Они приняли условия друг друга и договорились, что написанное навсегда останется между ними, и письма никуда передаваться не будут. Первое время Франции было очень волнительно. О возможном наказании он думал часто, практически каждый день. Но со временем его переживания стали плавно сходить на нет. Он старался утешать себя мыслями о том, что Британия честный и умеет держать слово, по крайней мере, ему хотелось верить. Первое время им явно было тяжело переписываться, ведь непонятно, что конкретно можно было описывать в письмах. Франция это замечал, ведь ответы были сухими, короткими. Союзу явно было не совсем интересно общаться, видимо, он не до конца понимал к чему это всё и поддерживал переписку для того, чтобы не обидеть. Страна это замечал, и это его удручало. Он искал поводов для того, чтобы поговорить, ведь возможность упускать нельзя, раз тот согласился. Перед ним теперь открывался следующий этап: раскрутить Британию и выбить полные и искренние ответы. Потому страна просто начал описывать свою обычную жизнь, как у него проходит день, неделя, а потом отправлял письмо. Первое время Великобритания странно относился к подобному, опять же не понимая к чему это всё, но, со временем, смог расслабиться и читал их как книгу. Он уже даже начинал привыкать к тому, что один раз в неделю ему приходит письмо. Когда наступает вечер, он находит свободное время, открывает его, расслабляется и читает. Затем, через время, садится писать ответ. И его письма стали намного развёрнутее и интереснее, но всё же Франция улавливал, что союз не до конца честен с ним. Тот явно фильтрует написанное и общается с ним больше как «союз», чем «Великобритания». Страна уже научился отличать этих двоих, и последнего он видит довольно редко, он прячется глубоко в душе и боится вылезать.
Одним из вечеров Франция перечитал абсолютно всё, что написал ему Великобритания за это время.
— Обо всём да ни о чём, — смял губами сигарету. Он часто курил у себя в кабинете, правда всегда открывал окно, иначе он, вся мебель, ковры пропахивали этой дрянью. Не делал он этого разве что в спальне. И так в последнее время начал замечать, что постельное белье имеет лёгкий запах дыма, который въедается в кожу и в волосы Франции. Это ему не нравилось, он хотел бы спать на чистых простынях, а не на провонявшихся. Но тут было грех не закурить. Шестерёнки в голове проворачивались, казалось, что дым исходит не только из папироски, но и из ушей страны. Он затянулся, а затем затушил сигарету.
Вроде и письма стали больше, но особо смысла в них не прибавилось. Франция один трудится над их отношениями и даже никакой благодарности не получает. Если бы ему за это платили деньги… мечты. А вместо этого регулярно получает по голове, винит себя, погружается в самокопания, и видит кислую рожу союза, и то, последнее можно считать подарком, ведь они довольно давно не виделись. Хотелось ещё прикурить одну сигарету, но он сдержался, пожалуй, хватит на сегодня. Стол был завален бумагой, отыскав там чистый лист, Франция сгрёб остальное в одну кучу и задумался. Достаточно писать об одной лишь политике, пройдённом дне и остальном никому не нужно бреде. Пора немного встряхнуть Британию.
Первые несколько абзацев были довольно миролюбивые, прям как ему нравилось. Будто не Франция писал, а просто какой-то отрывок из книги, будто персонаж описывал своё бытие. Это расслабляло, приятно укачивало, и чувствовалось душевное спокойствие. Красивый почерк вносил свою особую нотку лёгкой игривости. Но лёгкая игривость с третьего абзаца совсем перестала быть лёгкой, а стала очень даже навязчивой и явной.
«Относительно недавно я устроил себе небольшую вылазку. Я стал свидетелем завораживающей картины, но подобное, кстати, видел ни раз. Было где-то пять часов вечера, не очень темно. Город очень густонаселённый, и в такое время многие возвращаются домой, некоторые устраивают себе отдых, другие только собираются на ночную смену. Точно не помню, куда забрёл, но людей вокруг меня стало гораздо меньше: подобные уголки у нас ещё следует постараться найти, и мне несказанно повезло. Погрузившись в собственные мысли, я достал сигарету и спички. Как вдруг мой взгляд пал на небольшой проулочек справа от меня, и я заметил возню. Оказывается, какой-то джентльмен выказывал даме свою глубокую заинтересованность, устроившись у той помеж ног.»
