Я презираю тебя

Человек умирает тогда, когда умирает последнее воспоминание о нем. Джоан Роулинг, «Гарри Поттер и Орден Феникса»

      Прошло не меньше часа моих поисков, которые не увенчались успехом, ведь дневника нигде не было. Мне ничего не оставалось, кроме как смириться. В такие моменты помогло отвлечься только чтение. Я подошла к полке с книгами о Мальчике-Который-Выжил и наугад взяла одну их них. «Гарри Поттер и философский камень». Начало прекрасной истории, я сбилась со счёта, который раз я уже перечитываю эту серию книг. Этим книгам было около десяти лет, но они всё так же выглядели как новые. Спустя полчаса с первого этажа доносится стук, а затем и голос отца. Кто может заявиться в пол десятого вечера? Слышу до боли знакомый голос, но быстро отгоняю эти мысли. Это не может быть он, это просто невозможно, ведь он бы не пришёл сюда даже под угрозой смерти. Через некоторое время папа стучит в дверь и заходит, видит в моих руках книгу и усмехается.       — Опять Гарри Поттер, тебе не надоело перечитывать его?       —Разве то, что мы любим всем сердцем, может надоесть? Пап, а кто там пришёл? — Отец как-то тянул с ответом, поэтому мне пришлось повторить вопрос: — Пап, кто там?       — Анна, там Сэм, и он спрашивал о тебе, я не подумал и сказал, что ты дома. Если хочешь, я могу сказать, что ты в душе или…       — Всё нормально, пап, я сейчас спущусь. — ответила я, не дав договорить отцу.       Я спускаюсь по лестнице и вижу его. Он на самом деле здесь или это мой бред? Этого же не может быть, что он забыл здесь? Ледяной страх пробрался под кожу до самых костей, с треском ломая их. И секунды казалось длились вечность, не меньше. И всё было совсем как в детстве: Сэм ждёт на улице, упрямо отказываясь заходить в дом. И я верила, так отчаянно верила, что там у порога дома стоит Сэм из моих лучших воспоминаний. Я выхожу из дома, прикрывая за собой дверь, не хочу, чтобы отец слышал. И все те воздушные замки, что я так упорно строила у себя в голове, с треском обрушились на меня, доставляя неимоверную боль. Да, это тот Сэм, что и полгода назад, всё в нём было прежним: те же каштановые волосы, те же губы, но глаза. Глаза были совсем не те, что полгода назад, они, казалось, прибавили пару лет и стали такими холодными. Раньше это было прекрасное осеннее небо и я готова была смотреть в них бесконечно: серые, но необычайно тёплые, они были совсем как у Стеф.       Теперь же это небо было таким холодным, оно в один миг превратилось в ночное. Непроглядная тьма, из который он не выберется в одиночку. Я уверена, мы чувствовали одну и туже боль: ядовитую, сжирающую изнутри, высасывающую все силы. Такая отчаянная. Такая сильная. И даже думать об этом было необычайно больно.       — Что, чёрт возьми, было в этот вечер?       В этот вечер было много чего. Это день моей смерти. Тот день, когда я собственными руками толкнула свою подругу в могилу. День, когда мне и Стеф было как-то не по себе.       — Анна, слушай, может не пойдём на эту вечеринку. Там по-любому будет Эндрю.       —Ну уж нет. Мы не пропустим вечеринку года из-за этого говнюка. Поэтому надевай лучшее платье.       Я в тысячный раз прокручиваю отрывок того дня у себя в голове, каждый раз переживая его снова и снова, чувствуя жгучую боль. Ту, что рушит миры и сводит с ума.       Тебе интересно, были ли знаком мне голос того водителя? Нет, Сэм. Я слышала его первый раз, он был молодой и невероятно добрый. Я бы никогда не сказала, что он принадлежит человеку, который скрылся с места преступления. Я не произношу ничего из этого вслух. Я не скажу тебе ничего.       Я была настолько уверена, что мой дневник у него, что его признание не удивило меня.       Он хватает меня за плечи и его прикосновения, подобно раскалённому металлу, причиняют неимоверную боль. Они больше не кажутся мне родными и тёплыми. Его прикосновения — больше не моя крепость. Есть люди, которым мы готовы доверить свою жизнь, своё сердце. Я доверила его тебе, Сэм, а ты истерзал его и бросил самым голодным собакам.       — Это твоя вечная кара. Это будет преследовать тебя по пятам и ты не выдержишь!       Я уверена, что дружба сначала строится где-то на небесах. И люди, которые должны познакомиться, обязательно встретятся. И наша дружба после аварии из кирпичного дома стала подобна карточному домику. И любое дуновение ветра разрушающее. И Сэм стал тем самым ветром, что разрушил нашу дружбу длинною в тринадцать лет.       Я ладонью касаюсь его щеки. Я больше не чувствую тепла. Один бесконечный холод. Всего на долю секунды его глаза смягчаются и он превращается в мальчика из моей Вселенной. Он не убирает мою ладонь, не отталкивает меня. И это кажется совсем невозможным. Я прошу его уйти, всем сердцем желая чтобы он остался. Но я не могу его об этом просить. В его сердце для меня больше нет места.       Я захожу в дом, и от резкой перемены температуры по телу пробегает дрожь.       — Анна, милая, всё нормально? Что он хотел? — отец выглядит немного взволнованным — просто это было так неожиданно, Сэм не появлялся здесь ни разу после того… случая. — Но если ты не хочешь можешь не говорить, я понимаю.       На глаза наворачиваются слезы, и папа замечает это.       — Анна, солнце, что он тебе сказал?       — Он спрашивал о той аварии, — я так долго не говорила правды, и это оказалось чертовски тяжело. Открыться кому-то, даже самому родному человеку на Земле. — Пап, он спрашивал, не был ли мне знаком голос водителя. Я не хотела ничего ему говорить. Я вообще не хочу вспоминать об этом дне, — к горлу подступает ком. — Это слишком тяжело для меня. Я… я просто… — голос срывается, и слёзы вырываются наружу.       — Тихо, милая, я знаю, это необычайно тяжело — говорить о том, кого уже нет, — сказал отец, крепко обняв меня.       Я поднимаюсь по лестнице на чердак. С фонарём в руке ищу шкатулку. Полгода назад я поставила на неё запрет, я больше не загляну в неё. Там лежат безделушки, подаренные Стефани. Нахожу её и отправлюсь в комнату.       Провожу пальцем по ребристой стороне шкатулки и решаюсь её открыть. Маленький замок на шкатулке с щелчком открывается и медленная мелодия заполняет комнату. Она играет пол минуты и замолкает. Полгода назад, отправляя её на пыльный чердак, я поклялась никогда к ней не прикасаться, моя клятва нарушена. Эта шкатулка хранит слишком много боли и воспоминаний. Я достаю оттуда  серебреный кулон с небольшим сердечком, оно открывается, а внутри фотография. На ней я и Стеф. Нам около пятнадцати лет и мы счастливые до безумия. Стеф подарила мне этот кулон на одиннадцатилетие нашей дружбы. Я прижимаю кулон к себе.       — Стефани, мне так сильно тебя не хватает.