Wer weiss das schon

А как-то, помнится, поздней осенью случилась весьма и весьма ироничная история: можно сказать, Тилля подвела его неугасимая любовь к всяческого рода вкусняшкам. Как оказалось, в пригороде уличная еда стандартам не соответствует от слова совсем, а потому, невзирая на своё, безусловно, глубочайшее сочувствие, Рихард долго и откровенно ржал над вокалистом, когда тот залетел в инфекционку по вине не самой качественной и явно враждебно настроенной сосиски. Линдеманн, конечно, страшно обиделся, но в общем-то понимал, что сам виноват: знал ведь, что делал и чем рисковал, давая первобытной нужде покушать взять верх над инстинктом самосохранения и собственной интуицией. Вот теперь и выгребает. — Ну что ты надулся, хомяк среднеевропейский? — снисходительно усмехнулся Круспе, уже, кажется, пятый раз за три дня навещающий вокалиста в больнице. — Можно подумать, это я в хренадцатый раз наступаю на те же грабли. Тебя мама не учила, что поднимать с улицы всякую каку нехорошо? — и, ехидно посмеиваясь, он легонько ткнул пальцем злобно сопящему Тиллю в щеку. — Лопнешь ведь. — Не лопну, — пробубнил Линдеманн. Своеобразной, и всё же искренней заботе со стороны лид-гитариста он был рад и крайне ею доволен, но конкретно сейчас сильно ущемляли его гордость и человеческое достоинство, а потому сдавать позиции было непозволительно. — И так хреново, давай ещё ты добавь, — и надулся пуще прежнего, всем своим видом показывая: я зол и смертельно обижен. — Тилль? — окликнул его Шолле, напряжённо поведя бровью. Взаправду, что ли, расстроился? —Ти-илль, — протянул он, слегка потормошив вокалиста за плечо. — Krapfen? — Уйди, — тихо пробормотал Линдеманн, а затем развернулся, находясь на койке, от сидящего на стуле рядом Рихарда, и скрестил руки на груди, театрально негодуя. Долго агрессивничать в его планы не входило, но проучить Круспе, а вместе с тем хоть ненадолго увидеть его настоящего, без иронии и фальши, определённо стоило. К тому же, в желудке в который раз неприятно закрутило, отчего настроение в принципе заметно ухудшилось, а выместить недовольство тянуло на всём и всех подряд. Впрочем, у лид-гитариста имелся не менее хитроумный план. —Ти-и-илль, — протянул он, осторожно приобнимая вокалиста сзади и сильно рискуя отхватить при этом локтем в приёмник. — Булочка, — Шолле мягко подёргал Линдеманна за щеки, но тот так и не соизволил развернуться. — Ты моя конфетка... — И это я ещё у него обжора, — Тилль хмуро покосился на Рихарда, надуваясь, кажется, ещё сильнее. — Гурман хренов. — Пирожочек мой, — не унимался тот, целиком и полностью повиснув на вокалисте и тыкая его, куда только можно. — Ты ж мой маленький сладкий... — Ты совсем охуел? — машинально крутанувшись на все сто восемьдесят и прямо-таки полыхая возмущением, воскликнул Линдеманн. — Круспе, ты... — Тш-ш, — лид-гитарист вовремя заткнул недовольную “жёнушку”, приложив палец к губам. — Смотри, — он потянулся за относительно небольшим, но вполне вместительным рюкзаком, который в последнее время носил с собой практически повсюду. Немного покопошившись, Шолле с видом опытного фокусника извлёк оттуда невероятно пушистого и вовсю улыбающегося светло-голубого плюшевого медвежонка с розовым сердечком в лапах и большим коричневым бантом на груди. — Это Фридрих. — Фридрих? — переспросил Тилль, забрав медведя из рук Рихарда и с интересом его изучая. — Ему подходит. Смотри, какой пузатенький, — улыбаясь, он указал на явно выпирающее брюхо зверька. — На тебя похож. — Вот спасибо так спасибо, — картинно фыркнул Круспе, эмоционально взмахнув руками. — Не похож ни разу. — Похож-похож, — хитро протянул вокалист. — Тем более, ты и так красивый. Подожди, а что, если... — приметив, что внутри мягкого сердечка, которое держал Фридрих, находилось что-то твёрдое, Линдеманн чуть надавил на него, ожидая дальнейшего развития событий. Закусив губу, лид-гитарист с неподдельным интересом наблюдал за реакцией Тилля, когда маленький динамик, что был припрятан в игрушке, немного пошипел, настраиваясь, а затем откуда-то из пузика мишки нарочно заниженный, сипловатый, но по-прежнему узнаваемый голос Шолле протянул: “НА-А-А-А-А-А-ХУЙ!” Сказать, что вокалист самую малость так приохуел — не