. Перебросил из одной руки в другую нож, перевернул его рукояткой к нам. — Конечно, бери, — почти по-доброму кивнул он, а у меня от этого тона, высоты и всего остального, снова прошибла волна мурашек. Я попыталась сосредоточиться на ощущениях темной ткани под рукой и тепла совсем рядом, в которое можно было чуть ли не лицом уткнуться… Просто поверить, что всё будет, как в сериале, и всё. Не выкрикнутые в тишину бассейна слова: «Закончите это быстрее, пожалуйста!», — и молчание о надежде быстрой перемотки. Вот только это продолжалось, длилось будто бесконечно. Будто новые проделки Зоны, которая снова затягивала время в тугую спираль. — Ещё шаг — и я отпущу, — у него самого рука от веса прибора и напряжения уже дрожит, а он своей чуть сильнее меня сжимает, дрожь мою чувствуя и ложную уверенность вселяя. Воздуха бы набрать, вот сейчас, а то поздно потом будет, а вот в этот самый миг, чтобы не задохнуться. — А дальше что, полетишь? — вкрадчиво спросил Сергей, приближаясь ещё ближе, — Вместе с другом? — Она не мой друг. Второй раз вижу. Затрещал прибор, и я глубоко, до боли в легкие выдохнула, и тут же вдохнула, сразу много, задержала дыхание, и от этого в глазах потемнело. Я чуть пошатнулась, и в какой конкретный момент Костенко бросился к нам, не заметила, только ощутила страшное чувство пустоты, одной рукой вцепившись в Пашу, а другой в последний момент хватаясь за прибор. На долю секунды паническая мысль о том, что я не смогу переместиться, захватила меня. Если я что-то сделала не так, то меня просто оставит в настоящем, и я упаду в бассейн с самой высокой вышки на кучу мусора. Я разобьюсь. Меня как будто дернуло за руку через… время. Удар о воду был быстрым и сильным, но воздух не выбил, я отпустила и Вершинина, и прибор. Тут же намокшая одежда. Блеснувший нож, опускающийся на глубину. Вода из-за хлорки резала глаза, но несколько сильных гребков, ещё один, ещё пара, и вот я уже почти доплываю до дна. Сильно тянет наверх, закладывает уши, невыносимо, до слез жжет глаза. Я хватаю нож и едва-едва отталкиваюсь от дна, стараясь сильными гребками выплыть. Ещё один раз и ещё, кажется, что если в следующее мгновение не будет воздуха, то всё. Поверхность воды обманчиво близка, и рябь на воде мешает понять, сколько ещё. Но воздуха всё нет и нет. Две тени, метавшиеся наверху, пропадают, мелькают снова. Ещё гребок, ещё, на автомате, не ощущая буквально ничего, кроме невыносимой тяжести ножа в руке. Ещё хотя бы один… Я громко втянула ртом воздух вместе с водой, чуть ли не кашляя, когда оказывалась на поверхности. Одежда и рюкзак тянет вниз, но я уже прихожу в себя достаточно, чтобы подплыть к бортику. Будто через подушку слышу возмущение уборщицы, а вот тщеславное: «Спокойно мать, КГБ СССР», — доносится уже отчетливо. Пока «полковник Игнатьев» предъявлял документы, мне удалось вылезти и спрятать нож в рюкзаке, запихнув его между пакетом с одеждой и всякой мелочевкой, которой была не страшна вода и холодное оружие. Я сидела, наглухо замотанная в полотенце, и зуб на зуб не попадал, пока эти двое игрались в гляделки. Я надеялась, что мне хотя бы отдышаться дадут — уж очень велика была вероятность и мое скромное желание грохнуться в банальнейший обморок. Выдерживать одновременно удар Паши, который для меня как будто личный сорт криптонита, и озлобленного Костенко… Это уж слишком. Увы, свои терки они решили отложить, для начала отыгравшись на мне. — А это кто? — спросил Костенко, кивая в мою сторону. Ну-ну, поговори ещё обо мне в третьем лице. Га-ад. Нож-то твой всё равно у меня, да только тебе всё равно осталось недолго. — Пересеклись случайно на дороге, — соврал Паша зачем-то. Хотя, вряд ли он особо