mango-flavored kiss

Утром Чимин просыпается в прекрасном настроении. Давно он так хорошо не отдыхал. Омега уже даже начал забывать, каково это, смыкать веки и уноситься в неведомую страну, видеть чудесные сны. Чимин робко улыбается уголками губ. История о прекрасном омеге прочно засела в его памяти. Он слушал низкий голос Юнги и чувствовал щекочущий нос приятный запах. Через мгновение Чимин ловит себя на мысли, что впервые почувствовал цитрусовые нотки. Запах апельсина. Запах Юнги. Омега сладко потягивается. Спина уже практически не болит. Теплые травяные отвары, свежие бинты с заживляющей мазью и необходимый отдых сделали свое дело. Чимин подходит к окну и осторожно отодвигает тяжелые занавески, впуская в комнату солнечный свет. На улице стоит чудесное утро. Солнце только-только выглянуло из горизонта, своей яркой улыбкой заставляя просыпаться, возвращаться к жизни. Чимин неловко оглядывается. Он не замечает в комнате своей старой одежды. На кресле лежит аккуратно сложенная чистая рубашка и штаны. Омега неуверенно подходит ближе и, развернув рубашку, прикладывает ее к своей хрупкой фигурке. Чимин невольно зарывается носом в приятную мягкую ткань, от которой пахнет приятно и прохладой веет, будто легкий ветерок обдувает кожу. Недолго думая, омега быстро одевается и тихо открывает дверь. Он спускается в комнату для слуг, где сталкивается с радостным Таем. — Чимин! Как ты? — восклицает омега и обнимает Пака. — Я в порядке, Тай, — улыбается Чимин. — Давай я помогу тебе с работой. Господа еще спят? — Нет-нет, — качает головой Тай. — Я и сам справлюсь, тебе все еще нужно немного отдохнуть. Господин Сукен и господин Хонг пока спят, но господин Юнги сказал, что ждет тебя в саду. Чимин чувствует табун мурашек, пробежавших у него по спине, и стремительно краснеет, сам не понимая, отчего. — Он… он так и сказал? — смущенно бормочет Пак. — Точно так, — кивает Тай. — Сказал, мол, пошлите Чимина в сад, когда он проснется. Чимин наскоро умывается холодной водой и смачивает непослушные пряди волос. Затем он выходит во двор и глубоко вдыхает свежий теплый воздух. Так приятно оказаться на улице. Хоть Чимин и хорошо отдохнул в уютной постели, чувствовать, как солнце целует твои щеки, а босые ступни ласкает мягкая зеленая трава гораздо приятнее. Чимин привык к этому. Это его настоящая жизнь. Омега подходит к калитке в сад и замечает невдалеке Юнги. Пак тихо идет ближе, но все не решается подойти. Юнги сидит прямо на траве в тени дерева, прислонившись спиной к стволу. Он держит в руках старую потрепанную книгу, сосредоточенным взглядом пробегая по строчкам. На нем свободная черная шелковая рубашка, рукава которой слегка засучены. Длинные белые волосы завязаны в небрежный пучок, некоторые пряди выбились и рассыпались по плечам. Весь образ альфы такой простой и мягкий, Чимин не может перестать любоваться им. Омеге даже кажется, что Юнги вовсе не его господин, что Пак сейчас набегался по своей любимой зеленой лужайке и случайно столкнулся с незнакомым деревенским парнем. Юнги сейчас выглядит таким умиротворенным, в нем нет того холода и какой-то жестокости, надменности, что почувствовал Чимин в их первую встречу. Вторую встречу. Впервые они встретились на базаре, где пронзительный взгляд незнакомца так сильно поразил Пака. Чимин замирает на месте, рассматривая прекрасные черты лица Юнги. Невольно взгляд падает на длинный шрам, и Пак не может отвести глаз, с ужасом и болью смотря на старую, давно зажившую глубокую царапину. Сколько таких взглядов было устремлено на лицо Юнги? Сколько разных мыслей, злых и нелепых, проносилось в чужих головах? Как Юнги получил его? Что тогда происходило в душе этого закрытого альфы? Чимин уверен, что тогда ему было больно не только физически. У него болела его сильно израненная душа. В этот момент Юнги замечает омегу и отвлекается от книжных страниц. Чимин неловко