Великобритания остановился и лист в его руке чуть дрогнул. Его не смутило подобное, он уже не в том возрасте, чтобы стесняться такого, но упоминание явно удивило. Но он продолжил читать дальше.
«Это не было насилием, совсем нет. Девушка отнюдь не сопротивлялась, а даже подмахивала молодому человеку. Я остановился и прикурил сигарету, те даже не заметили, а продолжили заниматься непотребством. Меня это немного повеселило. Затем парень поднялся, схватил её за верх платья, и дёрнул вниз, оголяя небольшую грудь. Дальше подхватил девушку на руки и уверенно толкнулся бёдрами. Я мог бы сделать им замечание, но делать этого не хотелось. Знаю, многих раздражает, когда люди подобные им начинают ублажать друг друга на улице, хоть и в тёмном углу, но меня это не особо заботит. Кстати, по внешнему виду она не была похожа на проститутку, обычная, и он тоже, не шибко дорого одет.
Наверное, стоит упомянуть тогда то, что Канада имел смелость сказать, что к вам в дом нечасто вхожи девушки профессии, которую я назвал ранее. Забавно, что он иногда находит в доме их аксессуары: то заколку, то помаду какая-то девица выронила. Хах, я, кстати, был этому удивлён, думал, что подобные тебе шарахаются от такого. Но нет, я был не прав в своих суждениях. Да и я сам иногда могу воспользоваться такими рода услугами. В большинстве случаев приглашаю к себе девушек, нежели парней. Не знаю, с чем это связано. Признаюсь, в жизни, мне тяжелее добиться их внимания, что разочаровует»
Союз дёрнул головой, дочитав. Что-то он упустил момент, когда они с обычных тем перешли на то, кто кого предпочитает. Какое-то странное ощущение было после этого письма: неприятно, он не любит, когда лезут в его «личную жизнь». Хотя он сомневался, что съём проститутки можно назвать личной жизнью. Но от Франции это было вполне ожидаемо, он даже был удивлён, что тот настолько долго продержался и завёл эту тему только сейчас. Только не знал, что отвечать ему на это письмо. Проигнорировать? Он уже научен горьким опытом: Францию не получается игнорировать, он сам потом приходит и стучится в двери. Некоторое время он подумал, а затем начал писать ответ. Первые абзацы он тоже не стал затрагивать интимную тему, а рассказал о своём обычном, будничном. Но в последних Великобритания всё же решил отреагировать.
«Рад, что ты знаешь меня настолько близко, что в курсе таких интимных моментов. И даже всё равно, что не я тебе их рассказал. Мило, что поделился в ответ своими предпочтениями, а то я почувствовал себя немного неловко. Я всегда знал, что тебя не стесняют подобные сцены, как ты увидел на улице.»
Не чувствовал он себя неловко, решил написать это ради напускного пафоса.
Он не стал расписывать слишком подробно свои мысли, ведь хорошего понемногу, да и не хотел слишком глубоко погружаться в такую щепетильную тему. Но где-то в сознании пульсировала мысль, что на этом подобное не закончится. И Британия находит это подозрительным, что страна настолько резко и внезапно начал писать о таком. Будет наблюдать.
Монета выпала из рук и звонко упала на стол. Франция не глядя поймал её, прижав ладонью к плоскости. Кажется, лёд тронулся. Хоть и не многословно, но Британия зацепил интимную тему в письме. Значит, продолжать стоит. Только нужно делать это предельно аккуратно, ведь он ходит по лезвию. Франция очень легко и ненавязчиво затрагивал темы секса, проституции в письмах. Не в каждом описывал подобное, где-то через раз, но другой это замечал. Британия не мог назвать себя консерватором, и когда заходит темы о сексе — закрывает уши, краснеет и убегает. Совсем нет. Как и любое живое существо он интересуется этим, не прочь перекинуться парой слов. Замечал, что Франция не лезет к нему ниже пояса, а говорит в общем. Ведь как только француз перейдёт эту грань и начнёт расспрашивать подробности — урежет на корню.
