Radioactive 2: Family Ties

POV Холли Поход. Конечно. Я ведь даже знаю, кто все это придумал. Естественно – мама. Мне было десять, Артуру девять, когда мы в первый раз серьезно поссорились. И мама тогда решила, что надо нас срочно мирить, и в ее светлую голову взбрела идея всей семьей сходить в поход. Прекрасно помню, как надеялась на папу – он просто обязан был отговорить эту сумасшедшую женщину от ее безумной затеи. Но в отце как раз именно тогда проснулась склонность рисовать пейзажи, и он был только «за». Сходили. Мама в восторге была. Папа, в общем-то, тоже – у него пейзажей одиннадцать под конец нарисовано было. Нас с Артуром сплотила крайняя степень безысходности – комары, отсутствие интернета – о да, мы такие дети, которые не могут долго прожить без цивилизации. Но маме же ведь понравилось, так что в походы мы ходили часто. Да. Такая гениальная идея явно могла посетить только мою матушку. Нам дали несколько часов, чтобы собрать вещи, а затем повезли в неизвестном направлении. Думаю, не я одна в этот момент ощущала себя жертвой маньяка. Я ехала в машине Гилбертов, вместе с Оливером, Розой и Карли. Последние, кстати, даже не рассорились – что удивительно. Арти и Тим с Ричардом ехали с нашим дядей. Руби – я запомнила ее имя, чудо случилось! - осталась дома – когда мы уже уезжали, она с кем-то чрезвычайно серьезно разговаривала по телефону, вроде бы с Ребеккой. Миссис Гилберт сказала, что они приедут за нами дня через два – Оливер насмешливо прошептал мне на ухо, что случится это примерно через неделю, пока они от нас хорошенько не отдохнут. Да, за тот день, что прошел с возвращения семьи Гилберт в Мистик-Фоллс – мой лучший друг уже ухитрился качественно и с любовью вынести мозг нашему дядюшке. А если все так и будет, то к цивилизации мы все-таки вернемся месяца через два, так как дядюшка и тетушка явно давно уже прокляли нас. Обычное дело, что сказать. Хотя – они сами нарвались. Нечего было соглашаться нянчиться с «детишками», самым старшим из которых уже исполнилось восемнадцать лет. И вот теперь, наша чрезвычайно «дружная» компания находится в непонятно каком лесу. А на дворе как бы уже близится все к вечеру. К слову, нужно было видеть, как парни ставили палатки – мы с Сальваторе словно как ни в чем не бывало напомнили, что принадлежим к слабому полу, и такое занятие явно не для нас. Самый забавный факт – помогал даже Артур, но толку от него как и от остальных не было никакого – даже Оливер, который часто таскался со своими супер офигенными друзьями – и меня они жутко раздражали, даже примерно не представлял, с чего начать. Но я прекрасно знала своего младшего брата – на него озарения часто накатывают в самый неожиданный момент. И пока два моих кузена вместе с Гилбертом, с которым они неожиданно быстро подружились, пытались что-нибудь сделать, Артур, сохраняя удивительную пофигистичность, расположился привалившись спиной к дереву и думал. - Чур, я буду спать на дереве! – чрезвычайно жизнерадостно воскликнула Роза, как и все прекрасно понимая, что вряд ли у них что-нибудь выйдет. Ради того, чтобы бросить на нее чрезвычайно саркастичный взгляд, Тим даже отвлекся от палатки. - Под тобой все ветки сломаются, - словно как ни в чем не бывало заметил родственник. Теперь уже настала очередь Розы кидать на него саркастичные взгляды. - Это ты намекаешь, что я толстая? – ядовито поинтересовалась девушка. Кажется, тут намечается очередная война, и далеко не я одна поняла это. Карли, в последние несколько часов подозрительно пофигистичная и тихая, наблюдала за развернувшейся перед нами картиной с заинтересованностью. - Заметь, я этого даже не говорил, - усмехнулся Тим, снова возвращаясь к созерцанию палатки. Роза пару секунд сверлила его спину чрезвычайно злым взглядом, а затем медленно встала с уже насиженного места и немного прошла вперед, наклонилась, подняла что-то с земли. - Оу, Тарзан, да ты само зло, - с сарказмом заметила Карли. Парни на нас внимания даже не