Храм предков

Время шло медленно, нехотя тянулось, меняя мир вокруг, людей, но Храм Предков оставался неизменным. Неизменной была и традиция, начатая Цзян Чэном с десяток лет назад – он неизменно являлся в Храм с кувшином терпкого травяного настоя, отдаленно напоминающего вино, наполнял им четыре чаши и, подняв свою, медленно пил. Иногда в Храм Предков приводили Цзинь Лина. Он играл, говорил с табличками, наблюдал из окон Храма за тренировками адептов Ордена Юньмен Цзян. Однажды с ним пришла женщина, юная, солнечная, облаченная в золотые одежды. Ее ханьфу скрывало округлый живот, однако тяжелая походка служила своеобразным подтверждением ее бремени. Малыш Лин-Лин настойчиво звал: – Тётушка*, взгляни, здесь есть моя матушка! Неугомонный ребенок то и дело дергал за полы золотого ханьфу и задавал бесконечные вопросы: «Почему матушка здесь, а не рядом с отцом?» - женщина в золотом улыбалась и отводила взгляд; «Какой была матушка? Расскажи мне о ней!» - женщина вздыхала и гладила Цзинь Лина по голове с нежностью, достойной материнской и тихо-тихо говорила что-то. Ребенок тоже не отставал, складывал ладошки на живот, благоговейно говорил что-то малышу, сидящему внутри. Наблюдая за этим, Яньли поджимала губы, вздыхала и то тянула руки к сыну, желая погладить его вместо незваной гостьи, то отходила подальше, прячась за колонну, не желая нарушать хрупкую идиллию. Её мучения не давали покоя и Юй Цзыюань. Не желая наблюдать за этим, она скрылась в тени. Вслед за ней ушел и Цзян Фэнмянь, прежде крепко обняв дочь. Оставшись наедине с посетителями и собственными эмоциями, Яньли наблюдала. Женщина в золотом казалась заботливой и терпеливой. Яньли хотелось верить, что такой она и останется. Пусть у Лин-Лина нет матери, так может быть, хоть тетушка сможет подарить ему немного родительского тепла. Только когда малыш Лин-Лин устал задавать вопросы и бегать по храму, Женщина в золотом поклонилась табличкам и с грустной улыбкой взглянула на них в последний раз. – Я позабочусь об А-Лине, - заверила она, - Он растет чудесным ребенком, думаю, вы им гордились бы. Поклонившись табличкам еще раз, она протянула племяннику руку и повела к выходу из Храма. Лин-Лин, не желая уходить просто так, обернулся, лучезарно улыбнулся не то табличкам, не то бледному призраку собственной матери и взмахнул ладошкой на прощанье. – Скоро я вернусь, матушка, - сообщил он и неловко засеменил за тетушкой. Прошла неделя и Цзинь Лин действительно вернулся, теперь в сопровождении Цзян Чэна. Малыш вдруг стал необычно хмурым и сосредоточенным. Он долго сидел перед табличками на коленях, подражая дяде, а после взглянул на таблички и заговорил: – Теперь я стал старшим. Дядя Цзян говорит, что матушка была хорошей старшей сестрой. Я тоже буду хорошим братом. Цзян Чэн, сидевший рядом, только усмехнулся и потрепал племянника по голове. – Твоя матушка в тебя верит, - хрипло, едва слышно проговорил он, будто с трудом сдерживал слёзы. Яньли оставалось только наблюдать и кивать. Да, она верит в своего сына, да, он станет прекрасным старшим братом. – И ты никогда не станешь главой ордена, - фыркнула разочарованная Юй Цзыюань, - Не станешь, потому что твои родители идиоты. Цзян Фэнмянь недовольно покачал головой. Яньли, привыкшая к тяжелому нраву матери, только плечами пожала и продолжила наблюдать за сыном. А вот господин Цзян не стал молчать. – Взгляни на нашего сына, - проговорил он, обращаясь к супруге, - Он глава