Дни летели, оба уже начали замечать, что ждут ответа. Когда письмо, например, Франции задерживается Британия ловит себя на мысли, что тоскует, немного скучно ему без письма страны. У обоих уже выработалась привычка, потому, когда ответы не приходили, союз даже не знал, чем себя занять в свободное время. Впереди их ожидала встреча, Англия снова хотел через Великобританию передать Франции некоторые свои умозаключения. Через две недели союз снова отправился в путешествие к стране, он и сам без помощи Англии знал, какие именно моменты по захвату колоний стоит обсудить. Их встреча прошла спокойно, они оба сделали вид, будто никаких писем друг другу не писали. Снова сидели друг напротив друга, и Франция, немного скривившись, слушал его.
— Не смотри так, — сказал Британия. — Это наша просьба.
Он достал карту и разложил её на столе. Франция опустил голову и рассмотрел, там красными линиями были отмечены границы на территории Африки. Союз говорил и проводил пальцем по назначенных линиях, настаивая, что это их колонии, а за их границей Франция может захватывать и делать всё, чего его душа пожелает. В последствии, страна взял в руки карандаш и начал рисовать свои границы, выражая своё несогласие. Их словесная перепалка продолжалась довольно долго, союз думал, как бы сделать так, чтобы и уступить Франции, и угодить своему отцу, но расклад, который ему сейчас предлагает страна, его совсем не устраивал. Впоследствии они оба склонились над картой, Британия внимательно следил за рассуждениями француза и за тем, что он рисует на этой карте. Франция давил на карандаш с такой силой, что чуть ли не разрывал бумагу, а то вдруг кому-то в голову придёт мысль стереть всё, что он нарисовал. Грифель сломался, и он отбросил его в сторону, затем потянулся за чёрным мелком. Кончик носа союза немного дёрнулся из-за того, что он вдохнул дым от сигареты. Затем страна снова что-то начертил, затянулся, выдохнул и нахмурил брови.
— Твой отец… Да пошёл он, чтоб его черти драли, — после ещё раз выругался, а сам Британия смотрел на него и предпочёл ничего не отвечать. — Я сказал, будет так.
Перехватив папироску, он опустил её горящей частью за карту. На том месте образовалась дырка, бумага почернела и закрутилась по краям. Союз тяжело вздохнул, оттолкнулся руками от стола и сел назад в кресло. Его собеседник победно выровнялся и выкинул окурок. Впервые за долгое время воцарилась тишина.
— Хорошо, только центр наш, — потёр пальцем бровь.
— По рукам. Я рад, что вы не будете лезть, — протянул руку, тот, не вставая с кресла, пожал её.
Теперь Франция тоже уселся в кресло, отдыхая. Глянул на часы, а затем отдёрнул штору, посмотрев в окно. Уже довольно темно.
— Поздно, останешься? — этот вопрос немного ошарашил Британию, он опешил от прямолинейности.
Союз рассматривал его кабинет, задумавшись. Пока он не смотрел на Францию, тот сверлил его взглядом, а затем немного расслабился, откинувшись назад. Взор Великобритании зацепился за какой-то предмет интерьера, и он погрузился в раздумья, из-за этого француз начинал раздражаться. Он вроде как задал ему вопрос, а вместо этого ему интересен какой-то шкаф.
— Тополь? Мне кажется, это восемнадцатый век, верно? Любишь старую мебель? — рассматривает.
— Да, всё верно, — скривился.
— Красивый, — прошептал. — Наверное, останусь…
— Хорошо, — подвинул к нему карту, чтобы тот её сложил. Великобритания опустил голову, принявшись аккуратно ее складывать, чтобы не вымазаться в угле. Франции показалось, что он был немного медленным, даже уставшим. — Всё хорошо?
— Да, — продолжил складывать документы.
— Ты выглядишь уставшим. И как-то быстро согласился остаться.
Взгляд снова задержался на его прикрытых глазах и белёсых ресницах. Британия задумался, но всё же решил разоткровенничаться:
— Если я останусь, то впервые за несколько недель я смогу позволить себе отдохнуть. Позволь оставить свои вещи у тебя в кабинете. Они помешают?
— Нет-нет, — показал рукой, где он может их оставить.
— Надеюсь, копаться ты там не будешь. Но на всякий случай не надейся, что можешь найти там что-то интересное.
— Я не буду смотреть.
— Хорошо, куда идти? — его лицо было абсолютно спокойным, а его вопрос был настолько простым, что Франция немного смутился. Всё-таки было что-то в его хладнокровности.
— Проведу, — встал из-за стола.
