The Fool

      — Рыжик, ну что же это?..       Маркус вздрогнул, услышав знакомый голос. Обернулся — и увидел маму.       Она ничуть не изменилась: те же светлые рыжеватые волосы, та же фигура, те же добрые глаза. Вот только она была такой опечаленной… впрочем, понятно, почему.       — Мам… — Маркус неверяще протянул к ней руку, почувствовал знакомое тепло — и только тогда прижался к ней. — Мам, это правда ты?       — Конечно, я. — Вздохнув, мама погладила его по голове. — Рыжик, что ты натворил?       — Я… я не…       Она мягко отстранилась.       — Отец так заботился о тебе. Так старался обеспечить тебе достойное будущее. Тебе, да и всему городу… а ты что сделал? — Мама вздохнула — и от ее вздоха сжалось сердце. — За что ты с ним так?       — Мам… — Маркус всхлипнул. — Я не нарочно… я просто сказал Адвену, что произошло, и он так решил…       — А ты не отговорил его. И теперь у отца даже цели в жизни нет.       Она снова вздохнула и отвернулась, обхватив себя руками.       — Как нам было хорошо раньше, — проговорила она куда-то вдаль. — Отец, я и ты. Как дружно мы жили, как было хорошо… ты был таким хорошим, послушным мальчиком… а теперь ты так поступаешь с отцом. Лишаешь его дохода, работы, цели… разве этому он тебя учил?       Слезы уже застилали глаза. Маркус попытался обнять маму, но она снова отстранилась. Обиделась на него, как делала порой, когда он слишком ее расстраивал.       — Прости, мам, — пробормотал он. — Я не хотел, я правда не хотел…       — А чего же ты хочешь, Рыжик? — Она вдруг обернулась и внимательно посмотрела на него. — Счастья? Радости? Любви? Или чтобы все было как раньше? Но ничего уже не будет как раньше. Ты все испортил, сынок. — Еще один тяжелый вздох. — Ты все испортил.       — Мам… — Маркус стыдился и себя, и своих слез. — Я не нарочно… я же не… отец сам это начал, он же вечно меня ругал, избил меня…       — Не оправдывайся, Рыжик. Это все твоя вина.       И тут Маркуса что-то кольнуло.       Мама бы никогда такого не сказала. Отец всегда был довольно строг, даже когда она была жива — и порой, когда он ворчал на Маркуса и отчитывал его, она возражала. «Маттиас, зачем ты его до слез доводишь? Иди сюда, Рыжик, иди. Все хорошо. Мы с тобой все исправим». И говорила, что надо сделать, если Маркус был не прав — или что все хорошо и он был не виноват.       Мама всегда давала ему надежду.       Всхлипнув, Маркус утер слезы и посмотрел на нее более пристально.       — Почему ты так говоришь, мам? Это отец все испортил, а не я…       — Нет, — мама покачала головой, — не перекладывай на него вину. Он так старался ради тебя, Рыжик, делал все возможное — а ты его предал.       И это тоже было не похоже на нее.       Маркус сделал шаг назад.       — Мам, это точно ты?       Она дернулась.       — Конечно, Рыжик, это я…       Мама лгала ему очень редко. Сейчас был именно такой случай.       — Нет, это не ты.       — Рыжик, — ее черты вдруг слегка исказились, стали выглядеть тяжелыми, — не говори глупостей. Конечно, это я. Иди сюда.       Маркус метнулся куда подальше, но мама последовала за ним. Кажется, она не собиралась отступать — и это было совсем на нее не похоже. Маркус рванулся бежать как можно дальше, чтобы вырваться…       …и проснулся.       И пять долгих минут спустя в ужасе понял, что кошмар помнится ему во всех подробностях и не желает забываться. Не забылся он и через час, и через два, и утром. Все было так ясно, словно случилось наяву. Не зная, что еще можно сделать, Маркус даже попробовал помолиться Создателю, чтобы кошмар рассеялся — но Создатель не прислушивался к его редким молитвам. Воспоминание оставалось все таким же живым.       В тот же день Маркус подошел к Гурду и сказал:       — Слушай, мне надо поговорить с… одним конкретным мертвецом. Так можно сделать?       