отводит глаза, но Мин успевает поймать его взгляд. Ему хватает лишь секунды, чтобы понять, что так привлекло внимание Пака. Увидев во взгляде напротив страх и жалость, Юнги осекается и невольно прикасается к грубой отметине. Глубоко вздохнув, альфа неуверенно улыбается Чимину. — Подойди ближе. Чимин послушно подходит и останавливается рядом с Юнги. Тот пару секунд ожидающе смотрит на него, но Пак не понимает, что он должен делать дальше. Он склоняет голову еще ниже, не желая прогневать господина. — Сядь рядом, — мягко произносит Юнги. Отчего-то ему становится неловко. Такое чувство, будто Чимин в любую секунду готов броситься прочь отсюда. Омега, потоптавшись на месте, медленно присаживается около Юнги, немного отодвигаясь от него. Мин с болью отмечает, что он прячет свой взгляд. Боится. Испытывает отвращение. — Ты боишься меня? — прямо спрашивает Юнги, осторожно придвинувшись ближе к Паку. — Нет, вовсе нет, господин, — мотает головой Чимин, все не решаясь поднять глаза. Он не боится. Не испытывает отвращение. Ему ужасно стыдно за то, что он смотрит на альфу со страхом и жалостью. Чимин уверен, что именно этого Юнги никогда не пожелал бы увидеть в чужих глазах. — Тогда почему ты прячешь взгляд? Почему так напряжен, будто готов в любой момент броситься как можно дальше от меня? Разве моего поступка было недостаточно, чтобы завоевать твое доверие? Чимин ниже опускает голову. Ему становится так стыдно. Он чувствует, как горят алым цветом его щеки. Юнги ведь и правда не сделал ничего плохого, даже наоборот. И Чимин ведь знает, что он неплохой человек. Почему же рядом с этим альфой Пак чувствует себя так неуверенно? Почему он ощущает стену вокруг него, которая начинает на голову омеги пылью крошиться, стоит Чимину приблизиться? — Ты боишься меня… из-за шрама? Как и другие, считаешь, что я… проклят? — Юнги заставляет себя произнести слова. Пак слышит в его голосе это неимоверное усилие, и его чистая душа вспыхивает горячим сочувствием. — Нет, господин Юнги, как можно! — возражает Чимин. — Как я могу бояться вас из-за царапины? Что за злые языки могли сказать вам такое! Пак чуть ли не готов загореться от негодования. Какой человек мог говорить Юнги, что он проклят, только из-за шрама? Чимину становится так больно, когда он понимает, сколько же всего вынес Мин в свою сторону. — Я слышал вещи и похуже, — с болью произносит Юнги. Открываться тяжело, очень тяжело. Мин слышит, как скрипит тяжелая дверь его души, которая была закрыта много лет. А сейчас щель между ней и неизвестной комнатой с тайнами становится все больше и больше, и альфа не возражает. Впервые он позволяет какому-то омеге проникать в его душу. А все потому, что на него сейчас устремлены самые прекрасные глаза. — Везде, где бы я ни проходил, я видел, как многие с отвращением отводят взгляд и плюются, как смотрят с жалостью, будто я безногий калека, как открыто рассматривают с глубочайшим презрением, словно я пустое место, ничтожество. Всегда меня встречали самые разные неприятные взгляды, а провожали гул голосов, перешептывание и смех. Со временем, — Юнги на мгновение заминается, нервно сплетая пальцы, — я свыкся с этим. Косые взгляды меня более не заботят. Но я… — Мин тянется руками к белым прядям, расправляя их так, чтобы волосы прикрыли глаз с ужасной царапиной, — я не хочу, чтобы ты боялся меня только из-за этого… шрама. — Я не боюсь, господин Юнги, — смело произносит Чимин и, к удивлению Юнги, легким движением убирает белые пряди с его лица. — Вашей вины нет в том, что вам выпало носить этот шрам. Я уверен, что вы заслужили его своей храбростью. Мин внимательно слушает Пака, не сдерживает ласковой улыбки для него. Альфа чувствует, как внутри от добрых слов разливается тепло. Впервые кто-то не насмехается над ужасной отметиной, впервые не испытывает отвращения, не боится быть так близко к нему. — Почему ты так считаешь? — с