Франция прошёл мимо него, хотел игриво коснуться его плеча, чтобы хоть как-то задеть, но остановил себя. Замечал за собой странные метаморфозы: раньше он мог коснуться кого угодно, случайно, мимолётно или специально, он не принимал это близко к сердцу, не относился к этому как к чему-то высокому и особенному. И это было нормально для него, он был таким, но тут он будто побоялся это сделать.
— Будут какие-то пожелания? — улыбнулся и открыл дверь.
— Нет.
— Хоть на полу на коврике? — хихикнул, но тот даже не улыбнулся. Показалось, что он даже на такое мог согласиться.
— Надеюсь, есть условия лучше.
— Ты что, шутки не понял? — как-то неловко улыбнулся и решился согнутыми пальцами толкнуть его в плечо, и тот немного покачнулся из-за этого. — Ой!
Франция чуть испугался и схватил его за плечо, сжав.
— Нет, я понял, — буквально на секунду глянул на его руку и вздёрнул одну бровь. Мелькнула язвительная мысль. — Не боишься болячку какую-то подхватить? Чем там, по мнению стран, союзы болеют?
Пальцы сжались чуть сильнее, но тут же немного расслабились. Губы Великобритании растянулись, он даже немного разозлился, ведь вспомнил многие мифы, связанные с его происхождением. Ох, если бы он знал, что уже доводилось касаться друг друга. Франция попытался вывернуться из ситуации.
— Ты так часто цепляешься за это. Как видишь, не боюсь, я же не собираюсь…
Тут его речь оборвалась ради приличия. Великобритания прекрасно знал о чём он говорит. Большинство пугалок, которые существуют — выдуманные, но есть одна проблема, которая вполне реальна.
— Ясно. Ну, и? — выровнялся. Его напряжение было невозможно не заметить, страна отпустил его, и они вышли из комнаты.
Шли молча, союз смотрел себе под ноги, явно прокручивая в голове ситуацию, которая произошла между ними. Франция немного чувствовал себя виноватым, глянул на него и что-то ему подсказывало, что тот продолжает накручивать себя. Он абсолютно случайно пошатнул неустойчивое спокойное состояние союза и запустил маятник самопожирания. А это был признак доверия: Британия даже не пытался скрыть своё испорченное настроение и то, что мыслями он далеко.
— Слушай, э-э-э, я не хотел, — почесал подбородок.
— Что именно?
— Ну… Обижать тебя, — пожал плечами.
— Чем обижать? — посмотрел на него.
— Необдуманным поступком, — Господь, что он несёт?
— Ты сам себя слышишь? — прикрыл глаза.
Почему-то Франция чувствовал себя мелким подростком, которого отчитывают. Он не знал за что извиняется, думал, что тот закончит разговор, но он начал цепляться за слова и задавать вопросы.
— Я хотел сказать, чтобы ты прекратил себя так вести, — остановился возле двери.
— Так это я виноват? — с искренним удивлением посмотрел на него.
— Относись к этому проще, Великобритания, я не нападал на тебя. Ты раздул из мухи слона и пытаешься повесить вину на меня, хотя я тебе ничего не сделал, ты не заметил? — облокотился плечом о стену.
Великобритания вспыхнул от слов «относись к этому проще». С такой силой сцепил зубы, впился в него взглядом, что Франции показалось, что он может задушить его прямо здесь. Но он знал, что Британия этого не сделает. Точнее не «знал», ему так казалось. И самое смешное, что он разозлился из-за такой глупости. Никогда ранее не встречал подобных союзов, которые в открытую показывали своё недовольство, да они права на это не имеют. Тем более пререкаться со страной в его же доме. Непозволительная дерзость. Франция закатил глаза, подумав о том, какая это глупость.
«Ведёт себя как…» — вздрогнул. Вот именно, «как». Франция только сейчас понял, что буквально перед его лицом мелькнула нить, за которую у него есть возможность ухватиться. Да как же он раньше не понял?
— Я могу идти? Это та комната? — наклонил голову.
— Да, та, но подожди, — выставил руку и перегородил ему путь. — Мы же договорились, но ты всё равно продолжаешь язвить, хотя я ничего не сказал в твою сторону. Заметь, это не я начал.
— Я понял, — взгляд снова стал равнодушным. Франция был готов начать топать ногами от того, насколько быстро Британия меняется в лице, высказывая незаинтересованность. Теперь союз снова вывернул ситуацию так, будто это он виноват! Он пытался понять на какие точки стоит надавить, чтобы расколоть его.
