Военный роман

— Оружие при себе? — Нет. Только язык. — Что означает «Да нет, наверное»? — Неуверенность, но в большей мере отрицание. — Прослушка? — В кармане. — … — Гил?       Гилберт вертелся вокруг своего брата, проверяя, как он выглядит и старался не заскулить. Его младший брат, Людвиг, по заданию главного отправляется в ближний партизанский отряд. У него есть легенда, хорошее знание языка, прекрасная репутация солдата… все как надо. Только вот Гилберт понимал, что они в следующий раз могут не встретиться. Мало ли что случится с Людвигом, русские — народ очень странный и проницательный, могут в один момент-таки раскусить уловку немцев. И просто пристрелить младшего Байльшмидта. Гилберт, как будто под гипнозом, вцепился руками в шинель брата.  — Гилберт?       И снова молчание. Людвиг вздохнул, заграбастывая брата себе в охапку и дыша тому в макушку. Надо же… они были в разлуке плюс-минус десять лет, и сейчас снова им предстояло расстаться, вполне возможно навсегда. Людвигу было жаль брата и его чувства, но против начальства не попрешь, да и не хотелось больно. Людвиг так старался быть шпионом в тылу врага, практически у него это вышло, только вот он не в каком-нибудь русском городе, а в отряде посреди леса. — Эй… постарайся там быть аккуратней, ладно? — Гилберт не остался в долгу и тоже крепко прижал к себе брата. — Хорошо, Гил, хорошо. Я обещаю, что мы еще встретимся.       В этот момент по коридору раздались шаги, и братья отскочили друг от друга, как ошпаренные. Гилберт, махнув головой, как будто сбрасывая остатки сна, подошел с Людвигу и поправил тому горло коричневого свитера, что выглядывал из-под шинели. Надо сказать, такой вид только портил Людвига. Но это было естественно, все же младший — очень красивый ариец и Гилберт уверен, что ради задания он не только девушку охмурить сможет, но и парня.       Дверь кабинета резко раскрылась, привлекая внимание братьев. В дверях стоял рядовой солдат, вроде его имя было Родерих, австриец. Он, кажется, не был арийцем, но крепкие немецкие корни обеспечили ему место в армии Третьего Рейха. По крайней мере не любил об этом говорить, так что понять что-то из его жизни было сложно. — Людвиг, мы скоро выдвигаемся. Послали за тобой. — Да-да, уже иду, — Людвиг отошел от брата и пошел к двери, уже около нее оглянувшись назад. Пути назад нет, и они это прекрасно знали. Через время.       Людвига выпустили за километр от зоны партизанского лагеря. В тот момент все пережелали ему удачи и похлопали по плечам и спине, как будто это должно было как-то спасти его от смерти. Байльшмидт был благодарен своим друзьям за поддержку, но с холодной головой все же отправился вглубь леса. Каким бы Людвиг не был реалистом, он не смог не отметить — русская природа была красива, особенно весной, как раз после убийственной зимы. Будто все живое начало просыпаться, желая испортить Людвигу сапоги и шинель. Подходя к очередной облезлой сосне, Байльшмидт услышал сзади звуки негромкого хлюпанья и с армейской реакцией повернулся за звук… и не успел ничего сделать, ведь теперь к его незащищенному горлу приставили нож, свободной рукой обхватив горло выше цели. — Имя.       Голос говорящего был строгим и чуть ли не металлическим от звенящей и неуловимой агрессии. Людвиг немного сглотнул. — Николай Разинов, — о да, немец много тренировался над своим акцентом и теперь звучал, как настоящий русский. Сзади послышались чьи-то перешептывания, в которых держащий нож не участвовал, и к Людвигу прихлюпал ещё один человек, срывая с шеи капсулу с именем. Немецкая армия хорошо подготовилась, очень хорошо, даже капсулу сделали. — Эдик, отпусти его, — очень нежный мужской голос прозвучал рядом с ухом Байльшмидта. — Вроде он наш.       Наконец от его горла убрали ножик и Людвиг смог спокойно обернуться. Перед ним стояли три человека разных возрастов: ближе всех к нему был русый парень с большими зелеными глазами и открытой капсулой Людвига в руках — обладатель нежного голоса и довольно чистой шевелюры для лесного партизана. Рядом же стоял обладатель ножика (Людвиг сразу признал немецкий нож — значит вынули из погибшего) и с недоверием косился на «Николая». Тот был тёмным блондином с очень грязными волосами в противовес своему другу и обладал очками — Людвиг считал их редкостью в отсталом СССР. Дальше всех стоял маленький мальчик, наверняка ему не больше 14, как подумал Байльшмидт. Маленькие веселые завитушки и испуганные лиловые глаза ну никак не делали из него хотя бы похожего на того, кто может защитить себя или отряд. — Откуда ты пришел? — русый подал голос, но теперь в нем тоже была неуловимая сталь. — Из северного лагеря. Послали как помощью к вам.       