Black hearted love

Старые вампиры, которые приняли Макса к себе, научили его прятаться от солнечного света, показали, как выбирать место для дневного ночлега и помогли ему кормиться. Старшие, крупный мужчина и старуха с глубокими морщинами, никогда не обращались к нему по имени и называли его «малой». Свои имена они тоже не использовали. Они вообще были молчаливы — так, будто уже давно устали от слов и разговоров. Они перемещались по деревням и окраинам городов, кормясь на фермах. Иногда один из них ненадолго пропадал и потом возвращался за остальными, найдя новое место для питания; случалось, что он находил им в пищу человека. Макс не видел, как они нападали на жертв: его подзывали, только когда та была уже без сознания, а ее лицо было накрыто одеждой или мешком. Максу разрешалось пить кровь только из рук и предплечий: как-то раз он потянулся к шее, и старуха тут же дала ему подзатыльник. Он жил вместе со старшими уже некоторое время, когда они вернулись к окраинам Милуоки. О своей прежней жизни Макс почти не думал. Он знал, что в ней происходило, но теперь это знание казалось ему ненужным и даже мешало. Они не стали заходить в город и устроили себе дневные гнезда у фабричных построек. Макс проснулся раньше обычного из-за громких голосов и смеха. Он вылез из-под старого фундамента, тут же зашипев из-за солнечных лучей, и недовольно посмотрел туда, откуда доносился шум: у кирпичной стены четыре мальчика, на вид чуть старше него, играли в мяч. Макс, щурясь, смотрел на них сквозь заросли травы и вдруг понял, что он их знает. Он поднялся на ноги, не обращая внимания на солнце, и шагнул к ним навстречу. Один из них услышал его шаги, обернулся и закричал, увидев Макса. Через секунду все четверо бежали прочь, крича от страха. Макс остался стоять, глядя им вслед, пока вечернее солнце не стало обжигать его слишком сильно. Он вернулся в свое гнездо и посмотрел на пальцы с длинными когтями и потрогал клыки. Он понял, что теперь он отличается от этих мальчиков. И понял, что мальчики отличаются от него. Вечером старшие решили двинуться в сторону от города. Макс не хотел уходить. Он сидел, глядя на опустевшее место у фабричной стены, и мужчине пришлось подтолкнуть его, чтобы он поднялся с места. Макс медленно шел за старшими, опустив голову. За ужином на очередной ферме он внимательно разглядывал их лица. В них не было ничего — ни дикого, ни человеческого, только пустой взгляд и чмоканье ртов. Макс посмотрел на недоеденную тушку кролика в своих руках. Он бросил ее на землю и побежал прочь. Он быстро добрался до Милуоки и на подходе к домам поднялся на две ноги. Он давно не был в городе и шел по нему, полагаясь на инстинкты. Он рыскал по когда-то знакомым улицам, вздрагивая от резких звуков и шарахаясь от экипажей, пока, наконец, не дошел до своего прежнего жилья. Макс вскарабкался до нужного этажа; он залез на выступ у мансарды и подобрался к окну, заглядывая внутрь. По светлой комнате с разбросанными на полу игрушками носился какой-то мальчик. Макс никогда не видел его раньше. Теплокровный ребенок бегал туда-сюда, пока в комнату не вошла женщина вместе с девочкой постарше и не взяла его на руки. Макс моргнул. Он вспомнил и понял, кто это: это была Нэнси и ее дети, его двоюродные брат и сестра. Он не узнал их, потому что они изменились, как и мальчики у фабричной стены. Они выросли. Макс наблюдал за ними еще некоторое время. В какой-то момент он задел стекло; девочка посмотрела в его сторону и подошла к окну, но Макс успел спрятаться. Он спустился вниз прямо по стене и пошел, даже побежал прочь из города. Как и в первый раз, он добежал до фермы и стоял, не решаясь подойти к своим старшим спутникам. Мужчина заметил его; он протянул ему свежую тушку, и, когда Макс подошел взять ее, молча похлопал его по спине. Больше он не убегал. Он устраивался спать рядом со старшими на день и ждал своей очереди поесть ночью. По ночам он развлекался, охотясь на летучих мышей — он прыгал за ними с веток деревьев, повисая на них вниз головой. Прежде чем отпустить свой улов, он показывал его мужчине и старухе, и те одобрительно кивали в ответ. Макс понял, что не станет покидать их, когда увидел, как живут другие, им подобные. Он видел их издалека — старшие не подпустили его ближе. Стая вампиров на четвереньках носилась по пустынной лесной дороге, издавая страшные крики. Некоторые из них катались по земле и бросались на деревья и друг на друга; их одежда была порвана, а когти были такими длинными, что оставляли полосы на древесных стволах. Старуха сказала ему, что они озверели и что зверство заразно. Макс видел и других озверевших — волкоподобных и оживших мертвецов, и от всех них ему велели держаться подальше. Однажды они остановились на ночь у мелководной реки недалеко от густого ельника. Макс уже поел и сидел на прибрежных камешках, плескаясь в воде и ловя руками крохотных налимов. Он переловил с десяток, когда мужчина, наблюдавший за ним, вдруг поднялся на ноги и окликнул старуху. Та поднялась со своего места и подошла к нему, тревожно подняв голову кверху. Макс не понимал, что происходит. Он ничего не чувствовал, но на их лицах, обычно отчужденных и равнодушных, был настоящий страх. Мужчина жестом подозвал его к себе, и они пошли прочь от реки, к ельнику. Вдалеке послышались голоса и лай собак, и мужчина подхватил Макса на руки. Старшие уже не шли, а бежали; Макс никогда не думал, что они могут передвигаться с такой скоростью. Он пытался разглядеть, кто их преследует, и различил множество темных силуэтов, двигающихся среди деревьев. Вдруг раздался выстрел, и мужчина споткнулся и выронил Макса из рук. Макс поднялся с земли и подскочил к нему. Старуха попыталась приподнять его с земли, но он зарычал, отталкивая ее от себя. Он задрал брючину: на его белой ноге виднелась темная, похожая на дыру рана. Раздался еще один выстрел, и пуля задела ствол дерева рядом. Мужчина попытался приподняться, но не смог. Его нога быстро темнела — так, словно по ней растеклось чернильное пятно. Он пытался отпихнуть от себя Макса, который сидел рядом с ним на корточках. Макс не отходил, но тут его отстранила уже старуха.  — Беги. Она подтолкнула его в плечо. Макс бежал. На ходу он обернулся и увидел, что старуха опустилась на землю рядом с мужчиной, обхватив его руками за плечи. Их окружили силуэты с фонарями в руках; вокруг громко лаяли собаки. Макс остановился, собираясь вернуться, но одна из собак кинулась за ним, и Макс понесся прочь. Он бежал вперед, пока лай позади него не стих. Начинало светать. Не зная, куда спрятаться, он залез на высокое ветвистое дерево, в котором нашел старое дупло. Он залез в него и оставался в нем до заката; он почти не спал, напуганный, что собаки и люди придут и за ним тоже. Только ночью он осмелился выбраться и вернуться к тому месту, где вчера последний раз видел старших. В ельнике никого не было; от предыдущей ночи остались только следы от пуль на дереве и темная кровь на земле. Макс посмотрел в сторону речного берега, но не осмелился туда выйти. В следующие дни он блуждал по лесу, не решаясь подойти к деревням и дорогам. Он хотел есть; он поймал белку, но так и не унял свой голод. Наконец, в поисках пищи он подобрался к одной из ферм. Старшие делали что-то, после чего собаки и люди на фермах успокаивались и не мешали им кормиться, но Макс не знал, какие способы они для этого использовали. Он решил, что будет действовать по-другому: он схватит кролика и заберет его с собой вместо того, чтобы пить его кровь прямо здесь. Он дождался глубокой ночи и перескочил ограду фермы, не обращая внимания на лай собак, молниеносно ринулся к крольчатне, выломал прутья, схватил свою добычу и убежал прежде, чем в доме зажегся свет. Одна из собак побежала за ним следом, и он запрыгнул от нее на дерево, держа кролика в зубах; он поел, не спускаясь на землю. Он стал питаться таким образом каждую ночь: быстро забираясь на фермы и тут же уносясь прочь. Однажды он решил действовать не быстро, а, наоборот, очень медленно и осторожно: он неслышно прокрался на ферму — так, что люди с животными даже не услышали его шагов. На обратном пути у ограды на него зарычал один из псов. Он был раза в два больше его в размере, но неожиданно для себя Макс зашипел на него в ответ и поднял руку, словно показывая свои когти. Пес тут же заскулил и лег, прижав голову к земле. После этого добывать еду Максу стало еще легче. Он не нападал на людей: этим всегда занимались старшие, кроме того, теперь Макс воспринимал человека не только как пищу, но и как опасность. Он все же чувствовал странное беспокойство — такое, словно животной еды ему недостаточно. Каждую ночь его беспокойство только усиливалось, и Макс понял, что ему нужна человеческая кровь. Он вспомнил, что старшие охотились на людей на сельских дорогах — там, где можно было выследить одинокую жертву. В очередную ночь Макс подобрался к одной из таких дорог; он боялся атаковать теплокровного человека, но его голод был сильнее страха. Он прятался за стволом дерева, прислушиваясь к шорохам и дожидаясь звука шагов. Но он услышал не шаги, а топот, скорее, даже шарканье множества ног вместе с пронзительным скулежом и рычанием. Он выглянул из-за ствола дерева: по пустой дороге на четвереньках бежала стая вампиров — тех, кого старшие называли озверевшими. Среди них Макс увидел и волкоподобных. У него не было времени рассматривать стаю, потому что она остановилась на дороге напротив того места, где он прятался. Некоторые вампиры стали подбираться к нему с двух сторон, словно окружая. Часть Макса говорила, даже кричала о том, что ему надо бежать от них, но смутное воспоминание о старших и их правилах заглушались другим голосом — тем, который он раньше слышал лишь изредка во время охоты на фермы. Голос говорил, что ему стоит присоединиться к стае, что он уже ее часть, просто когда-то случайно от нее отбился. Макс медленно вышел из-за ствола дерева, и вампиры чуть отошли в сторону; некоторые сели на землю, глядя на него с ожиданием. Он сделал навстречу им один шаг, потом другой, и вокруг раздалось рычание, вой и что-то, похожее на клекот. Они не говорили на человеческом языке, но Макс понимал их и понимал, что они приветствуют его. Он довольно оскалился и встал на четвереньки. В ту ночь он наконец-то выпил человеческой крови, но он не помнил, как именно это произошло; он чувствовал лишь, что он сыт, что ему хорошо и что он наконец-то на своем месте. Макс потерял счет дням и перестал ориентироваться в пространстве; теперь он различал лишь день и ночь, голод и сытость. В одну из ночей он сидел на траве, глядя на полную луну. Некоторые из их стаи носились вокруг и суетились больше обычного: они прыгали на стволы деревьев, бросались друг на друга и катались по земле. Макс посмотрел на то, как два волкоподобных грызут друг друга за глотки; он снова перевел взгляд на луну, и в его