— В чём проблема? В письмах ты не был таким злым, тебя что, на расстоянии нужно держать?
— Письма… — прошептал.
Франции хотелось ущипнуть его за нос или просто щёлкнуть пальцами перед его лицом, но он держался.
— Ты никогда меня не поймёшь, — серьёзно посмотрел не него. — Никто. Не только меня, дело не во мне, а в таких, как я, — его слушали. — Да, я попросил тебя о хорошем отношении к себе, но со временем понял, как был глуп, что не стоило мне этого делать.
— Почему? Я что-то сделал не так? — он хотел пошутить про инструкцию, но сдержался.
— Я не верю в твою искренность, Франция. Ты держишься, я должен заметить, и очень хорошо, правда. Но для меня это выглядит как очередное издевательство, только более особенное, изощрённое. Для тебя эти слова будут бредом, потому что ты никогда не был на моём месте, и никогда не будешь, ты никогда не поймёшь какого-то это. Да, к тебе могут плохо относиться, не любить, но ты равен с другими странами. А не когда тебя ненавидят за факт твоего существования. Я не просил, чтобы меня оставляли в живых, это был не мой выбор. У меня нет выбора. Знаешь, почему я так разозлился? Да потому что тебе подобные выдумали всякие легенды о таких, как я, из которых только одно является правдой. Меня не били и не унижали другие страны, признаюсь, но я знаю, что делают с другими. И такие, как я, не могут защитить себя и сказать, где правда, и где ложь, хотя вы и так, наверное, это знаете.
Тяжесть свалилась на плечи Франции и тянула его вниз. Он ожидал услышать что-то подобное, но относился к этому с насмешкой. Самое главное, что он знал, что Великобритания абсолютно прав. Будь на его месте кто-то другой — страна рассмеялся бы ему в лицо. А тут он чувствовал себя неудобно из-за правды. Его сбили с толку, он не знал, что ему делать. Оправдываться?
— А знаешь, почему я не верю в твою искренность? Относительно недавно мне сказали кое-что интересное.
Францию бросило в холодный пот. Понятия не имеет, о чём ему там наговорили, и, скорее всего, многое из этого правда, ведь на последние года он много чего успел натворить.
***
— Слышал новость? — Англия стоял спиной к Британии и расставлял фарфоровые фигурки на полках.
— Какую именно?
— Про Германский союз.
— Нет, а что?
— Да так, — провёл пальцем по тонкой фигурке балерины. — Забили несчастного. Говорят, картина не из лучших была, ну, ведь всё как на собаке заживёт.
Неприятно на душе стало от этого разговора, он поджал губы и проследил за движениями отца.
— И что Пруссия?
— А что он? — вопросительно глянул на него. — Ему всё равно.
Британия кивнул и отвёл взгляд, тот задумался, что же он имел в виду.
— А-а-а… Я понял, почему он не защитил его?
Союз потёр пальцем поверхность деревянного стола, ничего не ответив. У него действительно мелькнула такая мысль.
— Британия, — сложил пальцы, клацнув ногтями и подошёл к нему. — Как в твоей голове могла родиться настолько глупая мысль? Хорошо, что ты не сказал эту несуразицу вслух, не позорь себя. Как в твоей черепной коробке может уживаться что-то нормальное и подобный бред, а?
Постучал ногтями ему по лбу.
— То, что Пруссия, допустим, хорошо относится к тебе — это исключение из правил. Германский союз — мусор, он никто, звать его никак, мне абсолютно не жаль, что так произошло, как и Пруссии. А теперь у меня к тебе вопрос. В твоей головёшке хоть раз за столько лет рождалась мысль, почему остальных союзов избивают, гнобят как могут, а тебя только по касательной это задело, м?
Тонкие брови Англии поползли вверх, он аккуратно взял переднюю прядку Великобритании и накрутил её на палец, наблюдая, как меняется его выражение лица.
— А стоило задуматься об этом, — сжал в кулак его прядь, грозясь вырвать. — Если бы не моё слово и моя просьба остальным, то тебе, Британия, уже давно бы ноги переломали за твой острый язык.
Союз побледнел, поджав губы.
