В гареме султана Мамору Великого.

Прошло две недели. За это время Ами, Макото и Усаги успели многое узнать о жизни в гареме. Например то, что их станут обучать музыке, танцам, и рукоделию. К слову, ни в одной из этих областей Усаги не преуспела. Для пения у неё оказался неприятный голос, для танцев она была слишком неуклюжа, а про рукоделие лучше вообще промолчать... Наставники ругали её, и даже давали тумаков, а другие девушки, более успешные чем она смеялись над ней. –Ну неужели я совсем ничегошеньки не умею? Неужели я ни на что не гожусь? — плакала вечерами Усаги. Макото и Ами, а также новые подруги в лице Мелек и Наргиз пытались утешить её, как могли. Но талант Усаги обнаружился совершенно неожиданно. И произошло это в день приезда султана... –Дорогу великому султану! Дорогу великому султану! — услышали девушки громкий голос глашатая сразу посте того, как вышли из класса, где занимались утром. Харука-хатун велела им встать в ряд, и склонить головы. «Ни в коем случае не поднимайте головы — говорила она — и не дай бог вам заговорить с султаном без его позволения! Вы поняли меня?» В числе их была и Усаги. Блондинка очень уж хотела своими глазами увидеть того, о ком с таким восхищением, и всего лишь на секундочку подняла глаза и... поняла что влюбилась. Молодой султан был необыкновенно красив. Короткие чёрные, как вороново крыло волосы оттеняли его бледную кожу. Высокий лоб, точёный нос, синие, как ясное небо глаза... а когда девушка взглянула на его губы, то захотела узнать, каковы они на вкус. Вдруг ноги Усаги подкосились, и блондинка упала прямо на султана, который о чём-то заговорил со своим спутником — человеком лет двадцати четырёх, с гривой тёмно-каштановых, слегка вьющихся волос, делающих его похожим на льва. К счастью, молодой правитель Террианской империи обладал свойством крепко стоять на ногах, а также исключительной быстротой реакции. Так что через мгновение девушка почувствовала, что её талию обвили сильные мужские руки, а сама она уткнулась носом в чёрный бархат чьей-то одежды. –Аккуратнее! — услышала она над своей головой приятный мужской голос. –Простите, повелитель, это произошло совершенно случайно, я... — Усаги тщетно пыталась выбраться из сильных объятий мужчины, что так крепко держал её. –Успокойся, ведь ты не специально. Только больше так не падай: не всегда ведь рядом может быть тот, кто тебя поймает, а полы тут каменные. Если ты разобьёшь себе голову об них, это будет очень грустно — юноша помог ей встать. –Спасибо, повелитель. Вы очень добры ко мне. –У тебя смешная причёска — проговорил напоследок султан, проведя ладонью по голове девушки. Когда султан и его спутник скрылись из виду, все наложницы окружили Усаги плотным кольцом. –Повелитель говорил с тобой! Он говорил с тобой! — голосили они — Вот же повезло! –Как он прекрасен... — только и смогла выговорить Усаги, прижав руки к груди. –Так ты влюбилась? — спросила у подруги Ами. –Если даже и так — чем она его привлечёт? Ни петь, ни танцевать эта курица не умеет! — фыркнула Махфируз-хатун — обладательница чёрных волос и тёмно-карих глаз, а также самого красивого голоса среди наложниц. –Сама-то больно хороша — чучело кривоногое! — обиженно выкрикнула на это Усаги. Что, впрочем, неправдой не было: ноги Махфируз действительно были с кривизной. После того, как Усаги окончила свою работу, которую дала ей Харука-хатун, она достала из небольшого мешочка под подушкой письменные принадлежности, лист бумаги, и принялась писать. И вот что она писала: «Средь ночи мне мне солнце вдруг воссияло. Лишь только я вас, господин, увидала. Волосы ваши темнее ночей Глаза же — отрада для женских очей. Губы же эти в себе таят Нежности мёд, и любви сладкий яд. Кому суждено целовать губы эти Счастливейшей смертною станет на свете!» Наверное, стихотворение получилось неуклюжим и смешным, какой была сама Усаги, но с какой искренностью и нежностью, переполнявшей её в тот момент, писала она эти строки! Сколько чувства вложила в каждое слово! Но Махфируз-хатун, будучи на редкость злопамятной девушкой, искала способ как бы сильнее унизить