The Fool

      Те, кто видел, как Маркус и Лектра вместе уходили из крепости, провожали их многозначительными взглядами. Девушкам было обидно, что Маркус променял их на пугающую малефикарку, остальные боялись, что эта малефикарка его за углом освежует и съест. Когда они отошли от Башни Бдения, Лектра с усмешкой заметила:       — Наверное, остальные думают, что я обманом заманила тебя в укромное место, чтобы коварно убить или сделать своей послушной куклой.       — Ну и пусть думают. Я об этом не волнуюсь, и тебе не стоит.       — Думаю, да. Сплетни — в любом случае вещь неизбежная.       — Вот-вот. Как человек, который их обожает, могу это подтвердить.       Лектра улыбнулась, однако Маркус заметил в ней напряжение.       — Ты волнуешься? — спросил он. Она удивленно обернулась:       — Неужели заметно? Я-то думала, что держу себя в руках.       — Не то чтобы так заметно, но…       Маркус оборвал себя, задумавшись. А и правда, как он это определил? Внешне Лектра выглядела спокойной: не были слишком напряжены плечи и запястья, взгляд не бегал, улыбка не казалась вымученной. И все же он ощущал внутри ее скованность и даже… неуверенность? Это слово едва ли было применимо к Лектре — по крайней мере, к ее поведению. К ее маске.       «Я вижу то, что скрыто под ней… обалдеть».       — Даже так — это совсем незаметно внешне, — прибавил Маркус после паузы. — Но я чувствую что-то такое изнутри. Может, я не прав.       Лектра внимательно посмотрела на него — и вздохнула, опустив плечи.       — Значит, ты чувствуешь не только магию. Тогда нет смысла притворяться и запутывать все еще больше. Я действительно понятия не имею, что делать дальше. Веришь ли, это мое первое свидание за всю жизнь. — Она печально усмехнулась: — И, скорее всего, последнее.       — Да еще же ничего не началось. Вот если все пройдет ужасно, тогда можешь снова стать затворницей, перед этим закидав меня чем-нибудь и обвинив в том, что я испортил тебе все впечатление о свиданиях.       — Это вряд ли, — она улыбнулась.       — Ну вот. А насчет «что делать» — знаешь, тут нет никакой инструкции вроде «десять минут поговорить, потом встретиться взглядами и счастливо вздохнуть, потом еще пять минут поговорить, потом слиться в долгом поцелуе». Не бывает такого. Все разные, и все бывает всегда по-разному. Да и заниматься можно чем хочешь. Хоть убийство планировать. Правда, я надеюсь, этим мы заниматься не будем.       — Странно, что именно это первым пришло тебе в голову. Но… да, я поняла. — Лектра покачала головой. — Я всегда считала себя терпеливой — но, похоже, это тебе придется набраться терпения.       — Почему?       — Для тебя это боюсь представить, какое по счету свидание. Естественно, ты чувствуешь себя более уверенно и знаешь, что допустимо, а что нет.       — Все, что понравится нам обоим, то и допустимо. Вот и все.       — Это как-то… слишком просто.       Маркус улыбнулся:       — А как должно быть?       — Я не знаю, в этом-то и фокус.       — Стало быть, ты не знаешь, как, — но уж точно не так, как я предложил?       Лектра засмеялась.       — Если так посмотреть, то я говорю ерунду.       — Не ерунду. Ты просто не знаешь, для тебя это ново, вот ты и сомневаешься, стоит ли оно того. Может, даже побаиваешься изнутри. Как многие наши побаиваются магии крови, даже если им рассказать, сколько пользы им с этого будет.       — Да, пожалуй. — Она помолчала. — Знаешь, Маркус, ты очень хорошо чувствуешь других. Не знаю, дар это или просто свойство характера, но ты видишь глубже, чем остальные.       — Ну, оно как-то так само получается.       — Хорошо получается.       Он погладил ее пальцы, медленно обхватывая и беря за руку. Она не протестовала.       — И у тебя хорошо получается. Мы доверяем друг другу, а это уже отлично. Это не на всяком первом свидании бывает.       — Смотря как доверять, видимо.       — Ага.       Лектра немного расслабилась. Это утешало.       