The Fool

      Утром Натаниэль, Сигрун, Адайя и Деннен, не говоря почти ни с кем, ушли в экспедицию. Вроде как это было запланировано — и все равно выглядело как бойкот. Хотя Командор точно его бы не заметил: он, как всегда, был в своем кабинете, не желая даже видеть Стражей.       Сволочь.       Маркус остался один. И Натаниэль, и Деннен — те, кто его тренировал — ушли, и он оказался предоставлен сам себе. Маркус снова стрелял по мишеням и наносил удары тренировочному болванчику, но теперь уже в гордом одиночестве. И не сказать, что это было хуже занятий с наставником. С тех пор, как умерла мама, Маркус привык быть предоставлен сам себе: сам шатался по городу, сам тренировался стрелять, сам всему учился. Если вдруг становилось одиноко, он мог пойти в бордель или прибиться к какой-то компании… хотя бы ненадолго. А надолго он и не стремился. Во-первых, над ним бы начали смеяться, как это всегда бывало, во-вторых, ни к чему было заводить лишние привязанности. Отец говорил, что хотя и уважает своих стражников, по-настоящему доверять он может только себе. Маркус его хорошо понимал и верил только себе, поэтому к одиночеству давно привык и особенно от него не страдал. Ну разве что иногда.       Но сейчас ему было беспокойно за Сигрун. Беспокойно, потому что они так и не поговорили, беспокойно за ее судьбу в экспедиции… и еще беспокойнее, что Маркус в принципе за нее волновался. Он никогда не создавал женщинам неприятностей (если его с кем-то и ловили на горячем, то отыгрывались на нем, а не на ней), потому и переживать об их судьбе не привык. А сейчас не мог не переживать — и боялся, что привязывается к Сигрун. Совершенно зря, невовремя и… не из-за того, что они так и не переспали.       Влюбленность в гномку с симпатичной душой давно прошла. Теперь, кажется, ее сменяло что-то куда более серьезное и страшное.       Маркус изо всех сил старался от этого отвлечься. Как ни странно, лучше всего забыться получалось именно в тренировках: то ли настой свое дело сделал, то ли выходка Командора его напугала — но, во всяком случае, желание трахаться заметно снизилось. И сейчас это было даже некстати: Маркус не отказался бы снова углубиться в фантазии или подкатить к кому-то из женщин-солдат в гарнизоне… но ему не хотелось. Оставалось только до посинения тренироваться с луком и коротким мечом, заодно вымещая злость на Командора.       Потом его вместе с другим Стражем, Триусом, отправили на вылазку — где-то неподалеку обнаружилась группа порождений тьмы. Немолодой Триус относился к Маркусу отечески, хотел было с самых азов начать ему рассказывать о порождениях тьмы — и очень удивился, когда увидел, что Маркус прекрасно знает, как выглядят оскверненные твари и как убить их одним выстрелом. Нападение порождений тьмы на Амарантайн неплохо его закалило: по сравнению с этим уничтожение небольшой группы тварей было беззаботной прогулкой.       — А ты молодец, — заметил Триус по дороге обратно. — Видать, много тварей убил в Амарантайне?       — Нормально, — рассеянно ответил Маркус. — Я не считал.       — Я-то думал, ты только сплетничать горазд — а у тебя боевой опыт есть. Командору бы сказать… да только вряд ли он сейчас порадуется.       — Почему он такой козел?       Маркус запоздало понял, что вышел из образа дурачка — но, к счастью, Триус этого не заметил.       — Да кто его знает. Говорят, раньше получше был. Нат говорит, когда этот эльф тут был, Командор нормально себя вел. Хотя я его в глаза не видел, он давно уехал…       — А что за эльф?       — Не помню, как его. Второй Герой Ферелдена.       Маркус раздумчиво кивнул. Уж не тот ли это Адвен, который позвал Сигрун в орден? И куда он делся, интересно? Если свалил подальше от Амелла, вовремя почуяв беду, то ума ему не занимать. Вот только куда он свалил? Никто о нем никогда не заговаривал — вообще как-то не обсуждали то, что было прежде… может, он ушел из-за скандала? Или вообще дезертировал? Хотя Триус говорит, что он просто уехал… вот уж и правда, орден Серых Стражей был богат на тайны.       