обращали. А я, тем временем, наконец разглядела, что подняла шатенка с земли. Шишки. Роза вернулась на прежнее место, взяла одну в руки, чуть прицелилась… Боевой снаряд угодил Тиму четко в затылок. Мы с Карли одновременно засмеялись – ибо видеть лицо кузена в этот момент очень дорогого стоило. Но обиженная Роза на этом не остановилась. Едва только Тим повернулся к ней лицом, Сальваторе запустила еще одну шишку, которая угодила уже в лоб. - А я что? А я ничего, - весело произнесла девушка, осознав факт, что шишки-то у нее закончились. - Держись, Сальваторе, - чрезвычайно коварно откликнулся Тим. Как мило. Они мне прямо какую-то парочку напоминают, хочу заметить. Влюбленную парочку, которые постоянно ссорятся. Роза уже успела расслабиться – мести она никакой не ожидала. Правда, не только она офигела, когда Тим – словно как ни в чем не бывало – подошел к нам, поднял ее, закинул к себе на плечо и пошел такой довольный. - Я тут неподалеку такое ми-илое озеро заприметил, - довольно громко сообщил кузен. – Так что, Сальваторе, пошли, искупаемся. Все эти попытки вырваться были абсолютно бесполезными – тетя Ребекка часто приходила к нам в гости вместе со своими сыновьями, и я уже успела прекрасно уяснить, что драконы реагируют только на то, если их чем-нибудь проткнут, к примеру. И Роза в конце концов осознала этот факт. Минуты через три раздался громкий всплеск, а затем слышный почти на весь лес и нецензурный крик Розы. - А я что? А я ничего, - мастерски передразнивая тон Сальваторе, заявил вернувшийся Тим. Роза, правда, вернулась еще минут через пять. Мокрая. И чрезвычайно злая. Но шикарному действию «Убийства Тима с жестокой расчлененкой» помешал Артур. И именно в этот момент я поняла, что о своем младшем братце я еще очень многого не знаю. Пока все наблюдали за ссорой Тима и Розы… В общем, скажу коротко и просто – Арти стоял перед уже поставленной палаткой и осматривал ее, словно как ни в чем не бывало. Черт. Мой. Брат. Сделал. Что-то. Сам. Своими руками. Не командовал, как обычно. А сделал сам. Офигеть просто. - Как ты это сделал? – недоверчиво поинтересовался Оливер. А братец повернулся к нему с видом истинного победителя. Победитель палатки – это как Дон Кихот. Только у того мельница была, если я не ошибаюсь. А палатки, кстати, скоро у нас уже были. Отлично, на деревьях спать не придется – это успокаивает. Была уже ночь. И я прекрасно понимала, что это значит. - Настало время страшилок! – неожиданно довольно объявила Карли. Что, девушка с не расшатанной психикой? Не беспокойся, скоро ты лишишься ее напрочь. Я уже по невинному взгляду Оливера поняла, что сегодня предстоит что-то действительно жуткое. И мне, черт возьми, мне, дочери самого Никлауса Майклсона, снова, уже прямо привычно было страшно. Оливер знал много страшных историй. И иногда – хотя, кого я обманываю? Всегда! – рассказы его были действительно жуткие. Я росла с первородным гибридом, который имеет особую любовь к пыткам. Но черт, если Гилберт начинал рассказывать – я ощущала себя какой-нибудь маленькой трусливой девочкой. - А может, страшилки кто-нибудь другой рассказывать будет, а? – тихонько и жалобно спросила я, чувствуя слишком явный страх. Черт. Папа бы сейчас надо мной посмеялся, определенно. Что сказать, если Артур у нас полная отцовская копия, то я всем пошла в маму, и не только внешностью. Пожизненная боязнь всего подряд досталась мне явно от нее. - Холли просто трусит, - словно как ни в чем не бывало, заметила Карли. - Действительно, она всегда Гилбертовских страшилок боится, - следом за ней подтвердил Артур. А я тем временем была готова мирненько так провалиться сквозь землю, так, ничего особенного. - Правда что ли? – внезапно спросил Оливер. Делает вид, словно в первый раз в жизни узнал об этом. Ага. А то, что я обычно сбегала, когда он по ночам начинал что-нибудь такое рассказывать – нет, это просто так, ничего особенного. - Представь себе, - наконец, ядовито откликнулась я. А затем