Кукла

Иоко негромко постучала в дверь и замерла, уставившись себе под ноги. Часть её отчаянно хотела, чтобы хозяева не услышали этого робкого стука, в то время как другая упорно твердила, что это лучше неизвестности. Однако у хозяев оказался на диво хороший слух, и через мучительно долгую, почти бесконечную, минуту дверь отворилась. — Подними голову, дитя. Перед тем, как подняться на этот порог, ты приняла для себя какое-то решение, не так ли? Но отважившись постучать в дверь, ты должна уяснить, что в этой обители дозволено смотреть лишь прямо. Иоко хотелось возразить, но она усмирила свой запал и подняла голову. Глаза сказали всё за неё. Прищурившись, незнакомка несколько минут рассматривала её, чтобы затем отступить в полутьму, бросив на ходу: — Эти двери открыты всегда. Если ты готова, то входи смело, но знай, что обратной дороги не будет. Я не терплю полумер. Войдя сюда, ты примешь условия игры. «Как будто у меня есть выход», — с горечью подумалось Иоко. Тени были слишком густыми чтобы разглядеть что находится внутри. А ведь раньше ей было достаточно неяркого блика луны, чтобы всё увидеть. Тряхнув головой, Иоко ступила на порог, захлопнув за собой дверь. Выбор сделан. *** В полутьме этого дома не скрывались монстры, здесь жили лишь тишина и покой. Хозяйка дома тихо плыла в ей одном известном направлении. Иоко, чуть шаркая ногами, ступала за ней. Шаги. Раньше они были не слышны людскому уху, а сейчас она шла, словно тот толстый кот в рыбных рядах рынка. Кицунэ попыталась разозлиться — злость всегда придаёт сил, но не вышло. С затаённым ужасом она поняла, что перегорела. Устала злиться, устала бояться и ненавидеть. Вообще она просто устала. Ей вдруг подумалось, что смерть от удара мечом намного милосерднее, чем долгая агония, на которую обрекли её. Тело матери сгорело в синих языках пламени быстро и безвозвратно, в то время как ей предстояло тлея, жить с воспоминаниями. До этого всё казалось дурным сном, но и кошмары способны обретать плоть. Пожалуй, впервые она задумалась об этом с такой тщательностью. Как это будет? Жить и знать, что всё могло бы быть иначе, будь она чуть осторожнее. Как простить себя за одну упущенную деталь, из-за которой сломался весь механизм её жизни? Это было… Жестоко. Лишить её всего и выкинуть, словно поломанную вещь. Почему? Эту проблему мог решить один взмах клинка или пуля, но её оставили в живых. За что? Поглумиться? Или это было очередным проявлением своеобразного человеческого милосердия? Иоко одолевали вопросы, ответы на которые никак не желали находиться. Поток невеселых мыслей был прерван скрипом двери: хозяйка выпустила Иоко внутрь комнаты, которая, по-видимому, служила её кабинетом. Кивком указав кицунэ на стул, она отвлеклась на заваривание чая. Против воли Иоко залюбовалась на эти плавные выверенные движения — у неё так никогда не выходило. Но нет — лисица тряхнула головой — эти воспоминания сейчас опасны. Они могут разбередить и так кровоточащую рану. Тем временем владелица дома наконец закончила заваривать чай и, усевшись напротив Иоко, вопросительно посмотрела на лисицу. Последняя решила зайти издалека, начав с вопроса об имени. — Зови меня Ануш, — собеседница словно ожидала именно этого вопроса. Ануш. Странное имя. Резкое и словно с горечью. Неправильное. Неженское. — Мы все неправильны, но каждый по-своему. Этому явлению даже название дали — уникальность, — произнесла Ануш и тут же рассмеялась.