ордена, но счастлив ли он? – Конечно же нет! – вскричала Мадам Юй, - Как он может быть счастлив, когда орден – это все, что ему осталось? В ярости женщина одарила супруга звонкой пощечиной и, гордо вскинув голову, удалилась. Яньли испуганно, обеспокоенно взглянула на отца, поднялась со своего места и неуверенно протянула руки, чтобы обнять его. Фэнмянь кивнул дочери и сам поспешил заключить ее в объятия. – Всё хорошо, - заверил он, поглаживая Яньли по голове, - Все в порядке, А-Ли, не волнуйся. Занятые семейной ссорой, обитатели Храма Предков не заметили, как Цзян Чэн подхватил на руки засыпающего Цзинь Лина и ушел. Еще не раз, после этого случая, малыш Лин-Лин приходил в Храм. Комично хмурил бровки, изо всех сил старался выглядеть серьезнее, старше, пока что-нибудь не отвлекало его. Цзян Чэн то приходил вместе с ним, долго сидел рядом, то оставался снаружи, занятый делами ордена. Так пролетело два года. По весне лепестки цветов сливы украшали крышу Храма, в знойные летние дни Храм Предков дарил прохладу, осенью, омытая дождями, черепичная крыша блестела под тусклым солнечным светом, а зимой, как редкими мехами, Храм укутывался снегом. Цзинь Лин, неизменно счастливый, сидел напротив табличек. Он незаметно становился старше и все меньше говорил с теми, кто не мог ему ответить. Но все хорошее однажды заканчивается. Сначала в Храм ввалился Цзян Чэн. Без вина и угощений, которые так часто приносил, приходя вместе с А-Лином, но с пылающим взором, явно чем-то встревоженный. – Матушка, - первым делом заговорил он, - Если бы вы только могли подсказать мне, как защитить А-Лина. Мадам Юй от этих слов заметно оживилась. Даром, что ни одна живая душа слышать ее не могла, женщина вскричала неожиданно яростно: – Не смей потерять этого ребенка! Я не побоюсь проклясть тебя, неразумное дитя! Ни Цзян Фэнмянь, ни Яньли не пытались успокоить ее ярость. Напротив, они и сами присоединились бы с наставлениями, да только что могут изменить их слова? Почувствовав ли угрозу, успокоившись ли, Цзян Чэн встал, зажег благовония и отправился прочь. На следующий день в Пристань Лотоса прибыл гость из Ланьлина – малыш Цзинь Лин. По старой привычке первым делом он отправился в Храм Предков. Тенью за ним следовал один из адептов ордена Юньмэн Цзян, однако, у дверей Храма он остановился, поклонился почтительно мальчику и удалился. Оставшись наедине с собой и табличками, А-Лин сел. Не на колени, нет, сел, вытянув перед собой ноги, а после, недолго думая, подтянул их к себе и обнял руками колени. Выглядел он не просто обиженным, как частенько бывало раньше, несчастным. Он сидел долго, неподвижно, иногда всхлипывал, никак не решаясь заговорить. А после, совершенно неожиданно обратился к призракам, охрипшим от слез голосом: – А-Суна* не стало, потому что я был плохим старшим братом? Тетушка постоянно плачет и не хочет со мной говорить, а дядя Яо слишком занят. Это всё потому, что я виноват? – неотрывно глядя на стоящие рядом таблички бабушки и дедушки, малыш Лин-Лин вопрошал, - И даже мама с папой ушли. Ребенок вновь расплакался, не в силах говорить дальше. Призраки Храма Предков обессилено собрались вокруг, неспособные утешить дитя. Кто знает, сколько еще продлился бы этот мучительный для малыша монолог, если бы в Храм не подоспел Цзян Чэн. Он опустился рядом с племянником на колени и осторожно потрепал его по голове. Лин-Лин еще пару раз всхлипнул и затих. Под сводами Храма воцарилось скорбное молчание.