мимоходом бросила взгляд на сидевшую рядом Розу. По нервно закусанной нижней губе и паническому взгляду прекрасно можно было понять, что не я одна тут панически боюсь проклятых страшилок. Хотелось как-то приободрить коллегу по несчастью – или хотя бы просто напомнить, что она не одна такая, но было уже поздно. Оливер начал рассказывать. И черт возьми, лучше бы я это даже не слушала. - Такая милая детская площадка. Малолетние разбойники, как и всегда, развили бурную деятельность - турники были увешены пинающимися детьми, с горки доносились радостные визги, а под деревьями девчонки расстелили на траве одеяла, подстерегая жертв для игры в дочки-матери. Детишки нежного возраста оккупировали песочницу, периодически устраивая под грибком дождик из песка и драки на лопатках, наслаждаясь истерическими воплями родительниц. И молодая мамочка, сидит, наблюдает за своей обожаемой дочуркой, которая стащила лопатку у соседа по песочнице. Она появилась из ниоткуда. Опустилась черной тенью на скамью рядом с ней и уставилась невидящим взглядом прямо перед собой. Изможденное лицо землистого цвета ничего не выражало, поражая отрешенностью и бесстрастием. А потом – начинает рассказывать, словно ей трудно выговаривать каждое слово. - Моя тетя была жуткой неряхой… И такой же нелюдимой. Ее раздувшийся труп нашла полиция, когда соседи начали задыхаться от зловония разлагающейся плоти, - насмешливо подхватил Тим. Кажется, насчет совместного рассказа они явно договаривались заранее. Неосознанно я ближе подвинулась к Розе, а девушка воззрилась на меня со слишком явным пониманием. Реакция на начало страшилки у всех была разная. Карли внимательно слушала, явно заинтересовавшись. По Ричарду явно нельзя было понять, слушает он вообще или нет. Мы с Розой уже начали бояться, а Артур с Оливером и Тимом взирали на все это крайне довольно. - Она смотрит спокойно, словно с этой мамочкой они старые знакомые, - удивительно спокойно продолжил Гилберт. – И рассказывать она все равно продолжала, - блондин закашлялся, тем самым нарушив уже конкретно напряженную атмосферу, но в следующее мгновение она вернулась вновь. - После похорон мы вытащили из квартиры огромную кучу хлама. Можно было подумать, она специально бродила по помойкам, в поисках того, от чего другие стремятся избавиться. Старые драные пальто, заплесневевшие стопки журналов, коробки, наполненные ветхим тряпьем, прожженные одеяла и матрасы, тощие подушки и линялые обрывки меха. В этих горах мусора копошилась различная живность, чувствовавшая себя здесь как дома. Сороконожки ныряли в щели под плинтусы, целое гнездо мерзких новорожденных крысят, голых и розовых, обтянутых полупрозрачной кожей, муж отправил прямиком в унитаз. Огромные обнаглевшие тараканы даже не пытались спрятаться. Их тушки смачно хрустели под ногами. Я с трудом ухитрялась давить в себе рвотные позывы. И Роза, преданная любительница животных, кажется, находилась в состоянии еще хуже, чем я. Я была готова убить и Гилберта, и своего обожаемого кузена. — А потом у Юры начались приступы удушья. Он с криками просыпался среди ночи, отбиваясь от невидимых врагов, выпрыгивал из кровати и мчался в ванную, стаскивая на ходу одежду и ероша волосы. Я засыпала под журчание воды, он возвращался в постель, а через некоторое время все повторялось снова. Мы перестали выключать на ночь свет. Муж осунулся, у него начали дрожать руки, а наша жизнь превратилась в череду кошмаров. Он пачками пил снотворные, просыпаясь утром, едва дыша. Он никогда не рассказывал мне, что же ему снится, отмахиваясь от моих вопросов и осторожных советов пойти к врачу. А я с ужасом наблюдала за тем, как самый близкий мне человек превращается в угрюмое существо, постоянно прислушивающееся к самому себе, бормочущее себе под нос. Юра перестал бриться и следить за собой. Он мог остановиться прямо посреди дороги и начать всматриваться в собственные ладони, словно видит их впервые и теперь пытается разглядеть что-то под