Ариэль Поттер и неожиданно появившиеся родственники.

«Сплошной тёмный коридор, созданый из чего-то такого, что будто бы поглощало не только свет, но и все светлые эмоции, бесконечно тянулся вдаль. На стенах переодически мелькали какие-то отрывки из жизни. Исключительно жуткие и полные какой-то дикой тоски и тревоги. Вот я стою перед Тёмным лордом и считаю секунды до того, как он меня отпустит, не без круциатуса, разумеется. Вот ещё юный, но уже полный той тёмной силы, Том Риддл, ставит заклятье на моё запястье, которое уже никогда и ничем не стереть. Вот моё первое убийство. Это, наверное одно из самых тёмных воспоминаний. Это был какой-то магл. Обычный мужчина, жизнь которого оборвалась по моей руке. Лорд сам наблюдал, как я его убиваю… А потом чуть не убил меня, оставив полуживого в одной комнате с мёртвым. За то, что был не достаточно жесток. Я успел апарировать до приезда других маглов. Нет, я ошибался. Самое тёмное воспоминание ждало меня под конец. Это взгляд. Взгляд девочки. Пятилетней девочки, дочери предателя крови, которую убил сам лорд. Я тогда стоял рядом, в группе других пожирателей. Мы должны были на это смотреть. Под конец, когда она уже замолчала и просто лежала, когда и сама поняла, что бороться бесполезно, что… что это конец, она посмотрела на меня. Прямо в глаза, прямо в душу. И в этом взгляде невинных светло-голубых детских глаз, я увидел всё. Я увидел, что вся моя жизнь теперь пойдёт вот так. Это не Волан-де-Морт её убил, это я её убил. Это все мы, пожиратели смерти, которые стояли и смотрели как на представление. Мы шли на это, будучи бестолковыми подростками, сами не понимая, что за этим последует. Собирались избавить мир волшебников от грязнокровок, а теперь смотрим, как убивают детей. Детей, которые не отвечают за своих отцов. Котрые родились грязнокровками. Которые только попав в этот мир, сразу должны его покинуть, увидя смерть родителей. И мы на это смотрели. И сами будем должны это сделать. Глаза этой девочки стали появляться на каждом камне коридора, везде. И я побежал вперёд. Бежал, желая скрыться от них. От прошлого. От себя. Но от себя не уйти. Как быстро не беги. Повороты сменялись другими и тут, где-то в далеке я увидел… нет, я не увидел, я почувствовал, что нужно бежать туда, понял, что если не побегу — мне конец. И я побежал. Побежал с такой скоростью, что казалось, попадись мне под ноги камень, я не споткнусь, а полечу вперед. Этот взгляд был и сзади и справа и слева, везде. Он, будто бы пытался поглотить меня полностью. И тут я сорвался в пропасть. Я даже не сразу понял, что падаю. Я падал даже не вниз, а куда-то вперёд. Вокруг была такая темнота, что нельзя было разглядеть даже себя. Так продолжалось некоторое количество времени. Вдруг справа раздался звук рассекаемого воздуха. Я повернул голову и увидел… Юлия? Только это был не тот ободраный авгурей, которого мне притащила Поттер, а феникс, созданный из белого огня. Обычный человек вряд ли узнал бы в таком прекрасном создании обычного авгурея, но он проводил со мной слишком много времени, так что его я бы узнал. Тьма не сгущалась вокруг него, как на мне, а, казалось бы, обходила. Он что-то прощебетал, явно обращаясь ко мне и, махнув крыльями, скрылся где-то впереди. И я опять остался один в этом странном пространстве. Эти тьма и тишина будто всё больше проникали в меня. Непонятно, сколько прошло времени, но вдруг они отступили. Было очень странное ощущение. Как когда из сырого подвального холода, попадаешь в тепло. Только на ментальном уровне. Тьма перестала сгущаться. И вдруг передо мной появилось… существо… нет, это не существо… это создание! Создание света. Это девочка или девушка. На ней было светящееся белое длинное платье, части её юбки парили и, будто бы существовали вообще отдельно от самого одеяния. Кожа сияла, а волосы были какого-то красно-рыжего цвета и больше похожи на огонь, нежели