горит желанием рассказывать полную вопросов историю. А вот задать их мне… А если они объединятся против меня? Ох, что же делать? Делать-то что? — Хотела машину поймать, но наша Волга уже не выдерживала. — А ты что там делала? — Гуляла, — передернула я плечами, — Достопримечательности посмотреть, архитектуру конструктивизма зарисовать. На архитектора учусь, а тут места колоритные. Были. — А в здании бассейна ты что забыла? — Посмотреть хотела, — выдала я прошлую идею, — А потом меня эта тварь на вышку загнала. — Какая? — тут же дернулся в мою сторону Павел. — С арматурой в боку, собака жуткая. Цепь на шее болтается. Ужас. — То есть ты искала попутку из Чернобыля, чтобы поехать посмотреть бассейн? — пересказал немного иначе мою историю Косетнко. — Просто на дороге встретились, — поправила я раздраженно, — Заблудилась. Думала, ещё пару компаний встречу, да там и идти не так много, что я, не справлюсь? Лето же, почти сезон для всяких сталкеров, — и тут у меня появилась идея, как отвлечь их от меня, — Правда, они с ножом не кидаются, и во времени не перемещаются. В каком мы году? Где ребята? — Он всех их убил. — Не смотри на меня так, — зашипел Костенко, — Мне нужно было показать, что всё серьезно. Фух, пронесло. Пусть всё вернется в колею сюжета. Пока они «разговаривали», я попыталась всё же хоть как-то подсушить волосы, только вот им обоим в этом повезло больше, у Паши волосы просто короткие, Костенко вообще почти лысый. Так что мне свои локоны ниже лопаток придется полотенцем, по старинке. Диалогом то, что происходило между ними, сложно было назвать. Молчаливая битва, вкупе с попытками манипуляции и желанием найти ответы. — Меня тоже теперь убьешь, да? — поднял брови Павел, дерзко ухмыляясь, — И её тоже? Я ведь её даже не знаю. Ну? Костенко наклонился, стрельнул в меня взглядом, но потом вернулся глазами к Павлу, тихо и четко задавая простой вопрос: — Зачем? Теперь это не имеет смысла, — и тут же, смотря глазами прямо в душу, даже не приказал, а констатировал факт, — Ты мне поможешь. Цель у нас теперь одна: предотвратить аварию. — Готово, — бросила женщина за гладильной доской. Пока разбирали вещи, я быстро сходила за лежавшим у батареи рюкзаком, и, стараясь не краснеть и не засветить ничего лишнего, переоделась в свое. Узнав, куда мы идем, Паша отстал от Костенко и больше не обращал внимания на меня, холодным взглядом осматривая всё вокруг и при этом глядя будто сквозь. Зато агент, так и не потерявший хватку, докопался до меня. Конечно, ложь он вскрывал на раз-два и мою историю вскоре забраковал. Я порадовалась, что ему пока незачем смотреть мой паспорт, потому что иначе вопросов мне бы задали куда больше. — Как тебя зовут? — Аглая, — увидев привычное недоумение, пояснила, — Мама обожает Достоевского. — А учишься, говоришь, на архитектора? — Ага, второй курс, — подтвердила я, не желая отвечать скупыми и покорными «да». — Останешься в моей квартире. Стрелять ты вряд ли умеешь. — А как обратно? — вспомнила я про свою «неосведомленность», — Мы вообще вернемся? — Через несколько часов нас выкинет в ту же точку, только через двадцать семь лет, — пояснил Костенко, — Что-то не вижу на твоем лице паники. — А смысл? — подняла брови я, — Если действительно вынесет, то лучше быть где-нибудь, где ничего не изменится, только и всего. Да и сомневаюсь я, что у вас двоих что-то получится. Вы, конечно, мега круты и всё такое, но вы диверсию против КГБ СССР планируете на охраняемом объекте. — Посмотрим, — бросил Костенко. — А у вас в квартире розетки есть? — спросила я о более насущном, — У меня телефон разряжен почти. — Надейся, что он воды как ты не нахлебался, — отрезал Костенко, — Что за поколение, вечно