По возвращении опять потянулись скучные дни. Ничего не происходило, не разбавляло унылое их течение… до того, как в Стражи постучался очередной рекрут.       В буквальном смысле постучался головой в ворота, еле держась в седле.       Маркус тогда стоял в дозоре — и с удивлением заметил пару подъезжающих всадников. Молодо выглядевшая женщина и мало похожий на нее юноша, ровесник Маркуса, просились в Башню Бдения, прямо к Командору. Точнее, просилась женщина: юноша с трудом держался в седле, словно был ранен. Присмотревшись, Маркус заметил, что он нездорово бледен, на лице выступили темные прожилки, а взгляд затуманен. Картина была знакомой: некоторые жители Амарантайна после нападения порождений тьмы выглядели так — а потом умирали…       «Где это он скверну подхватил, интересно?»       Их пропустили, потому что женщина назвалась банном Недремлющего Моря — а ее спутник оказался ее сыном. Подобравшись поближе, Маркус не без зависти смотрел, как мать поддерживала юношу, стащив его с лошади, как сжимала его руку, как слезно умоляла кого-нибудь позвать Командора…       Впрочем, этот сухарь, явившись, не был тронут увиденным.       — Вы хотели меня видеть, банн?       Та уже не скрывала слез:       — Командор, умоляю вас, помогите! Мы с сыном отбивались от порождений тьмы, и он случайно заразился скверной. Пожалуйста, излечите его!       — Единственным лечением для него будет пройти Посвящение. Но тогда он станет Серым Стражем. Если выживет, конечно.       Маркус сжал руки в кулаки. Знай он, что его ждет такая судьба, он бы в Стражи не сунулся. А тут еще в лицо напуганной матери такое говорить, да еще когда ее сын умирает у нее на глазах…       «Он точно живой человек, а не какая-нибудь тварь из Тени, прикинувшаяся Командором?»       — Серым Стражем? — Та ахнула. — Вы хотите забрать у меня сына? Неужели нет другого способа излечить его?       — Я же сказал — если он выживет. Посвящение часто заканчивается смертью.       — Но почему нельзя просто излечить его и вернуть мне?       — Заражение скверной необратимо, банн. Посвящение может лишь замедлить его, но не обратить вспять. Так или иначе ваш сын умрет от скверны. Но если он толковый боец, я могу взять его в орден — и, если он выживет, то сможет протянуть еще несколько лет.       «Твою мать… а почему мне этого никто не сказал?! Ни Командор, ни Сигрун, вообще никто… значит, через несколько лет — интересно, что такое это «несколько» — я умру? Не потому ли Деннен отговаривал меня от вступления в орден?.. Твою мать, на что я подписался…»       И тут этот умирающий юноша вдруг выпрямился и посмотрел бессердечной твари в глаза.       — Не унижайся, мама, — тихо сказал он. — Мне все равно предсказывали раннюю смерть. Я в состоянии умереть без посторонней помощи.       Маркус невольно почувствовал к нему уважение. Хоть кто-то не боялся Амелла — даже умирая.       Даже самому Амеллу, видать, стало интересно.       — Как давно произошло заражение? — спросил он, обращаясь к юноше.       — Пару дней назад.       Помолчав, Командор равнодушно сказал:       — Я бы посоветовал как можно скорее пройти Посвящение. У вас есть шанс выжить, Эремон.       Юноша сжал рукоять меча. Ему трудно было держаться на ногах и даже фокусировать взгляд, но сдаваться без борьбы он явно не собирался.       — Я пройду ваше испытание. Это что-то вроде турнира?       — Нет. Все гораздо проще. Идемте со мной.       Банн всхлипнула:       — Кейр… сынок…       Он обернулся, всматриваясь в лицо матери, и крепко обнял ее. У Маркуса защипало в глазах. Как же повезло этому Кейру — мало того что родился в богатом и знатном семействе, так еще и с матерью, которая жива, которая любит его…       — Интересно, выживет ли он.       