Дела семейные

      Прошутто нравилось в Неаполе. Нет, не так. Этот город будил в нём какие-то давние, давно погребённые под пылью прошедших лет воспоминания об ушедших людях и временах. Ида часто рассказывала об этом городе, а Маркус, никогда здесь не бывавший, всё просил свозить Мелоне на, как он выражался, историческую родину. В последнее время они оба всё реже выходят на связь, что не может не беспокоить.       Квартира обустроена ещё не до конца, но кое с кем из соседей он уже успел познакомиться: симпатичная девушка со второго этажа, добродушная пожилая пара с четырнадцатого и, конечно же, странная семья с восемнадцатого. Два хмурых смуглых человека с будто лишёнными пигмента седыми волосами, а у старшего ещё и татуировки на глазных яблоках. Пожалуй, это и будут его первые подозреваемые, хотя и поспешных выводов Прошутто пока не делал.       Набережная была залита солнечными лучами и целой палитрой разнообразных запахов, где ароматы роз и свежей пиццы смешивались со зловонием дешёвых сигарет. Молодые зазывалы — совсем ещё зелёные парни и девушки, загоревшие почти до черноты, с широкими, неподдельными улыбками — перекрикивали друг друга, из-за чего их голоса сливались в неясный хор беззаботной жизни. Прошутто подошёл к одной из них, чьи волосы отливали синевой, а в глубине глаз засели весёлые бесята, заказывая на ходу лимончелло. Оплата у него почасовая, так что да, прямо сейчас он будет сидеть в кафе и делать полнейшее ничего, перебирая в очередной раз бумажки с разрозненными данными.       Одно время Прошутто был информатором, но это надоело достаточно быстро, так что он стал добывать данные сам, а потом продавать их по завышенными тарифам. Но сейчас… Честно сказать, его наняли. Нет, не убивать, хотя это и не значит, что перо совершенно случайно не залетит тебе в мягкие ткани, если ты перейдёшь Прошутто дорогу, просто кровопролитие он считал немного варварским. Всё же можно решить договорённостью, угрозами или шантажом.       Наёмного убийцу, которого он должен выследить для организации «Pillarmen Inc.», широко известного в узких кругах, называют Куро. Само собой, это не настоящее имя, но, судя по некоторым неподтверждённым данным, имеет к нему какое-то отношение. На самом деле, это популярная практика — брать часть имени, анаграмму или перевод на другой язык. В этом случае Прошутто склонялся к первому варианту, хотя и прочие отметать пока не стоит.       Люди, которых он видел… Пожалуй, тот мужчина с верхнего этажа, Ризотто, как раз подходил под описание. И всё-таки обычно люди его профессии предпочитают уединение, а у него сын, собака и, возможно, жена. Нужно будет сказать Мелоне взломать почту. Не то чтобы Прошутто сам не мог этого сделать, но для него это была скучная рутина, а брату нравилось. Ему вообще нравилось лезть в жизни других людей. Кстати об этом… Прошутто знал, что сейчас только середина учебного дня, но Мелоне и усидчивость — почти антонимы, так что отсутствие жалоб немного настораживает. Прошутто расплачивается, оставляя ровно десять процентов на чай, после чего неспешно бредёт по улочкам города. В углу большой площади стоит телефонная будка, из которой, как он знает, можно звонить и в другие страны. Мужчина заходит туда, впрочем, без особого энтузиазма, набирает давно заевшие в голове номера, но там, на другом конце провода, снова лишь короткие гудки. С ними всё должно быть в порядке. И всё же невозможность узнать точно выворачивает наизнанку.       Мобильный в кармане вибрирует слишком долго — на Мелоне стоит им самим выбранная мелодия, а клиенты бросают после первого же гудка, соблюдая его на первый взгляд странные требования. Номер итальянский и зловеще заканчивается за три шестёрки, хотя Прошутто не может отделаться от мысли, что где-то уже его видел. — Да? — но едва он подносит трубку к уху, как оттуда раздаётся настолько громкий мужской голос, что рука непроизвольно дёргает обратно. — Вы Прошутто Фантоцци? — но, не дожидаясь ответа, незнакомец продолжает: — Это вас тут из Пассионе беспокоят. Ваш Мелоне сегодня подрался, а ведь это только первый его день! Его не выпустят из школы, пока вы не явитесь на воспитательную беседу!       