Трудно забыть боль, но еще труднее вспомнить радость. Счастье не оставляет памятных шрамов. Чак Паланик «Дневник»
***
Поднимаю свой портфель с грязного кафеля и бегу. Бегу, что есть сил, сажусь в машину. Как он мог такое сказать? Я... я не его игрушка. Насколько далеко он может зайти? Рука адски болит, удар пришёлся на неё. Раньше дело не заходило дальше слов. Одного его взгляда, полного отвращения, хватало, чтобы испепелить меня. Мне было страшно, я видела в его глазах... безумство? Что это было, Сэм? Испытывать это липкий страх было по-настоящему отвратительно. Но он будто врос в кожу, стал частью меня. И вырвать его не получалось, ничего не помогало. В голове парила куча вопросов, и каждый доставлял всё больше и больше боли. Что остановило его? Неужели он и впрямь так считает? Я не верю, что от того доброго мальчишки остался этот тиран. И от этой жестокой реальности стало ужасно плохо. Надежда на то, что он снова станет прежним, развеялась, подобно сигаретному дыму. Завожу машину и выезжаю с парковки. Падает снег, первый в этом году. В голове всплывают воспоминания этого лета. Безусловно, оно было самым прекрасным и одновременно самым ужасным. Я отчётливо помню тринадцатое июня, был ужасно жаркий день, мы втроём ехали на речку. Сэм был жутко недоволен, но этого хотела Стефани. На этой речке я впервые поцеловала его. Он смотрел с такой нежностью. Если бы кто-нибудь в тот день сказал мне, что эти глаза будут смотреть на меня с ненавистью, я бы закрыла лицо руками и не поверила. Я бы стала говорить, что это невозможно. Нет. Мой милый друг Сэм не может так поступить. Он обещал всегда меня защищать. Всегда... Он обещал быть рядом. Он не мог стать монстром. Не мог!***
Сижу на диване, уткнув свой взгляд куда-то сквозь стены. — Анна, не сходишь в магазин? — мягкий голос отца вырвал из бездны раздумий. Насколько человек глубоко может уйти в себя? Не так ли сходят с ума? — Хорошо, но дай мне пятнадцать минут, — я встала с дивана и прошла мимо отца. Слова неожиданно слетают с губ: — Пап, я не буду праздновать день рождения. Надеюсь, ты меня поймёшь и возьмёшь это во внимание, — Он не откажет, он всегда поддерживал меня. Он всегда был другом. — Конечно, раз ты этого хочешь. Я всегда поддержу любое твоё решение. Я люблю тебя, Анна. Знай это. — Я тоже тебя люблю. Сходим сегодня к маме? — Да...***
Я остановилась у светофора, услышала его имя, а затем и голос. Нет. Моё пальто в миг превратилось в тяжёлые железные оковы. В ушах начало звенеть. Загорелся зелёный, и я ускорила шаг. Вновь бежала. Мы разошлись в разные стороны, но я до сих пор чувствовала покалывание на коже, будто в меня воткнули ядовитые шипы. Он будто цунами, сносит с ног, путает мысли. Внушает страх. Такой отчаянный, приправленный горечью и болью. И я всё чаще задумываюсь, а сможет ли этот цунами унести меня прочь? Стереть в порошок.***
Я вышла из машины, ветер обдувал лицо, и его ласковая прохлада отрезвляла. Нежные розы в моих руках чуть не падают при виде кладбища. Я смотрю на папу, и он молча даёт разрешение, и решаюсь зайти за забор. Дух кладбища начинает душить и кто-то затягивает раскалённую проволку вокруг шеи, от чего я стала задыхаться. Когда же мне удастся вздохнуть полной грудью? Когда? Прекрасные алые розы опустились на землю перед памятником.Лили Бенсон — любящая мать и жена.
— Здравствуй, мама. С днём рождения тебя. Смотри, со мной папа, ты рада? Мы купили твои любимые розы... Я подняла свой взгляд и посмотрела на папу, и увидела боль, необычайную и всепоглощающую. Чувствую под рёбрами покалывание, проволока,что душила меня, затягивается сильней. Что-то внутри оборвалось и, клянусь, не будь под ногами мягкой земли, я бы услышала как осколки того, что называют сердцем, разбилось бы у моих ног. — С днём рождения, Лили, —произнёс тихий горестный голос отца. — Каково это терять любовь всей своей жизни?— слова вырываются раньше, чем я успеваю подумать. — Как-будто у тебя вырвали сердце, эта боль сжирает. Ты жив снаружи, но мёртв внутри, ты не чувствуешь ничего. Лишь пустота. Я думал, что не выберусь из этой пучины отчаяния, но у меня была ты. Моё солнышко, ты спасла меня в самые тёмные времена моей жизни. Я безгранично люблю тебя и твою маму. А её любовь к тебе не знала границ Впервые вижу своего отца таким... сломленным. Когда на твоих глазах ломается человек, который всегда был примером внутреннего стержня, становится необычайно тяжело. Ведь как? Как этот человек может быть сломлен? Он всегда был так силён. И единственное, что остаётся это делить боль на пополам, как это делал отец. Подхожу к нему, беру за руку и кладу голову ему на плечо, внутри разливается чувство тепла и защищённости. Определено, когда рушатся миры и падают воздушные замки, кто-то должен быть рядом, делить боль, чувствовать её с тобой. Я подняла взгляд и осознала, что в трёх рядах от этой могилы спит моя лучшая подруга. Всё внутри молит — пройти эти три ряда. Пройди, поговори, станет легче. Перед глазами промелькнули машина, авария, свет, больничная палата и мой отчаянный крик. Нет, она не имела права навещать её. Ведь она даже не была на похоронах. Не смогла придти, было слишком больно. Да и кто бы позволил ей? Она стала грязью в их глазах. Выжившая по ошибке. Проволку вновь кто-то затянул... — Анна,я знаю ты винишь себя в смерти Стефани. Но ты не виновата. — Я виновата, так виновата. Ты не понимаешь,я была за рулём, я не уследила. Я!