— Нет-нет, я не читаю мыслей, — она всё ещё улыбалась, — просто у тебя очень выразительное лицо. И всё же, что привело тебя сюда? — Я… — кицунэ на мгновение запнулась. — Я пришла сюда, чтобы стать Куклой. Я знаю, что это будет нелегко, но я буду стараться. Пожалуйста, дайте мне шанс! Я рассказывала на площади сказки, люди говорили, что у меня есть талант к сочинению. Уверена, у меня получится и с письмами, — всё это она выпалила на одном дыхании, словно через секунду собиралась нырнуть в воду. Немного помолчав, она добавила намного тише:— Мне просто больше некуда идти… — Да, я видела тебя на площади и слышала твои чудесные сказки, — кивнула Ануш и в нарушение всех чайных церемоний сделала большой глоток чая. — Должна сказать, у тебя действительно талант. Признаюсь, я даже хотела подойти, но потом передумала. Ты была горяча, а твои речи так запальчивы, что мне не захотелось разрушать эту красоту. Профессия Куклы не терпит запала, и мне непременно пришлось бы тебя ломать. Что ж, это сделали за меня. Быть может, так даже лучше для всех. Всё же, — усмехнулась Ануш скорее себе, чем Иоко, — индивидуальность редко выживает в куче мусора. Не возражай, — она подняла руку, призывая к молчанию вскинувшуюся Иоко. — Уверена, со временем ты поймёшь мои слова, девочка. Сейчас тебе некуда идти, ты напугана и обозлена на мир. Я возьму тебя в ученицы, более того, обучу тебя лично. Однако, всю ненависть ты должна оставить за порогом. Отныне это твоё прошлое. Согласна? Дождавшись утвердительного кивка, Ануш вновь улыбнулась и, ещё немного поговорив с Иоко, отправила её наконец спать. *** После памятного ночного разговора потянулась бесконечная череда дней. Один сменялся другим, но Иоко этого не замечала. Помимо неё здесь пребывали ещё четыре девушки, но за всё это время они едва ли перемолвились друг с другом десятком фраз. Единственное, что каждая из учениц знала друг о друге, что пути каждой из них были тернистыми. Прежде чем постучаться в эти двери каждая из них испытала разочарование и пережила, как назвала это состояние для себя Иоко, точку невозврата, после которой нельзя остаться прежней. Под этой крышей было не принято говорить о прошлом, но каждую из них выдавали жесты и привычки. Кожу Шину покрывали шрамы, а движения её были дергаными, словно она готова в любой момент ринуться в ближайший угол и закрыть голову руками. И хотя всё это давно кануло в прошлое, шрамы до сих пор напоминали ей о произошедшем. Словно стараясь избавиться от недалекого прошлого, Шину старалась скрыть свои увечья, которые узорами вились по всему её телу. Хотя немного понаблюдав за девушкой, Иоко решила, что её желание спрятаться за слоями ткани вызвано скорее смущением и отвращением к себе. Ещё была Кэед, живое воплощение правильности. Она состояла сплошь из идеальностей и это делало её неидеальной. Вероятно, следовать правилам её учили с самого детства. Кто же мог подумать, что на выходе получится бездушная марионетка с безукоризненным знанием правил? Были ещё две девушки, но они обе были словно призраки — безликие и неслышные. Вероятно, они были ещё более надломленными, чем остальные, и им было необходимо намного больше времени, чтобы склеить из себя хоть что-то. Иногда кицунэ смотрела на календарь и с удивлением понимала, что лето сменилось поздней осенью. Когда успели пожелтеть листья? Когда первый лёд начал сковывать лужи ранними утрами? Всё это проходила мимо Иоко, с упорством изучавшей всё, что только попадалось под руку. О месте, где она проходила обучение, ходило множество слухов и людской молвы. Поговаривали, чтобы стать Куклой каждая из учениц должна была отдать свою душу демону, а сердце — как знак вечной верности — наставнице. Иные же наоборот утверждали, что чтобы столь мастерски овладеть пером, ученицы беспрестанно должны молиться, очищая себя. Было ещё много других слухов, куда более невероятных. К примеру некоторые верили, что Куклы ежедневно ходят по раскалённым углям. Таким образом они развивают в себе беспристрастность и умение хранить ледяное спокойствие в любых ситуациях. Однако реальность была куда более неприглядной: у каждой из учениц была своя история и свой двигатель. Иоко заполнила свою пустоту ненавистью, огонь которой горел ярким фонарем даже в самые тёмные ночи, в то время как Шину гнал вперёд страх — вопреки всему она боялась, что прошлое может вернуться. Кэед… с ней всё было просто и сложно одновременно. Для неё это