«В воздухе все дороги ведут всюду.» — Герберт Джордж Уэллс
Джастин
Я сел на свое место, ожидая начала презентации. Я поцарапал пятно краски на том, что считал чистыми джинсами. Интересно, остались ли у меня еще такие? Микрофон прокричал, и я посмотрел вверх. Какой-то азиат, которого я никогда не видел, стоял на подиуме. Рядом с ним был Шен Чао, один из участников программы. Шен оглянулся на экран и слегка отрегулировал свой ноутбук на столе. Изображение прыгнуло в фокус, на фоне стены с гигантскими панорамными окнами — потрясающая серовато-синяя стена, перед ней — яркая красная фигура. Переводчик представился Дэвидом Ченгом, но я едва слушал, как он переводил ропот Шена на английский язык. Я хотел просто зайти прямо внутрь слайдов, когда они мигали, один за другим, на экране. Я покачал головой и попытался сосредоточиться на том, что было сказано, так как по записям на слайдах я знал, что сама картина находится в тысячах миль отсюда, в пекинской галерее. Когда презентация закончилась, я подошел к тому месту, где стоял переводчик с Шенем. — Это было прекрасно, — сказал я. Я пытался посмотреть на них обоих, когда говорил это, но художник не смотрел вверх. Дэвид сказал что-то, что я не мог полностью услышать, а Шен поднял голову и сказал одно слово. — Он благодарит тебя, — сказал Дэвид. Я улыбнулся Шену и кивнул. Возможно, я был расстроен тем, что не смог поговорить с ним напрямую, но мне больше нечего было сказать в тот момент. Я вернулся на свое место, где меня ждал другой художник, Дженс. — Не хочешь выйти выпить? Она показала в сторону маленькой группы художников и студентов, ждущих у двери. В пабе ближайшего кампуса было шумно и людно, как всегда. Я не надел куртку, и к тому времени, как мы туда добрались, я уже совсем замерз, и хоть раз не возражал против того, что пиво не было холодным. Дженс соскользнула на скамейку рядом со мной. — Можешь поверить, что это была штукатурка? Я покачал головой. — Хотел бы я, чтобы он больше говорил о самом процессе. Я бы спросил, но это выглядело так… — Редукционист. Она смеялась, потягивая пиво. — Точно. Когда смотришь на него, удивляешься, как он это сделал, это кажется настолько неподходящим. — Я усмехнулся. — Никогда не знаю, обижаться или вдохновляться, когда вижу что-то подобное. Через час или около того я вернулся в свою квартиру и повернул маленький космический обогреватель, встроенный в камин до самого «высокого» уровня. Из горького опыта я понял, что нужно время, чтобы разогреть комнату. Я всерьез задумался, согреется ли помещение вообще, когда наступит зима; а ведь еще даже не наступил октябрь. Дафна написала в своем электронном письме, что сегодня утром дома была жара. По-моему, это звучало прекрасно. Я выкопал свой сотовый и позвонил ей. — Ну, как учеба? — Горячо. Воняет. Жарко. А я упоминала, что очень горячо? Похоже, она была расстроена. — Бедная девочка. Тебе стоит приехать ко мне. Я включил обогреватель. Она вздохнула. — В ближайшие выходные погода должна была испортиться. Хотелось бы, чтобы в клинике был лучший кондиционер. Если отойти на десять футов от приемной, температура поднимется на восемьдесят градусов. — Что делает комнату достаточно горячей, чтобы кипятить воду. Хорошо, что ты не математик. — Я подумал об этом минуту. — Или метеоролог. — Неважно. — Но она звучала немного счастливее. — В противном случае, в колледже все в порядке. Приятно делать что-то, выбираться куда-нибудь. — Да, лепнина в родительской доме становилась утомительной. — Заткнись. Это была моя детская спальня, засранец. — Но она наконец-то смеялась. — Ты как сам, помимо блаженного холода? Через какое-то время ей надоело слушать о презентации Шеня, она издавала одобрительные звуки за те пять минут, которые требуются лучшим друзьям, чтобы проявить интерес к навязчивым идеям друг друга. Потом она сменила тему. — Итак, Брайан приедет туда через три дня. Я закатил глаза на ее тонкость. — Правда? Я забыл. — Заткнись. Лжец. Я усмехнулся. — Я, блядь, скучаю по тебе. — Я тоже по тебе скучаю. — Тишина на минуту, а потом: — Хотя я уверена, что не так сильно, как ты скучаешь по нему. Она ткнула меня в это несколько раз. Половина меня не хотела признаваться, что я скучаю по ней так же сильно, потому что это казалось маленьким моментом в фильме «Жизнь». Половина из меня не хотела ничего больше, чем провести следующий час, рассказывая моей лучшей подруге в мучительных подробностях о том, каким одиноким и возбужденным я был, особенно ночью. Так что я остановился на счастливой середине. — Да, ну. В следующий раз, когда мне предложат уехать на девять месяцев, я никуда не уеду. Она засмеялась. — Прошло меньше четырех недель. Королева драмы. — Через три с половиной недели ты можешь стать очень возбужденным. Я слышал, как закатываются ее глаза. — Ой, да ладно. Добро пожаловать в мой мир. И мир каждого нормального человека на планете. Я начал протестовать, но она прервала меня. — Не беспокойся. Не то, чтобы я не знал, что вы двое абсолютно ненормальные. Я засмеялся. — Боже, как бы я хотел, чтобы ты никогда не ходила на эти занятия по психологии. — Джастин? У неё был голос учителя. Я придал своему голосу терпения. — Да, Дафни? — Я знала, что ты был чокнутым, когда мы еще учились в старших классах. Это правда, она знала. — Похоже, я помню, как ты тогда что-то говорила об этом. Она фыркнула, а потом начала длинную