Голос иссяк, оставив Прошутто лишь знакомые мерные гудки, дёргающийся глаз и чёткое понимание, что таких людей нельзя подпускать к детям. Впрочем, сегодня он всё равно больше работать не собирался, а проблемы с мирным и не очень населением ему явно ни к чему. Ещё раз с опаской посмотрев на мобильный, мужчина запихнул его как можно глубже в карман брюк и неохотно направился в сторону школы.       Ярко-красная с золотым тиснением табличка на внушительной двери гласила, что директора сего славного заведения величают Дьяволло Уна, а внутренний голос робко подсказывал, что заходить в логово этого диковинного зверя не стоит. Глубоко вздохнув и напомнив себе о собственном возрасте, статусе и процентном содержании металла в половых органах, Прошутто постучал по тёмному дереву и, услышав грозное «Войдите!», уверенно переступил порог.       У мужчины за массивным Т-образным столом были агрессивные черты лица, злые зелёные глаза и растрёпанные чёрно-розовые волосы. Того же цвета помада, уже успевшая немного размазаться по бледному лицу, контрастировала как с его того же цвета костюмом, так и с гаммой всей комнаты — в викторианском стиле, но нетипичных красно-чёрных тонах.       На месте подчинённых сидели Мелоне, надувший разбитые губы, и, что удивительно, тот паренёк, которого он уже видел утром, как его там… Ах да, он тогда так и не представился, маленький невоспитанный...! Мелоне, правда, тоже этого так и не сделал, что немного успокоило. — Сеньор Фантоцци, сеньор Эспозито, — Дьяволло сложил руки перед лицом в замок. Его вид говорил о крайней серьёзности, а Прошутто, мельком глянув на собрата по несчастью, заметил, что тот тоже не в своей тарелке. — Я собрал вас сегодня здесь, потому что кое-кто не смог научить этих молодых людей себя вести!       Мелоне едва слышно фыркает, а его несостоявшийся противник закатывает глаза за разбитыми стёклами. Один из осколков вонзился ему в бровь, но подросток, кажется, этого не замечает. — И если со стороны Гьяччо это было ожидаемо, то вот ваш сын, сеньор Фантоцци, в первый же день показал себя, наверное, с худшей своей стороны! — Брат, — машинально поправил Прошутто. — Простите, что? — мужчина напротив казался оскорблён одним лишь фактом того, что в его явно заранее подготовленный и отрепетированный монолог посмел вклиниться какой-то смерд. — Он мой младший двоюродный брат. Не сын, — лицо собеседника, как и всегда после этих его слов, вытягивается. Гьяччо смотрит недоверчиво, а Ризотто чуть наклоняет голову вправо, выражая таким образом заинтересованность. — Но позвольте, где же тогда его родители? — Сейчас должны быть в Южном Судане, — он чуть не фыркает с чужой гримасы, где смешались недоверие, несколько видов ярости и ещё немного любопытства, — они врачи без границ, а у меня Мелоне только живёт, так что я для него не авторитет и сделать ничего не смогу. Простите, мы можем идти? У меня сдельная работа, так что каждая минута здесь стоит моих, а значит, и ваших, денег.       Судя по загнанному, хотя и всё ещё не очень доброму взгляду детей друг на друга и на директора, они сидят тут уже не первый час и ровно столько же слушают нотации на повышенных тонах. У Дьволло перехватило дыхание — его лицо надулось и покраснело, а глаза практически буквально вылетели из глазниц. Ризотто последовал примеру соседа, кивая своему воспитаннику, и они вчетвером чинной цепочкой и с подчёркнуто серьёзными выражениями лиц вышли за дверь.       Стоило массивному куску напыщенной древесины со зловещим скрипом захлопнуться, Прошутто облегчённо выдохнул, ощущая, как то же само сделал Ризотто. Гьяччо с Мелоне недовольно, но уже без былой вражды переглянулись, будто признавая право другого на существование.       