собственной кожей. Однажды я проснулась от того, что он прижался ко мне, гладя мой живот, возвышающийся под одеялом, и лихорадочно шептал: «Не позволяй им смотреть на тебя». Тим ухитрялся рассказывать все так, словно ничего особенного здесь и не произошло. Так, обычный рассказ, ничего особенного. А я чувствовала, как от страха предательски быстро начинало биться сердце. Было прекрасно ясно, что после такого поведения таинственного Юры – кстати, что за имя такое странное? Как раз кстати вспомнились торопливые рассказы Оливера про таинственную страну Россия, и стало все ясно – явно не последует ничего хорошего. - Женщина смотрела на молодую мать, ее ввалившиеся глаза были полны такой муки и тоски, что у мамочки невольно сжалось сердце. Детишки, возящиеся в песочнице, и другие мамаши явно не обращали на них внимания, - Оливер усмехнулся, бросив быстрый взгляд на меня. Мне хватило лишь одними губами произнести: «Ненавижу тебя», чтобы он сразу же понял, что мне сейчас страшно. Я привыкла к тому, что все исполняют мои прихоти. Но Оливер в число таких людей никогда не входил, поэтому, продолжил рассказывать. - Я так испугалась… А потом была та ночь… — он хрустнул суставами, а меня такое простое движение почти довело до сердечного приступа. — Сначала я подумала, что у Юры очередной кошмар: он выгибался дугой, до крови царапая шею и грудь скрюченными пальцами. В тусклом свете ночника я видела, что лицо его побагровело, глаза с полопавшимися сосудами вылезли из орбит, а в уголке рта появилась струйка слюны. Я метнулась к нему, путаясь в простынях, трясла за плечи, пытаясь разбудить, а он лишь хрипел, закатывая глаза так, что в узкие щелочки между веками были видны одни лишь белки. Я бросилась к телефону, едва попадая пальцами по кнопкам. Не помню, какой бред я несла в трубку, чувствуя, как по ногам что-то течет. Я стояла, опираясь о стену, придерживая живот, и ревела в голос, глядя на корчившегося мужа. Когда приехала «скорая», он уже не двигался, а я ползала в луже крови и отошедших вод, кусая губы от боли, накрывающей раз за разом со все большей силой. Медики суетились вокруг, пока санитары укладывали тело мужа в черный полиэтиленовый мешок. Еще более страшно было из-за того, что они оба рассказывали от первого лица, то есть, от той самой таинственной женщины. Воображение редко просыпалось у меня, но именно в такие моменты оно выходило из долгой спячки и начинало работать в полную силу. Удивительно, но в моих фантазиях эта женщина была чем-то похожа на маму. - И что-то сломалось у меня внутри, когда один из санитаров отшатнулся, тихо чертыхнувшись: из полуоткрытого рта мужа начали выползать тараканы. Они лезли и лезли — через ноздри и уши — нескончаемым потоком, шелестя хитиновыми панцирями и, в полной тишине, шурша, сыпались на пол, разбегаясь по углам. Я закричала. Тим заметно понизил голос. Где-то вдалеке раздался шорох, но это оказалась простая птица. Хищников здесь не водилось – по крайней мере, в этом нас уверяла чета Гилбертов. А я бы лучше сейчас с каким-нибудь медведем встретилась, чем дослушала дальше эту историю. - Женщина замолчала, а молодая мама чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, руки ее похолодели, она словно прилипла к скамейке, не в силах прервать этот жуткий рассказ. А он все продолжался и продолжался… - Оливер – просто мастер таких вот пауз. — Мы с малышкой вернулись из больницы через три недели. Она была моей маленькой сморщенной лысой девочкой со смешным хохолком на темечке. Моей апельсинкой. Я целовала ее крошечные пальчики, касаясь нежных складочек. Я купала ее в ванночке, вытирала розовые пяточки, а она улыбалась мне широкой беззубой улыбкой. Ее плач больше напоминал мяуканье котенка, просящего ласки, чем нормальный детский крик. На ночь я укладывала ее рядом с собой, прислушиваясь к ровному дыханию, глотая слезы нежности, разрывающей мне сердце. Теплый живой комочек, помогающий мне жить… Я почти всплакнула. От умиления, черт