The Fool

      — Ох, Маркус…       — Мия…       Она стонала под тяжестью его тела — неопытная, но очень страстная. Как раз как он любил.       — Марк…       Маркус уже был на пороге наслаждения, как вдруг внизу послышались голоса. Мия вздрогнула.       — О нет, — в ужасе прошептала она, прикрывая руками грудь, — папа вернулся! Прыгай в окно!       — В окно? — удивился Маркус. — Может, в шкаф?       — Нет-нет, вдруг он придет! Он страшно разозлится! Прыгай!       — Дай хоть штаны надену!       — Тише, он услышит!       «А ведь как все хорошо начиналось», — подумал Маркус. Впрочем, не сказать, чтобы он удивился: из окна ему прыгать уже приходилось. Даже с потяжелевшими яйцами. Да и одеваться очень быстро он умел: к тому времени, как Мия набросила платье на голое тело и кое-как застелила постель, Маркус уже надел штаны, рубашку, жилет и один ботинок. Второй вместе с курткой пришлось сжать в руке и быстро вылезти в окно, оглядевшись вокруг. Народу не было никого. Маркус отточенным движением спрыгнул на землю, откатился в сторону под окно, чтобы его не было заметно, и надел второй ботинок. Теперь можно было перевести дыхание.       Наверху голос Мии неумело врал:       — Нет, папа, что ты, тут никого не было…       «Ну твою ж мать», — вздохнул Маркус про себя. Такое вранье грех не раскусить. Надо было быстро убираться. Он отполз подальше, не выдавая себя громким дыханием, миновал калитку, поднялся на ноги и выдохнул с облегчением.       — О, Маркус!       Тяжелая ладонь легла ему на плечо. Маркус даже не успел удивиться: этот голос он хорошо знал.       — Здравия, констебль, — улыбнулся он.       Констебль Айдан был хорошим мужиком. Порядок он поддерживал, но при этом не запрещал весело проводить время. Понимал, что люди живые, и им хочется развлекаться по-всякому.       — Что, — белозубо оскалился он, — опять девок портишь?       — Не порчу, а делаю лучше, — важно поправил Маркус. — Они же мне еще и благодарны.       — Ну да, ну да.       — Батя меня искал?       Айдан пожал плечами:       — Как обычно. Ему не нравится, что ты шляешься где попало, но это не новость.       — Ну да. Не скажете никому, что я тут… ну, был?       — Не я скажу, так кто-нибудь другой, — вздохнул констебль. — Ты парень приметный. В борделе тебя каждая собака знает.       — Ну, там-то ладно, — беззаботно отмахнулся Маркус, — я про это место. А то мало ли Миин отец будет за мной с хворостиной бегать, кто его знает.       — Не волнуйся, ему я скажу, что тебя не видел.       — Спасибо. Хорошей смены!       — И тебе удачи.       Маркус шел по вечернему городу, почти не всматриваясь в окрестности. Не во что было особенно всматриваться: хотя битва за Амарантайн была уже почти полгода назад, и город выстоял, улицы все равно выглядели покореженными. Старики говорили, что раньше, в годы орлесианского владычества, было еще хуже — но и сейчас здания, кое-как очищенные от скверны, производили мрачное впечатление. Проще было не обращать на них внимания.       По пути Маркус наткнулся еще на нескольких стражников. Все понимающе ухмылялись и спрашивали у него что-то вроде «Ну что, опять по бабам?». Маркус привычно шутил в ответ. Поддерживать легенду радостного дурачка, которого интересуют только женщины, было необходимо даже среди подчиненных отца. В Амарантайне сплетни разносились очень быстро, поэтому важно было никому не выдавать своих истинных намерений.       В особенности если ты сын капитана городской стражи.       Отец был в своем кабинете. Услышав шаги, он поднял на Маркуса усталые темные глаза и мрачно хмыкнул:       — Марк. Тебя двое патрульных видели. Опять по бабам ходил?       — По одной, — непринужденно пожал плечами Маркус. — Чего ты удивляешься, бать?       — Ничего. — Тот вздохнул. — Все жду, когда ты наконец за ум возьмешься. Ум-то есть, как ты дураком ни прикидывайся.       — Хочу и буду. Есть новости?       Отец мотнул головой.       — Опять допрашивал этого сукина сына. — Увидев непонимающий взгляд Маркуса, пояснил: — Из Рыжих Дженни. Полтора часа убил.       — И что?       — Ничего. Пока не раскололся. Но, — он хрустнул пальцами, — ничего. Два раза выдержал, на третий или четвертый расколется. Они все раскалываются.       