историю о ком-то, кого она видела на этой неделе в клинике. Было приятно слышать американский голос, и приятно знать, что она звучит довольной, так что я просто позволил себе немного расслабиться. Было поздно. Но как только мы закончили разговаривать по телефону, мне не спалось. С тех пор, как я приехал в Лондон, мне было трудно разобраться со временем. Я продолжал чувствовать, что должен быть в своей студии, даже сейчас, когда уже за полночь. Не то, чтобы я возражал против живописи во время работы в открытой студии. Я всегда хорошо рисовал, даже когда вокруг был хаос, так что, то что люди заходят днем, никогда меня не беспокоило. Я привык рисовать в доме один, и я наслаждался переменами. Но здесь я еще не впал в ночную рутину. Я привык к переменам во времени, но больше не стал жить один. Я был избавлен от решения, потому что мой телефон зазвонил. Это был Брайан. Я ответил на звонок, пока выключал свет, и направилялся в постель.Брайан
Я завершил подбадривать тоскующего по дому Джастина, проект, которому я посвящал себя с разной степенью успеха. До сих пор секс по телефону казался наиболее эффективной стратегией, но не всегда практичной, учитывая разницу во времени. Как раз в то время, когда Джастин заползал в постель, голый и возбужденный, я обычно был на середине встречи с клиентом или прослушивал скучный доклад Теда о теме, которую я обычно находил бесконечно интригующей, деньги. Мои деньги, если быть точным. Но в последнее время эта тема потеряла некоторую привлекательность, по крайней мере, по сравнению с перспективой прослушивания Джастина, трахающего свою задницу с другого берега Атлантического океана. Синтия вошла в дверь как раз тогда, когда я захлопнул телефон. — Ричард Болинг здесь. Несколько дней назад Ричард звонил из Нью-Йорка, сказал, что будет в городе по семейным делам и хочет обсудить со мной новый проект, пока он здесь. Когда Синтия привела его в тот день, он с дружеской улыбкой сел напротив моего стола. Я показал ему в сторону тележки с выпивкой. — Могу я предложить вам выпить? Он покачал головой. — Нет, спасибо. Как Джастин? Есть новые шедевры на горизонте? Я посмотрел на него минуту и обдумал свой ответ. — Он в порядке. Он сейчас в Лондоне. — Потом я улыбнулся, хотя было не очень радостно. — И если мы закончили с вежливой болтовней, мне самому кое-что интересно. С каких это пор твой семейный бизнес расширился на развитие недвижимости, или более лаконично, Ричард, зачем ты пытаешься уничтожить Вавилон? Я видел проблеск удивления на его лице, так что я знал, что был прав. Через минуту он немного посмеялся. — Я не пытаюсь уничтожить Вавилон, Брайан. — Когда я поднял бровь, он покачал головой. — Я пытаюсь его купить. Теперь моя очередь сидеть сложа руки. — Купить? Ты когда-нибудь получал предложение от своего адвоката? Или ты не так делаешь это в Нью-Йорке? Кажется, Ричард тщательно выбирал слова. Отлично, я думал. Он действительно не знал, что я знаю. — В последний раз, когда я спрашивал, продашь ли ты когда-нибудь клуб, ты был очень увлечен тем, по каким причинам ты никогда бы этого не сделал. Я смутно вспомнил длинную, двусмысленную речь о причудливых кварталах, в которую было добавлено что-то об Олив Гарден. Мне действительно нужно было научиться фильтровать, то что я говорю, когда пьян. — Ну, ты прав. Я никогда не продам. И уж точно не тебе. Так что если это был новый бизнес, о котором ты хотел поговорить… Я встал. Он просто посмотрел на меня. — Мой отец умер в прошлом месяце. — Мои соболезнования. Я ждал. — Моя мать не может управлять семейным бизнесом в одиночку. Учитывая, что его «семейный бизнес» был одной из крупнейших инвестиционных фирм в Пенсильвании, я не удивился. — И… Он пожал плечами. — Я переезжаю обратно в Питтсбург, по крайней мере на несколько лет, пока здесь все не стабилизируется. Но управлять инвестиционной компанией — это не для меня. Мне необходим стимул, чтобы это сделать. — Он встал и положил руки в карманы. — Что означает, либо ты продашь Вавилон мне, либо я создам другой клуб. Я рассмеялся. — Ты будешь не первым, кто попробует. Питтс — это не Нью-Йорк, Ричард. Он не может поддерживать два клуба. Не тот, о котором ты говоришь. Он улыбнулся, и мне не понравился его вид. — Нет, не может. Вот почему я хочу купить Вавилон. Но если он не продается… — Не продается. Он опять пожал плечами. — Тогда, наверное, я хочу уничтожить Вавилон, Брайан. Я наклонился вперед и нажал кнопку на телефоне. — Синтия, если бы ты могла проводить Ричарда, он уже уходит. Он взял пиджак и посмотрел на меня. — Дай мне знать, если передумаешь. Я засмеялся. — Я не передумаю. — Синтия открыла дверь, и я сделал жест в ее сторону. — И если ты не знал, я тоже не люблю проигрывать. После того, как он ушел, я сел за свой стол и несколько минут смотрел в стену. Когда Синтия вернулась в кабинет, Тед был прямо за ней. Я улыбнулся им. — Похоже, Ричард Болинг все-таки не будет использовать наши услуги для своего следующего проекта. Синтия улыбнулась, словно убийца, которым она была в глубине души. — Ну, это будет весело. Тед, однако, не улыбался. — Это, — сказал он мрачно, — будет дорого стоить. Я встал и похлопал его по плечу. — Где твой боевой дух, Теодор? Что есть у Ричарда Боулинга, чего нет у меня? — Кроме двадцатилетнего опыта управления клубами на Манхэттене и финансовых ресурсов одной из самых богатых семей Пенсильвании? Я грустно покачал головой. — Ну, если ты собираешься начинать подкалывать…Джастин