Гурд удивленно уставился на него.       — С каким мертвецом?       — Неважно! Мне просто интересно, можно ли это сделать где угодно, или обязательно на месте смерти, и смогу ли я сделать это один, или нужна помощь мага…       — Так не пойдет, — аввар покачал головой. — Нужно знать, что за мертвец, как умер, когда умер, тонка ли в этом месте Завеса, много ли народу там умерло, кроме него, обладал ли он магической силой… слету на такой вопрос не ответишь.       Вздохнув, Маркус нехотя начал объяснять:       — Женщина. Не маг. Умерла в Амарантайне тринадцать лет назад, не своей смертью… хотя могла бы умереть своей, там все сложно. Место я знаю. Завеса там… ну я никогда ничего особенно не чувствовал, значит, не тонкая. Множества смертей там не было.       — Твоя мать?       Маркус резко повернул к нему голову:       — Откуда…       — Я же вижу ауры, — пожал плечами Гурд. — Ты беспокоишься. С ума сходишь. Тринадцать лет прошло, а ты все не можешь это пережить — значит, важный человек был. Скорее всего, мать. Сестер у тебя вроде нет, для женщины тогда было рано.       Маркус вздохнул.       — Да, — после паузы проговорил он. — Да, все так. Я смогу ее услышать? Никогда не пробовал прислушиваться. Да и когда я последний раз был дома, я еще Стражем не был, это было очень давно…       — Не знаю. Надо пробовать. Есть доступ к месту смерти?       — Ну… если постараться, то можно устроить.       — Хорошо. Тогда я с тобой пойду. Ты хоть и слышишь мертвых, но много деталей пропускаешь. А если тебе все надо услышать, то лучше вдвоем.       Когда подошло время увольнения, они отпросились у Адвена сходить в Амарантайн — и тот их отпустил, но с беспокойством и наказом «не давать себя в обиду». Гурд не понял, к чему это было, но Маркус решил ему ничего не объяснять. Аввар хотя и умел видеть ауры и сокрытые в них эмоции, сам в последних разбирался плоховато, не умел сочувствовать — и если беспокоился об окружающих, то как-то очень по-своему. Но, с другой стороны, он никогда не требовал подробностей, любопытствовал об очень немногих вещах — да и трепаться о чужих секретах не стал бы. Так что ему можно было доверять.       По крайней мере, в отношении мертвых.       Капитан Айдан — так непривычно было звать его капитаном — согласился помочь и на пару часов увести отца из дома. По его словам, тот окончательно замкнулся в себе, не хотел говорить даже о работе — только сидел и смотрел в одну точку. «Может, выпивка его немного расслабит» — предположил Айдан, намереваясь увести его в гостиницу. Хотя все знали, что отец почти не употреблял крепких напитков. Как и Маркус, он не особенно любил выпить — но, в отличие от сына, делал это еще реже. Неизвестно, сработало бы это или нет.       И все же Маркус и Гурд сели в засаде рядом с домом — и спустя некоторое время Айдан вывел оттуда отца. Тот шел сам, но ступал тяжело, словно бы нехотя. У Маркуса опять сжалось сердце. Почему все вышло так ужасно…       — Ты на него не похож.       Вздрогнув от внезапной реплики Гурда, Маркус обернулся к нему:       — Почему?       — Он мрачный, тяжелый на подъем. Из тех, кто не тратит движений попусту, лучше замахнется один раз — но убьет. — Аввар удивленно наклонил голову. — Ты чего?       Маркус с усилием сжал пальцы, скрывая дрожь.       — Н… ничего. Пошли внутрь.       Дом опустел еще со смертью матери, но все-таки казался живым. Сейчас же на большей части мебели оседала пыль, а в воздухе стояла какая-то зловещая тишина. Словно сам дом очень настороженно смотрел на Маркуса, не переступавшего родной порог уже почти шесть лет.       Шесть лет…       «Прошло уже столько времени? Столько лет я Страж? А кажется, что все тот же наивный дурак, который вечно рвется сделать все по-своему… ну все, я уже думаю как отец. Надо сосредоточиться. Я здесь по важному делу».       