интересом спрашивает Юнги. — Не знаю, — спокойно пожимает плечами Чимин. Он теплыми пальчиками прикасается к шраму, и Мин едва заметно вздрагивает. Омега аккуратно проводит вдоль по царапине, не отстраняясь, не морщась. Он продолжает смотреть на Юнги с той же нежной улыбкой и светом в глазах. — Просто я думаю, что вы очень храбрый воин, господин Юнги. Не нужно слушать людей. Они принимают только то, что видят. Они не хотят думать о том, что с вами приключилось, — Мин ловит каждое слово Чимина и понять не может, откуда в простом деревенском омеге такая доброта, такая мудрость. Он с восхищением смотрит на него, с каждой секундой понимая, что это самое удивительное создание на свете. — Вам не стоит смотреть на шрам, как на недостаток, — внезапно произносит Чимин и сталкивается с недоуменным взглядом Юнги. — Вы смотрите на это, как на самую большую кару. А вы попробуйте принять себя, принять этот шрам. Считайте его не недостатком, а особенностью. Как трудный шаг вашего жизненного пути. Вы смогли перешагнуть через препятствие, вы смогли продолжать путь. Гордитесь собой. — Чимин, — альфа нежно прикасается к загрубевшей ручке возле своей щеки и берет ее в свои сильные ладони. Пак смущенно пытается притянуть руку к себе, но Юнги крепко держит ее, ласково поглаживая пальцами. — Чимин, скажи мне, как в таком жестоком мире ты способен сохранять в себе человеческую душу? Как можешь ты дарить каждому крупицы своей доброты, даже тем, кто этого недостоин? — Я… Я не знаю, — растерянно качает головой Пак. — Я просто стараюсь поступать так, как считаю правильным… Очень стараюсь. Папа говорит, что моя душа, словно чаша, до краев полна доброты, — улыбается омега. — Он абсолютно прав, — улыбается в ответ Юнги. — Должно быть, твой папа — очень хороший человек. — Правда! — восторженно восклицает Чимин. — Очень хороший! Юнги ласково смотрит на омегу, все еще не выпуская его руки. Он о чем-то задумывается, продолжая тихонько поглаживать пальцами маленькую ладонь. Пака это смущает, и он застенчиво опускает глаза. На секунду в нем мелькает мысль отнять свою руку, но отчего-то делать этого не хочется. Стена, что пылью оседала на голову омеги, разваливается на камни. — Раньше я никогда не находил в себе смелости, чтобы поступать так, как я считаю правильным… вернее, как мне хотелось бы, — задумчиво произнес Юнги. — Я не смог возразить отцу, когда он принял решение отправить меня обучаться военному искусству за пределами нашей империи. Мне было шестнадцать, отец считал, что это лучший возраст, чтобы достичь мастерства в военном деле и стать настоящим мужчиной. А я не хотел покидать дом. Покидать семью. — Вы скучали по дому? — тихо спрашивает Чимин. — По отцу, по брату… Вас ведь не было целых семь лет. Это ужасно долго. — Я очень часто думал о них, — отвечает Юнги, и в его глазах светится теплая грусть. — Я был совсем один. Чужая земля, чужие люди вокруг. Несмолкаемый шум степного ветра, звон мечей и земля, пропитанная кровью… Заметив, что Чимин невольно съежился, Юнги крепче обхватывает его ладошку и ободряюще улыбается. — Не будем об этом. Теперь я дома и нескоро его покину. — Нескоро? Вы все же думаете об отъезде? — спрашивает Чимин, и в его голосе проскальзывает беспокойство. — Наша судьба крайне непредсказуема, — пожимает плечами Юнги и задумчиво смотрит в глаза Чимина. — Никто не знает, что будет завтра. — Мне не хочется, чтобы вы уезжали, — слова срываются с губ омеги едва слышно, словно легкое дуновение ветерка, но Мин мгновенно понимает их. Он замирает, чувствуя, как в груди сердце радостно вздрагивает, гулкими ударами заходится. Юнги крепче сжимает маленькую ладошку и внимательно смотрит на Чимина. Он смотрит на дрожащие ресницы, пылающие румянцем щеки и полураскрытые губы, что только что буквально попросили его остаться. Юнги вдруг чувствует непреодолимую потребность коснуться чужих