сказать ровным счётом ничего. — Это... это... — не в силах подобрать нужные слова, Линдеманн то открывал, то закрывал рот, словно выброшенная на берег рыбка, что со стороны выглядело весьма и весьма комично. Рихард выжидающе смотрел на него, изо всех сил стараясь истерически не рассмеяться. — Это шикарно! — наконец радостно воскликнул Тилль, с огромным энтузиазмом тыкая в сердечко снова и снова, каждый раз восхищённо замирая, когда динамик проигрывал звук. Благодарно взглянув на Круспе, он обнял его так крепко, что тот чуть коньки на месте не отбросил, и мягко уткнулся куда-то в шею, медведя при этом из рук не выпуская. — Спасибо. Озадаченно помедлив, лид-гитарист всё-таки приобнял вокалиста в ответ. Может, он и не такой реакции ожидал, но зато вопрос примирения и укрощения хомячка-агрессора решился сам собой. — Тебе серьёзно нравится? — скептически выгнув бровь, уточнил он. — Очень, — искренне и не задумываясь ответил Линдеманн, утвердительно кивнув. — Эти игрушки чуть другие вещи должны говорить, you know, — с видом знатока протянул Шолле. — Вроде “я люблю тебя”, или, не знаю, “обними меня”. В любом случае, не посылать точно. — И что? — улыбнулся Тилль, довольно поглаживая миниатюрного представителя северной фауны по невероятно мягкой искусственной шерсти. — Он особенный. Единственный в своём роде. Да, Фридрих? — хихикнув, он обратился к зверьку, подняв того на уровень глаз. — А почему голубой? Перепой? — Перегей, — хмыкнул Рихард, будто бы вопрос был совсем дурацкий, и подтекст подразумевался сам собой. — Да ну тебя, — вяло отмахнулся вокалист, зная, что гейские шутки — неотъемлемая часть темперамента Круспе, и этого у него не отнять. — Всё равно красивый. — Я или он? — переспросил лид-гитарист, хитро ухмыляясь. Само собой, он понимал, что речь шла о медведе, но нагло и бессовестно напроситься на комплимент никто не запрещал. — Оба, — усмехнулся Линдеманн, закатывая глаза. — Ты и без меня знаешь. — Знаю, — кивнул Шолле, по-тихому забирая игрушку из рук Тилля и откладывая на небольшой столик рядом с койкой. — Имею право услышать это от своей жёнушки, — и уткнулся вышеупомянутой “жёнушке” в щеку, легонько чмокнув. — Поцелуешь, принцесса? Вокалист театрально вздохнул, обведя взглядом палату. — Сюда иди, жаба, — пробормотал он, и “жаба”, предупреждающе ткнув пальцем в бок за нелестное прозвище, послушно придвинулась ближе и комично поставила губы. — Какой же ты чудной, — усмехнулся Линдеманн, притягивая Рихарда за плечи и накрывая его губы своими. И на эту ночь Круспе снова остался рядом с Тиллем, пусть и отдавая себе отчёт, что на утро запланировано очень много чего, а всё же чувствуя, что попросту не найдёт в себе сил вот так взять, уйти и оставить эту грустную тучку здесь. Вернуться домой? Лид-гитарист уже дома: его дом — рядом с вокалистом. Всегда. Как бы то ни было, на следующий день Шолле всё-таки пришлось подняться с утра пораньше и уехать: уже около восьми его разбудил входящий звонок от Пауля. Кое-как нащупав издающий почти что болезненно шумные вибрации телефон на столике, он поднял трубку и поднёс аппарат к уху. — Вас приветствует администрация клуба анонимных бухариков, — пробормотал Рихард вместо примитивного “доброе утро”. К тому же, добрым оно пока не представлялось. — Белка, ты тяпнул? — донеслось с другого конца провода голосом Ландерса, и путём несложных умозаключений Круспе установил, что это он самый и был. — Жопу в клешни и дуй по-быстрому, тебя одного ждём, — продолжил ритм-гитарист с явным недовольством в тоне. — Да я уже дунул, — вяло отозвался лид-гитарист: от резкого и не сказать, что приятного пробуждения перед глазами мелькали цветные сантехники, и его почти что крыло. — You know, отвисаю тут с утра пораньше. В клубе. С девчонками, — и пафосно взмахнул рукой, стараясь не разбудить сопящего рядом Линдеманна. — А диджей тебя увидел и об контроллер убился? С хуя ль так тихо? — спросил Пауль, и на фоне послышались смешки коллег. — Мать моя ГДР, какая шутка, — саркастично протянул Шолле, закатив глаза. — Скоро буду. Постарайтесь со смеху не загнуться хотя бы к тому времени, — он бросил трубку, не горя желанием продолжать разговор, напряжённо выдохнул, потирая висок, и начал собирать вещи.