— Ты что, думаешь, я не в курсе, как ты иногда можешь грубить? Если бы не моё слово, чтобы тебя не трогали — тебе бы язык уже отрезали, и было бы очень больно, и обидно. Ах, как же на меня обозлились многие страны, когда я сказал, что их ожидают последствия, если им придёт в голову, например, избить тебя. Мне говорили, что мои суждения ничтожны, что подадут на меня в Верховный суд! Я правил не соблюдаю! Но я хорошо знаю законы, и этот не исключение. Меня нельзя было привлечь к ответственности, ведь я и Шотландия можем распоряжаться своим союзом, как того захотим, и, если мы хотим, чтобы его не трогали — другие должны исполнять. Сейчас всем им я могу сказать, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Их настигло разочарование, когда мой союз достиг определённых высот, помогая правильно выстроить империю и завоевать колонии. Ты — ресурс, Британия. Оружие в моих руках, только, увы, не все это понимают.
Британия смотрел ему в глаза, внимая.
— Многие относятся к союзам посредственно, я не отрицаю, что вас иногда полезно шпынять, — потянул его за прядь, наклонив. — Но пока другие тратят на это время, я кручу тобой в руках так, как я хочу, и чтобы это приносило пользу. В этом разница. Мы создали тебя не для того, чтобы ты валялся где-то, захлёбываясь кровью с поломанными рёбрами, а для того, чтобы твоё создание имело толк.
Он отпустил его, дав выпрямиться.
— А насчёт Пруссии, ну, я не отрицаю, что ты ему, может быть, нравишься, но меня это не интересует. И когда ты на меня обижаешься за то, что я заставляю общаться с ним, я делаю это не для того, чтобы подложить тебя под него, не дай Бог. Хотя я бы посмотрел на Пруссию с той заразой, которая появляется на теле, после связи с такими, как ты, — хихикнул. — Я прошу тебя общаться не для того, чтобы вы понравились друг другу, а чтобы когда-нибудь прихлопнуть пруссачка, не без твоей помощи.
Англия хлопнул в ладоши и потёр их. Плечи союза опустились, он выглядел очень опечаленным. Его вроде и похвалили, защитили, но это не меняло общей ситуации. Он действительно чувствует себя никем.
— А, ещё, — снова схватил его за прядь и прянул к себе. — Это тебе к нашей следующей поездке к Османской Империи. Франция принимал активное соучастие в унижении несчастного Германского союза. И когда тебе кажется, что кто-то из стран не такой, тебе скорее всего
кажется. Может, исключением будет Уэльс, единственный, в чьих помыслах я уверен. Я понятно изъясняюсь?!
Со всей силы дёрнул за прядь, и в его ладони осталось несколько волос союза.
— И вот тебе пища поразмыслить, скажем так, небольшая задачка. Подумай, сколько бы стран захотели бы узнать твой глубокий внутренний мир, если бы я не обозначил границы? После твоих колких высказываний, они бы говорили с тобой или зарядили промеж глаз? А теперь прошу вспомнить, сколько их с тобой общаются и делали бы они это, если бы не я? Чего молчишь?! Доступно донёс мысль?!
— Вполне…
***
Разумеется, Великобритания пересказывал не весь разговор Франции, а лишь часть.
— Это правда?
Франция знал, о чём он говорит, это действительно было. И это абсолютная правда. Ему стало стыдно перед ним за своё поведение.
— Я не бил его, — прошептал.
— Ясно, значит правда, — засунул руки в карманы и опустил голову.
Что-то внутри сильно сжалось, страна не чувствовал себя виноватым перед Германским союзом, ему жаль, что Британия узнал об этом. Он не знал, что сказать в свою защиту, тут всё было кристаллически ясно.
— Но это никак не связано с тобой, — попытался хоть как-то улучшить ситуацию. — Но я признаю, я это делал, да, я его обидел. Я никак не помешал тому, что произошло.
Не видит он в Великобритании союза, ну вот совсем, и готов относиться к нему по-другому.
— Потому я не верю в твою искренность.
Этими словами ему рвали душу, будь проклят тот день, когда Франция решил поиздеваться над той вошью, если бы знал, какие последствия его ожидают — держался от Германского союза подальше. Но при этом он понимал чувства Великобритании, разумеется, ему неприятно.
— Когда я это делал, я не думал о том, как это может задеть тебя. Это была глупость, абсолютная глупость.