Людвиг сильно рисковал, предполагая, что эти ребята из того отряда, в который ему надо попасть — тот был довольно сильным препятствием на пути немецкой армии — но поделать ничего не мог. Чем больше говоришь, тем меньше шанс вызвать подозрения. — Северный отряд и так несет потери, зачем же ему отправлять такого амбала к нам? — вооруженный с недоверием перевел нож в другую позицию, теперь от полностью смотрел на грудь Людвига. — Тем более нам не нужна особая помощь. «Все же не прогадал с отрядом», — немец мысленно похвалил себя за проницательность. — Мне сказали идти к вам, говорили, что вам сейчас там хуже, я и пошел. «Все равно против начальства не попрешь», — горько подумал Людвиг.       Троица нервно переглянулась, будто стараясь телепатически прийти к одному решению. Наконец русый протянул руку к руке блондина и заставил её опустить, а затем он развернулся к Людвигу. — Прости что не поверили сразу, — его пальцы начали закручивать капсулу, а после передали её Байльшмидту. — Вокруг шпионов много, времена тяжелые, сам понимаешь. Я Торис, рад знакомству, — Торис протянул руку для пожатия и Людвиг крепко её стиснул.       Блондин недоверчиво посмотрел на немца, но все же протянул руку. — Эдуард. А позади нас — Райвис, — Эдуард показал на мальчугана, что, кажется, не знал, подавать ему руку для пожатия или бежать со всех ног, так он и завис в промежуточном состоянии. — У вас не русские имена, — заметил Людвиг. Может они и имя «Людвиг» приняли, как что-то свое? Тогда бы и не стоило так изгаляться и заучивать рефлексы на обращение «Николай» или «Коля», как у них там в СССР сокращают. — Ахах, нет, просто я — литовец, Эдик — эстонец, а Райвис у нас латыш, — Торис поочередно показал на всех, немного неловко улыбаясь — видно, он все ещё считал себя немного виноватым свое за недоверие. Людвиг в ответ на разъяснение просто кивнул.       После этого они ещё несколько минут простояли на месте с кислыми минами, ведь никто так и не решался заговорить про лагерь партизан — трио прибалтов все еще немного не доверяло ему, а Людвигу было банально неловко говорить об этом, лишь бы не выдать свои мотивы. В этой тишине были слышны пения первых птиц, шум ветра и страшные хлюпанья… хлюпанья? Еще и звуки были такие, как будто медведь через валежник пробирается, а после раздался последний, самый громкий «Хлюп!» и едва различимый стон. Затем звуки стихли. Все прибалты в этот момент как от гипноза очнулись и со всех ног побежали на место происшествия. Первый, конечно, добежал Торис и начал пытаться приподнять кого-то очень грузного, за кустами Людвиг не смог разглядеть, что именно троица собралась делать. Голос Эдуарда вырвал его из странного состояния астрала. — Коля, подойди и помоги нам!       Байльшмидт кивнул как бы самому себе и широким шагом начал приближаться к прибалтам. Как только немец раздвинул какие-то кусты (кажется, это был орешник), он сразу подивился картине, что предстала перед ним: Торис и Райвис, на вид очень слабые, пытались приподнять с грязи большого и грузного человека в шинели, у которого сзади на плече красовалось большое красное пятно, посреди него было углубление от пули. Явно некогда белый шарф сейчас извалялся в грязи и стал больше похож на шкуру немецкой овчарки, настолько он был грязный. Светлые волосы незнакомца тоже были изваляны в грязи. Людвиг аккуратно проскочил мимо эстонца и мягко отстранил Райвиса от гигантской ноши. — Вы уверены, что это не немец? — Людвиг нахмурил брови, имитируя неравнодушие к сохранности прибалтов. — На фашиста тут только ты похож, — тихо буркнул Эдик. — Нет. Этот точно не фашист, — Торис сделал последнюю попытку закинуть человека к себе на плечо и наклонился, уперев грязные руки в колени. — Он не в первый раз к нам приходит, и приходит всегда с новыми ранениями. Бедный Ваня, сильно же ему достается, — Торис наконец распрямился, смотря на так называемого Ваню. — Не ты ли пару дней назад чуть ли не плясал от того, что он наконец ушел? — Эдуард насмешливо выгнул бровь и растянул губы в улыбке. — Я