Усаги в глазах всего гарема. И как только та отвернулась, она тут же схватила листок со стихотворением, начала читать его вслух и смеяться над каждой строчкой. Вслед за ней засмеялись и другие девушки, а Усаги, услышав это, горько заплакала. –Отдай! — закричала она, увидев в руках брюнетки листок — Это мои стихи! –Не надо было и догадываться: только наша дурочка с двумя шишками на голове могла написать подобную нелепицу! –Я писала их для повелителя, а не для тебя! — кричала блондинка сквозь слёзы. –Что ж, хорошо что я его прочитала: повелитель всё равно засмеял бы эти глупые стишки! Забери это себе! — и Махфируз сунула в руки Усаги листок. Несчастная Усаги просто не знала, куда ей деваться. Даже стихи она писать не умеет! Девушка скомкала листок и швырнула его себе за спину. –Ай! Смотри куда кидаешь! — раздался позади Усаги знакомый голос. Она тотчас же обернулась, и увидела... его. Султана. Он стоял прямо перед ней, держа в руке бумажный «мячик». –П-простите, повелитель, я... — начала было бедная Усаги, спешно кланяясь. Но самое страшное началось, когда юноша, не обращая на неё никакого внимания, развернул листок, и начал читать её стихотворение! Если бы не подколы Махфируз, то Усаги была бы невероятно рада. Но после всех этих насмешек... бедняжке казалось, что дочитав её стихотворение до конца повелитель рассмеётся над ней, да ещё и скажет что-нибудь очень обидное. И потому девушка, закрыв глаза руками, приготовилась плакать. Но вместо ожидаемого смеха и колких слов последовала фраза, наполненная искренней теплотой: –Это очень красивое стихотворение! Кто написал его? –Я... я сама написала его, повелитель... может быть оно глупое и неуклюжее, но я... я бы очень хотела, чтобы оно вам понравилось! — и Усаги приготовилась плакать. –Оно вовсе не глупое. Мне оно очень нравится, и я вижу, что ты очень старалась, чтобы доставить мне удовольствие. –Д-да... — только и смогла выговорить девушка. –Я должен идти. Может быть, я ещё увижу тебя — проговорил брюнет, проведя рукой по волосам Усаги. Мамору направлялся в покои сестры своего отца Хафизе-султан, которая выполняла в гареме роль валиде-султан, так как самой матери Мамору давно не было в живых. –Мамору, дорогой мой! — поприветствовала госпожа своего племянника — Нынче вечером я приказала устроить праздник в честь твоего возвращения из похода. Повара приготовят самые лучшие блюда и напитки... у тебя будут какие-либо пожелания? –Я желал бы увидеть танцы. Пусть самые красивые из девушек переоденутся в лучшие одежды. А, и ещё кое-что: пусть среди них будет одна девушка... блондинка... та, что с двумя пучками на голове. –Та, что из новоприбывших? Никак не вспомню её имени... Она, безусловно, мила, но, говорят, страшно неуклюжа в танцах. Ты точно хочешь видеть её? –Да, тётушка, больше всего на свете. –Ну что ж, хорошо. Я отдам приказ Харуке-хатун и Рубеусу-аге. –Спасибо, тётушка. А сейчас простите, я должен идти. И вот вечером Усаги вновь увидела султана. Вместо чёрной бархатной одежды на нём был длинный белый кафтан, такого же цвета шаровары, голову венчал тюрбан с павлиньим пером, которое было закреплено большим сапфиром, что так подходил к цвету его глаз, обувь же была из коричневой кожи. На руках юного правителя сверкали золотые перстни. Сначала Усаги не узнала его, так как он ей показался ей совсем незнакомым в этом роскошном белом наряде, сверкающем драгоценностями, но когда их взгляды столкнулись, то девушка вновь узнала его. И чуть не упала от смущения и радости. Весь вечер взор повелителя был устремлён только на белокурую наложницу, неумело, но так живо и грациозно танцевавшую чужой ей танец, что те, кто стоял вокруг только диву давались! Руки его невольно тянулись к фиолетовому, шитому золотом платку за широким поясом. И, когда наконец танцовщицы остановились, сей платок приземлился прямо к ногам Усаги. Когда же Мамору выходил из зала, где проводился праздник, он тихо обратился к Рубеусу-аге: –Пусть следующей ночь танцовщица со светлыми волосами придёт в мои покои. –Как вам будет угодно — ответил на это старший слуга, отвесив поклон.