Он не мог найти отклика в нём, он снова потерял его из-за своего дурацкого поступка. Франция правда не хотел, чтобы он ассоциировал себя с этим и как-то интерпретировал. Вина сдавила его сердце в тиски, хотя он так долго пытался выстроить между ними мостик. Хотелось взять его за руку и попросить посмотреть на себя, он пытался глянуть ему в глаза, но тот потупил взгляд в пол.
— Неважно.
— Это значит всё?
— В плане чего?
— Нашего общения, неформального.
— Это разве зависит от меня?
Ох, нет. Только не это. Франции больно, когда он ведёт себя настолько пассивно и незаинтересованно.
— Если отправишь мне письмо — я отвечу. Только встретиться не сможем. Всё продолжится, как и было, — посмотрел на него и заправил выбившиеся пряди за ухо.
— В чём смысл, если ты в этом не заинтересован? Я не хочу тебя заставлять. Великобритания, давай кое-что проясним.
— Давай.
— Я не хотел обижать тебя, правда. Знаю, что мои извинения тебе не нужны, но мне очень жаль. Я хочу продолжить общение с тобой, мне интересно, но я не могу отличить, когда ты действительно искренне со мной общаешься, а когда нет. Я хочу доказать тебе, что в отношении тебя я никогда не совершу чего-то подобного. Если тебе неприятно, то можем завершить наше общение, хоть я и не хотел бы этого. Я извиняюсь перед тобой, но не перед тем союзом.
Ровное дыхание заставляло ещё больше нервничать. Его спокойствие он расценивал как красный сигнал о том, что что-то идёт не так, где-то не туда он свернул. Никогда в жизни он не боялся равнодушия настолько сильно. Замечал, что может вывести его на эмоцию, но рождалась неприятная отдача. Он вызывает у него не радость и душевное спокойствие, а гнев, который сменяется специальным равнодушием, как по щелчку пальца. Францию бросало в холодный пот от осознания, что он может больше ничего не увидеть, кроме этой маски на его лице. Давненько так с его чувствами никто не играл, бывало, что изводили, но делали это специально, а тут союз делает это не чтобы задеть и обидеть, а чтобы отгородиться от внешнего мира и защитить себя.
Поняв, что в свою комнату он зайдёт не скоро, Великобритания оглянулся и подошёл к окну, раздумывая, и ему не мешали. Пока он повернулся к стране спиной, тот тихо выдохнул, закрыл глаза, приложил руку к груди, почувствовал, как быстро стучит сердце от нервов. Время тянулось очень долго, он очень боялся услышать отказ.
— Я не против общаться, но эту ситуацию я тебе не забуду, — повернулся к Франции.
— Хорошо… Пускай, — чуть улыбнулся. Казалось, он умер и воскрес заново. Хотелось съехать по стене на пол, достать сигарету и прикурить. Его плечи расслабились и сам он чуть ссутулился, будто сняли оковы. — Фух.
Затем чуть засмеялся, совершенно этого не заметив.
— Я сказал что-то смешное?
— Нет! — замахал руками, лучше заткнуться как можно быстрее, иначе он ещё найдёт к чему прицепиться. Почему-то именно сейчас захотелось закрепить их договор объятиями, но французу показалось, что это не будет оценено.
— Я хотел бы сесть, — несколько раз моргнул.
— Да-а-а! Конечно! Вся комната в твоём распоряжении, делай что в голову взбредёт, — дал ему дорогу.
— Благодарю.
— Кстати, я хотел кое-чем с тобой поделиться, но, похоже, уже не сегодня, — махнул рукой, подошёл и снова схватился за его плечо, как бы подтверждая, что он не боится его касаться, и ему не противно.
— Это плохая новость или хорошая?
— Ну как тебе сказать… — улыбнулся. Затем его рука съехала тому на лопатку и закрепилась там, Франции показалось, что собственные щёки покраснели, хотя это обычные касания, а не что-то большее. Было страшно его трогать не потому, что он союз, а из-за его недоступности. А с другой стороны, он ведь всегда может перевести свои действия в шутливую форму, ведь так? — Видишь, со мной всё хорошо.
— Да… — Великобритания выровнял спину, как только почувствовал чужую руку на своей спине. Её сразу же захотелось отбросить, ведь спина — его больное и слабое место. Но решил не раскрывать себя. — Тогда доброй ночи.