был ещё один свод строгих правил, которые нужно выучить. Иоко порой слышала, как Ануш ругалась из-за этого, в который раз объясняя, что Кукла должна не только знать правила, но и обладать живостью ума. Попыток было много, но ни одна из них пока что не достигла цели. Впрочем, наставница не отчаивалась, раз за разом повторяя одно и то же. *** В один из дней Иоко вдруг почувствовала, что любимые штаны, в которых она сюда пришла, сидят как-то не так. Слишком тесно. Впервые за много дней она подошла к зеркалу и застыла: отражение было её и её одновременно. Сейчас перед ней стояло изрядно округлившееся чучело со всклокоченными волосами и желтоватой кожей. Прежде ей никогда не доводилось следить за собой слишком тщательно: волосы как-то сами собой лоснились и сияли, а фигура была идеальна. Она могла спать лишь несколько часов, но кожа её всё равно оставалась свежей и чистой. Раньше ей казалось, что это будет с ней навсегда, но сейчас, когда лисицу лишили её сущности, всё начало рассыпаться, словно карточный домик. Это огорчало, но у Иоко не было времени горевать — Ануш наверняка уже ждала её. Быстро переодевшись в уже привычное кимоно, она поспешила на занятие. День, как обычно, пролетел незаметно, но всё это время кицунэ не переставала думать о переменах. Всё это время она воспринимала свою красивую внешность как что-то обыденное, то, что будет с ней всегда. Это, наверное, было единственным напоминанием о том, кем она была когда-то. Но теперь ушло и это. Иоко боялась, что совсем скоро она начнёт забывать каково это было — бегать на четырёх лапах и иметь несколько хвостов, забудет как приятно нырнуть в озеро под луной и наслаждаться ночной охотой. Она боялась, что время сотрёт воспоминания и о доме, где она жила и провела лучшие годы своей жизни. Да, все эти воспоминания все ещё ранили, но лисица хотела помнить. Наверное это отразилось на её лице, потому что вечером Иоко вызвала к себе наставница. Едва она переступила порог, Ануш заговорила: — Ты сегодня весь день сама не своя. Что тебя тревожит? — Понимаете… — Иоко ни секунды не думала о сокрытии истинной причины, но чтобы наставница поняла нужны были правильные слова. — Это тело… оно такое жалкое. Слабое. Такое некрасивое. Оно расплывается прямо на глазах. Слабеет. Раньше оно было совсем другим. Из него словно стержень вытащили! И всё это сделали со мной специально, хотя этого можно было избежать. Почему так? Почему я?! — под конец лисица почти кричала. — Понимаю, ты привыкла к другому, — задумчиво кивнула Ануш. — Однако утраченное однажды не вернуть вовек, девочка. Когда-то пред тобою закрылись одни двери, но это не повод отчаиваться. Коридор жизни бесконечен, в нем бессчетное количество дверей. Закрыв одну дверь, ты непременно откроешь другую. Мне не дано знать, что будет находиться там, за твоей дверью. Смерть? Месть? Раскаяние? Или, быть может, любовь? Только тебе решать, что ты разместишь в своей новой обители. Однако же есть обстоятельства, которые мы можем лишь принять и наловчиться с ними жить. Твоё одно из таких. Твою внешность можно вернуть, но на самом деле это лишь часть того, что тебя гложет, не так ли? Тебе больно, понимаю. Но и боль, и ненависть однажды утихнут и тебе придётся выбирать. В какую из дверей ты войдёшь? Что выберешь? Подумай об этом на досуге. А сейчас ступай. У тебя был долгий день, а у меня он обещает быть ещё более долгим. — Спасибо, — тихо поблагодарила Иоко и выскользнула за дверь. Ночь она провела в раздумьях. Все это время она гадала чем же горит Ануш. Что движет ею? Иоко перебрала множество вариантов, но картинка никак не сходилась. За время обучения кицунэ видела наставницу разной: спокойной, резкой, жестокой, взвинченной. Она безошибочно подбирала к каждому человеку ключ, то окатывая презрением, то давая неожиданно мудрые советы. Она способна была понять чужую боль как свою. Некоторое время Иоко даже думала, что она когда-то тоже была