Я не мог поверить, когда Брайан рассказал мне об этом на следующий день. — Этот засранец. И я был мил с ним, когда он говорил со мной о моем искусстве. Брайан засмеялся. — Ты хочешь сказать, что поблагодарил его, когда он сказал тебе, что ты гений? Я проигнорировал его. — Знаешь, для тебя это комплимент вобще-то. — Что «это»? — Что он хочет или купить Вавилон или закрыть его. Он знает, что ты лучший. — Да, ну, я думаю, что он больше недооценил меня. Что, к сожалению, он больше не собирается делать. Я слышал, как хлопнула дверь машины. — Где ты? — Я стою на тротуаре — где, кстати, намного выше сотни градусов — возле спортзала. Я подумал, что направлю все свои неудовлетворенные конкурентные инстинкты на создание более крупных мышц и увеличение сердечно-сосудистой способности. — Хорошо, — сказал я, засунув свой ноутбук в сумку и направившись к двери. — У меня есть планы на твои мышцы и сердечно-сосудистые способности, когда ты приедешь сюда. Он засмеялся. — Позже. — Пока. В тот день, когда в студию пришла группа студентов, я был в там, пытался решить, достаточно ли синего цвета в красной краске, которую я использовал. Иногда посетители студии просто смотрели, а иногда у них возникало много вопросов. Обычно я их игнорировал и позволял им сделать первый шаг. Эта группа была любопытной и болтливой, так что в итоге я долго разговаривал с ними о росте абстрактного экспрессионизма, что было нелегко сделать, когда Пикассо оказался единственным современным художником, о котором они когда-либо слышали. — Джексон Поллок? Горький? Де Кунинг? Спросил я. Они все качали головой. Я вздохнул и попробовал еще раз. — Кандинский? Пустой взгляд. А потом я услышал, как кто-то смеется от двери, и все ученики обернулись. — Надеюсь, вы студенты военно-исторического факультета профессора Белла, потому что в противном случае мне придется пересмотреть нашу учебную программу. Я улыбнулся Джиллиан, одной из профессоров, который разработал программу по искусству и помог написать заявку на грант, который ее финансировал. — Неудивительно, что они слышали только о Пикассо. Она вытащила студентов в вестибюль, а через несколько минут вернулась, с чем-то в руке. — Вообще-то, я зашла, чтобы отдать тебе это. Ты уже был в Британском музее? Я покачал головой. — Я все еще собираюсь пойти. Я хочу посмотреть выставку азиатского искусства. Я знаю, что осталось всего две недели, но… Она кивнула. — Не пропусти это. Я думаю, ты будешь очень поражен тем, что ты там увидишь. Но в совсем другом смысле, не пропусти выставку Великих Мастеров, которая откроется в конце октября. Я смотрел на нее. — Вы профессор истории, я знаю, но… Она засмеялась. — Думаешь, Микеланджело и да Винчи ничему не могли научиться? Она напоминала мне одного из моих учителей в PIFA. На самом деле, она также напоминала мне Линдси. — Ну, нет, не совсем… Джиллиан улыбнулась и положила лист бумаги на мой рабочий стол. — Информация здесь, включая указания по музею. И ты совершенно прав, Джастин, что не хочешь пропустить азиатскую экспозицию. — Она махнула от двери, а потом повернулась. — Но не пропусти и мастеров. Потом она ушла. Я решил, что моему красному действительно не хватает синего, и вернулся к картине, чтобы исправить это. Когда я закончил микшировать, я уставился на свой холст. Все получалось именно так, как я хотел, но я начал задаваться вопросом, хочу ли я, чтобы все так и оставалось. Мне больше нравилось, когда мои работы удивляли меня. Через некоторое время я вернулся к рисованию, жевал нижнюю губу, в то время как я наносил мазок малинового красного на дно холста. Я дотронулся до некоторых краев черным цветом, и когда я закончил, то понял, что работа окончена. Я почистил кисти и взял брошюру, которую Джиллиан оставила на моем рабочем столе. Я прочитал инструкцию к Британскому музею, а затем сложил ее и положил в карман. Я ходил в музеи с детства. Мама отвезла меня в Питтсбург, а когда я учился в последнем классе средней школы, она отвезла меня в Нью-Йорк, в Гуггенхайм и Метрополитен. Когда я переехал в Нью-Йорк, я поехал в MOMA, и бродил по нему несколько дней, пока не увидел все — а потом начал сначала. Я предполагал, что Британский музей будет очень похож на Метрополитен, но это не так. Я подошел от станции метро, и улицы казались такими тихими, что я думал, что заблудился. Потом я зашел внутрь здания, и я действительно заблудился. Но всегда был кто-то в форме, кто направлял меня туда, куда я хотел, и в конце концов я нашел выставку азиатского искусства. Я подумал, что просто посмотрю на картины и подумаю, что вернусь, если захочу еще что-нибудь увидеть. Но я так и не добрался до них. Я просто смотрел на фарфор, на их невозможные цвета и глазури, на их замысловатые рисунки. Некоторые из них выглядели настолько современно, что я сомневался в датах, приведенных в каталоге — большая их часть была старше Америки, старше Ренессанса. Я вышел из музея через другую дверь, чем та, в которую я вошел, там было больше магазинов. Я нашел ресторан и поужинал, думая о том, сколько техник, которым я научился в школе или пытался разобраться самостоятельно, напоминали некоторые из тех почти тысячелетних фарфоровых изделий. Мне не хотелось возвращаться в колледж. Той ночью я почувствовал, что хочу быть где-то