губ, попробовать их на вкус. Он уверен, что они такие же сладкие, как фрукты, чей дивный запах исходит от этого омеги. Мин невольно наклоняется ближе к Чимину, но замечает, как сильно напрягся Пак, и с трудом отстраняется. Обвив пальцами чужую маленькую ручку, Юнги подносит ее к своим губам и оставляет на карамельной коже ласковый поцелуй. Чимин, вздрогнув, поднимает на него испуганный взгляд и тотчас же отдергивает руку. Это прикосновение болезненно. Это… — Все в порядке, Чимин? Я тебя чем-то обидел? …пробуждает воспоминания. — Нет, вовсе нет, все хорошо, — бормочет Пак, невольно потирая ладошку. Юнги с беспокойством смотрит на него, но понимает, что об этом нельзя спрашивать. Это причиняет омеге боль. Проходит несколько минут, но Чимин все так же молча сидит, потупив глаза в землю, а Юнги не тревожит его, не раздражает своим пронзительным взглядом, лишь изредка посматривая на Пака. Мин хмурится и продолжает упрекать себя за опрометчивый поступок, понимая, что обидел Чимина. Внезапно он улыбается уголками губ и немного отодвигается от Пака, пытаясь достать что-то из глубокого кармана штанов. — Я знаю, чем тебя развеселить, — с улыбкой произносит Юнги, заметив недоуменный взгляд омеги. Достав из кармана гладкую изящную флейту, он слегка дует в нее, и в воздухе разливается нежный звук. — Вы умеете играть на флейте? — удивленно спрашивает Чимин. — Да, — спокойно отвечает Юнги. — Отцу не особо нравилось это занятие. Он считал, что настоящим альфам не присущи такие пустяки. Но мне всегда нравилось доставлять людям удовольствие красивыми мелодиями. — Вы можете сыграть что-нибудь? — робко просит Пак, краснея от смущения. Юнги, не ответив, улыбается и подносит флейту к губам, наигрывая какую-то грустную мелодию. В этот момент мир для Чимина останавливается. Он никогда не слышал столь прекрасной музыки. Мелодия, словно лесной родник, так нежно журчит и переливается, разбивается о мелкие камни на дне. Чимин завороженно слушает, ловит каждую тонкую ноту, словно капли холодной освежающей воды в жаркий летний полдень. Омега даже двигается чуть ближе к Юнги, и тот мягко улыбается. Как Мин и надеялся, музыка совершенно очаровала Чимина. — Это восхитительно, господин Юнги! — Пак, солнечно улыбаясь, хлопает в ладоши. — Благодарю, — с улыбкой отвечает ему Юнги, опуская флейту. — Это такая грустная мелодия, — задумчиво произносит омега. — Думаете ли вы о чем-то, когда играете ее? — О холодном и одиноком степном ветре, — негромко произносит Мин, смотря на Чимина. Омега не решается перевести глаза на Юнги, продолжая смотреть куда-то вдаль. — Все эти воспоминания… — Чимин глубоко вздыхает. — О жестокой войне, смертях… одиночестве. Вам, наверное, так тяжело хранить их в себе? Юнги едва заметно улыбается, но эта улыбка наполнена грустью. — Я совру, если скажу, что мне легко. Но я справляюсь с этим. Война… — он замолкает и переводит глаза вдаль, подбирая слова. Чимин отводит свой взгляд, не желая беспокоить альфу или надоедать ему. — Война — невероятно тяжелая вещь. О ней невозможно говорить, если ты не испытал это на себе. И война… Она оставляет свой отпечаток. От него уже никогда не отмыться. Это всегда будет с тобой. Юнги тяжело вздыхает и смотрит на Чимина. Тот смущается и прячет глаза, цепляясь пальчиками за края рубашки. Мин невольно улыбается. На душе становится так спокойно, когда смотришь на этого доброго и светлого парня. — Война без смертей не бывает. За то время я понял, что к людям опасно привязываться. Никогда не знаешь, останутся они завтра или уйдут. Юнги двигается чуть ближе к Чимину и мягко накрывает его руку своей ладонью. Пак слегка вздрагивает от этого прикосновения, но не отстраняется, и Мин ласково проводит большим пальцем по грубоватой коже. — В моей части войска был один парень. Его звали Джунхек, — Юнги слабо улыбается воспоминаниям, но Чимин замечает, сколько боли они несут. — Ким