уме мелькнула странная мысль о какой-то цифре. Он встряхнул головой, но мысль не уходила, пока не превратилась в конкретное число: двадцать восемь. Оно было как-то связано с луной и тем, что волкоподобные сходили с ума. Макс снова встряхнул головой, пытаясь выкинуть из головы все мысли, но они не уходили, их становилось лишь больше. Вслед за мыслью о числе появилась другая — он вдруг подумал, что волкоподобные ведут себя глупо. Он посмотрел по сторонам и увидел, что многие вокруг него были голыми; это тоже показалось ему глупым. Он взглянул на себя и с непонятным облегчением увидел, что на нем есть какая-то одежда, и его ноги и туловище были прикрыты. Макс поправил куски ткани на себе так, чтобы они прикрывали его еще больше. Вдруг он заметил, что один из вампиров наблюдает за ним. Этот вампир был голым, и Макс непроизвольно отвел от него взгляд. Вампир продолжал следить за ним; он издал странный урчащий звук, и остальные повернулись в его сторону, а затем посмотрели на Макса. Волкоподобные перестали кататься по земле и грызть друг друга — они все вместе медленно подходили к нему, как тогда, на дороге. Только теперь Макс не чувствовал с их стороны никакого дружелюбия — он чувствовал, что чем-то им не нравится. Один из вампиров незаметно подобрался к нему сзади и дернул за надетую на него ткань — Макс вдруг вспомнил, что она называется рубахой. Макс дернулся, зашипев, но тут другой вампир потянул его за брюки. Макс вывернулся из его хватки, и уже третий ухватил его за рукав и оторвал от него кусок. Вокруг раздался радостный клекот, и вампиры окружили его плотным кольцом: каждый из них хотел оторвать кусок от его одежды. Макс пытался оттолкнуть их, но он был ниже и слабее; он посмотрел наверх, туда, где находился единственный свободный путь для его побега. Он подпрыгнул и выскочил из кольца окружившей его стаи, царапая когтями тех, кто пытался ухватить его за ноги. Он бросился бежать, и стая кинулась за ним следом. Макс не останавливался ни на секунду, и стая отстала от него сама — отстала гораздо быстрее, чем собаки людей, гнавшихся за ним тогда, в ельнике. Макс не понимал, откуда в его голове такие образы и воспоминания. Он бежал, пока не нашел углубление в песчаном склоне крутого оврага; к рассвету он выкопал в нем нору. К закату Макс вспомнил и ельник, и собак, и многое другое. Он не выбирался наружу два дня и две ночи подряд. Он вернулся к прежней жизни с охотой на фермы и иногда — на лесных зверей, но животная кровь не утоляла его голод так, как раньше. Больше того, ему хотелось не просто человеческой крови — теперь он должен был напасть и убить, чтобы насытиться. Что-то внутри него испортилось, и он чувствовал, что уже не сможет пить кровь людей из рук и предплечий, послушно дожидаясь своей очереди. Каким-то образом он знал, что это плохо, и поэтому сторонился людей больше прежнего, до тех пор, пока жажда не стала невыносимой. Как и в прошлый раз, он решил подкараулить свою жертву на одной из дорог или улиц. Он не знал, где именно он теперь находится, но, похоже, рядом была не деревня, а город, причем большой, потому что Максу пришлось постараться, чтобы найти малолюдное место. В этот раз его охоте никто не помешал, и он дождался своей добычи — одинокий рабочий возвращался домой, напевая что-то себе под нос и пиная камешки под ногами. Макс выпрыгнул из-за кустов и опрокинул его на спину. Он собирался накрыть его лицо, как делали старшие, но он начал есть и очнулся лишь тогда, когда перед ним лежало окровавленное, изодранное когтями тело. Он не успел заметить, как то, что пробудилось в нем тогда, в стае, вышло наружу и заслонило собой всё остальное. Макс оттащил тело на обочину и накрыл лицо мужчины его курткой. Он пошел вперед, по дороге, даже не беспокоясь о том, куда он идет. Ему было все равно, наткнется он на людей или нет. Все, произошедшее с ним, стало складываться в одно целое, и Макс не хотел думать об этом целом — на самом деле, он хотел бы отупеть и носиться на четвереньках. Он дошел до фабричных построек, похожих на те, которые когда-то видел в Милуоки. Он собирался найти какой-нибудь фундамент и спрятаться под ним на дневное время, но не мог сосредоточиться: несмотря на сытость, чувствовал он себя плохо. В его рту остался странный привкус от выпитой крови: такой, будто в нее было что-то добавлено. Макс согнулся пополам, и его стошнило. Он сел на землю, прислонившись к кладке кирпичей. Тут кто-то рядом с ним сказал:  — Ого, вот это тебя развезло. Макс поднял голову: это был мальчик младше него, с гладкими волосами и в брюках на подтяжках. Он ухмыльнулся, показав клыки.  — Что, первый раз попал на пьяного? Макс не отвечал, и мальчик подошел ближе. Он осмотрел Макса и нахмурился.  — Ты что, фералку словил? — он пощелкал пальцами у него перед носом, и Макс не успевал следить за тем, как они движутся. — Я говорю — озверел, что ли? Макс сумел только пожать плечами.  — Тебя как зовут вообще? Макс не смог ответить, и мальчик покачал головой. Он протянул ему руку.  — Поднимайся, пойдем. Только вставай на две ноги, а то снова озвереешь. Пока они шли в сторону города, мальчик рассказал Максу, что они в пригороде Детройта, что сейчас тысяча девятьсот тринадцатый год и что, скорее всего, Макс сорвался, потому что долго голодал.  — Феральный шок, — он неопределенно помахал рукой в воздухе. — Так как тебя зовут? Макс с трудом успевал за его словами, но, чем больше слушал человеческую речь, тем быстрее ее вспоминал. Он вспомнил и назвал свое имя. Мальчик кивнул.  — Я Алан. Тебе бы поспать сутки, да и есть пока ничего не стоит… Вот что: побудешь у меня, пока не придешь в норму.  — У тебя? Алан кивнул.  — Ага. Я живу под старыми павильонами, сразу за цирком. Точнее, мы живем, вчетвером. Макс встревожился. Алан говорил о своей стае?  — А остальные будут не против?  — Это мне решать, — Алан усмехнулся, — я старше. Макс знал, что вампиры не растут, и уже понял, что Алану на самом деле не семь. Макс оглядел его: несмотря на свой внешний возраст, он выглядел взросло. Его темные волосы были не просто гладкими — они были уложены, брюки — отутюжены, а ботинки блестели от полировки. Алан, в свою очередь, осмотрел его с головы до ног.  — Ты после укуса хоть раз менял одежду? Тебя вообще давно обратили?  — Я не помню.  — Ну, года два точно прошло, так? Макс не отвечал. Ему стало страшно и неприятно от того, что он не ориентировался во времени.  — Ничего, вспомнишь, — Алан звучал сочувственно. — Через такое все проходят. Но ты лучше не ходи босиком, так быстрее одичаешь. Нужно быть цивилизованным! Но Макс отвык от цивилизации. Он пугался редких экипажей и автомобилей, закрывался руками от света фонарей и прятался за Алана, заметив прохожих. Только когда они дошли до неосвещенной улицы с темными нежилыми зданиями, Макс успокоился, уже не пытаясь встать на четвереньки от страха. Алан усмехнулся.  — Чувствуешь, что наконец-то дома, да? Он завернул за угол одного из домов и отодвинул доски в заколоченной двери. Макс пролез внутрь следом за ним и прошел по узкому коридору до деревянных ступенек лестницы, ведущей вниз. Он спустился по ней и оказался в большой комнате с высоким потолком и огромной люстрой. У маленького столика в углу сидела светловолосая девушка; она поправляла перья на своем костюме. На диване со странными ножками лежал, сложив руки на груди, мужчина в очках и с тонкими усиками, а на полу между диваном и таким же странным креслом, ссутулившись, сидел третий вампир. Алан громко сказал:  — Так, все! Это Макс, он поживет с нами. Макс, это Жюстин, Люсьен и Грегг. Макс не запомнил ни одного имени — он все еще с трудом улавливал информацию. Девушка обернулась, чтобы на него посмотреть.  — О, звереныш. Мужчина с усиками приподнял руку в приветствии:  — Бонжур. Третий вампир только молча улыбнулся и кивнул ему. Алан сказал:  — Пойдем, я покажу тебе свою комнату, — он подумал и добавил: — кстати, в ней есть ванна. Девушка воскликнула:  — Алан, ванна моя! Я дала ее тебе на время! Алан ехидно произнес:  — Ты в нее все равно не влезаешь.  — Хамье, я похудею и влезу туда! Алан показал ей неприличный жест и повел Макса к проходу в другой части комнаты. Здесь был еще один коридор, где находились двери в четыре отдельные комнаты — хотя, скорее, их подобие: похоже, их искусственно создавали с помощью перегородок из старых шкафов и подвешенных к потолку ковров. Алан подошел к одной из и дверей и открыл ее — точнее, отодвинул в сторону.  — Вот! Комната Алана была темной и холодной. В одной ее части находилась старая ржавая ванна, в углу напротив стояла этажерка с книгами и вешалками для одежды, а рядом, на стене, Макс увидел что-то блестящее. Он подошел ближе и разглядел свое отражение — достаточно хорошо для того, чтобы увидеть, какой он грязный. Алан довольным голосом пояснил:  — Это шлифованное железо, оно и нас отражает... В общем, можешь жить тут. Или можем перегородить комнату пополам, если тебе так удобнее. В ванной можем спать по очереди, но пока пользуйся, тебе ведь отлежаться надо. Макс не знал, что сказать. У него никогда в жизни, причем в обеих, не было своей комнаты. Он собрался с мыслями и, наконец, задал вопрос, который мучил его с самого начала:  — Зачем ты мне помогаешь? Алан строгим голосом ответил:  — Если я тебе не помогу, ты снова озвереешь и что-нибудь натворишь. И тогда из-за тебя в городе станут ловить остальных, а я хочу, чтобы нас и дальше не трогали, И, — он отвел взгляд и шаркнул ногой по полу, — обращенных детей очень мало. Ну так как? Остаешься? Макс осмотрел комнату — темную и сырую, с зеркалом и ванной.  — Да. Алан быстро кивнул в ответ, словно дело было пустяковым, но Макс видел, что на самом деле он очень рад. Когда Макс отоспался и пришел в себя, Алан рассказал ему обо всех правилах.  — Главное — не брать чужого и не заходить без спроса в чужие комнаты. И еще мы никого не будим, пока он сам не встанет. Дома мы обычно не едим и никого сюда не водим. Ну, только если Жюстин, — Алан слегка поморщился. Позже Макс понял, что он имел в виду. У Жюстин были клиенты, которых она принимала у себя в спальне — она называла ее «аппартаменты». Иногда оттуда доносились звуки, которые заставляли Макса хихикать, а Алана ругаться. Больше всего он сердился, когда Жюстин приводила к себе теплокровных.  — Из-за них ты однажды нас выдашь!  — Не выдам, Алан. Они забудут о том, что были здесь, как только выйдут за порог!  — А что, если они все вспомнят? И вообще, почему нельзя работать со своими? Жюстин поправила кружевной корсет и покачала головой.  — Брось, мой гипноз очень надежный. А свои холодные и невкусные. Алан, сидевший в кресле, скрестил руки на груди.  — Все равно, из-за тебя мы все рискуем.  — Оу, — Жюстин подошла к нему и потрепала его по голове, — кто-то сердится, потому что не может ни того, ни другого, да? Алан скинул с себя ее руку, но возражать не стал. Так Макс узнал, что у вампиров есть способности к гипнозу — к тому, чтобы управлять людьми, усыплять их, внушать или стирать мысли из их ума. Но, как сказал ему Алан, если тебя обратили в детстве, это тебе недоступно. Он мрачно добавил: «Как и все остальное». Макс не сразу понял, что он имеет в виду то, чем занималась Жюстин. Он подумал, что из-за такого уж точно расстраиваться не стоит. Он попытался подбодрить Алана, сказав ему об этом, но тот лишь покачал головой, пробормотав: «Это ты сейчас так думаешь». Луис, высокий вампир в пенсне, большую часть времени лежал на антикварном диване, глядя в потолок и подкручивая усы. Он утверждал, что его бытие — это молчаливое страдание, но на самом деле очень любил рассказывать истории из своей жизни до обращения (Жюстин говорила, что Луис выдумал их сам) и декламировать стихи. По ночам он ходил в библиотеку — «общаться со своими живыми и мертвыми собратьями». Алан сказал, что это может означать что угодно, но, скорее всего, он просто читает книги и пьет кровь библиотекаря. Луис был странным, но Максу он скорее нравился, чем нет. Ему вообще нравились все, кроме Грегга. В Грегге было что-то неприятное. Иногда он улыбался Максу странной, скользкой улыбкой и смотрел вокруг выпуклыми, похожими на рыбьи глазами, ни на чем не задерживая взгляда, но словно наблюдая за всем для своих скользких целей. Иногда из его комнаты доносились странные звуки, а однажды Максу показалось, что оттуда пахнет кошатиной. Но, когда Макс поделился своей неприязнью с Аланом, тот сурово ответил:  — Ну и что? Он жил с нами до тебя и будет жить тут и дальше, ясно? Так что не лезь, — он посмотрел на насупившегося Макса и уже мягче добавил: — Мне он тоже не нравится, но какая разница? Правил он не нарушает, пусть уж лучше здесь сидит, чем на четвереньках где-нибудь бегает. Не обращай на него внимания, и все. Ты же не собираешься общаться с ним с ночи до утра, верно? Он оказался прав: Макс почти не видел Грегга, потому что проводил все время с Аланом. Алан считал, что нужно жить в городах и быть цивилизованным (он очень любил это слово).  — Ты либо дичаешь, либо развиваешься, — это слово он тоже очень любил. — Мир не стоит на месте, теплокровные столько всего творят, наблюдай — не хочу! Люди и их жизни были для него чем-то вроде живой книги. Он говорил: «Они такие забавные, я не могу просто!» Он любил разбираться во всем новом и говорил, что Макс тоже должен знать, как пользоваться телеграфом или телефоном. «Тебе еще долго жить, — он звучал очень уверенно, — так что живи по-умному». Каждую ночь они отправлялись гулять по ночному Детройту. Они забирались на крыши театров, чтобы слушать оперу, залезали под купол цирка, чтобы смотреть выступления; иногда у них получалось прокрасться в заполненные зрительные залы, чтобы посмотреть кино. А как-то раз Алан отвел Макса на завод, где делались машины — просто, чтобы он знал, как это происходит. Алан знал места, где тайно собирались такие же, как и они: закутки в подвалах на окраинах города, комнаты в нежилых зданиях центра. Все эти места очень походили на обычные кафе или бары — так же, как и посетители походили на обычных, теплокровных людей. Когда Макс сказал об этом Алану, тот ответил:  — Так и должно быть. Самым удивительным из таких местечек оказался внешне обычный дом в жилом районе Детройта. Каждую ночь внутри собиралось по два, а то и по три десятка вампиров и не только: они общались, играли на пианино и танцевали тустеп, совсем как теплокровные. Больше того, хозяином был теплокровный человек, который добровольно сдавал свое жилье в аренду, при этом находясь в абсолютно трезвом уме — в отличие от жителей соседних домов, которые во время вечеринок спали особенно крепко. Алан сказал, что в этом нет ничего удивительного, и что общение с теплокровными может быть полезно. Слово «полезный» было третьим его любимым после «цивилизованный» и «развиваться». «От них ты можешь узнать о том, что происходит, что и как меняется. Главное, сразу реши для себя, что конкретно этот теплокровный — не еда. Если у тебя такое получится, ты справишься с чем угодно». Макс питался и охотился вместе с Аланом, хотя для стиля Алана слово «охота» подходило совсем мало. Он никогда не прыгал на жертву, предпочитая подножку, и промокал рот платком после того, как отстранялся от прокушенной шеи. Алан питался реже Макса, иногда просто составляя ему компанию, и хвастался тем, что может несколько месяцев обходиться без человеческой крови.  — Но это только с опытом приходит. Так что ты за мной не повторяй и ешь вовремя, — он ткнул Макса в лоб, — и не зверей больше! Когда Макс рассказал ему о питании на ферме, Алан скривился.  — Ну, не знаю. Я лучше печенки в магазине куплю. Макс рассказал ему о старших, и Алан объяснил, что их подкараулили охотники со специальными пулями.  — Серебро, наверно, — он нахмурился. — Надеюсь, их застрелили на месте. Макс удивился таким словам, и Алан объяснил:  — Есть живодеры, которые убивают не сразу и сначала долго пытают. Оставляют на солнце и всё такое. Алан сказал, что вампиры не стареют, убить их очень сложно, но, если случается, умирают они долго и мучительно:  — Многие звереют, а потом или сами подыхают, или натыкаются на охотников. Кто-то в барьер вляпывается... Говорят, можно умереть в спячке, — Алан подумал и тихо добавил: — наверно, это лучший способ. Алан был гораздо старше Макса: его обратили семьдесят три года назад. «Еще двадцать лет, и будет сто!» Он говорил об этом с гордостью. Но о своем обращении он ничего рассказывать не стал, объяснив Максу, что спрашивать о таком не принято. Чтобы как-то сгладить свой грубый вопрос, Макс рассказал ему о том, как сам стал вампиром. — Обычная история, кто-то озверел и набросился. Ты тогда как будто оцепенел, да? Алан рассказал ему, что обычно жертвы голодных вампиров либо умирают от потери крови, либо обращаются. — Остановиться вовремя можно, только если ты в своем уме и не голоден, иначе просто не сможешь разжать челюсти в нужный момент. Контролировать себя сложно, конечно... Не у всех это получается. Но у Алана это получалось, и Макса это действительно восхищало. Алан давал ему надежду; слушая его, Макс начинал верить, что не все потеряно, что жизнь после жизни существует, и что она может быть даже интереснее прежней, обычной. Как-то вечером Алан позвал Макса в бар — точнее, позвал его выпить пьяной крови. Первый опыт Макса в этом деле был неудачным, но Алан сказал, что он выбрал неподходящую жертву, и что им нужен распутный, но обеспеченный господин, который пьет только дорогой коньяк и виски; он знал место, в котором можно было найти таких господ. Макс сидел в гостиной на диване и шнуровал ботинки — это действие все еще давалось ему с трудом из-за его когтей. Жюстин, которая, как обычно, ждала в это время клиентов, красила губы, сидя перед большим круглым зеркалом с пустым отражением. Алан, который ждал Макса, сказал:  — Какого черта ты купила серебряное, если можно взять алюминиевое? Жюстин закатила глаза и и убрала помаду в косметичку.  — Отстань, оно красивое. Алан хмыкнул.  — Смысл так стараться. Ты себя не видишь, они тебя не вспомнят. Жюстин тихо произнесла:  — Зато я их помню. Макс не понял, почему Жюстин так погрустнела. Он не успел ничего у нее спросить: он зашнуровал ботинки, и Алан махнул рукой, показывая, что им пора. Их поход в бар, точнее, к переулку у бара теплокровных вышел удачным. Они подкараулили подходящего джентльмена и подождали, пока он выпьет достаточно для нужного состояния. После этого Алан выманил его на улицу, и Макс прыгнул на него с козырька — они не столько охотились, сколько развлекались, так что можно было подурачиться. В этот раз Максу было не плохо, а хорошо и весело. Когда на рассвете они вернулись домой, Макс даже в непривычном для него состоянии понял, что что-то не так. Жюстин ходила туда-сюда по гостиной, кутаясь в пеньюар, а Луис сидел на диване вместо того, чтобы, как обычно, лежать на нем. Макс огляделся в поисках Грегга, но он был там же, где и всегда — на полу у кресла. Алан нахмурился.  — Что случилось? Жюстин молчала и кусала губы, и Луис ответил за нее:  — Она увлеклась. Алан посмотрел на него, а потом на Жюстин. Он сильнее нахмурился.  — Что? Жюстин сложила руки в умоляющем жесте.  — Алан, прости, я не смогла остановиться. Он давно мне нравился, и я не удержалась, и…  — Ты… ты что, ты убила здесь? Алан оставался таким же маленьким с виду, но его голос страшно изменился, став по-взрослому низким, и Жюстин вздрогнула. Луис тихо сказал:  — Давайте избавимся от тела, пока совсем не рассвело. Макс и Алан оставались в гостиной вместе с Жюстин, пока Луис и Грегг прибирались в ее комнате. Когда они выносили тело, Жюстин отвернулась, словно боясь его увидеть. Хмельной туман в голове Макса рассеивался, и он удивился ее реакции: да, Жюстин всегда отпускала своих клиентов живыми, но неужели она ни разу не убивала человека прежде? Алан сел на диван и молча сверлил ее взглядом. Только через несколько минут он спросил:  — Зачем ты это сделала?  — Я же сказала, я не удержалась, — Жюстин снова закусила губу. Алан не обратил внимания на вернувшихся Грегга и Луиса и не сводил взгляда с Жюстин.  — Что, если его станут искать и найдут нас? Если ты хотела его доесть, зачем было делать это здесь? Жюстин опустила голову.  — Я не хотела… я просто не могла себя контролировать.  — Всё можно контролировать.  — Нет, не все! — Жюстин повернулась к Алану, оскалившись. — Тебе никогда меня не понять. Ты никогда не испытаешь того же, что и я. Алан оскалился в ответ.  — Не оправдывайся. — Не пытайся меня стыдить, Алан. Я ничего не сделала. Я не взяла чужого, он был мой.  — Да уж, если ты еще и чужое есть начнешь, то в ванну точно не влезешь. Жюстин быстро вышла из гостиной, и Луис лег на диван, пробормотав:  — Зря ты так. Это трагедия, — он драматично взмахнул перед собой рукой. — Тебе и правда ее не понять.  — А я и не собирался, — Алан насмешливо фыркнул. Он посмотрел на Макса, и его взгляд чуть потеплел. — В жизни есть много другого, правда, Макс? Макс все еще плохо понимал, что происходит, но видел, что Алану нужна его поддержка. Он кивнул.  — Ага. Алан улыбнулся и поднялся с места.  — Я спать. Ты идешь? Макс снова кивнул, и Алан, потягиваясь, ушел. Макс собирался пойти за ним следом, но его опьянение еще не развеялось, и внезапно для себя самого он спросил:  — Почему Жюстин не смогла остановиться? Луис посмотрел на него и задумчиво уставился в потолок.  — Это трудно объяснить… но я попробую это сделать. Так, чтобы тебе было понятнее, представь, что в твоем погребе хранится бутылка изысканнейшего вина. Макс уже ничего не понимал, но кивнул.  — Так вот, ты бережешь для особого случая. Ты хранишь ее, как клад.  — Зачем?  — Чтобы растянуть удовольствие… — Луис взмахнул рукой, зачем-то указывая на люстру. — Чтобы отсрочить… отсрочить момент рокового наслаждения. Сидевший на полу Грегг неожиданно рассмеялся. Макс даже забыл, что он здесь находится. Луис быстро взглянул на него и продолжил, обращаясь к Максу:  — Скажем так, ты хочешь отложить момент, когда откупоришь эту бутылку, и все будет кончено.  — Почему кончено? Луис грустно улыбнулся.  — Потому что ты выпьешь ее до дна прежде, чем сможешь остановиться. Грегг спросил:  — А вы не смогли? Не смогли остановиться? Макс не понимал, почему он так радостно улыбается. Луис покачал головой:  — Я сумел уйти до того, как это произошло. Я… бежал, пересек океан ради своей любви. Иногда это лучшее, что можно сделать. Грегг так сильно рассмеялся, что Макс вздрогнул. Луис поднялся со своего места и сказал ему:  — Пойдем-ка спать, уже светло. Когда под вечер Макс проснулся, у него кружилась голова, и не было никакого желания гулять по городу. На самом деле, он был бы не против остаться дома. Алан усмехнулся.  — Все с тобой ясно. Оставайся. А я пойду, может, захвачу тебе что-нибудь в мясной лавке. Он вышел из комнаты и подошел к двери Жюстин. Он постучал по ней.  — Жюс? Ты тут? Ему никто не ответил. Алан прокашлялся и сказал:  — Жюс, давай не будем ссориться. Я слишком переживал, что наше место найдут, но ты права, ты не взяла чужого. Все в порядке. Из-за двери донеслось сдавленное: «уходи», и Алан пробормотал:  — Ладно. Она оттает. Такое уже случалось. Он поправил подтяжки и сказал Максу:  — Ну, я пойду. Давай, отдыхай.  — А где остальные?  — Грегга уже нет, Луис, вроде, еще только собирается. Не скучай! Алан ушел, и Макс снова забрался в ванну, чтобы подремать до его возвращения. Через полчаса он услышал цоканье — это ушел Луис. Спустя час ушла и Жюстин: Макс сквозь дверь уловил запах ее духов. Он хотел выйти и подбодрить ее, но решил, что она, наверно, не захочет общаться с ним, если не захотела разговаривать с Аланом. Он почти уснул, когда услышал грохот на лестнице, ведущей в зал. Макс вжался в ванную, опасаясь худшего: их гнездо нашли. В коридоре раздавались странные хрипы и стоны, что-то стучало об пол; постепенно звуки стали глуше и раздавались уже не в коридоре, а за соседней стеной. Макс осмелился выбраться из ванной и выглянуть в коридор: Грегг стоял у двери в свою комнату. Его рот и руки были в крови. Он широко улыбнулся Максу.  — Я растягиваю. Макс вцепился когтями в дверной косяк.  — Ч-что?  — Я растягиваю удовольствие! — Грегг счастливо рассмеялся и зашел к себе, закрыв дверь. Макс залез в ванну и сел, обхватив колени руками. Спать ему уже не хотелось, да он и не смог бы уснуть: из комнаты Грегга доносились громкие крики. Мужчины, которые приходили к Жюстин, тоже иногда кричали, но эти звуки были совсем другими: Максу казалось, что там стонет раненое животное. Ему было очень страшно. Он надеялся, что Алан и остальные вернутся домой пораньше; он уже собрался быстро выскочить из комнаты и пойти на их поиски, когда все стихло. Макс выскользнул в коридор к двери в комнату Грегга и прислушался. Он различал еле слышный хрип — такой, будто кто-то задыхался. Он собрался с духом и открыл дверь. В комнате с низким потолком было пусто и голо, за исключением груды тряпок в углу и выемки в стене напротив. Макс присмотрелся: в этой выемке, свернувшись в клубок, спал Грегг. Макс посмотрел на груду тряпок: на ней кто-то шевелился. Он бесшумно подошел ближе. На старом матрасе лежал молодой мужчина. Его одежда была изодрана в клочья, а руки были связаны за спиной; его рот был перевязан грязной веревкой. Макс подошел ближе, и глаза мужчины расширились от ужаса. Он захрипел и задвигался, словно пытаясь забился дальше в угол. Макс присел на пол, чтобы не пугать его. Он медленно подполз к нему, то и дело оглядываясь на выемку в стене. Под изодранной одеждой мужчины виднелись глубокие порезы — Макс видел, что это следы от когтей. Один из них сильно кровоточил, заливая его живот. Его брюки были порваны в нескольких местах. Макс наклонился, чтобы получше рассмотреть его ноги; мужчина попытался свести их вместе, но не смог. Макс коснулся их и почувствовал, что они совсем холодные. Он придвинулся к его шее и осторожно отодвинул истерзанный воротник рубашки: шея мужчины была изодрана так же, как и его одежда. Макс прислонил к ней тыльную сторону ладони: его сонная артерия еще пульсировала. Макс отодвинулся и еще раз осмотрел мужчину. Часть его тела уже онемела. Он или умирал, или обращался. Макс пил человеческую кровь, еще когда жил со старшими. Он нападал на людей, когда жил в стае и, возможно, после атаки его жертвы выглядели так же, как сейчас выглядел этот теплокровный. Но теперь все было иначе. Теперь Макс знал, что вампиры могут вести себя по-человечески. Но Грегг к таким вампирам не относился. Так же, как, наверно, не относился к людям, когда был человеком. Макс встретился взглядом с мужчиной: в его полных слез глазах блестела надежда. Макс снова оглянулся на выемку в стене и принял решение. Он быстро перерезал когтями веревку, закрывающую рот человека. Тот издал лишь сиплый хрип — он уже не мог произнести ни единого слова. Макс так же быстро перерезал веревки на его руках. Он чуть приподнял его и приобнял за плечи; мужчина слабо шевелил правой рукой, и Макс зачем-то взял ее в свою. Мужчина слабо сжал его пальцы своими; он переводил взгляд с Макса на выемку в стене, и Макс успокаивающе погладил его большим пальцем по основанию шеи. Он сосредоточился, вспоминая, как взрослые вампиры описывали погружение в сон. Он отчаянно надеялся, что у него получится. Макс зажмурился, концентрируясь.  — Спи. У него получилось: мужчина расслабился и чуть наклонился к Максу, закрыв глаза. Он засыпал. Макс осмотрел его шею; он нашел нетронутую кожу и вонзил в нее клыки. Мужчина еле вздрогнул, и Макс снова погладил его по шее. Он был не голоден, но пил кровь очень быстро; он хотел, чтобы все поскорее закончилось. Мужчина положил голову на его плечо. Макс чувствовал, как перестают шевелиться чужие пальцы, сжатые в его ладони, он слышал, как замедляется чужой пульс. Наконец, он полностью пропал, и перед этим Макс первый и последний раз в своей жизни услышал человеческую мысль — слабое, но ясное «спасибо». Макс разжал челюсти и отодвинулся от неподвижного тела. Он, как смог, прикрыл его одеждой и прокрался обратно в коридор. Грегг его так и не услышал. Макс пошел в гостиную. Он сел на деревянные ступеньки, дожидаясь остальных. Он надеялся, что они вернутся до того, как проснется Грегг. Он не зря его опасался. И не только он — Макс видел, как реагирует на него Луис, как к нему относится Жюстин. Неужели ничего не замечал один только Алан?  — О, привет! Уже не спишь? Макс подскочил на месте. Алан стоял на лестнице позади него. Он улыбался Максу, но нахмурился, стоило ему спуститься поближе. — Что с тобой такое? Макс посмотрел на себя и увидел, что на его брюках остались пятна крови. Кровь осталась и на его пальцах.  — Алан, слушай… Где-то в комнатах раздался шум, и в гостиную вышел Грегг. Он выглядел испуганным.  — Не двигается! Алан спросил:  — Кто не двигается? Грегг сжал руки в кулаки и помотал головой.  — Он не двигается!  — Кто не двигается, Грегг? На лестнице послышались шаги, и в зал спустился Луис. Он удивленно посмотрел на Грегга и на Алана с Максом.  — Что случилось? Алан процедил:  — Это я и пытаюсь понять. Грегг все еще стоял на месте, сжимая руки в кулаки. Он выглядел почти по-детски расстроенным, но Максу было нисколько его не жалко — он вызывал у него отвращение. Макс повернулся к Алану и сказал:  — Алан, я хотел поговорить с тобой об этом... о Грегге. Он… Алан перебил его:  — Ты взял его еду?  — Я не брал его еду, Алан, мне пришлось убить человека, которого он сюда принес! Если бы ты слышал эти звуки, ты бы меня понял, это ненормально даже для озверевших!  — Но это была его еда? Ты пришел к нему и взял ее, пока он не видел, так? Алан смотрел на него так же, как и на Жюстин накануне. Грегг опустился на пол и тихо всхлипывал, глядя перед собой. Макс посмотрел на Луиса, ожидая поддержки, но тот покачал головой и тихо произнес: «Это ты зря, конечно».  — Что происходит? Это была Жюстин: она остановилась на лестнице, глядя на собравшихся. Алан ответил, не сводя взгляда с Макса:  — Макс взял чужое. Жюстин подошла к туалетному столику, выжидающе глядя на Алана. Луис тоже поглядывал на него с ожиданием. Они ждали его решения. Вдруг Грегг ударил по полу кулаком и закричал:  — Я хотел растянуть удовольствие! Хотел растянуть! Он продолжал выкрикивать слова; Жюстин прикрыла глаза, поморщившись, и Луис пробормотал: «Господи…» Алан обернулся к Греггу, к остальным и снова посмотрел на Макса. Он пожал плечами с почти безразличным видом.  — Ты взял чужое, так что уходи. Макс решил, что он ослышался, и Алан повторил:  — Уходи, Макс. Макс беспомощно посмотрел на Жюстин и Луиса, но они быстро отвели взгляд. Грегг продолжал выкрикивать бессвязные слова и всхлипывать, и Макс тихо спросил:  — Ты правда считаешь, что должен уйти я, а не он? Алан, ты же сам говорил, что... Алан перебил его:  — По правилам должен уйти ты.  — Почему эти правила так важны? Почему их нельзя поменять? Алан крикнул:  — Потому что они мои! И я не буду менять свои правила из-за тебя! Алан сжал руки в кулаки. Сейчас он походил не на умудренного опытом вампира, а на капризного семилетку. Макс последний раз взглянул на Жюстин и Луиса, на раскачивающегося на полу Грегга и на Алана, смотрящего на него с разочарованием и детской обидой. Он развернулся и поднялся по ступенькам к выходу. Начинало светать, и Макс шел быстро, чтобы поскорее убраться из города. Он не собирался оставаться в Детройте. Он не заметил, как перешел на бег, и только ботинки на ногах удерживали его от того, чтобы встать на четвереньки. К рассвету он добрался до заброшенной мельницы. Он вскарабкался наверх, забился в угол, присыпанный старой мукой, и заплакал. Из его глаз не лились слезы — он просто всхлипывал, пока его грудная клетка сотрясалась от пустых, сухих рыданий. Он горевал по всему сразу: по друзьям, которых потерял сегодня, по Нэнси и кузенам, которых потерял уже давно; он оплакивал замученного Греггом мужчину и тех, кого, не помня об этом, замучил сам. И он оплакивал старых безымянных вампиров, которых не было рядом, чтобы молча похлопать его по плечу. Теперь он знал, откуда взялось их усталое молчание, знал, почему их лица были так пусты и безразличны. Он, наконец, понял старших, и теперь ему особенно их не хватало. Вечером он выбрался из мельницы и пошел прямо, не разбирая дороги. Он добрел до маленькой речушки и остановился на ее берегу. На поверхности воды, рябившей в звездном свете, отражался его темный силуэт — взъерошенные волосы, детская, маленькая фигура. Он был один, и ему было не на кого положиться и не на что опереться. Но, глядя на сверкающие звезды в отражении, Макс вдруг понял: то, что он всегда будет одинок, и станет его опорой.