в другом месте, и вдруг меня поразило, что я действительно могу делать все, что захочу, ходить в кино, или в клуб, или сесть в самолет и улететь в Париж, или в Рим, или даже домой. Это было волнующе и в то же время немного страшно, быть свободным вот так. Лондон был не так «открыт всю ночь», как Нью-Йорк — как меня научила очень холодная, долгая, поздняя ночная прогулка домой. Позже я узнал, что по всему Лондону есть места, где можно найти такси и даже несколько ночных автобусных линий, но я еще не был уверен, где они находятся. Так что я вернулся ближе к школе, к клубу, о котором читал в интернете. Мне захотелось потанцевать под громкую музыку и немного попотеть. Прошло много времени с тех пор, как я стоял в очереди, чтобы попасть в клуб, но через несколько минут вышибала кивнул на меня головой, и я вошел. Я не был уверен, был ли я рад или сожалею, что это было точно так же, как почти в каждом клубе, в котором я когда-либо был. Там было два этажа для танцев, и маленький бар в подвале. Я предполагал, что там была задняя комната или что-то в этом роде, но я не потрудился проверить. Я танцевал наверху некоторое время, в толпе парней, которые вписались бы прямо в Вавилон. Это был первый раз, когда мне было очень тепло за неделю, и я закрыл глаза и проигнорировал всех. Я убрал руки нескольких парней и переместился в другую часть танцпола, когда казалось, что никто не понимает, что значит «отъебись». Прямо на улице было такси, когда я вышел, и я был рад, потому что даже под курткой я чувствовал холодный воздух на своей потной коже. Когда меня высадили возле кампуса, я побежал с тротуара через территорию кампуса, и мои руки так замерзли, что я не мог попасть ключом в дверь. Когда я вошел внутрь, было не намного теплее. Я погел в душ и стоял там, смывая пот с кожи, наклоняясь, чтобы я мог смыть шампунь с волос. Подогреваемая вешалка для полотенец нагрела ванную, и к тому времени, как я высушил волосы, я снова согрелся. Я решил, что если бы здание не выгорело за все эти годы, то, скорее всего, обогреватели были бы в безопасности, так что, когда я буду выходить, я просто начну оставлять свои включенными. Я лег в постель и посмотрел на свой мобильник. Брайан звонил, но только один раз. На голосовой почте ничего не было, и я недолго подумал о том, чтобы проверить электронную почту, или, может быть, просто подрочить, но до того, как выбор окончательно пришел мне в голову, я заснул.Брайан
Я уверен, что Линдси или Майкл пришли бы в ужас, если бы я признался в этом, но если бы я знал, каковы будут девять месяцев почти безбрачия, возможно, я бы предложил Джастину подождать год, прежде чем попробовать. Возможно, он чувствовал бы то же самое. Я, конечно, не собирался поднимать эту тему, тем более, что до сих пор прошло всего три с половиной недели, и на самом деле, можно было бы подумать, что это было бы не так уж и плохо. И тот факт, что когда я ложился спать в пять утра, где был Джастин, ничего не облегчал. Я разбудил его однажды, но сказать, что секс по телефону был не таким уж и выдающимся, было бы слишком великодушно с его стороны. Так что пока я ожидал в аэропорту Кеннеди моего пересадочного рейса, я развлекал себя, проверяя расписание, чтобы узнать, может ли оно вместить несколько более частые поездки в Лондон, чем мы с Джастином изначально планировали. Мой телефон зазвонил, это был он. — Где ты? — Все еще в Нью-Йорке. — Похоже, он был на улице. — Где ты? — Я в очереди, чтобы купить кофе. Я услышал, как он попросил черный, а потом сплетничал. Возможно, я вырвал его из лона семьи из загородного клуба слишком рано, пока они не успели сгладить все неровности. Как раз тогда они объявили о посадке первым классом на мой рейс. — Это мой. — Позвони мне, когда приземлишься. Сразу же, как только тебе разрешат включить сотовый. Я засмеялся. — Позже. Я позвонил ему, когда самолет приземлился, а потом снова, когда водитель сказал, что мы в пяти минутах от его квартиры. Он стоял на тротуаре, и когда увидел, что машина подъезжает, его лицо зажглось от улыбки, я вышел из машины прежде, чем она перестала двигаться. Его руки и рот коснулись меня в тот же момент, и я почувствовал вкус и запах Джастина. Его промежность была плотно прижата к моей, язык пульсировал в моем рту. Я засунул руки ему в волосы и просто держался, чувствуя, как мой член увеличивается в джинсах. В конце концов, я оторвал наши рты друг от друга и посмотрел вниз на тротуар. Водитель выбросил мою сумку и уехал. Я даже не дал ему чаевых, но квитанция была запихнута в ремешок сумки. Я засмеялся, а потом Джастин снова поцеловал меня, бешеным, кусающимся поцелуем. Я схватил его за лицо и прикоснулся к его лбу своим. — Твоя кровать поблизости? Он просто засмеялся. — Что не так с этими кустами? Но он протащил меня через железные ворота, вниз по тропинке рядом с тем, что выглядело как парк, и вверх по лестнице какого-то здания прямо из сериала «Би-Би-Си». Я не особо осматривался до того как Джастин снова набросился на меня, его руки расстегнули мои брюки, пока я тянул его футболку вверх. Его голая кожа была горячей под моей рукой, его соски были твердыми, пока я ласкал их ладонями. Вниз по спине, еще гладкой и сухой, под поясом его джинсов, мой палец застрял в расщелине его задницы. Он укусил меня за шею, и я опрокинул голову назад, чувствуя его язык на отметке, которую он сделал. Моя