Джунхек. Его знало все войско. Очень веселый был парень, общительный. В помощи никому не отказывал, а в бою его смелость не знала границ. Мы с ним особенно подружились. Я тогда новичком был, все эти события пугали, а Джунхек уже участвовал в сражениях, поэтому постоянно меня подбадривал. Вечерами, когда после сражений я не мог заснуть, мы говорили до самого утра. Он рассказывал мне о своем доме, родителях, омеге, что остался ждать его. И я засыпал с улыбкой на лице и надеждой, что все будет хорошо. У меня появился ценный друг, что убивал мое одиночество. Но однажды… Юнги прерывает рассказ и вздыхает, впервые за все время опуская глаза, потому что поднять их, кажется, сил не найдется. Чимину сейчас до невозможности хочется облегчить чужие страдания, забрать немного боли себе, чтобы Юнги вздохнул свободнее. Омега невольно сжимает чужую руку. — Господин Юнги, я вижу, как вам тяжело дается эта история. Она вскрывает старые раны, прошу, не мучайте себя, — горячо просит Пак. — Ты позволишь мне закончить? — негромко спрашивает Юнги, поднимая на Чимина взгляд. Такая просьба видна в этом взгляде, что омега сразу кивает. Юнги это нужно. Так ему станет легче. — Однажды на наш лагерь было совершено ночное нападение. Люди, уставшие от долгого дня, в течение которого мы разрушали старую оборону, чтобы подготовить новую, мирно спали. Никто не ожидал нападения, враги были еще слишком далеко от нас. Но вечером они устроили переход, поэтому к глубокой ночи уже добрались до лагеря. Отсутствие обороны позволило им без труда прорваться. Люди в спешке вскочили с места. Кто-то мгновенно схватился за меч, кто-то пытался отвязать лошадей, кто-то уже бежал в сторону леса. Я не заметил, как Джунхек выскочил из нашей палатки, сразу бросился искать его. Заметив меня, Джунхек велел отправляться со всеми в лес, а сам побежал в палатку, где находились раненые. Я тут же побежал за ним, не желая его оставлять. Вместе мы помогали поднять раненых, многие воины и те, что были почти здоровы, помогали нам. Тогда я слабо понимал, что происходит. Вокруг стоял звон мечей и крики. Я выхватил свой меч, помогая другим воинам обороняться и прикрывать отход тех, что слабее. В этот момент Джунхека, возившегося с одним из раненых воинов, ранили в спину. Я тут же бросился помочь ему, прикрыть от последующего удара. Мне было так страшно, как никогда в жизни. Я пытался помочь ему подняться, но Джунхек тихо хрипел, умоляя меня уходить. Я тряс головой, утирая кровь и свои слезы, и тащил его за собой, совсем не слыша его мольб прекратить. Мы двигались медленно и, наверное, не успели бы уйти вдвоем живыми, если бы не Джунхек. Он… он оттолкнул меня и, взглянув в глаза, твердо приказал отступать одному. Я упрямо отказывался, но Джунхек не выдержал и закричал мне: «Уходи, уходи же!». Я проглотил слезы и, сумев лишь прошептать: «Я никогда не забуду тебя, Джунхек, побежал в лес, не оглядываясь. Так и не оглянулся ни разу. Добежал до других воинов, упал на траву и залился слезами. Очень долгое время я винил в его смерти лишь одного себя. Я ведь… я ведь мог его спасти, мог спасти! Юнги замолкает, судорожно дыша и сжимая руки в кулаки. — Господин Юнги, — осторожно произносит Чимин, прикасаясь к напряженным чужим рукам, — Ким Джунхек спас вас. Вы бы не смогли уйти и погибли бы вместе, но он спас вас ценой своей жизни! Джунхек принес эту жертву, это был его выбор. Я уверен, он не хотел бы, чтобы вы винили себя в его смерти. — Спасибо за твои слова, Чимин, — улыбается ему Юнги, мягко накрывая чужую ладошку своей. Он поднимает глаза и смотрит вдаль, пытаясь успокоить в себе волну былых чувств и мыслей. Чимин молча сидит, не сводя глаз с Юнги. Он совсем забыл, что смотреть так долго на господина — верх неприличия для слуги. Опомнившись, Пак резко опускает голову, и Юнги не сдерживает улыбки, заметив это. — Ты спрашивал, тяготят ли меня все эти