Гурд со скучающим видом осматривался по сторонам.       — Ничего особенного, — заявил он. — Завеса не тоньше, чем обычно, аура чувствуется всего одна — видимо, твоего отца. Очень на него похоже.       — Тоже мрачно и тяжело дышать? — вырвалось у Маркуса. К счастью, аввар не заметил его смятения:       — Нет, не тяжело. Вполне обычно. Где место смерти?       Маркус подвел его к кровати, на которой мама провела последние пару месяцев жизни. Они с отцом даже не присаживались сверху, только стряхивали пыль. Как ни странно, сейчас пыли было не больше обычного. Видимо, отец не забывал о маме даже сейчас…       Гурд задумчиво провел рукой по воздуху.       — Сожаление, — констатировал он. — Много сожаления. А за ним… другое. Тревога.       — Можно я?       Он недовольно покосился на сказавшего это Маркуса:       — Я же начал уже… ну ладно, давай. Может, сам что поймешь.       Маркус снял перчатки, опустился на колени и медленно положил ладони на кровать, по пути касаясь воздуха. Действительно, чувствовалось острое сожаление. Наверное, отец раскаивался в том, что убил ее. Или, может, в чем-то другом… но в первую очередь на ум приходило убийство. Маркус непроизвольно вспомнил тот день, когда умирала мама, ее предсмертный вздох и расползающееся пятно крови на груди…       «Мама, ты меня слышишь? — изо всех сил подумал он. — Я здесь. Поговори со мной».       Гурд оказался прав: сожаление смешивалось с беспокойством, очень сильным. Такое же мучило Маркуса — и не только сегодня. Должно быть, мама переживала за них с отцом… или за кого-то по отдельности? Когда? В последние годы? Или тогда, когда умирала, боясь оставить их одних? Как жаль, что Маркус не мог распознавать таких тонкостей, одни эмоции, застывшие в пространстве…       Вдруг безымянный палец слегка кольнуло, будто он коснулся сосульки. Маркус сконцентрировался, пытаясь выровнять участившееся дыхание. Он помнил, что сохранять спокойствие очень важно, когда имеешь дело с Тенью, или с духами, или с мертвыми — в общем, всем таким. Хоть это и было очень сложно.       «Я здесь, мам».       Еще одно покалывание, более слабое — словно его признали и успокоились. Эмоции, ощущавшиеся в пространстве, стали чуть менее острыми.       «Мам, это ведь не ты была в Тени? Ты ведь не можешь до сих пор скитаться по Тени? Хотя если твое присутствие чувствуется здесь… что с тобой? Что с твоим духом? Почему ты здесь? Ты не можешь упокоиться из-за насильственной смерти? Из-за отца? Из-за меня?..»       Но очередного холодного касания не было. Тревога и сожаление, пусть и послабевшие, продолжали висеть в воздухе.       «Ответь, пожалуйста!»       Никто не отвечал. Маркус шмыгнул носом и слегка стиснул пальцами пыльное покрывало.       «Пожалуйста».       Поняв, что глаза уже заслезились, Маркус поднялся на ноги и отошел к окну.       — Ну? — ничего не выражающим тоном поинтересовался Гурд.       — Все, как ты и говорил. Сожаление, тревога… но я почувствовал касание холода. Легкое. Не такое, как ощущается Тень. Сначала покалывание чуть сильнее, потом чуть слабее — и все, тишина.       Маркус обернулся к другу — и увидел на его лице удивление.       — Она говорила с тобой, — озадаченно заметил аввар. — И ты это даже заметил.       — Но я мало что понял! Всего два касания! Откуда я знаю, что они означали — «Привет, сынок» или «Не тревожь мою могилу»?       Голос слегка дрожал, но Гурд не обращал на это никакого внимания.       — Ты сам сказал — два касания, сначала сильнее, потом слабее. Первое — она не ожидала, что ты здесь появишься. Может, поначалу не поверила, опасалась, готова была принять враждебно. А потом увидела, что это ты, и успокоилась. Если больше ничего не сказала, значит, ей нечего тебе сказать. Просто она была рада, что ты пришел.       — Но это же… — Пальцы сами собой сжались в кулаки. — Это же так мало! У меня к ней столько вопросов!       — Мертвые — не боги… не духи в Тени, чтобы им вопросы задавать. Дай я теперь.       Шмыгая носом, Маркус настороженно следил за авваром. Тот тоже опустился на колени — он говорил, что в месте смерти ничего нельзя нарушать — и прислушался. Руки Гурд почти не задействовал, ему для отслеживания аур и мертвых требовалось только чутье. Он молча сидел и слушал тишину: только его дыхание порой слегка ускорялось — наверное, улавливал что-то новое. Наконец он поднялся на ноги и повернулся к Маркусу.       — Ей жаль, — сказал аввар. — Жаль, что так мало довелось прожить. Жаль, что ему пришлось ее убить. Жаль, что ты об этом знал. Она ничего не может поделать: он ее не слышит, никого не слышит, не видит и не знает. Считает, что без нее все не так, не то… и ты на нее похож, но не похож. Неправильно похож. Ты должен быть не таким, как она — потому что она такая была одна. И ты все равно не такой. — Гурд почесал в затылке, не смущаясь своей сумбурной речи. — Она сожалеет и об этом тоже. Тревожится за него.       — Только за него? — снова вырвалось у Маркуса. «Совсем уже перестаю себя контролировать, безобразие».       Аввар кивнул:       — Только за него. Ты в безопасности, она теперь это знает. Жаль, что с тобой так случилось, но тебе ничто не грозит. Тебе не нужна ее помощь. А ему нужна, но он не может ее получить — потому что не видит и не слышит. У нас тоже похожая история была, я слушал одного такого мертвеца — тоже жаловался, что к нему никто не прислушивается…       — Погоди, — перебил его Маркус. — Это все?       — Это все.       — А как же… сожаление, что я чувствовал — мне казалось, это отец сожалел? Или чувства живых так не… чувствуются?       Гурд пожал плечами:       — Может, они сплавились вместе. У вас всех, кажется, похожие эмоции — тревога и сожаление. Ты такой же. У тебя это всегда было — просто обычно оно тихо и не чувствуется. А сейчас просто вопит.       Маркус прижал руки к вискам.       — И что теперь делать? — тихо спросил он. — Как… как сделать так, чтобы он ее услышал? Как дать ей покой?       — Никак, — снова пожал плечами аввар. — Ты не сможешь унести ее с собой даже со всеми твоими чувствами. Она останется здесь. Она привязана к этому месту, к этому дому. Здесь был ты. Здесь был он. Раньше все было иначе.       Эту фразу он вдруг произнес потусторонним голосом — и Маркус вздрогнул. Да, раньше все действительно было иначе…       — Почему все должно быть именно так, — пробормотал он. — Это же неправильно… мама не должна так страдать, да еще годами…       — Ты ничего не изменишь, — к Гурду вернулся его обычный маловыразительный тон. — Она знает, что причина не в тебе. Рада, что с тобой все в порядке. Может быть, рада, что ты не здесь, но тут я не уверен.       Он поднял глаза на Маркуса. Тот, видимо, выглядел совсем неважно, потому что на лице аввара промелькнуло сочувствие.       — Ты считаешь, что это твоя вина, — догадался он. — Но это не так. Ты не был виноват в ее смерти, ты пытаешься помочь ей сейчас. Но не выйдет. Нужно быть могущественным авгуром, чтобы дать покой мертвецу и живому. Я не могущественный авгур, ты тем более. Так что пойдем.       Помолчав, Гурд неловко похлопал Маркуса по плечу. Обычно он брезговал такими жестами, да и жестами вообще — но сейчас, видимо, был особый случай.       Маркус скорбно кивнул, смаргивая слезу.       — Спасибо. Пойдем отсюда.       Но на прощание он, не удержавшись, снова коснулся ее кровати и подержал ладонь в воздухе. Сожаление стало чуть более острым.       «Прости, что не могу тебе помочь, мам. Может, потом найдется способ… я буду его искать. А пока прощай. Береги себя… и отца».       Он даже не помнил, о чем спрашивал его Гурд на обратном пути.