Они двинулись на юг от Башни Бдения и от Северной дороги. Позади оставались поля местных лордов, впереди — сочные, изумрудные амарантайнские луга. День выдался ясный, поэтому они были залиты солнцем, а среди высоких трав распустились цветы. Маркус не особенно любил природу (в отличие, например, от Адвена — тот чуть ли не с деревьями обнимался), но такие вот идиллические пейзажи ему нравились. Они настраивали на романтический лад. Хотелось сорвать полевой цветок, украсить им волосы спутницы, сравнить цвет ее глаз с зеленью трав, голубизной неба или сиянием янтаря, а после вдохновенного поцелуя упасть в траву и отдаться страсти на лоне природы… Впрочем, с Лектрой даже до первого пункта дойти не удалось: она благосклонно приняла цветок хрустальной благодати, но распускать волосы и украшать их не стала. А жаль. Маркус лишь пару раз видел, как она расчесывала распущенные волосы, чтобы тут же снова заплести их в косу или убрать в пучок. Светлые, почти не вьющиеся, легкие и наверняка очень мягкие… но дотронуться до длинных прядей ему так и не удалось. Впрочем, Маркус не расценивал это как неудачу: цветы Лектре шли, даже если она просто держала их в руках.       Воспользовавшись случаем, она принялась умелыми движениями плести венок и заодно рассказывать ему о свойствах растений. Было интересно, кое-каких названий цветов Маркус не знал, а их применения и подавно. Оказывается, Лектра научилась всему этому не только в Круге, но и от матери — та была травницей.       — Я помню, мы с ней, а иногда и с отцом, выбирались за город, чтобы пополнить запасы трав и подышать свежим воздухом. Они собирали все подряд, а я — самые красивые цветы. — Она улыбнулась. — В основном эмбриум, потому что мне он нравился больше всех. Особенно черный. Это более редкая разновидность, чем красный; здесь я его тоже не вижу. Маме он казался более опасным, потому что черный эмбриум в своих зельях используют маги: он более благотворно влияет на восстановление энергии.       — Ого! Я даже не знал, что есть черный эмбриум. А почему твоей маме он не нравился? Ей не нравятся маги?       — Не то чтобы… — Лектра задумчиво сорвала цветок красного эмбриума. — Но они с отцом были очень верующими. И меня воспитывали в том же духе. Не поверишь, но раньше я знала многие молитвы и сама искренне верила, что Создатель хочет, чтобы я вела себя хорошо. А потом у меня проявилась магия, и меня забрали в Круг. Мы с родителями обменивались письмами — они научили меня писать, и посыльный в Круге доставлял кое-какие наши послания — но все реже и реже. Наверное, сначала они страшно испугались, что в семье появилась магия. Потом их насторожило, что я с таким восторгом пишу о Круге, об изучении этой магии, о своем даре… К тому времени, как в Круге случился пожар, мы почти перестали общаться. Не знаю, живы родители сейчас или нет.       Она закончила венок из красного эмбриума и принялась за второй, уже из хрустальной благодати. Маркус сочувственно коснулся ее плеча.       — Ты по ним скучаешь?       — Иногда. Но, мне кажется, спустя столько лет они бы меня не признали. А уж если бы узнали, что я малефикар и нарушаю заветы Создателя…       — А мне кажется, нет. Ты же помогаешь другим, а не управляешь их волей.       — И все же им было бы спокойнее, если бы я продолжила мамино ремесло — или стала изучать законы, как отец.       — Законы? — усмехнулся Маркус. — Он тоже в страже служил?       — Нет, он был ученым. Его в первую очередь интересовали законы всей Вольной Марки: Старкхевена, Тантерваля, Киркволла и других городов. Но между делом он изучал и историю. У нас дома было очень много книг. Отец постоянно читал, сверялся со сводами законов, кое-что заносил в наброски для собственных книг… — Лектра улыбнулась. — В детстве меня поражало, когда он читал мне вслух. Я не понимала, как это он так может: стоит только открыть книгу, и сразу раскрывается целая история, новые страны, народы… Мне это казалось чудом, настоящей магией. А потом он научил меня читать. Я помню тот момент, когда вдруг поняла, что эти символы на страницах книг мне подвластны. Я теперь тоже могу из нескольких строк вынести целую историю, поэму — или целый новый мир. Это было… неописуемо. Я даже магии так не радовалась, как этому.       У нее изменился даже голос, когда она говорила: стал более оживленный, высокий и мягкий. Глаза блестели искренним азартом. Маркус невольно улыбнулся, глядя на нее.       — Здорово… Меня тоже отец научил читать и писать в детстве. Но я это как-то спокойнее воспринял. У нас было не слишком много книг — в основном одни отчеты, которые писал отец, но там интересного было мало. Зато, когда мы с мамой ходили на рынок, я порой задерживался у торговцев книгами. Они давали мне почитать то, что у них есть. Было очень странно: я вроде буквы все понимал и слова мог разобрать, но в семь лет как-то не очень интересны принципы школ магии или энциклопедия оружия.       — Еще бы. А детских книг совсем не было?       — В тот год — совсем. Поэтому однажды мы с мамой решили сами сделать книгу. Ну, как сделать — мы с ней вместе придумали историю, она нарисовала картинки, а я сделал к ним подписи. — Маркус улыбнулся. — Мама не очень хорошо рисовала, и там было сложно понять, что происходит — но все равно это была лучшая книга в мире. Отец даже переплет для нее сам сделал.       Лектра с интересом смотрела на него, продолжая плетение.       — Ничего себе! А о чем была книга?        — Я весь сюжет точно не помню. Но там был большой город-замок, где жили мыши и прочие звери и птицы. Жили мирно и хорошо, пока на них не стали нападать огромные корабельные крысы: у них было большое войско. И вот там был один мышонок — его звали Маттиас, — которому было предначертано стать рыцарем и защитить город. Он что-то там делал, уже не помню что, преодолевал всякие испытания, встречал новых друзей — и вот наконец сошелся в поединке с главной крысой и победил ее. Ну и он стал настоящим рыцарем и защитником города. Вот как-то так.       Лектра даже плести перестала — настолько ее захватила история.       — И ты тоже что-то придумывал из этого?       — Ну да, мы с мамой вдвоем сочиняли. Кое-что, наверное, она из воспоминаний об орлесианском владычестве взяла, кое-где мы биографию отца приукрасили — нашего мышонка в честь него назвали, и он пару лет как стал капитаном стражи, тоже защищал весь город и все такое… в общем, вдохновлялись всем помаленьку.       — Это… удивительно. Наверное, немало страниц в этой книге было.       — Да не, не так много — может, штук двадцать. Мы ведь тоже замучились все это писать и рисовать, так что подсократили это все. Но, помню, когда доделали, это был исторический момент. — Он прикрыл глаза, вспоминая все до мелочей. — Мама очень устала, на пальцах мозоли от карандаша и угольные следы — но она улыбается. У меня тоже пальцы ничего не держат, но восторг захлестывает. Мы раскладываем страницы по порядку, перечитываем еще раз. Картинки местами очень непонятные, мои буквы кое-где не в ту сторону развернуты, но это выглядит солиднее любой энциклопедии в две сотни страниц. Я еле дожидаюсь, пока отец поужинает, чтобы показать ему наше творение. Страшно волнуюсь, руки дрожат: а вдруг ему не понравится? Он читает не спеша, улыбается — а когда переворачивает последнюю страницу, поворачивается к нам и говорит: «Вы двое те еще фантазеры. Понаписали тут столько приключений… Что бы я без вас делал».       На последней фразе голос дрогнул. Маркус поспешно открыл глаза, чувствуя знакомое жжение. Лектра все еще смотрела на него, затаив дыхание — и вдруг сочувственно погладила по плечу. Хотя он еще не успел ничего объяснить… да и вообще не собирался ни о чем таком рассказывать.       — Вы и правда молодцы, — улыбнулась она. — Вот бы и мне почитать эту книгу.       Маркус отвернулся.       — Отец сжег ее, когда… после маминых похорон.       Он не смог сказать «умерла» — и не смог сказать «ее убили».       — Ох… мне очень жаль. Давно?       — Тринадцать лет назад.       — Ты был совсем ребенком… я подозревала, что ты потерял маму — но не думала, что так рано. И что вы были так близки.       — Ага… да.       Лектра опустила глаза на второй готовый венок из нежных белых цветов.       — Я понимаю, это не послужит большим утешением, но все же…       Она надела венок Маркусу на голову, слегка поправила — и улыбнулась.       — Белый тебе идет.       Он тоже улыбнулся, поднял с земли венок из красного эмбриума и осторожно надел на голову уже ей.       — А тебе — красный. Хотя, впрочем, тебе идут вообще любые цветы, которые здесь растут. Даже венок из травы пошел бы.       — Спасибо. Но венки из травы плести я не умею.       — Ничего. — Маркус огляделся по сторонам. — Если немного пройдем вон в ту сторону, дойдем до реки. Там в такую погоду хороший вид открывается.       — Давай дойдем. Можно будет как раз устроить пикник на берегу.       — Отличная мысль.       Пока они шли, Маркус выдыхал и успокаивался. «Надо же. Я никогда и никому об этом не рассказывал. А с Лектрой как-то настолько легко все пошло… даже не верится. И она тоже совсем другая, когда говорит о прошлом. Наверное, ей очень повезло с родителями, и она их любит… пусть и старается не показывать виду, что вообще умеет любить».       Вид на спокойную гладь Хафтера в тот день и правда казался особенно красивым. Ветерок тихо колыхал прибрежные травы и пробегал легкой рябью по воде. Приглядевшись, можно быть увидеть пару длиннокрылых стрекоз. Маркус уселся на мостки, разулся и опустил уставшие ступни в воду.       — Вода не слишком холодная? — спросила Лектра.       — Да нет, а что?       — Погода ведь прохладная.       — Да ладно? День же такой солнечный, вот-вот лето наступит…       — В Вольной Марке такая погода стоит в начале весны, а не в конце.       — Вот у вас, наверное, жара летом… но, в общем, вода теплая.       Подумав, Лектра все же последовала его примеру — и спустя пару минут блаженной тишины заметила:       — Тут так тихо. И… безопасно.       — А должно быть иначе?       — Ну, я привыкла, что в лесу можно в любой момент столкнуться с диким зверем, а в поле — с отрядом храмовников. Конечно, сейчас они уже не могут мне угрожать, но все же… воспоминания пока свежи.       Маркус обнял ее за плечо:       — Не волнуйся. Я тебя в обиду не дам.       — Я и сама себя в обиду не дам… но спасибо.       Они посмотрели друг другу в глаза. Лектра была рядом — спокойная, близкая и прекрасная. Маркус потянулся к ней и осторожно коснулся ее губ своими. Видя, что ответа не последовало, он отвернулся.       — Извини. Увлекся.       — Мне не было неприятно.       — Но и приятно, видимо, тоже.       — Я знаю, «все равно» прозвучит грубо… — Лектра погладила его ладонь. — Давай ради эксперимента попробуем еще раз. Теперь я буду наготове.       Кивнув, Маркус снова поцеловал ее — и на этот раз чувствовал движения ее губ. У Лектры не слишком хорошо получалось следовать за ним, хотя Маркус и так не торопился. В поцелуях у нее явно не было опыта — да и желания тоже. В то время как ладони Маркуса гладили ее спину, руки Лектры сначала не могли сориентироваться, а потом неловко коснулись его плеч, да так и застыли.       «Да, и впрямь редкий случай… но я знал, на что шел. Лучше пока оставить ее в покое».       Чуть отстранившись, он с надеждой посмотрел в зеленые глаза напротив.       — Последний поцелуй, который я помню, был куда быстрее и резче. — Лектра улыбнулась. — Медленно проще. Я успеваю хотя бы примерно понять, что ты делаешь.       Маркусу хотелось огладить пальцами ее лицо, зарыться в волосы, снова припасть к губам или поцеловать в шею — но он сдержался и только с улыбкой погладил ее ладонь.       — Тебе понравилось?       — Я ничего не ощущаю во время поцелуя, если ты об этом. Сами движения кажутся странными, будто я пытаюсь губами разгрызть яблоко. Но ты пытаешься доставить мне удовольствие. И мне это приятно.       Она замолчала, уставившись на водную гладь. Маркус придвинулся чуть поближе.       — Что-то не так?       — Нет, все так. Почему ты спрашиваешь?       Он всмотрелся в нее повнимательнее. Волнения и правда не чувствовалось.       — Да просто… показалось, наверное. Вдруг тебе хочется что-то сказать, но ты не можешь подобрать слова — или чего-то боишься.       — Я думала предложить приступить к пикнику. А то уже начинает хотеться есть.       Эта фраза несколько разочаровала Маркуса, хотя мысль о еде была своевременной. Он чувствовал, что еще чуть-чуть — и у него начнет урчать в животе, и явно не от любовных порывов. Желудок Стража часто требовал к себе внимания.       — Конечно.       Маркус взял лежавший рядом рюкзак и принялся рыться внутри. Эллана, как всегда, помогла ему собрать все самое вкусное и быстрое в приготовлении — хлеб, сыр и вяленое мясо. Вместо эля, который в Башне Бдения не переводился, Маркус прихватил пару фляг вишневого вина — и выбор оказался удачным. Как и он, Лектра не слишком жаловала эль и предпочитала более легкий и интересный вкус.       