воспоминания. Они никогда не сотрутся из моей памяти, но я научился жить с ними. А вот воспоминания о моем одиночестве… Зачем хранить их, если я больше не одинок? Чимин мгновенно поднимает глаза и удивленно хлопает ресницами, чем вызывает смех Мина. — Господин Юнги, вы больше не чувствуете себя одиноким? — Почему ты так удивлен? — спокойно спрашивает Юнги. — Сейчас я рядом со своей семьей. Отец и брат любят меня, и я люблю их. А еще я познакомился с таким удивительным человеком, как ты, Пак Чимин. Чимин чувствует, как его щечки вспыхивают румянцем смущения. — Перестаньте, господин Юнги, — бормочет он. — Я сказал лишь правду, — уверенно повторяет Мин, с улыбкой наблюдая за смущением омеги. — Ты очень хороший человек, Чимин. Омега окончательно смущается и опускает голову так низко, что еще немного, и он стукнется об землю. Юнги тянется к карману, снова вытаскивая флейту. — Ты станцуешь для меня, Чимин? Пак неуверенно поднимает глаза и немного отодвигается от альфы. — Извините, господин Юнги, я… Я совсем не умею танцевать. — Правда? — Юнги недоверчиво поднимает бровь и усмехается. — Твой танец на площади был великолепен. — Вы… вы видели?! — не сдерживает шокированного восклицания Чимин, чувствуя, как вспыхивает его лицо. Омега заливается краской и готов сейчас провалиться сквозь землю, лишь бы не взглянуть Юнги в глаза. Пак закрывает лицо ладонями, надеясь спрятаться так от пожирающего его смущения. — Да, я проходил мимо, — спокойно отвечает Мин, не обращая внимания на смущенного омегу. — Нужно было зайти кое-куда, уладить некоторые дела. Я задержался всего на минуту. Не смог отвести взгляда от тебя. Ты приковывал к себе все внимание. Юнги смотрит на Чимина и улыбается уголками губ. Он осторожно протягивает к нему руку, пытаясь отвести ладони от лица. — Станцуй, Чимин. У тебя это прекрасно получается. Пак не выдерживает взгляда Юнги и неуверенно встает с травы, поправляя складки рубашки. Его просит господин. Кто он такой, чтобы ослушаться? — Тогда… тогда сыграйте что-нибудь веселое, — робко улыбается Чимин и видит ответную улыбку Юнги. В груди непонятно откуда бабочки начинают шумно хлопать крыльями. Отчего-то хочется танцевать, хочется выполнить просьбу господина Мина. Чимин чувствует себя так спокойно и легко, что ему кажется, будто он сейчас взлетит. И эти светлые чувства пробуждает лишь одна улыбка. Юнги начинает играть веселую мелодию, и омега в ней трели птиц в сочной зеленой листве слышит, игру солнечных лучей на серебристой глади воды в фонтане видит. Он прикрывает веки, пропуская сладкие звуки сквозь себя, отпуская все тревоги, мучившие его. Когда Чимин слышит музыку, он перестает существовать в этом мире. Нет тяжелой голодной жизни, нет проблем, нет неразделенных чувств. Ничего нет. Есть лишь музыка. Маленький бледный светлячок, мерцающий в полной темноте, тихий колокольчик, манящий за собой. И Чимин идет, тянет руки к этому свету, желая обнять, прижать к себе это тепло и согреться самому. И этот огонь пылает ярче, звуки становятся громче, и Пак вспыхивает, заражается этой жизнью и энергией от музыки. Он позволяет ей вести его. Чимин, словно птица, взмахивает своими огромными крыльями и отрывается от земли, с головой ныряет в мир красоты и счастья, позволяет своей измученной душе отдохнуть. Юнги играет на флейте, ни на секунду не отрывая взгляда от Чимина. Сейчас этот омега еще более притягателен, чем тогда на площади. Там, где Юнги впервые увидел его, и что-то вздрогнуло в его замершем сердце. Сейчас он любуется, как омега мягко заводит руки за голову, едва коснувшись своих черных пушистых волос, и забывает, как дышать. Ему больше не нужен воздух, отныне Юнги только им дышит. Мину ничего не нужно, лишь бы позволили еще немного Чимином полюбоваться, восхищенно ловить каждое его движение. Он наблюдает, как плавно двигаются бедра омеги, как легко изгибается тонкий