Маркус вздрогнул от неожиданности, увидев Сайласа. Тот, видно, тоже засмотрелся на сцену прощания.       — Скверной уже два дня как заразился, — ответил Маркус. — Выглядит хреново.       — Ага. Но Командор говорит, что шансы вроде есть.       — Так с Посвящением же не угадаешь, есть шансы или нет.       — Это верно.       Амелл тем временем позвал Кейра за собой, и тот нетвердой походкой направился следом. Его мать стояла во дворе и плакала. К ней подошел сенешаль, игнорируя окрик Командора о Посвящении, и сказал со всей возможной мягкостью:       — Миледи, езжайте домой. Ваш сын отныне является частью ордена.       — Мой сын выживет? — тут же спросила она.       — Этого я сказать не могу. Сейчас мы проведем Посвящение, и оно покажет, повезет ему или нет. Но, во всяком случае, он…       — Сенешаль! — требовательно повторил Амелл.       — Да, Командор. — Вздохнув, тот сказал: — Он будет Серым Стражем и в жизни, и в смерти. Езжайте домой, миледи.       И ушел вслед за Амеллом и его новой жертвой.       Банн постояла несколько минут, утирая слезы, затем села на лошадь и уехала, прихватив второго скакуна с собой. Маркусу ее было от души жаль. Настолько, что он, не задумываясь, пробормотал:       — Жалко ее.       — Ага, — согласился Сайлас, вздохнув. — Надо было бы с ней помягче, а не говорить вот это все в лицо.       «Скотиной не надо было быть». От этих слов Маркус, впрочем, удержался.       — Пойду гляну, выжил ли он, — прибавил Сайлас, помолчав. Маркус кивнул:       — Ага, и мне расскажи. А то я тут еще долго стоять буду.       — Ладно.       Кейр выжил.       Он оказался до смешного аристократичным: когда пришел в себя, держался очень строго, вежливо всем улыбался и обращался на «вы» даже к ровесникам вроде Маркуса. Правда, особого энтузиазма от принятия в орден он не испытывал — испытаешь тут, когда тебе сразу говорят, что ты умрешь от скверны если не сейчас, то очень скоро. Правда, духом он не падал: начал везде все вызнавать, интересоваться и подолгу беседовать с Сайласом. Маркус не мог не подслушать их беседы — и с затаенной радостью узнал, что Кейр не в восторге от Амелла и хочет найти против него какие-нибудь улики, а то вдруг Командор малефикар или еще кто похуже. Сайлас отнесся к затее с большим энтузиазмом… и с тех пор они секретничали еще больше, подслушать их было труднее — но Маркус разбирал в отрывках бесед слово «Дженни».       Кажется, Сайлас решил впутать в свои дела юного аристократа — и тот ничего не имел против.       Маркус снова ему позавидовал. Он столько времени потратил на то, чтобы хоть что-то вызнать про Дженни — а Кейру просто так все рассказывают, буквально на блюдечке с каемкой подносят. Почему, интересно? У них схожие цели, они оба не любят Командора… правда, Кейр об этом Сайласу говорил прямо, продираясь сквозь собственную вежливость. Маркус же продолжал наблюдать молча, надеясь узнать что-то конкретное.       Мирное течение дней и слежку за заговорщиками прервало возвращение экспедиции. Маркус радостно понесся разносить новость по всей Башне, едва завидел Натаниэля в воротах — и не сразу понял, что радость была неуместна.       Экспедиция вернулась другим составом. Там по-прежнему были два человека, эльфийка и гномка… вот только гномка была другая.       У нее было некрасивое лицо (нарочно, что ли, в Стражи только некрасивых гномок берут?) с тремя тонкими линиями татуировок на подбородке, большой нос и надменный взгляд. Гномка не говорила ни слова, но смотрела на окружающих с презрением, как напыщенная аристократка. С ней даже как-то и знакомиться поближе не хотелось.       «А где Сигрун? Что с ней стало?»       Впрочем, на этот вопрос ответил Натаниэль. Прибежав к кабинету Командора вместе с Кейром и Сайласом, Маркус услышал часть разговора:       — Что значит «не успел»?! Что, мать твою, ты натворил, ублюдок? Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты потерял члена отряда!       Это кричал Амелл. Натаниэль мрачно отвечал:       — Порождения тьмы подстерегли нас. В опасности оказался весь отряд. Я сам был тяжело ранен в схватке с гарлоком…       — И что теперь? Тебя это оправдывает? Ты возглавлял отряд. Ты, мать твою, должен был следить за каждым и так распланировать бой, чтобы под удар попали те, кто может его выдержать. И если уж кто-то там и должен был погибнуть, то не Сигрун, а ты, дерьма кусок!       Маркус вздрогнул.       Сигрун мертва?.. Ее больше нет? Она не вернется?..       Голос Натаниэля доносился словно бы издали, хотя он стоял совсем рядом:       — Я пытался ее защитить, как мог. Подставился под удар. Но она прорвалась вперед. Я еще за четырьмя Стражами должен был следить, они были ранены…       — Да чтоб я еще хоть раз доверил тебе отряд! — оборвал его Амелл. — Все ранены, ветеран ордена погибла! Ты хоть представляешь, — его голос вдруг ослаб, — что скажет Сур, если узнает об этом?       — Он уже знает, — зло отозвался Хоу. — Можешь не утруждать себя догадками.       — Ах ты…       Между ними завязалась драка. Маркус смотрел, как Командор бьет Натаниэля по лицу (любит же он пощечины давать, скотина), тот в ответ пытается выкрутить ему руку, а Амелл бьет его молнией. Разве что не хлыст электрический призвал.       В любой другой момент это было бы интересно или страшно — но сейчас Маркус словно бы смотрел сквозь дерущихся. В голове у него была всего одна мысль.       Сигрун мертва.       Хоу и Командор что-то сказали друг другу, а он даже не расслышал. Из ступора немного вывел только окрик Амелла:       — Вам нечего делать, Алер? Тогда приведите сенешаля. Немедленно.       — Слушаюсь, Командор, — против воли отозвался Маркус.       По дороге он вспомнил, что надо сохранять лицо, и изобразил беспокойство по поводу драки, когда объяснял ситуацию сенешалю. Когда они вместе подошли к Амеллу, тот объявил:       — Бросьте Хоу в подземелье на неделю и поставьте Эремона и Алера его охранять.       И тут неожиданно проснулся Кейр. Он уставился на Натаниэля с новым удивлением и переспросил:       — Хоу? Натаниэль Хоу?       — Мы знакомы? — хмуро поинтересовался тот.       В глазах Кейра сверкнула злоба.       — Нет.       Маркус отметил все это мимоходом, не задумываясь. Эти, возможно, интересные детали теперь совершенно его не волновали. Нужно было узнать все о судьбе Сигрун, расспросить Натаниэля, все узнать…       Но, едва тот оказался за решеткой, Кейр попросил первым отстоять смену в карауле. Сенешаль относился к нему с уважением (даже «милордом» называл), поэтому разрешил. Маркус не успел даже толком возмутиться.       Нужные сведения он все же смог выцепить — к своему удивлению, из Деннена. Гномка, которую звали Калах, была нема (у нее был отрезан язык — так полагалось в каком-то гномьем ордене), а Адайя едва не тряслась от страха и почти не говорила. Даже Деннен выглядел мрачным. Впрочем, пережитое потрясение сделало его чуточку разговорчивее.       — Сначала мы почти не говорили. Как-то не хотелось. Просто шли себе под землей, шли, отбивались от тварей… и ночью этот придурок Нат поставил в караул одну Сигрун. Я ему намекнул, что глупо одного бойца в караул ставишь, но ему же виднее, он же у нас самый умный. А она, видимо, собралась бежать. Я что-то слышал сквозь сон, как они разговаривали, Нат ее просил о чем-то… а потом нас растолкал и сказал, что надо догнать Сигрун. Убежала она, дескать. — Деннен досадливо хлопнул себя по лбу. — Ну, мы проснулись, кинулись за ней — прямо в засаду порождений тьмы. Мы сонные, мышцы за день потянуты, еле соображаем — а тварям спать не надо, они полны сил. Как начали нас рвать… Адайе чуть не