Чокнувшись флягами, они погрузились в трапезу. На природе и в приятной компании еда казалась еще более вкусной, а вино — насыщенным. Тишину вокруг нарушали только легкие порывы ветра, стрекот насекомых в траве и нежное пение птиц где-то вдалеке. И действительно было очень спокойно — так, как не было уже давно. Между ними с Лектрой царило молчаливое единение. Такое случалось нередко — но первый раз было в столь романтичной обстановке.       «Вот бы этот день никогда не кончался».       — Не хватает только костра, — заметила Лектра, быстро облизнув губы, — и рассказов о том, что произошло за день.       — Ага. А еще каких-нибудь песен, чтобы проводить день.       Она вдруг улыбнулась:       — Это я могу.       — Правда? — оживился Маркус.       — Да. Я еще в детстве норовила подхватить услышанную песню, если она мне нравилась. Ну и в Круге, да даже в бегах — нет-нет, да и вырвется какой-то мотив. Хотя многие удивлялись, когда я вдруг начинала петь. — Она с улыбкой покачала головой. — Слишком уж на меня не похоже.       Маркус снова коснулся ее ладони.       — А споешь что-нибудь?       — Почему бы и нет.       Он часто слышал, как Лектра мычит или напевает что-то себе под нос во время экспериментов — но ни разу не во весь голос. И вот она затянула песню от лица девушки-сиротки, которая тоскует в нищете на улицах Викома и просит увезти ее в далекую сказочную Антиву. Песня была красивая, хоть и грустная — и голос Лектры прекрасно с ней справлялся. Среди Стражей неплохо пели Хела и Асаара, но у них были сильные голоса, лучше всего подходящие для героических сказаний. Лектра же пела очень мягко, не слишком громко — и пусть ее голос не было бы слышно за полмили, он завораживал. Когда песня закончилась, Маркус не аплодировал, но смотрел на нее во все глаза.       — Потрясающе… нет, правда, еще чуть-чуть — и я буду думать, что ты умеешь вообще все.       Лектра улыбнулась:       — Вообще все я не умею. Но я рада, что тебе нравится.       — Не то слово… а еще что-нибудь сможешь?       — Смогу. Правда, некоторые песни я уже забыла, но кое-что в памяти свежо.       Еще пара песен, тоже марчанских, прозвучали так же нежно. Маркус не сводил с нее глаз. Он уже говорил нескольким девушкам, что у них ангельский голос, — но только сейчас понял, что это означает на самом деле. Обладательница такого голоса сидела сейчас перед ним, погруженная в мир ее песен. Нежные слова как будто выстраивались по очереди, создавая живую картину… «Точно как она рассказывала про книги. Она и правда владеет такой силой. Удивительно».       После третьей песни Лектра потянулась за флягой.       — Больше не помню, да и голос подустал. Может, ты что-нибудь споешь?       — Ну, я-то могу, конечно… но так же красиво и нежно у меня точно не получится.       — Ничего. Поверь, многим моим товарищам по Кругу медведь на ухо наступил, но это не мешало нам проводить хорошие вечера у костра. И тебе не стоит беспокоиться о таких мелочах.       Серенады и правда не были сильной стороной Маркуса. Он любил музыку, но сам к ней приобщиться особенно не старался. Хотя несколько раз он исполнял песню о Кулморской деве, которая своей красотой разбила сердце герою, и теперь он готов последовать за ней на край света. Песня производила неизгладимое впечатление на восхищенных девушек, которые представляли себя на месте этой девы. Маркус решил спеть ее и сейчас — но в этот раз не пытался лишний раз заглянуть Лектре в глаза, чтобы намекнуть на очевидное сходство. Во-первых, намек легко мог пройти мимо, во-вторых, он задумался над словами песни — и к концу ее уже вполне уверенно пропел, что следует за своей любовью, как пилигрим. И не сразу после этого смог посмотреть на Лектру.       Она улыбалась — очень мягко.       — Ты зря скромничал, Марк. Мне нравится твой голос. И песню эту я прежде не слышала.       — Ну, это тебе не кабацкий гимн, ее все подряд не поют.       — Тем приятнее ее слушать. А еще знаешь?       Но Маркус чувствовал, что и так сказал больше нужного — даже если оно не было услышано.       — Да… нет, особо не знаю. Я мало что пою.       — Жаль. Мне нравится тебя слушать.       Кажется, она действительно опечалилась. Чтобы сгладить горечь, Маркус порылся в рюкзаке и протянул ей свою тетрадь с рассказами.       — Ну, могу взамен предложить вот это. Я обещал дать тебе почитать их.       — О, — Лектра улыбнулась, — да, это интересно.       Она вытащила ноги из воды, позволяя им обсохнуть, и погрузилась в чтение. Маркус все время смотрел на нее — то следя за взглядом, то за тонкими пальцами, то глядя на ее ступни (довольно крупные, как у Хелы, но более аккуратные), то на покачивающиеся от ветерка цветы эмбриума в венке.       И очень удивился, когда Лектра прикрыла рот ладонью, пряча смех.       — Что? — встрепенулся он. — Что там такое?       — Нет, ничего… не обращай внимания…       Она прыснула от смеха, не удержавшись.       — Это… знаешь, очень сильно и эмоционально смотрится, пока не врежешься в какую-нибудь фразу вроде «вонзила в них поцелуй». Ты представь, — она с улыбкой повернулась к нему, — это же насколько острым и смертоносным должен быть поцелуй, чтобы его вонзали в губы, как нож?       Маркус тоже улыбнулся:       — Ну… да, тут согласен. Но это из раннего.       — Знаешь, тут можно просто написать: «Она стремительно сжала его в объятиях и поцеловала». Смысл тот же, но выглядит куда серьезнее.       — Согласен.       Она снова уткнулась в текст — и снова тихонько засмеялась.       — Хотя нет, знаешь… ничего не надо здесь менять. Иначе текст растеряет все обаяние.       — Слишком смешно? — расстроился Маркус.       — Поскольку я не могу оценить пошлую составляющую, то да, немного смешно. Но текст такой… восторженный. Яркий. В этом его прелесть. Ну и в том, что я узнаю некоторых действующих лиц.       — Ну да, там может встретиться… кое-кто разный.       — А я там есть?       — Нет, — порывисто возразил он, — что ты. Зачем.       — Мало ли. Вдруг на этих страницах я была бы… неистово развратной, словно портовая ривейнская девица.       Маркус восторженно придвинулся поближе.       — Здорово звучит.       — Меня вдохновили твои описания. — Лектра улыбнулась. — Почитаю еще.       Надо отметить, с каждым новым рассказом она смеялась все меньше. Порой она даже останавливалась, чтобы получше вчитаться в какой-то фрагмент. Ей особенно понравились истории о двух воительницах — авварке и кунари, о двух мужчинах и одной женщине — и больше всего о человеке и вурдалаке. Пускай Лектру совершенно не увлекал сам процесс соития, она отмечала удивительное описание единства двух (или трех) душ. Когда Маркус сказал, что это тоже возбуждает — и не меньше, чем секс, она ответила: «Возбуждаться я не могу, но такого единства и мне бы хотелось».       Возвращая тетрадь Маркусу, Лектра внимательно посмотрела ему в глаза. Намек был очевиден.       — Спасибо, — сказала она. — Я понимаю, такое увлечение не с каждым разделишь.       — Это точно.       — Но я уже говорила это и скажу снова — ты чудесно пишешь.       Он улыбнулся:       — Даже когда местами вместо возбуждения накатывает смех?       — Даже так. Пусть некоторые фразы смешны, но общая суть… Это ведь не о сексе. Это о власти или о равноправии, о наказании или поддержке — и всегда о единстве. Вот что трогает. Вот что увлекает. Ты не только описываешь, как герои занимаются любовью: ты и сам любишь их, помогаешь им быть вместе, помогаешь понять и прочувствовать друг друга. С каждым новым рассказом это чувствуется все больше — и увлекает все сильнее. Так что продолжай писать. Это и правда захватывает.       Маркус даже рот приоткрыл от удивления. Такого он не ожидал. Вежливого интереса — да, удивления — да, вопросов, как можно было до такого додуматься — тоже да. Но то, что сказала Лектра… по сути, она была права. Маркус писал во имя любви и действительно проникался к своим героям нежными чувствами. Они помогали друг другу получить подлинное, ни с чем не сравнимое удовольствие. И да, нельзя было не ощутить единство с ними в пламенном порыве… или даже глубже, за гранью секса.       — Спасибо. Я очень рад, что ты оценила.       После паузы Лектра вдруг придвинулась к нему чуть поближе, сняла венок с головы и положила ее на плечо Маркусу.       — Ты не против? — спросила она, перебирая пальцами сплетенные цветы.       — Нет, что ты.       Он обнял ее за плечо и слегка наклонил голову, чтобы соприкоснуться еще сильнее. И улыбнулся.       «Вот бы этот день никогда не кончался».