возьми. Но было прекрасно понятно, что дальше случается нечто жуткое. Я ни разу в жизни не видела этого ребенка, не знала эту женщину. Но у меня сердце кровью обливалось. - Но потом… той ночью… я проснулась, таращась в темноту, пытаясь унять сердцебиение, не слыша ее дыхания. Всей кожей, всем своим существом я чувствовала чей-то взгляд из темноты. Протянув руку, я нащупала на стене выключатель ночника… Поначалу я просто ничего не поняла. Только смотрела на ее распашонку. Окровавленную распашонку… носочек валялся рядом. - У моей малышки не было глазок. Две пустые кровавые раны… и носик… изорванные щечки… В ее внутренностях копошились две огромные жирные крысы, с визгом вырывая друг у друга лакомые куски. Они обглодали ее пальчики… ее маленькие ушки… тонкие косточки… Они сожрали мою девочку… Заключительная часть досталась Тиму. - Женщина растянула потрескавшиеся губы в жуткой улыбке, а в глубине темных провалов ее глаз лихорадочно поблескивали зрачки. Она медленно встала и пошла. До пораженной матери словно издалека доносились детские голоса. Не в силах сдвинуться с места, та смотрела вслед черной фигуре, пока она не скрылась за домом. И уже краем ускользающего сознания уловила две серые тени, шмыгнувшие следом… И на этот раз нечто сломалось уже во мне. Я в мгновение ока вскочила с места и побежала, крича нечто неразборчивое. Какой-то жуткий, панический, почти животный страх гнал меня вперед. Я испугалась. Я безумно испугалась. Ноги сами принесли меня к озеру. Я упала возле самого края. А перед глазами все еще стояло тельце растерзанной малышки… Этот предательский ком в горле… Я заплакала. Такие страшилки надо запрещать. Вообще все страшилки связанные с детьми – надо запрещать. Я видела, что за моей спиной было что-то серое. «Две серые тени, шмыгнувшие следом». Ужас снова погнал меня вперед, но крепкие руки не дали бежать дальше. Я хотела отбиваться, кусаться… А здравый смысл так пофигистично напомнил, что серая футболка сегодня была у Оливера. Я ухитрилась отдавить ему обе ноги, локтем врезать в живот и почти укусить за руку, когда Гилберт резко и чрезвычайно уверенно развернул меня к себе. С трудом давя в себе желание дать ему еще и пощечину – сильную, как мама учила, я все-таки смиренно взглянула в эти отвратительно яркие голубые глаза. Помню, как я ему в детстве постоянно завидовала – у меня-то глаза вообще непонятно какого цвета, то ли голубые, то ли вообще серо-зеленые какие-то. - Оливер Гилберт, ты… Ты вот просто… - У меня неожиданно закончился весь словарный запас, а ведь так хотелось объяснить ему, насколько он все-таки сволочь и придурок. А вместо того, чтобы доходчиво сообщить другу все это, я стояла и чуть ли не задыхалась от возмущения. - Сейчас тебя понесет, - словно как ни в чем не бывало заметил Гилберт. И действительно – нужные слова наконец пришли на язык. А вместе с ними снова вернулась моя любимая в последнее время госпожа истерика. - Ты самый настоящий придурок, Оливер, который совершенно не думает о том, что несет! – о да, если я сейчас начну, то меня потом хрен остановишь. Точнее, меня совсем не остановишь, пока я не закончу. И не выговорюсь. Именно так. – Потому что это, мать твою, было совершенно не смешно, Гилберт! Потому что, потому что… Черт возьми, да ты самый настоящий кретин! – а слезы, тем временем, снова катятся по щекам, да. Черт. Я в последнее время становлюсь какой-то чересчур истеричной и чувствительной. – А если бы с нашим ребенком случилось такое, ты был бы все так же непринужден и весел? – последняя фраза срывается с языка уже совершенно против воли, я вообще не соображала, что несу. На пару секунд, между нами повисло жутко напряженное молчание, которое лишь изредка нарушалось моими идиотскими всхлипываниями. Оливер фыркает. А в следующее мгновение… У меня, черт возьми, от поцелуя этого чуть ли колени не подогнулись, а сама я невольно все-таки прильнула ближе, обнимая его за шею. Мысли все как-то быстро покинули мою светлую