нечеловеком. Ануш много говорила и ещё больше слушала, но взгляд её всегда оставался острым. Сегодня она наконец поняла — Ануш была пропитана тщательно скрываемым безумием. Именно оно позволяло ей видеть всё иначе, чем другим, чувствовать людей на каком-то ином уровне. Всё это время Ануш видела нити, натянутые в каждом человеке, и искусно перебирала их. Однако порой это безумие вырывалось, скалилось людям в лицо. В таких случаях в окружающих зарождался лёгкий страх. Нередко она сама играла, вызывая в людях самые разные чувства. Играя, какая-то часть её верила и словно наряды примеряла на себя чужие невзгоды и радости. От этого она казалась более искренней. *** Порой когда к Ануш приходили посетители, она брала Иоко с собой, чтобы ученица могла наблюдать процесс работы. Лисица должна была тихо сидеть за ширмой и внимать каждому слову, вникая в требования клиента наравне с Ануш. А потом, сидя за ширмой, должна была написать письмо таким, каким его видела она. Иоко любила такие дни. Ей нравилось сидеть в чуть пропахшем пылью уголке, слушать, а затем воплощать чувства и мечты людей на бумаге. Она словно заглядывала в чужие жизни, вникала в проблемы заказчика, разделяла их радость и горе. Нередко Ануш хвалила её и говорила, что ещё немного — и она станет настоящей Куклой. Втайне она с нетерпением ждала того момента, когда она сможет занять место наставницы, написать настоящее письмо для реальных людей, а не для оттачивания мастерства. Однажды этот день настал. Как и мечтала Иоко, Ануш уступила ей собственное место, сев за ширму. Юной кукле было боязно, но она как могла, взяла себя в руки и придала лицу сосредоточенное выражение — вот-вот к ней должен был зайти первый в её жизни заказчик. На вид женщина выглядела потрёпанно. Было что-то отталкивающее в её костлявой фигуре и не раз штопаных одеждах. Иоко рефлекторно повела носом, ожидая услышать запах сырости и ветхости — так пахнут старые дома — но нос уловил лишь едкий запах чернил. В которой раз боль ножом резанула по сердцу. Она всего лишь человек. От резкого запаха хотелось чихнуть, но лисица сдержалась. — Итак, — Иоко деловито сложила руки на стол, полностью скопировав позу Ануш. — Чем могу быть полезна? — она постаралась придать своему тону влажности. — Письмо мужу, — с нескрываемым раздражением бросила посетительница. — Он задержался в гостях у матери. Голос оказался неожиданно хлёстким, злым. Она ожидала, что её заказчица будет говорить гораздо менее напористо. Вздрогнув, Иоко постаралась как можно более незаметно тщательно рассмотреть посетительницу и встретилась с блестящими глазами-угольками. Взгляд был цепкий, злой, словно это была вина Иоко, что женщина не умеет писать. — Размер? — поинтересовалась она, доставая чернила. — Минимальный. Но поживее. У меня нет времени, — бросила женщина, откинувшись на спинку стула. Иоко напрасно нервничала: нужные слова нашлись довольно быстро — не прошло и двадцати минут как четверть листа покрылась каллиграфическими стоками. Не было поставлено ни единой кляксы, ни одна буква не была смазана. — Готово, — лисица прочитала записку вслух, давая клиентке возможнось оценить работу. — Сумма стандартная, — с тщательно скрываемым предвкушением Иоко протянула руку. Её первые деньги! — Слишком молода, чтобы платить тебе, — на лице клиентки появилось пренебрежение. — Ты получила практику, я письмо. Сначала стань настоящей Куклой, а потом уже проси денег. — Она явно намекала на отсутствие красного кимоно с золотым шитьем. Иоко растерянно замерла: уж слишком неожиданным был поворот. Она в растерянности посмотрела за ширму, где сидела Ануш: за всё это время лисица ни разу не видела, чтобы с ней так кто-то обращался. — Отдай записку, — требовательный тон вернул её в реальность. — Но… Вы не заплатили, — негромко произнесла Иоко. Она не знала как выйти из сложившейся ситуации. Неизвестно сколько бы длилось и чем бы закончилось это противостояние, но Ануш вовремя