рубашка была открыта, хотя я и не заметил, как он ее расстегивал, его руки давили на меня, пока я не почувствовал, что прижимаюсь спиной к двери. Он лизал и дразнил меня, соски, пупок, притираясь к каждой мышце живота, прижимая к моему лобку. Первое прикосновение его руки к моему члену заставило меня застонать. Он положил язык на вену, а кулак на основание, затем теплые влажные губы сомкнулись вокруг него. Я трахал его рот, тянул за волосы и старался не попадать ему в глотку, когда в первый раз ударился о заднюю часть. Я почувствовал, как его палец поглаживал за моими яйцами, и сдался. Я проникал в него, крепко держа его лицо, костяшки пальцев были белыми, зубы терзали губу. Каждый оргазм, который у меня был за последние три недели, вдруг показался мне шуткой. Я забыл как дышать. Я откинулся назад к двери, пока он целовал меня, все еще бешеный и жесткий, капая в мою руку, когда он потянул ее к своему члену. Я проигнорировал свои дрожащие колени и повернул его спиной к двери, на этот раз мой рот целовал его тело, кусал соски, заглатывал его член. Это было так чертовски тяжело, стук крови по губам, просачивался в глотку. Я не пользовался руками, просто пускал рот вниз по его члену. Я почувствовал вкус спермы на языке и опустил рот вниз, позволяя ему биться о заднюю часть горла, глотая его, слушая, как Джастин стонал мое имя, чувствуя, как его пальцы вдавливаются мне в голову. И когда он кончил, я остался на коленях перед ним, лицо упиралось в его живот, его вкус был у меня во рту. Джастин соскользнул вниз по двери и встал на колени передо мной, улыбаясь. — Ну, как прошел твой полет? Я рассмеялся. Он встал и потянул меня на ноги, а затем смутно помахал рукой в остальную часть квартиры. — Это квартира. Ванная комната в конце. Моя кровать позади тебя. Тебе еще что-нибудь нужно знать? Я снова повернул нас обоих, так что я стоял лицом к кровати и начал вести его назад к ней. — Нет, это все что нужно. Он обернул руки вокруг моей шеи и попытался снять джинсы, пока мы шли. Я не дал ему упасть, и пнул наши штаны и ботинки, как только его ноги ударились о кровать. Я оттолкнул его назад, и упал на него, мой член снова стал твердым. Я трахнул его, его ноги обернулись вокруг моей спины, его пальцы болезненно вонзались в мои бедра. И когда мы оба кончили, я лежал на нем, задыхаясь, он начал смеяться. Я поднял голову. — Что? — Боже, я скучаю по этому. Я опустил голову и почувствовал, как мое сердце все еще бьется в груди. — Ни хрена себе. В ту первую ночь я уснул вместе с Джастином, хотя для него это было на пять часов позже, чем для меня. Проснувшись, и не увидев его, я пошел за ним в ванную. Он улыбнулся мне из глубокой кафельной ванны, затем наклонился и вымыл волосы. Когда он поднялся, он посмеялся над выражением моего лица. — Ты, наверное, шутишь. — Это тебя не убьет. Это было спорно, но после того, как я помылся и выпил кофе, который он приготовил, я взглянул на него через маленький столик напротив его единственного окна. — Она больше, чем твоя квартира в Нью-Йорке, и чище, чем та лачуга, которую ты арендовал в Питтсе. Он кивнул. — Это вроде как дерьмово, но я здесь нечасто бываю. И студия прекрасна. Я потягивал кофе. — Ты так и сказал. После завтрака мы вышли наружу, моя рука обхватила его за плечо. Было тепло, солнце светило, а сад напротив его здания был полон цветов. — Здесь есть ворота? Он кивнул. — У людей, которые живут в этих квартирах, есть доступ к ключам, а у тех, кто живет на втором этаже — который, кстати, британцы называют первым этажом, по причинам, которые мне пока никто не смог объяснить, — студенты не должны им пользоваться. Мы пришли к длинному, невысокому кирпичному зданию, что-то вроде склада по оформлению, с большими, окрашенными в черный цвет двойными дверями. Мы вошли через одну единственную дверь, и я остановился, в шоке. Оно было построено на краю заполненного деревьями оврага, и лестница вела вниз, на более низкий уровень, который почти казался висящим над деревьями и пустым пространством. Окна доходили от пола до потолка, а сам потолок был почти полностью стеклянным. Я посмотрел на Джастина, он улыбнулся. — Подожди, пока не увидишь мою студию. Он вытащил меня вниз по лестнице и налево, и в дверь из необработанного металла, помеченную цифрой 12. Мы вошли в помещение, подобное общественному месту, через которое проходили, потолку и стене из окон, не видно ничего, кроме деревьев и, далеко внизу, ручья. Я покачал головой и посмотрел на него. — Неудивительно, что тебя не волнует, что квартира маленькая и темная. Ты там только и делаешь, что спишь? — Не совсем. Я посмотрел вокруг. В углу была раковина, над которой стояли его знаменитые краски и кисти. В середине комнаты был рабочий стол, а картины стояли напротив чистой стены напротив окон. Я подошел и посмотрел на те две, которые там лежали. Одна из них представляла собой туманное зеленовато-серое столкновение углов и форм, и все они исчезли на бесформенном фоне. Все должно было быть спокойно, но вместо этого было немного дезориентировано — что-то, что я увидел как знакомую тему в его работах. Другая, более понятная, была произведением Джастина Тейлора, черно-красного цвета и густо окрашенна. Это был довольно большой холст, и я долго смотрел на него, пытаясь показать пальцем, что с ним не так. Он стоял рядом со мной, рука была на спине. — Что ты