Подумав, Маркус несмело поинтересовался:       — Бать, а он точно виновен? Раз два допроса выдержал и никого не сдал…       — С краденым добром попался и невиновен, конечно. Не глупи, Марк. Преступников, что ли, не видел никогда?       — Этого — не видел.       — Они все одинаковые.       Отец ненавидел Друзей Рыжей Дженни. Эти Друзья уводили из-под носа у аристократов огромные деньги и девали непонятно куда. Прежнему эрлу доставили немало хлопот, с новым — Командором Серых Стражей — пока на рожон не лезли. Отец давно мечтал их прищучить — и вот наконец поймал одного по какой-то мутной наводке. И теперь, видно, собирался держать его в тюрьме до посинения.       — А протоколы допроса можно почитать?       — Вон на столе лежат.       Глядя, как Маркус тянется за папкой, отец вздохнул:       — Вот ведь светлая голова. Когда ты наконец делом займешься?       — Я занят делом, бать.       — Семейным. Ты уже не пацан, пора тебе в стражу вступить.       — Опять снова-здорово… — Маркус шумно вздохнул. — Мы уже про это говорили, бать.       — И еще поговорим. У меня других сыновей нет, так что тебе одна дорога — в стражу. Тебя и так все ребята знают. Даже любят. Хоть ты и ведешь себя как дитя неразумное.       — Бать, не мешай, я читаю.       — Вот как материалы дела читать — он грамотный, а как порядочным человеком стать…       Маркус только отмахнулся, погружаясь в текст. Почерк их местного писца он знал хорошо.       Рыжий Дженни, чуть за двадцать, из особых примет — шрам на левой щеке. Раньше в тюрьме не сидел. По свидетельским показаниям, дрался в битве за Амарантайн на стороне защитников города. Неделю назад попался на горячем — пытался провернуть какую-то сделку и передать украденное у аристократки такой-то кольцо, а с ним записку о подтверждении сделки с Рыжими Дженни. На месте и во время допроса говорил, что к самой краже отношения не имеет, просто оказался не в том месте не в то время. Причастность к Друзьям Рыжей Дженни подтвердил, остальное отрицал, имена подельников назвать отказался. Наверняка один из вышестоящих в организации: на это намекал текст записки, которую подбросили капитану и которая позволила сорвать преступление. Первый и второй допросы результатов не дали.       Повнимательнее вчитавшись в строчки, Маркус нахмурился.       — Бать, а он правда сражался с порождениями тьмы?       — Ну, сражался. — Отец пожал плечами. — Эка невидаль. Все сражались, и ты тоже.       — Ну да, но… он ведь добровольно сражался?       — Наверное.       — Да никто бы из таких, как Друзья эти, не полез бы в гущу боя. Они бы попрятались в своем подполье и ждали, пока все утихнет. А этот сражался…       — Марк, ты его выгораживать собрался?       — Ну… — Маркус потупился. — Если два допроса выдержал… твоих допроса… и ничего не сказал, может, и говорить нечего? Вдруг эта записка была подложная?       — Ясен хрен, — вздохнул отец. — Мне ее подложили. Смешной ты.       — Я не про то. Может, от него кто-то хотел избавиться.       — Наверняка. Но в этом я их поддерживаю. Сначала от него, а потом и от остальных. Хватит с нас этих контрабандистов, воров и грабителей. Пора наконец Амарантайну зажить спокойно.       Маркус покачал головой, откладывая папку в сторону.       — Странно все это…       — Странно, что ты домой сразу не пошел. Зачем в казармы свернул?       — Да вот, решил тебя проведать.       Вроде бы звучало искренне. И уж точно лучше, чем «слишком короткий путь получался, надо было исчезнуть из виду».       — Ну да, ну да.       И все же отец добродушно хмыкнул. У него это сходило за улыбку.       — Пошли домой, бать. Никуда этот твой Дженни не денется.       — Это точно. Решетка крепкая, не убежит.       Остаток дня прошел как обычно, но почему-то Маркус еще пару раз вспомнил о том преступнике. Что-то в этом деле явно было нечисто… но разве ж отца переубедишь. И Дженни ему все плохие, и Маркус должен быть серьезным и ответственным, и в стражу вступить, и жениться, и так далее. И никак иначе просто быть не может.       «Хрен бы я под твоим началом смог служить, бать».       Впрочем, вслух Маркус этого никогда не говорил.