не…! Нет! Эдик! — Торис состроил лицо между обиженной миной и «Ты все не так понял!» — Ваня правда тиран, да, но с таким количеством ранений справится явно не каждый! — Ладно-ладно, я понял. Даже посмеяться нельзя, — эстонец тоже состроил типа обиженную мину и Людвиг убедился, что русские, в данном случае СССР-овцы, в любой ситуации не начнут унывать — вон как долго блокада Ленинграда длится, а им хоть бы хны (по крайней мере так думали сам Байльшмидты, русские же в этот момент сильно страдали). — Нам опять его к лагерю нести… — наконец Райвис подал голос: он оказался и в правду очень молодым и по-детски хрупким. Сам же латыш казался очень опечаленным тем фактом, что ему снова придется тащить этого человека до отряда. — Давайте вы забросите его мне на спину и я его понесу, — предложил свою версию Байльшмидт: даже все трое вряд ли бы донесли этого Ванюшу до лагеря, — Сил у меня хватит, а вы отдохнете от этого.       Вся троица нервно покосилась на Людвига, но потом лишь кивнула — им и в правду надоело все время нести грузную тушку Ивана до лагеря, а тут помощь предлагают. И так все молча помогли Байльшмидту вогрузить человека на его спину, а после все дружно молча отправились по неизвестной дороге, как понял немец – до лагеря. Людвиг решил аккуратно повернуть голову и посмотреть на того, кого он в принципе нес. На его плече покоилась очень миловидная мордашка: крупный нос, большие глаза, полные губы и очень светлые брови и ресницы — Райвис с чего-то решил немного протереть лицо Вани, и сейчас Людвиг был ему благодарен — теперь грязи было намного меньше и немец мог разглядеть Ивана. Даже особо не верилось, что литовец назвал этого милого медвежонка тираном. Людвиг немного покраснел и отвернулся в противоположную сторону, ведь того и гляди влюбится. А такое случалось — оба Байльшмидта были очень влюбчивы не только в девушек, но и в парней, от чего порой хотелось биться головой о стенку и проклинать свой ненавистный мозг. К примеру, Людвиг за годы войны успел практически влюбиться в одного из солдат итальянской армии — тот приезжал вместе со своим командиром и всем взводом, правда после месяца их общения тот так и не вернулся с поля боя. Через некоторое время Людвиг смог пройтись по этому полю и в одном из окопов нашел уже холодный труп Феличиано Варгаса рядом с его братом — Ловино Варгасом. Пока было время, Байльшмидт со своим братом вырыли для них обоих могилки, а после нашли палочки, привязали к ним капсулы с именами итальянцев и воткнули их рядом с могилами. Безусловно, это было опрометчиво, ведь любой русский солдат мог найти их капсулы и таким образом втереться в немецкую или итальянскую армию, но в тот момент Людвига это не интересовало — им овладело горе. То самое, когда встает вопрос «А что мне делать дальше без этого человека?» и в горле встает комок из слез обиды и горечи. Сейчас Феличиано стал понемногу забываться, но немцу все равно было больно от того, что такое яркое солнышко погибло в таком гиблом месте. — … вот придем в лагерь, а там Наташенька наверно уже и суп сварила, — мечтательная речь Торис очень резко и неприятно вырвала Людвига из воспоминаний, как будто рядом с головой спящего ударили в массивный гонг. — Скорее уж не Наташа, а Ира суп сварит. Эта ненормальная сейчас опять с Брагинским будет до потери пульса сидеть, — в непрерывный поток слов вклинился Эдик, снова заставляя литовца неловко замолчать, а Байльшмидта подумать: «Сколько же тут незнакомых мне имен. У них еще и девушки в отряде есть.» — Наташа — не ненормальная! — Торис снова завелся. — Когда-нибудь она согласится сходить со мной на свидание! — Видно только в твоих влажных снах, — на этот раз это сказал Райвис, за что заработал только недоверчиво-презрительные взгляды от эстонца и литовца. Он пристыженно умолк.       