Он посмотрел на него, и распушившиеся пряди легли ему на лицо, чуть закрывая глаза. Казалось бы, выглядит обычно, вымотанный и уставший, но в голове Франции запечатлелась эта картина навсегда. Невероятно, как настолько обычные вещи могли завораживать.
— Ага… Спокойной ночи, — убрал свою руку и отпустил его.
Великобритании не верилось, что эта каторга наконец-то закончилась и он может позволить себе отдохнуть в тишине. На утро они распрощались, Франция пообещал, что обязательно напишет. Впереди его ожидала ещё одна не менее важная встреча, которую теперь он ох как не мог дождаться. Буквально отсчитывая дни до определённой даты, он обдумывал их диалог с Британией, тем самым начиная сильнее злиться. Через пару дней к нему пожаловал никто иной, как Германский союз, прибыл он не по собственной воле, а по просьбе Австрийской Империи. К его собственному удивлению, Франция сам встретил его, и что-то подсказывало, что не к добру это. Страна улыбнулся и перехватил его локоть, быстро потащив внутрь, от чего тот чуть не споткнулся, но продолжил слушаться и слова не сказав. Как вдруг на подходе к кабинету страна перехватил и взял его за ворот рубашки, развернул, ударив спиной о дверь, и та открылась. Страна захлопнул за ними дверь, снова впечатав его в плоскость, тот чуть сощурил глаза, боясь что-либо сказать.
— Ты кому-то рассказывал о том, что произошло, мразь?
— Нет. Я даже родителям не говорил, но они по слухам всё узнали.
Рука сжалась в кулак, он поднял руку в воздух, угрожая, что может и ударить. Несмотря на то, что союз был намного выше, Франция явно доминировал над ним, и совершенно не боялся его. Страна скривился, резко отпустив его шиворот и встряхнув руку — его передёрнуло от того, насколько неприятно было его касаться. Цокнул и отправился к своему столу.
— Быстро и по делу. Что там у тебя?
Тот дрожащими руками положил перед ним несколько бумаг и зачитал просьбу Пруссии, из-за чего Франция ещё больше разозлился. Его отношения с Пруссией были близки к краху и из-за своей вспыльчивости француз хотел объявить ему войну, но умом понимал, что был не готов. Выслушав его, Франция взял лист и написал свои претензии, попросив передать их лично Пруссии. Он не забыл тот самый спор из-за территории, но тогда он отступил, понадеявшись, что пруссак отстанет от него. Но последующие обращения Пруссии к нему отсылали к тому конфликту, из-за которого кулак непроизвольно сжимался.
— Передай ему, — буквально швырнул лист союзу в лицо, тот поймал его и начал быстро собираться.
— Благодарю.
— Стоять. А кто рассказал твоим родителям, что тебя избили?
— Англия, насколько мне известно.
Франция закатил глаза, он вездесущ, лично при этом не присутствовал, но кто-то ему сказал, и тот, конечно же, не стал держать язык за зубами.
— И что Пруссия сказал? И как я в этом фигурировал?
— Я не знаю, простите, меня не посвящают в подобные вещи.
— Ну конечно же, — скинул остаток бумаг на пол, чтобы тот опустился на колени и начал их собирать. — Давай быстрее, если не хочешь во второй раз свои зубы по полу собирать!
Союз быстро всё сгрёб в руки, но выпрямиться ему не дали, Франция взял его за волосы и сказал:
— Если хоть слово скажешь о том, что тут было — я найду тебя и задушу, понял? — отпустил.
— Да, я понял.
— Если бы ты знал, как ты мне подпортил жизнь, — прошептал. — Иди!
Через время Франция остался один, он сложил руки на груди и прикусил нижнюю губу. Германский союз его разозлил, да и ещё и конфликт с Пруссией. Что-то ему подсказывает, что просто свести на нет не получится. Он выдвинул ящик в надежде найти папироски и закурить, но вместо этого наткнулся на письма от Великобритании. Рука замерла, и он уставился на распечатанный конверт. Ему бы явно не понравилось всё, что тут происходило. Зарычав, Франция захлопнул ящик, снова почувствовал сильную вину. Если бы Великобритания узнал об этом — не простил бы во второй раз.
— Да какого хрена? — ударил по столу. Почему его угораздило в это вляпаться, и почему по счастливой случайности Великобритания оказался именно союзом?