Домой они шли практически молча, перебрасываясь ничего не значащими фразами, а под конец вежливо пригласили друг друга на ужин. Прошутто сам не понял, как так вышло, но ничего против он, в общем-то, не имел. Мелоне нужны друзья или хотя бы общение, а он сам… Если бы Ризотто действительно был Куро, он бы хоть пытался маскироваться, что ли. И если всё-таки он действительно тот, кем быть не должен, то у Прошутто есть неплохая возможность побывать в логове одного из… примерно двадцати лучших киллеров. Да и сам он впечатлён работой наёмника, чего уж там. — Так, а теперь рассказывай! — накидывается он на Мелоне, едва они переступают порог. что совершенно не мешает ему одновременно тащить брата в ванную. — Да ничего особенного, Ро, никто из нас не бил всерьёз! — на лице подростка играет непривычная улыбка.       Повреждения не кажутся тяжёлыми: всего лишь несколько успевших налиться кровью синяков, разбитые губы и яркий фингал, скрытый, тем не менее, длинной чёлкой. Мелоне никогда не проявлял интереса к рукоприкладству — биология и программирование были истинно его стихиями, а драки он всегда считал глупым, недостойным занятием. Отчего же сейчас он улыбается так ярко, что Прошутто кажется, будто он вообще ни разу не видел его таким? — Из-за чего вообще поссорились? — Мы не ссорились, Гьяччо просто легко заводится! — ах да, ещё Мелоне — большой любитель дразнить людей. Хотя нет, профессионал. Видимо, у кандидата на место его новой игрушки оказалась слишком горячая голова, пускай парня это, похоже, не особо заботит. — Вы одноклассники? — решает Прошутто сменить тему. — Нет, он на год старше, — мужчина хочет добавить, что и на полголовы ниже, но держится. Гьяччо действительно выглядит лет на десять, что намного меньше, чем ему, как оказалось, на самом деле. — Что делать будем? Ещё только двенадцать. — Ну… Как хороший родитель я должен запереть тебя в комнате и сказать подумать над своим поведением… — Прошутто театрально подносит руку к подбородку, будто задумываясь, а Мелоне с размаху опускает ладонь на собственное чело, сетуя на чью-то излишнюю театральность. — Но давай будем честны: ты сядешь играть и проведёшь время куда веселее, чем должен был, так что сейчас, раз уж ты уже размялся, мы будем тренироваться!       Хотя Мелоне застонал только мысленно, Прошутто был вполне в состоянии его услышать. Самому ему тренировки приносили какое-то мазохистское, неправильное удовольствие, пусть даже противником выступал младший брат. Частенько они использовали и тренажёры, но в последнее время у старшего категорически не было для этого настроения. — Снова в тот зал? — само собой, они не будут прыгать в квартире — для этого Прошутто снимал отдельную комнату в тренажерном зале, с владельцем которого был знаком. Иногда тот и сам захаживал к ним, больше хвастаясь своим коричневым поясом по карате, чем реально занимаясь. — Сегодня можем в парке, — погода на улице соответствует ранней осени, так что они спокойно могут забиться в дальний угол парка и махать там руками, пока Прошутто не наиграется. — Иди переоденься, а я покормлю Фулди.       Фулди, ведущий свой род от славных британцев, как раз развалился на кровати Прошутто, оставляя на чёрном шёлке постельного белья следы своего недавнего присутствия — его белая шерсть подходила для этого как нельзя лучше. И что бы там не говорили мелкие людишки, Greatfull Dead всегда знал, кто именно в этом доме хозяин, так что и вёл он себя соответствующе. В прошлой школе Мелоне даже вызвали к психологу с подозрением на суицидальные наклонности, хотя он всего лишь хотел погладить кота.       Прошутто, не желая терять лицо перед тварью бессловесной, хотя и весьма выразительной в своих хотелках, просто положил в чёрную стеклянную миску дорогого рагу, ибо любое другое кот сходу отвергал, и, произнеся пару дежурных «кис», направился к двери. Мелоне уже ждал там, хотя на его изукрашенном первым учебным днём лице застыла гримаса истинного мученика.       Тренировка вышла недолгой, хотя и весьма продуктивной. В какой-то момент Мелоне даже раззадорился, что уже само по себе большой прогресс. Может быть, даже Ида с Маркусом ответят вечером…       Когда свет уже выключен, а Морфей подкрадывается со спины, собираясь заключить тебя в объятья, Мелоне внезапно задумывается над той их дракой. Он помнит свои собственные движения, немного неловкие от тщетных попыток скрыть своё знание приёмов, но сейчас осознаёт, что видел перед собой практически зеркальное их отражение… — Думаю, мы подружимся! — усмехается он в подушку.