думаешь? — Эта… — Я показал на первую картину… — прекрасна. Я не уверен насчет этой. А ты что думаешь? Он склонил голову. — Я еще не определился. У него была еще одна картина на рабочем столе, но едва начата. Я вернулся к серо-зеленой картине, но он потянул меня к двери. — Давай посмотрим, открыта ли студия Шеня. Его картины потрясающие. Мы пошли в другой конец здания, и Джастин постучал в закрытую дверь. Не было никакого ответа, но он отворил ее немного и сказал что-то, что я не понял. Я проследил за ним после такого же нечленораздельного ответа от того, кто был внутри, и во второй раз за одно утро я резко остановился. Это пространство было идентично Джастину, но вместо картин, красок, мольбертов и цвета везде были три гигантских белых шара, похожих на цемент, каждый из которых был больше другого, самого большого, по крайней мере двенадцать футов в диаметре. Высокий человек, с длинными ногами, неловко подогнутыми в перекладину лестницы, сидел рядом с самой большой, в одной руке держа кисть, а в другой — глубокую пластиковую чашу. Ему не показалось любопытным, кто я, он просто однажды кивнул Джастину и вернулся к своей работе. Я несколько раз обошел три глобуса и посмотрел, как художник маленькими мазками двигает кистью. Ничего не изменилось, было похоже, что он запечатал или застеклил поверхность. Джастин тоже смотрел, и я поднял бровь в его сторону. Он подошел ко мне. — Это Шень Чао, из Пекина. Он не говорит по-английски. Я догадался. — Ты ему что-то сказал по-китайски? Он пожал плечами. — Вроде того. Когда он делал презентацию, у него был переводчик, и я написал ему по электронную почту и попросил объяснить мне, как сказать пару вещей. — Он взглянул на человека, который, кажется, до сих не понял, что мы здесь. — Я уверен, что полностью испортил произношение. Но просто невежливо было не попробовать. Я чуть не засмеялся; это было так невероятно, пытаться научиться говорить по-китайски, тогда как парень мог знать, что означает «Могу я войти?», и, таким образом, иметь возможность разговаривать с рекой студентов, которые, несомненно, приходили в его студию так же, как и в студию Джастина. С другой стороны, он, наверное, прекрасно говорил по-английски, но не придумал ничего лучше, чтобы его оставили, блядь, в покое. Я отнесся к нему с большим уважением, когда Джастин вытащил меня из комнаты.Джастин
Я знал, что, кроме осмотра моей студии, мы, по сути, ничего не будем делать, кроме как трахаться в первые несколько дней, пока он был здесь. Именно так и было. Я накупил столько еды, сколько смогла выдержать моя крошечная кухня, и у нас ушло три дня на то, чтобы избавиться от всего этого. Брайан лежал у меня на спине, лениво рисуя пальцем маленькие фигурки. Я не был уверен, просыпаюсь ли я или засыпаю, и понятия не имел, день это или ночь. — Который час? Я посмотрел на часы, так как он не ответил мне сразу. Когда он ответил, его голос был раздражительно терпелив. — Большая стрелка на три, а маленькая на… Я ударил его. — Я имею в виду, дня или ночи? Он перевернулся на бок и посмотрел в сторону окна, но пару дней назад мы закрыли шторы и занавески. Он издал мученический звук и встал с кровати, подошел к столу и распахнул шторы. В комнате не стало светлее, так что я не был удивлен, когда он свернул занавеску, на улице было темно. Я застонал. — У нас закончилась еда, а сейчас середина ночи. — Мы не можем выйти? Я покачал головой. — Это не Нью-Йорк. Это даже не Питтсбург. Рядом нет ни одного места, которое было бы открыто так поздно. Рано. Неважно. Брайан смотрел на меня. — Это невозможно. Это колледж. — Я в курсе. Он сделал еще один мученический вздох. — Я думал, что Лондон — колыбель западной цивилизации? Я прикусил палец. — Без сомнения, именно поэтому пала Империя, шокирующее отсутствие круглосуточных обедов. Он хмурился. — Где твой ноутбук? Он загрузил его, а я сходил отлить, пока он искал по всему Лондону круглосуточные заведения, расположенные в радиусе пяти кварталов от моей квартиры. — В этом есть блинчики, омлеты и хороший кофе. По-моему, это похоже на закусочную. Я подошел сзади и погладил его по голове. — Возьми «хороший кофе» немного меньше, чем в буквальном смысле. На самом деле здесь было не так уж плохо, хотя нам пришлось ждать столик. Никто из присутствующих не заботился о том, что мы были двумя парнями, которые не могли перестать прикасаться друг к другу, что было хорошо, так как я не хотел отпускать руку Брайана только потому, что тот самый гей-официант спросил нас, что мы собираемся заказывать. В тот час меню было ограничено, но нам удалось избежать голода до следующего дня. Я заставил Брайана поехать со мной в лондонский «Whole Foods», где мы набрали продуктов на триста долларов на его платиновой карте. — Это позволит нам продержаться до завтра, — сказал он, расписываясь на кассе. Мы ели органическую еду на вынос… — Вынос, — сказал я ему; в Лондоне не было такой вещи, как «вынос»… на полу перед диваном, потому что у меня не было кофейного столика. Брайан сомнительно отнесся к обогревателю. — Что это за хрень? Он засунул в рот вилку салата с макаронами. — Электрический камин. Он уставился на меня над контейнером с едой. — Какого хуя? Я пожал плечами. — Ты спросил. Так это называется. Он смотрел на него некоторое время. — Включи его. Я не включал его с тех пор, как он приехал сюда, с тех пор, как прошел холод, и, кроме