головушку. И я не могу не заметить, что целуется этот наглец просто до невозможности умело. Правда, при этом отстраняется очень быстро. Госпожа истерика свалила лишь в ей одном понятном направлении, осталась лишь абсолютно пустая голова и «легкое» удивление. Ах да, а еще бешено бьющееся сердце и конкретно сбившееся дыхание. Нечто в стиле – утихомирил, да и ладно. Только ощущение его губ на моих отчаянно не хотело уходить. - Какого фига это вообще сейчас было? – глубоко вздохнув, осведомилась я, невольно отмечая, насколько у меня все-таки охрипший голос. Реветь даже перестала. Поцелуи Оливера Гилберта – и любая истеричка снова станет нормальной девушкой! - Мне нужно было как-то прекратить твою истерику, - так пофигистично-пофигистично откликнулся блондин. Прекратить истерику, значит. О да, поцелуем можно заткнуть любую девушку. Но несмотря, ни на что, после его слов во мне проснулся самый настоящий пакостник. Как будто ничего такого и не произошло, я пошла вперед, стараясь в темноте разглядеть свое будущее оружие, а скоро все-таки нашла. Спрятала в руке, а затем повернулась к Оливеру, всем своим видом говоря: «Ты идешь?». Парень пошел. Я подождала, пока он будет идти впереди меня… Только я веду себя гораздо громче, чем Роза, а Оливер знает меня гораздо лучше, чем Тим ее. Повернулся. А я шишку-то уже кинула. Причем довольно сильно, по крайней мере, как мне казалось. Оказывается, не показалось. Шишка угодила Оливеру четко в лоб, отскочила от его каменной головушки – о, я это как никто другой знаю, так как очень люблю давать ему подзатыльники, а в итоге мне больнее, чем Гилберту – и улетела в Нарнию. А я, рассудив, что надо бы извиниться – настроение все-таки у меня меняется хуже, чем у беременных, подошла к другу ближе. Лоб рассекло несерьезно, но явно неприятно. - Я правда случайно, - тихо-тихо произнесла я. - Нет тебе прощения, сумасшедшая женщина, - выдохнул Оливер страдальчески. – Между прочим – неприятно, да, - уже гораздо более спокойно сообщил он, а затем пошел вперед. Мне не оставалось ничего, кроме как идти за ним. Правда, меньше чем через минуту, я уже шла справа от лучшего друга – подозрительные шорохи в лесу напрягали, а страх после страшилки все никак не хотел уходить полностью. Когда мы наконец вернулись к остальным, то я явно поняла, что пока истеричка по имени Холли бегала к озеру, тут явно произошло что-то интересное. Сломанная и валяющаяся возле одного из деревьев ветка. Подозрительно взъерошенная Роза. И прямо до невозможности довольный Тим. - Я же говорил, что под тобой любая ветка сломается, - довольно изрек кузен. - Если бы ты туда не залез, то не сломалась бы, - ядовито откликнулась Роза, потирая явно ушибленный локоть. И опять мы с Оливером пропустили все самое интересное. - И что тут произошло? – довольно громко спросила я, присаживаясь рядом с Розой. О расшибленном лбу Оливера временно позабудем, но от меня он так просто не отделается, конечно. - Тарзан, которая как и ты испугалась, не побежала в неизвестном направлении, полезла на дерево, - насмешливо начала рассказывать Карли. – Прямо как кошка, которая увидела собаку. Ну да ладно. Слазить оттуда добровольно она категорически отказывалась, поэтому за ней – на правах самого высокого – вынужден был лезть Тим. - Но помощи великого супермена не понадобилось, потому что когда он залез на дерево, то подо мной сразу же сломалась ветка и я упала, - оскорблено добавила Роза. - Но заметь, при этом, я взял тебя на руки и избавил от необходимости вставать самой, дабы не травмировать больную ногу. И да, - прямо такое до невозможности эпичное молчание, - я правда герой, Обезьянка, - еще более довольно закончил Тим. По крайне красноречивому выражению лица Сальваторе было прекрасно ясно, что своему новому прозвищу она совершенно не рада. - Да катись ты, - хмуро бросила девушка, с явным трудом поднимаясь на ноги. - Помочь? – «заботливо» и при этом чрезвычайно ехидно поинтересовался кузен. Явно отправив