на обычные волосы. Отдельные пряди, подобно платью парили вокруг головы. Но самое необычное и прекрасное, что было в ней — это громадные крылья за спиной, которыми она мерно, но сильно помахивала. Они были не с перьями, как принято их изображать у ангелов, она, вопреки всему своему виду, не была похожа на ангела, и не кожаные, как у демонов, на демона она походила ещё меньше, чем на ангела. Они были целиком созданы из света. Свет переливался и тёк как вода, постепенно отделяясь от крыльев и после этого гас, но светиться меньше они не начинали. Что примечательно — вокруг неё кружил светящийся мотылёк, свет от которого тонкими струйками передавался девочке. Её внимание было устремлено куда-то в пространство, но, как только меня поднесло к ней, та посмотрела прямо мне в глаза. И смотрела ТАК, что я, сам того от себя не ожидая, не выдержал и отвёл взгляд. Никогда этого не делал, с детства меня приучили не отводить глаза, но она смотрела не так, как они. В этом взгляде небыло ни осуждения, ни страха, ни отвращения — с такими эмоциями обычно на меня смотрели. Этот взгляд я уже где-то видел. Где-то, но никак не могу понять, где. Тут мотылёк, до этого круживший вокруг неё, подлетел ко мне. Я замер, сам не знаю почему. Создание облетело меня у правого плеча и залетело за спину. Светился он так же ярко, но потоки света, излучаемые им, уже не притягивались к девочке, а растворялись во тьме. Но как только он подлетел к левому запястью, то вдруг перестал излучать свет. Крылья его покрылись трещинками, почернели и обратились в пепел. Я привык видеть смерть и утраты, но это создание было настолько светлым и чистым, что его гибель навела какую-то тоску. Невольно вспомнились все смерти, которые я видел. Но этот пепел не рассеялся, подобно свету, а направился прямо к девочке. Она выставила руку и он сгруппировался прямо у неё над ладонью. И тут уже свет потянулся от девочки к горстке безжизненного праха. Он потянулся от всего: от рук, от платья, от волос, от крыльев. Потоки света смешивались с пеплом и превращали его в горящую белым светом массу. Через несколько мгновений на руке у неё сидела та же бабочка. — Он смог восстановиться даже из пепла. — произнесла первую фразу за всё время, девочка. Она говорила как обычные люди, но голос её прозвучал, будто, у меня в голове. — Ты сама его восстановила. — я был уверен в этом потому, что видел весь процесс и отрицать это было бы невозможным. — Смогла бы я восстановить его, если бы он через пепел и смерть не сохранил свой свет и не хотел вернуться? Вопрос был риторическим, да и ответить мне было нечего. — Я всего лишь дала каплю жизни, но остальное зависело от него самого. Она замолчала, рассматривая разминающего крылья, мотылька. Тот, казалось, после своего воскрешения, стал светить только ярче. — Береги свой свет, Лютик, у тебя его осталось очень мало. Девочка подкинула мотылька и тот, размахивая крыльями, скрылся в темноте за ней. Последние события произошли так быстро, что я даже не успел среагировать. Девочка протянула руку и коснулась моего левого запястья. Именно там была чёрная метка. От всего её тела потянулся сплошной поток света, ослепительной яркости. Тут я ощутил такую боль, будто меня выжигают изнутри. Но это не та боль, что от круциатуса или ранения. Она была другая. Какая-то светлая. Очищающая. Девочка с каким-то усилием оторвалась, махнув крыльями отлетела назад и сделала знак рукой. Из неё какими-то очень сильными волнами исходил свет. Тут же из-за её спины вылетел уже знакомый мне феникс и сел на моё плечо. Последнее, что я успел увидеть — это её глаза, смотрящие на меня. Так, стоп… О, Мэрлин великий! Они же изумрудные, как у Ариэль!» Люциус Малфой резко вскочил из-за стола, за которым заснул, разбирая документы. И первое, что он сделал — это задрал рукав мантии. — Лютик! ЛЮ-Ю-ЮТИК! ОТ-КРЫ-ВАЙ! — кто-то долбил в дверь ногой всё сильнее.