того, у нас с ним были лучшие способы согреться. Но я вежливо поднялся и перевернул рубильник. Фальшивое пламя начало мерцать, поддельные угли засветились, включился шумный обогреватель. Брайан упал на спину, смеясь. Я подполз к нему. — Эй, это не я оформил это место, и когда наступит январь, ты, блядь, будешь рад, что он здесь. Он притянул меня, так что я лежал на нем наполовину. — Это так убого. — Пошел ты. Я укусил его прямо рядом с засосом, который я оставил там ранее в этот день. А потом я продолжил лизать и кусать его шею и грудь, зарываясь в его рубашку, пока мои пальцы не расстегнули пуговицы на его брюках, и сдернул их с него. Я прикоснулся языком к его груди, очерчивая каждую мышцу, погружаясь в пупок. Он засунул руки мне в волосы и пытался подтолкнуть мой рот к его члену, но я сопротивлялся. Он поднял голову, посмотрел на меня, и я сказал: — Перевернись. Я держал руку на его бедре, пока он это делал, а затем позволил ей проскользнуть под ним, чтобы схватить его за член. Я облизывал его щель, держа рукой его член, пока он толкался в мою ладонь. Его отверстие было тугим, и я шевельнул в нем кончиком языка, пока не почувствовал, как оно расслабляется. Я заставил язык напрячься и нажал на него изнутри, а Брайан стонал и придвинулся назад к моему рту, немного поднявшись на колени. Я крепко сжал его член, и вытащил язык из его задницы, начав притираться в месте за его яйцами. Он изогнулся еще немного, и я использовал один из пальцев, чтобы продолжать растирать это место, в то время как я вернулся, чтобы вылизать его задницу. Мои пальцы были легкими на его члене, достаточно, чтобы контролировать его реакцию, но недостаточно, чтобы снять напряжение. Я провел одним из пальцев рядом с языком, и он застонал, пока я растягивал его костяшкой. Я почувствовал, как мой член становится жестким в джинсах, но я проигнорировал это. Я подул на его дырку, потом лизнул его снова, и дал второму пальцу возможность погрузится во влажность, которую я там оставил. — Блядь, Джастин… — он пульсировал в моей руке, и терся о мои пальцы, и я почувствовал, как меня охватывает желание и что-то вроде власти. Я вытащил из него пальцы и сел на пятки, открыв джинсы. Брайан на секунду посмотрел на меня через плечо, а затем откинул лоб на согнутую руку. Я встал, чтобы снять джинсы и рубашку и взять смазку рядом с кроватью. Я опустился на колени рядом с ним и смазал пальцы, прежде чем снова вставить их в него. Он все еще стоял на коленях, и я положил руку на его спину, пока смотрел, как мои пальцы двигаются внутри него. Я смотрел, как его дырка растягивается, а затем смыкается вокруг моих костяшек, и снова почувствовал это желание. Я наклонился и положил свой лоб ему на спину, Брайан поднялся выше на колени, и когда я почувствовал, что его отверстие раслабилось, я снова поместил внутрь пальцы, на этот раз все три пальца, плотно сложенны друг с другом. Он был тугой, и я чувствовал, как он напрягается против меня, и затем мои костяшки пальцев оказались внутри. Я стряхнул волосы из глаз и осторожно пропустил пальцы внутри него, и его член дрогнул в моей руке. Я дотронулся до головки, из нее вытекла капля. Я трахал его медленно, наблюдая, как каждая мышца в его плечах напрягается, его бедра двигаются назад, когда я немного вытягивал пальцы, а затем наклонялся, когда я вталкивал их обратно. Я вытащил их, когда почувствовал, что ему стало легче, Брайан задыхался, когда я прикасался к его простате. Я хотел трахнуть его, но мне так же хотелось чего-то большего. Я позволил своему мизинцу дотронуться до его отверстия, и Брайан замер. В нем никогда не было больше трех пальцев. Он трахал меня четырьмя, много раз, и я знал, что это было потрясающе, но когда он в первый раз вставил в меня все четыре пальца, было чертовски больно. Но я все равно хотел сделать это с ним, хотел узнать, каково это — чувствовать, как тугая задница судорожно сжимает мои пальцы. И я хотел, чтобы он кончил так же, как он заставил кончить меня, когда его четыре пальца были у меня внутри, надавливая на простату, в то время как его другая рука дрочила мне… блядь. Я даже не прикасался к собственному члену, но эта мысль заставила меня капать. Я не спрашивал его, в порядке ли он. Я знал, что он был в порядке, когда он снова переместился к моей руке, вся эта тишина внезапно исчезла, сменилась необходимостью. Я отпустил его член и взял больше смазки, позволив ему пробежать по моей руке и его яйцам, сделав все скользким. Я вытащил пальцы и снова обработал их, убедившись, что он расслаблен и мокрый. А потом я положил только кончик этого четвертого пальца на его дырку и просунул его рядом с остальными. Он выдохнул и оттолкнулся, и когда я почувствовал, как костяшка пальца коснулась края, я остановился. Моя рука была у него на бедре, и я держал его неподвижно. — Позвольте мне. Он только кивнул, но не оглянулся и не пошевелился. Я мягко, но неуклонно давил на него, и почувствовал, как его мышцы толкаются назад, и растяжение, и отдачу его задницы, а потом я почувствовал, как кольцо… так, блядь, туго… скользило над моим пальцами. Было так туго, что я вообще не мог пошевелить пальцами. Не было никакой возможности так его трахнуть, я ничего не мог сделать. Я положил свою вторую руку обратно на его член, и он был только наполовину твердым. Я поцеловал его в плечо и пробормотал его имя, я почувствовал, как