со своими телефонами. Поджав губы, шла дальше. Кроссовки неприятно хлюпали, зато была надежда на электричество, теплую батарею и возможностью немного вздремнуть. Хотя последнее — из разряда фантастики. Фиг кто меня разбудит. В квартире нам указали на диван, и пока Костенко соорудит нехитрый ужин, я могу успеть передать Паше нож. Он сел на диван, молча за мной наблюдая, я встала около зарядки, рылась в рюкзаке, стараясь не шуметь целлофаном. Прислонив палец к губам, под удивленным и вдруг осознающем определенное событие взглядом, протянула знакомый нож. Паша спрятал его за спину, переговариваясь с Костенко. Когда Сергей в следующую секунду вошел, то увидел лишь, как вожусь с зарядкой, а Паша с плохо скрытой неприязнью на него смотрит. — Можешь чай сделать, Аглая? — спросил он, всё ещё не смотря на меня. Я молча пожала плечами, прошла на кухню. Включила чайник, выпила воды из графина. Стены тут, правда, картонные, слышно всё. Хоть воды налью, а то сушняк дикий. Перед тем, как он закончили, я зашла обратно в гостиную: — А если ты-прошлый все-таки вернешься? — спросила я, немного неловко проходя между ними к рюкзаку. Плюс два процента. Мало, но лучше чем ничего, — Вдруг заметишь в окнах свет и решишь проверить? — Предложения? — Взять меня в заложники, — пожала я плечами, стараясь сделать как можно более независимый вид. Судя по красноречивым взглядам, получалось так себе, — Понятно, что не великой ценности заложник, но время выиграть получится. — Самый бредовый план, который я только слышал, — покачал головой Костенко и вышел, завязывая галстук. Скрипнул в замке ключ, — Другого нет, Павел, вперед. Паша мгновенно дернулся к стене, вжимая меня следом. Ага, очень мило, за исключением того, что у моего горла был нож, хоть я и знала, что Паша не причинит боли кому-то без веской причины. — Ш-ш, тихо, — щекотно шепнул он на ухо. Вместо этого у меня всё тело напряглось, и мурашки по телу пробежали. Я попыталась задержать дыхание. В квартиру вошли. Щелкнул снятый с пистолета предохранитель. Меня прижали чуть крепче и отпустили, будто намекая, что всё будет хорошо. И мне… хотелось верить. Хотелось просто голову откинуть, шею беззащитно под нож обнажая, сердце чужое слушать и таять, таять в сильных руках, зная — защитят. Может, шанс у меня все-таки есть, чтобы, наконец, с кем-то и взаимно. Может, раз я тут оказалась, то это имеет смысл? — Выходи из-за двери. Медленно! — раздался знакомый, пусть и чуть иной голос. Да, смотреть на это куда как проще и безопаснее. — Выстрелишь, и я перережу ей горло, — прошипел Паша, одной рукой умудряясь держать две мои ладони, а второй — нож у горла, — Опусти пистолет. Костенко-Игнатьев вышел из прохода, держа наготове пистолет, я всхлипнула, отвлекая внимание, вот только Костенко его всё равно заметил. Нас обоих толкнули к углу комнаты, горло обожгло, но терпимо. Паша сделал ещё пару шагов назад, я тоже, пусть и невпопад, осели на диван. — Ты как? — поинтересовался Паша, — У тебя кровь? — Раз не истекаю, то всё нормально, просто царапина. В этой версии Паша тоже успел выхватить так вовремя оброненный пистолет. Пока прикованный к батарее молодой Костенко недоуменно смотрел на нашу разношерстную компанию, я накинула рюкзак. После коротких переглядок с ним, во время которых я пыталась понять, откуда в нем засел карьерист, так и не сумевший простить собственной ошибки другим. Тихо шепнула: «Помогите, пожалуйста», — одними губами и пошла следом за теми, кого выдала как похитителей. Будем надеяться, что в меня стрелять они теперь не будут, потому что оружие мне вряд ли дадут. А потом можно будет и истерику закатить, и кому-нибудь из офицеров на шею кинуться, чтобы