Назови мне имя свое

Барьер продержался двое суток. Ровно двое суток караван мог позволить себе передышки, а после ночные привалы отменили, останавливаясь лишь ненадолго, чтобы не угробить лошадей. И все равно не успели. До столицы было еще два дневных перегона, когда на горизонте показалась рассеянная дымка. Дымка эта быстро росла, дробилась и множились; над ней вихрилась темная поволока, быстро заполняя собой небо с северной стороны — словно зима и ночь сплели змеиные кольца своих тел в одно безобразное существо. Поднялась паника, вопили люди, бросаясь врассыпную, хотя очевидно было — бежать некуда. В толчее и панике Дея налетела на давешнюю девочку с котом — она так с ним и не рассталась. Подхватив за шкирку, она забросила её в чье-то седло и со всех сил ударила животное по крупу.  Светлые духи... ну пусть хоть кто-нибудь выживет...  Дымка приближалась, охрипли командиры, выводя войска в боевое построение. Мельком в толпе она увидела Старшую целительницу — та истуканом застыла над кострищем, что-то шепча и водя по воздуху руками. Вихри пыли и колкого снега собирались у ног её послушными псами. Оставаться — или бежать со всеми? Она бросалась из стороны в сторону, то пытаясь помочь кому-то, то себя пытаясь защитить от обезумевшей толпы. Внутри корчилось все, тряслось и сжималось — умирать не хотелось, надсадный голос зудел в ушах, буравил кости темный маячок, вынуждая отступить. Смертник... она не видела его, но знала, что он искал ее. Но в окружающем хаосе невозможно было отследить след от маяка, а в толпе — человека. В какой-то миг она просто застыла, взглядом убегая в горизонт, откуда двигалась темная масса. Она нагонит... обязательно нагонит, как бы они не бежали... Тьма-то её пощадит — но не пощадит собственный Дар, силу которого она обязательно выпьет до дна, пытаясь спасти тех, до кого дотянутся руки — и все равно ведь не спасет. Остаться или бежать? Бежать  — или попытаться помочь хоть кому-то, пусть и все они обречены? Или отдать Неизбежной тех, кого она уже отметила своей дланью? Лошадиное ржание, отчаянные крики. Надсадный детский плачь, ругань, топот множества ног. В спину её толкнули, толкнули раз, другой, на третий она чуть не упала. Впереди, за хаотичным телом толпы, уже выстроились воины, и до ужасного нелепо смотрелись они на фоне темной массы, наползающей на них с севера. Их страх и обреченность она ощущала, словно сделавшись магом Смерти. Оставить их? Женщина поправила ремень сумки на плече. Внутри глухо звякнули остатки склянок с эликсирами, почти пустые, битые. Прежде чем отпустить кого-то за грань, сама будь готова за нее шагнуть. ... Послушная темной воле, лошадь не шевелилась, хотя вокруг неё в панике метались люди. Пронеслись мимо на север несколько всадников — Светлые чародеи бросились наперерез подступающей мгле, заранее обреченные на гибель — долго их импровизированные щиты не продержатся, но, может быть, дадут лишние несколько минут отступающим людям. Они все равно не спасутся — никто из них. Он сидел верхом на своей лошади, ощупывая пространство вокруг себя. Живое, охваченное ужасом перед Неизбежной, оно подпитывало его Дар, но сейчас ему не было дела до резерва. Он раз за разом бросал поисковые чары, меняя дальность и глубину поиска. Раз за разом стискивал повод до онемения, когда встречал пустой обратный отклик. Нет, нет, нет! Она не восстановила резерв даже на четверть, её сил хватит на одного-двоих, максимум троих не очень тяжело раненных воинов, а зная её... Она костьми ляжет — в прямом смысле! — но не даст умереть тому, кто будет в этот момент у неё на руках. В спину ему ударил порыв ветра, он оглянулся и едва успел зажмуриться от летевших в лицо песка и пыли. Где-то за спиной его рождался навстречу темному вихрю светлый — и стоять у него на пути хотелось меньше всего. В то же мгновение смутный отголосок знакомых даже не чар — отголоска чар — ощутился где-то впереди, и он перехватил повод. Ждать было некогда и нечего — другого следа у него может и не быть. Лошадь под ним взбрыкнула, запрягла ушами и попятилась. Она не желала бросаться в месиво людей и тварей, их пожирающих, но где-то там в этом месиве была она — снова. Смертник усилил давление на животное, вызывая уже необратимые изменения в мозге. Плевать — лишь бы ногами шевелила. Вихрь за спиной его нарастал и стремился навстречу темному. Пространство между ними натянулось полотном, заискрило, задрожало, кожу ему обжигая невидимыми искрами. Дрожала и скакала земля, и понукаемая лошадь угодила копытом в мгновение назад возникшую трещину. Хрустнуло, дернуло — он едва успел вывернуться из-под летящего на него тела. За спиной разбегались люди, крики отдалялись и стихали в нарастающем гуле, и стал виден наконец источник вихря. Старшая... она рождала его из себя, обратив к небу ладони, воспевая молитвы на забытом языке — языке не живых, не мертвых — языке древних богов, чьи капища стояли здесь сотни лет назад. Рожденный древней мощью, вихрь не был ветром — он словно был драконом без плоти и крови. Под ногами плясала изрытая почва, бросаясь телами, утратившими четкость очертаний. Он бежал туда, где среди первозданного хаоса слабо дрожал маячок, готовый вот-вот выгореть под натиском силы небес. Быстрее, быстрее… пока не стало слишком поздно… Ведь он поклялся, что больше не опоздает. Дракон за спиной его взревел — в ушах зазвенело, перед глазами треснуло мутное стекло — лопнули хрусталики глаз. Хрустнуло что-то в спине, и правая рука его обвисла бесчувственным обрубком плоти. Он даже с шага не сбился. Твари вокруг него замирали, а потом раздувались и лопались, как переспелые вишни, размазывая по земле свое багровое нутро. Змеились живые трещины в почве, расширяясь с каждой секундой, воздух взрывался оглушительным грохотом — он почти не слышал, почти не видел, но продолжал бежать. Светлый вихрь буравил землю и мешал её с небом за его спиной, когда он её нашел. На бегу он поднял силой темного Дара палую лошадь — будто сунув руку в расплавленное олово. Подхватил женщину и вскочил в седло, дернул повод — и впервые за долгое время обратился с молитвой к Темной Госпоже.  Не сегодня... прошу тебя... не сегодня...