пополам живот раскроили, Нату руку, Сигрун… — Он покачал головой. — Она и не отбивалась как будто. Ринулась в гущу схватки, чтобы умереть. Когда мы ее потом нашли… спина, шея, лицо, руки, ноги — все пробито. С такими ранами трижды умереть можно, а ей бы и одного раза хватило. В общем, мы ее кое-как похоронили — Нат что-то там навспоминал из гномьих обычаев. Еще пояс ее прихватил — сказал, передаст тому эльфу, который за море подался. Тоже мне, Герой Ферелдена, — неприязненно добавил он, — отсиживается себе в своем Киркволле, пока тут люди… тьфу ты, гномы гибнут. Ты чего, плачешь?       — Нет, — прошептал Маркус, чувствуя, как по щекам катятся слезы, — просто в глаз попало что-то.       — Да ладно. — Деннен пожал плечами. — Мы там тоже всплакнули. Адайю вон до сих пор лихорадит. Еще бы, первая вылазка на Тропы — и такое пережить. Это еще хорошо, что я серьезных ран не получил, а то не спасли бы нашего единственного нормального целителя.       — Ага… Я пойду.       — Иди.       В его равнодушном голосе как будто промелькнуло сочувствие.       Маркус нашел на чердаке пустую комнату — ту самую, в которой трахались Натаниэль и Веланна. Закрыл дверь на замок. Зачем-то вытащил из-под рубашки подвеску с оскверненной кровью. В ушах зазвучал приятный голос Сигрун.       «Быть Стражем очень трудно, но и очень почетно».       — Это правда, — пробормотал Маркус дрожащими губами, — ты погибла как герой…       Больше он ничего не смог сказать — задушили слезы.       Самая добрая, самая милая из здешних Стражей погибла, потому что одна скотина ударила ее и назвала тряпкой, а вторая даже не смогла толком защитить. Сигрун сама ринулась на смерть… да, пусть это было доблестно, пусть даже она забрала с собой нескольких тварей… но она умерла. Ее больше нет. Она не вернется.       «Ну почему, почему все так?! Почему какого-то аристократа с того света вытаскивают, а хорошая гномка погибает… просто так, потому что вокруг нее твари и сволочи? Почему все так несправедливо?! Создатель, почему они все умирают…»       Наверное, Создатель действительно несправедлив. Он упорно забирал тех, кто был Маркусу по-настоящему дорог, к кому он успел привязаться… наверное, будь у него получше отношения с отцом, тот бы тоже давно умер. Такой вот Маркус везучий.       Он даже не смог попрощаться с Сигрун, сжать ее руку, обнять… он не видел ее перед смертью, не слышал ее голоса… может, он бы все-таки сумел ее отговорить…       «Неужели тогда, в ночь перед экспедицией, она задумалась о самоубийстве? Бедная Сигги… и ведь все это началось из-за меня».       Маркус рухнул на пол, вцепившись руками в волосы, и зарыдал. Бессилие, ярость и горе окончательно взяли верх над разумом: он даже не задумывался о том, громко ли он рыдает и не услышит ли его кто-нибудь. Было слишком больно для таких раздумий.       «Сигрун, прости меня… если бы я только мог вернуться в прошлое, отвернуться от Эсты, от своего проклятого ненасытного тела, ты была бы жива… Если бы этот козел Амелл не сорвался из-за моей отлучки, ты была бы жива… Если бы Хоу не полез, как дурак, вступаться за меня, ты была бы жива… почему, почему, почему дерьмо случается с теми, кто этого совсем не заслуживает?!»       Кое-как успокоившись и выйдя из комнаты, он столкнулся в дверях с Веланной. У нее тоже были опухшие красные глаза. И впервые в жизни долийка ничего ему не сказала и даже не фыркнула на шема у нее на пути.       Стало быть, и ей было жаль Сигрун.       Да тут разве что самому бессердечному уроду не было бы жаль. Тому, который почему-то назывался Героем Ферелдена и Командором Стражей.       «Если Кейр начнет открыто против него выступать, я его поддержу. Эту гниду стоит завалить — особенно ради Сигрун».       Одна мысль о ней отозвалась болью в сердце.       Маркус чуть было не заплакал снова, поняв, как сильно он ее любил.