достовернее было. В камеру мне не очень хочется, пострелять вряд ли дадут, да и я в принципе не особо, только в лагере перед выпускным классом из лука научили стрелять с двадцати шагов, а из винтовки стреляла только в лагере раз пять. Так что верх моей снайперской подготовки — прикрыть, да случайно в кого-нибудь всадить пулю. В здание меня даже не взяли, впрочем, я не особенно рвалась. Пока никого нет, можно хоть музыку послушать, а то тут никаких нервов не хватит. Пока телефон воспроизводил песни, я достала скетчбук. Порисовать, конечно, не получится, но… Я успела много увидеть, и вряд ли это забудется, учитывая, как часто я рисовала одно и тоже лицо. Пальцы чесались от желания запечатлить, но пока я только смотрела в неярком свете фонаря на любовно нарисованные карандашные наброски… Господи, какая же я… Стало противно от себя. Мне — именно мне, а не какой-нибудь Маше-Кате-Кристине — повезло влипнуть в эту историю всеми конечностями, а кроме сохранения документов я ни о чем и не думаю. Был ли во всем этом хоть какой-то смысл? Вдруг я влюблюсь в кого-нибудь уже через пару месяцев? Вдруг он окажется не таким, каким я его знаю по сериалу? Хорошо, допустим, что любовь к Ане — это просто влечение, а со мной будет всё по-настоящему. Слишком оптимистично звучит, но допустим. Я не смогу жить в отношениях без доверия, придется всё ему рассказать, а он… может подумать всё, что угодно. Не хочется думать о Паше плохо, но я ведь его, по сути, совсем не знаю. Он же все-таки живой человек со своими чувствами и мыслями, и мне никто не говорил, что я в них присутствую хоть в сколько-нибудь романтическом ключе. Руки опускаются. Из здания вышли, нагруженные стволами, Вершинин и Костенко, сложили всё в багажник. Я оглянулась назад… Да, видно только открытую крышку багажника. Я снизила громкость и убрала телефон совсем, скоро будет не до него. Костенко сосредоточено вел машину, Павел напряженно переводил взгляд с него на меня, с меня на дорогу и далее по кругу. Хотелось как-то поддержать, сказать, что всё выгорит, но как сказать это, я не знала и сочла за лучшее промолчать. Больше всего я надеялась на то, что если я тихо посижу в машине, то ничего не поменяется, и Павел не получит лишнюю пулю. Мы ведь не задержались? А если приехали раньше, то это даже хорошо. — Можешь показать свой скетчбук? — спросил Паша. Я без слов и просящихся вопросов достала из рюкзака потрепанный такими путешествиями скетчбук, протянула на переднее сиденье. Костенко бросил взгляд на него, но не заинтересовался, и это хорошо, потому что вот он точно помнил как тогда выглядел. А я тихо проклинала свою любовь к деталям, потому что кадр был максимально прорисован, насколько хватало моих навыков, начиная от ремней разгрузки и заканчивая полосками на галстуке. Не удивлюсь, если меня потом ждет допрос с пристрастием. Паша замер, перелистывая страницы. Я немного выглянула из-за сиденье. А… Те два наброска, где он держит пистолет, один с кадра, где они были ещё где-то в лесу, а Настю я рисовать поленилась, как и пейзаж вокруг, другой — когда Павел направлял на Костенко пистолет в его квартире… Всё, чую, я крупно попалась. Я встретилась взглядом с ним в зеркале заднего вида. Да, так многообещающе на нас смотрела только грымза-деканша, суровейшая женщина советской закалки, которая не знала пощады и жалости к студентам. Прощайте, Антонина Евгеньевна, надеюсь, хоть тут мы с вами никогда не пересечемся. — Спасибо, Аглая, — сказал Павел ровным голосом, и с деревянной полуулыбкой протянул он мне обратно скетчбук, — Красиво рисуешь. Постарайся не потеряться, а то мало ли, что случится. Ага. Где лопата и белые тапочки? Проще уже самой закопаться.