он двигается, расслабляется, только немного, но этого было достаточно, чтобы его задница открылась вокруг моих пальцев. Я пошевелил их, только кончики пальцев, просто трепет, и Брайан закричал, его член подергивался и заливал мою руку. Я все еще был влажным от смазки, и я позволил себе сильно дрочить на него, пока я снова трахал его пальцами. На этот раз он не кричал и не расслаблялся. Его задница была зажата на моих костяшках, так туго, что я вообще не мог двигаться, ничего, но это не имело значения, потому что его член извергал толстые веревки спермы, спускавшиеся под него, он стонал мое имя, его голос был хриплым. В конце концов, он остановился, и я почувствовал, как бьется его сердце. И тогда я медленно, осторожно пошевелил пальцами, и он сказал: — Боже… — я улыбнулся, мой потный лоб прижался к его потной спине, завихряясь кончиками пальцев над его простатой, в то время как он снова кончил, твердый и почти сухой в моей ладони. Он делал глубокие, дрожащие вдохи, и я отодвинул мокрую руку от его члена и снова держал его бедро неподвижно, медленно вытаскивая из него пальцы. Когда я закончил, он упал на пол, а потом перевернулся, и прижал меня к себе. Я сжал свой ноющий член и дрочил его, пока не выплеснулся на его кожу. Не знаю, как долго мы там лежали, но в конце концов он просто сказал: — Блядь. Я улыбнулся и поцеловал его в плечо. — Так что ты скажешь людям, когда они спросят тебя, как тебе Лондон? Он немного покачал головой, а потом посмотрел на меня. — Лондон… город мирового класса. Отличные магазины, галереи и, конечно, театр. Я улыбнулся ему. — Конечно. Несмотря на то, что мы едва выходили из квартиры, кроме как за покупками в «Whole Foods» и едой в ближайшей к закусочной, а в остальном мы только и делали, что трахались. — Ты так говоришь, — сказал он, — как будто это плохо. Я засмеялся, и почувствовал, как он просунул руку в мои волосы, а потом положил их на заднюю часть шеи. — Ты должен признать, что это не совсем Лондонский опыт. Он обдумал это минуту. — Какое твое любимое место в Лондоне… кроме как в твоей кровати с моим членом в заднице, или в твоей студии с кистью в руке? — Британский музей. Он сделал лицо. — Я не пойду в музей в свой последний день в Лондоне. Чего ты не видел, но что хотел бы? Настала моя очередь подумать. — Я не знаю… — Биг Бен? Лондонский Тауэр? Я покачал головой, смеясь. — Оуу. Нет. — Смена караула в Букингемском дворце? Я опять засмеялся. — Кто я, Кристофер Робин? — Ну и что тогда? — Никаких музеев? Он яростно покачал головой. — В следующий раз. — Собор Святого Павла, и я хочу пройтись по мосту рядом с ним. Мой голос был твердым. — Ты хочешь провести мой последний день в Лондоне в церкви? Он звучал неверующе. — Это архитектурный шедевр, а не церковь. — И ты хочешь, чтобы я перешел реку после того, что ты только что сделал с моей задницей? Я укусил его. — Ой, да ладно. Тебе понравилось. Он поцеловал меня в волосы. — Прекрасно. Собор Святого Павла. Ты будешь мне должен. Я засмеялся. — Господи, Брайан. Ты уже должен мне, типа, пятьдесят тысяч минетов. Он улыбнулся и оттолкнул меня. — Сорок девять тысяч девятьсот девяносто девять. А потом он встал и направился в туалет.Брайан
Джастин настоял, чтобы мы начали с галереи Тейт, но я проигнорировал его тоскливые взгляды. Он мог посмотреть на современных мастеров после того, как я уеду. Мы перешли мост, он болтал о послевоенном строительстве и каком-то архитектурном конкурсе на лучший проект моста, по которому мы проходили, и я начал жалеть о том, что позволил ему поступить в исторический колледж. Но по мере того, как мы приближались к дальнему краю моста, он становился гораздо тише. Каким бы морозным не был Лондона до того, как я туда приехал, но в тот день было красиво, веяло осенним ветерком, река двигалась под мостом. Я почувствовал импульс, чтобы взять его за руку, что я и сделал, и поначалу я думал, что он просто не заметил этого. Однако его пальцы сжали мои, и я увидел, что его глаза сияли, когда мы остановились и посмотрели на собор вдалеке. Я стоял позади него, обхватив его руками. — Это очень по-лондонски. Он немного засмеялся и, наклонив голову назад, посмотрел на меня. — В Питтсбурге нет ничего подобного, я согласен. Это почти компенсирует забавные электрические розетки, неадекватные отопительные системы, и то, как они называют пластыри «гипс» и аптеки «химиками». — Удивительно, как ты умудряешься оставаться в строю, — сказал я ему. — Это все отсутствие секса. — Это трагедия, как я уже понял. — С другой стороны, есть Европа. Я имею в виду, я мог бы поехать в Париж на выходные, если бы захотел. Он снова начал идти, но я поймал его за руку. — Хочешь поехать в Париж на выходные? Он остановился и посмотрел на меня. — Ты уезжаешь завтра. Я пожал плечами. — Я могу вернуться. Мы можем встретиться в Париже. Он улыбнулся. — В выходные? Все, что мы будем делать, это трахаться, не увидев Парижа. — Хммм. Верно. Четыре дня? Он пристально смотрел на меня. — Ты сможешь уехать на четыре дня? Со всем, что происходит в Вавилоне? — Думаю, да. — Он выглядел скептически, поэтому я попытался еще раз. — Я освобожу четыре дня из своего расписания, как только вернусь домой. Он засмеялся и дернул меня за собой, когда снова начал идти. — Хорошо. Но только после того, как мы увидим собор Святого Павла. Я фыркнул, но пошел за ним на другой берег реки.