показалась из-за ширмы. При виде хозяйки посетительница явно смутилась. Ануш не нужны были слова: хватило одного взгляда, чтобы женщина торопливо положила на стол причитающуюся сумму и поспешила уйти. Иоко проводила её рассеянным взглядом. — Но… Как? — только и сумела выдавить она. — Глупышка Иоко, — Ануш потрепала её по голове. — Грубость — оружие слабых. Она боится тебя, а потому хамит. Но одного твоего желания хватит, чтобы она умолкла. Стала послушной. Если человек боится что-то потерять, он даёт над собой власть другим. Так бери же её, Иоко. Бери, пользуйся, пока есть такой шанс. И правосудие не способно на то, что способен сделать страх. — Но ведь вы сами говорили быть вежливой со всеми, — лисица внимательно вглядывалась в лицо наставницы, стараясь предугадать её слова. — Ты юна и, несмотря на свою боль, открыта этому миру, — Ануш покачала головой. — Люди чувствуют слабость. Будь жестче. Тебе нужно больше практики, — она вновь скрылась за ширмой. *** И Иоко училась. Училась заново общаться с людьми, оценивать их благосостояние, чувствовать их страхи. Лисица давно разучилась верить людям, но показывать этого было нельзя. Иоко не боялась оступиться: Ануш ясно дала ей понять, что не осуждает. Словно мать, она поддерживала её, приходила на помощь в самые напряжённые моменты. Порой Иоко казалось, что с каждым таким случаем она всё глубже проваливается в пучину презрения. Иоко могла понять стремление обмануть нечисть — они были совсем другими и платили людям той же монетой. Лисьи черты давно стёрлись: теперь перед заказчиками сидел простой человек, которому, тем не менее, платили неохотно. Как-то она поделилась этим с Ануш, но та лишь рассмеялась в ответ. Её такие попытки скорее развлекали, чем ранили. Наставница Иоко любила играть с людьми, время от времени вызывая в них самые разные эмоции. И всё же люди шли к ней: Ануш была лучшей в своём деле. Со временем даже письма к возлюбленным не вызывали у Иоко былого трепета: очередной набор слов, ещё одна работа. Раньше она всегда пыталась вообразить, кому адресовано послание, а теперь лишь привычно выплетала узор слов. Прошло ещё совсем немного времени, и Ануш вручила ей заветное красное кимоно с вытканными золотом птицами. Иоко не пожелала съезжать в неизвестность, и наставница выделила ей собственное рабочее место. Это была небольшая комнатушка с видом на пропылённую дорогу, но это место всецело принадлежало ей. Время от времени они с Ануш, как и прежде, пили по вечерам чай и делились наблюдениями. Иоко любила такие вечера — они напоминали ей ночи, проведённые в полуразрушенном замке. Ночи, когда можно было обернуться лисицей и играть, бегать под холодным светом луны. Ануш тонко подмечала метаморфозы, хоть и редко делилась своими наблюдениями вслух. С каждым месяцем из взгляда бывшей ученицы уходила нерешительность и сострадание. Постепенно в уголках глаз начали появляться жёсткие морщинки. Всё реже Иоко говорила о странности людей и всё чаще старалась обсуждать не относящиеся к работе вещи. Ануш знала, что пройдёт ещё совсем немного времени и Иоко станет настоящей Куклой: такой же фарфорово-хрупкой и такое же бездушной. *** — Ты! Ты же обещала, что всё получится! Я отдала тебе за работу последнее, что у меня было, а он отверг меня. Лгунья! Воровка! Иоко равнодушно разглядывала стоящую перед ней заплаканную заказчицу. Наверное раньше она бы не задумываясь отдала колье обратно — её заказчице оно было определённо нужнее, но она давно разучилась чувствовать. — Дело не во мне, а в тебе. Я — лишь средство, дающее шанс. А как ты его используешь, выбор за тобой. И ты этот выбор провалила, — равнодушно ответила Иоко и вновь сосредоточила своё внимание на бумагах. Некоторое время заказчица стояла, беззвучно всхлипывая. Осознать, что жизнь не будет прежней, всегда непросто. — И что же теперь делать? — прозвучало с отчаянием. — Рассказать людям о любви… или о смерти, — тихо ответила Иоко.