его гулять на все четыре стороны, Роза сама направилась к палатке. Точно. А ведь мы с ней в одной палатке спать будем – она отказалась обитать вместе с Карли, а я была совершенно не против такой соседки. Постепенно расходились и остальные. Последними остались мы с Оливером. Тот планировал свалить, но не тут-то было, я успела остановить его в самый последний момент. - Ты думаешь, я упущу возможность лишний раз посмотреть, как ты корчишься от перекиси? – хитро-хитро поинтересовалась я. Фишка в том, что мы с Гилбертом в детстве, как и любые уважающие себя дети, часто возвращались в царапинах, синяках, с разодранными коленками и локтями. Причем мы даже приходили вместе – чаще всего заходили к Гилбертам, откуда меня с трудом забирали родители. Видя, в каком состоянии мы с Оливером, его мама всегда доставала откуда-то с верхних полок перекись водорода. А я вообще с детства пакостницей была. И всегда выпрашивала у миссис Гилберт позволения самой промывать раны и себе, и Оливеру. А вот его лицо в такие моменты было таким эпичным… - Как была маньячкой с детства, такой и осталась, - фыркнул Оливер, тем самым явно показывая, что сдается. Оливер так эпично зашипел и скривился, когда я осторожно начала промывать творение рук своих. Царапина, кстати, оказалась гораздо глубже, чем я думала изначально. Неожиданно. Мне всегда говорили, что я пожизненная слабачка. Вот пусть Оливера теперь спросят об этом, а не папу или Артура как обычно. - Как был тряпкой, который типа совсем не чувствует боли, но стоит только начать промывать раны, как начинает чуть ли не выть от боли, таким и остался, - не менее ехидно, чем Гилберт несколько минут назад, передразнила его я. - Как была папиной дочкой, так и осталась, - продолжил Оливер. Я папина дочка? Пошутил что ли? Я вообще больше всего похожа на маму – мне не раз говорили об этом, вот Артур у нас как раз и есть истинный папин сыночек. - Как был язвой и сволочью, так и остался, - добавила я. - Это я сволочь? - Ты сволочь, - охотно подтвердила я. - Но я хотя бы на тебя со спины не нападал, - фыркнул лучший друг. О да, у него всегда найдутся аргументы насчет того, что он – ангел, а я – воплощение зла и коварства. Между прочим, у меня наследственность по отцовской стороне чрезвычайно плохая, хочу заметить. - Вообще-то, хочу заметить, что если бы ты не повернулся ко мне лицом, то шишка бы всего лишь угодила в затылок и не было бы ничего особенного, - невинно так заметила я. Где-то в стороне раздалось чрезвычайно жуткое карканье. - Паникерша, - фыркнул Оливер. – Простой вороны испугалась, - из-за насмешки в его голосе мне безумно захотелось врезать ему. – А вообще, заметь, если бы мы с Тимом не начали рассказывать страшилку, то мы бы с тобой не поцеловались. - Гилберт, заткнись, - подозрительно вяло и тихо попросила я. Щеки определенно начинают стремительно краснеть. Я вообще по жизни «поганка» - кожа белая, загар к ней липнуть категорически отказывается. Мама называла это «аристократической бледностью», ага. Но эта самая бледность часто играла со мной злую шутку, как сегодня, например, так как румянец на щеках было видно прекрасно. - И не говори, словно тебе не понравилось… - Гилберт, мать твою, заткнись! - Я же знаю, что я классно целуюсь… - Гилберт, я тебя убью! И черт возьми, а ведь правду, наглец, говорит. И целуется он правда офигенно. Итак, подведем итоги. Артур, оказывается, умеет делать что-то своими руками. Тим и Роза теперь явно категорически не переносят друг друга, по крайней мере – она точно, насчет кузена точно утверждать не могу. Я успела поцеловаться с Оливером – то, что он таким образом затыкал меня, не считаем, а делаем вид, что это был просто поцелуй. И мне понравилось, черт возьми. И это только первый день. А самый главный прикол состоит в том, что самыми нормальными и не устраивающими никаких неожиданных поворотов оказались Ричард и Карли. Хотя, я чувствую, что и они скоро отожгут… А предчувствия меня давно не подводили.