стан, словно ивовый прутик, а руки мягко скользят по телу. Тонкая белая рубашка так и норовит соскочить с хрупкого плеча, и Юнги с улыбкой замечает, как Чимин, смущаясь, легким изящным движением ее поправляет. Альфа ловит счастливую улыбку Пака, и на душе становится так тепло, будто весеннее солнце растопило глыбы льда на реке. Чимин замирает с прикрытыми глазами, переводя дух. Немного уставший, но радостный, он чувствует, как в груди громко бьется сердце, и счастливо улыбается. — Спасибо, — восхищенно выдыхает Пак, взглянув на Юнги. Тот недоуменно улыбается. — За что ты благодаришь меня, Чимин? — За любимое удовольствие, — тихо и задумчиво произносит омега. Затем Чимин подходит ближе к Юнги, но наступает голой ногой на холодный гладкий камешек и, вскрикнув, подпрыгивает, едва не упав. Мин, мгновенно вскочив с места, ловит омегу за талию. Дыхание Чимина замирает, когда мягкие пряди белоснежных волос щекочут его щеки, а на теле сквозь тонкую рубашку чувствуется тепло чужой ладони. Юнги так близко, что Пак чувствует его дыхание на своем лице. А еще омеге кажется, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди, так громко оно стучит. — Снова отпустите, господин? — улыбнувшись, пытается пошутить Чимин. Он, не отрываясь, смотрит в чужие глаза, больше не находя того холода и презрения, что когда-то видел на площади. — Нет, не отпущу, — срывается с губ Юнги. Он улыбается, не замечая в глазах напротив печали и страха, что увидел в самый первый раз. Сейчас его глаза сияют. И видит Бог, Юнги готов многое отдать, чтобы эти глаза всегда светились от радости. Услышав ответ, Чимин окончательно смущается, и его щеки стремительно алеют. Юнги улыбается, замечая румянец Пака, и мягко поправляет упавшие на лоб омеги блестящие черные пряди пушистых волос. Альфа наклоняется ниже, и Чимин толком ничего понять не успевает, только сжимается весь в чужих руках и крепко зажмуривается. Юнги нежно касается губами теплого лба и задерживается чуть дольше, вдыхая сладкий манговый запах. — Господин Юнги… — едва слышно шепчет Чимин, осторожно кладя ладошки на грудь альфы, желая отстраниться от него. Мин, будто опомнившись, поспешно отпускает омегу и на мгновение отводит взгляд. — Кажется, нас уже ищут, — усмехается он, услышав голоса, доносящиеся из дома. — Ох, точно! — испуганно восклицает Чимин. — У меня же работы без края! Господин Хонг меня убьет! — Он тебя не тронет, — мягко произносит Юнги. — Тебе рано приниматься за работу, отдохни еще денек хотя бы. А сейчас иди домой, твой брат очень волнуется за тебя. — Правда… можно идти? — неуверенно спрашивает Чимин, и Мину становится неуютно, когда он замечает страх на дне этих глазах. — Правда, — уверенно улыбается он. — Иди. — Спасибо большое, господин Юнги! — радостно восклицает Чимин, склоняя голову. Затем он торопливо выходит из сада, на секунду обернувшись. Поймав теплый взгляд альфы, Пак смущается, но чувствует, что на душе становится легче. Всю дорогу мысли Чимина занимает удивительный человек по имени Мин Юнги. Альфа с тяжелым прошлым, один из храбрейших воинов, переживший столько трудностей и видевший столько ужасных вещей. Человек, совершенно не заслуживший брезгливых усмешек и громких пересудов за спиной. Человек, которому делали больно. Но человек, что смог сохранить свое доброе и любящее сердце. Мысли Юнги тоже до поздней ночи занимает один удивительный человек. Задумчиво сидя с книгой в руках, альфа наблюдает за танцем пламени свечи и думает лишь о нем. Омега, чья красота звездам подобна, свет чьей улыбки даже тысяча солнц затмить не сможет, чей голос звонче весеннего ручейка. Человек, чья душа прекраснее самого огромного цветочного сада, чья доброта через край переливается, будто переполненная чаша. Человек, которому делали больно, но который лишь улыбался сквозь слезы и верил в лучшее. Человек, что смог сохранить свое доброе и любящее сердце.