Людвиг только вздохнул. А они не слишком-то отличались от его немецких друзей — видно люди и здесь люди, какой бы национальности они не были. Ваня на плече Байльшмидта начал морщиться и стонать от боли, приходя в себя. А когда немец повернул голову в его сторону, то столкнулся с удивленно-раскрытыми глазами фиолетового цвета… что за неестественный цвет? Хотя вроде у Райвиса похожий цвет глаз. Размышления Людвига прервал сильный удар по голове, от чего тот повалился назад, не удержав равновесия. И практически сразу же оказался в треугольнике — ноги Вани сжимали его шею, а немец даже сообразить не успел, как он из вертикального положения оказался горизонтальном. Видно, громкий «Хлюп!» привлек внимание прибалтов, так как сквозь пелену белого шума Людвиг услышал их крики, а вскоре его шею отпустили. Ещё бы чуть-чуть и немец оказался бы трупом, ведь когда тебе пережимают сонную артерию — это больно и может привести к летальному исходу. Хотя, возможно, Иван и добивался такой развязки, он ведь спросонок мог догадаться, что «Коля» — немец. — Иван, вы что делаете?! — начал кричать Торис. «Иван? С чего вдруг такое обращение? Да еще и на Вы», — подумал Людвиг, пока пытался привести давление и дыхание в норму. — Т-торис? Ох, ребята, как я рад видеть вас… — очень высокий и детский голосок, даже, кажется, выше на пару тонов голоса латвийца, немного с запинками начал говорить. Это таким-то голосом говорит литовский «тиран»? Сюда по звуку, Иван снова упал, а когда Байльшмидт повернулся к месту происшествия, он увидел, что Ваня (хотя так у немца уже язык не поворачивается так называть этого гиганта — только Иван) упал на колени, вцепившись пальцами в рукава Ториса. — Коля — наш парень, не стоит так относиться… — Торис не успел договорить, так как Иван притянул его ниже, то ли пытаясь подняться, то ли пытаясь опрокинуть литовца. — Он же вылитый фашист! — в детском голоске (какой же сильный у Людвига возникает когнитивный диссонанс) послышались нотки недоумения, но стали почему-то там не было. — Нет, товарищ Брагинский, — Эдуард показал на Людвига. — Этот парень — наш человек. Он даже согласился дотащить вас до лагеря, у вас довольно сильное ранение! «Так Брагинский и есть Иван. Минус одно незнакомое имя», — сделал для себя свои выводы немец. — Да нормально, и не такое переживали, — Брагинский попытался засмеяться, однако вскоре этот милый смех превратилось в какое-то хлюпающее бульканье. — Давайте, Иван, успокойтесь… Николай поможет вам дойти до лагеря, — Торис крутился вокруг Брагинского, явно на что-то его уламывая, а к Людвигу подошел Эдуард. — Просто для справки, — прошептал эстонец на ухо Байльшмидту и тому пришлось напрягать слух, чтобы услышать знакомые слова среди этого неясного потока речи. — Просто помоги Ивану дойти до лагеря. На спину его снова сажать не надо, а то в этот раз мы уже не отговорим его от твоего убийства. Просто проведи.       Людвиг понятливо кивнул и покосился на Брагинского. Этот русский медведь пытался встать и стоять ровно при помощи всех трех прибалтов, хотя ему явно было тяжело. — Давай я помогу, — немец незаметно подошел к Ивану и подлез под его руку, как бы не давая ему выбора. Тот лишь обреченно кивнул и немного облокотился на Людвига, как пьяный хватается за фонарный столб. Полпути они еще прошли молча: прибалты спереди, нервно оборачиваясь в сторону Брагинского и Байльшмидта, немец и русский плелись сзади. Наконец Иван подал голос — немного хриплый, но такой же немного по-детски наивный. — Какое у тебя имя? — Николай Разинов, — немец уже начал отвечать на автомате, и Брагинский это заметил. — Вот уж мне показалась, что у тебя знакомая морда лица, — засмеялся Иван. — Хотя вы все, арийцы, на одно лицо.       Людвиг кивнул, как китайский болванчик, а когда информация заторможено дошла до мозга, испуганно оглянулся на улыбающегося Брагинского. Он так легко все ему высказал?! Просто поставил перед фактом, что он все знает, так что Людвигу надо срочно выкручиваться! Байльшмидт подавил приступ кашля и примерно уже продумал ложь. — У меня есть немного немецкой крови, — наконец прокашлялся Людвиг. — Остальное — просто удачное совпадение генов. «Все равно я уже просрал его доверие», — Байльшмидт мысленно дал себе подзатыльник. Брагинский только рассмеялся. — Жаль я не в том положении, чтобы надавать тебе пиздюлей, — что за такие волшебные pizduli, Людвиг не знал, однако по сочетанию букв «п» и «з» понял, что это что-то матерное. Немец попытался рассмеяться. — А ты наверняка не знаешь этого слова. Хм. Посмотрите, какой проницательный черт попался. — Пару минут назад ты был в положении их дать, — Людвиг с содроганием вспомнил тот треугольник, что сделал Иван в полуобморочном состоянии. Брагинский издал какой-то смешок, очень похожий на доброе уханье совы: «Уфу!»       Людвиг покраснел и отвернулся. Плохо, очень плохо. Он умудряется влюбиться быстрее, чем влюблялся обычно, а если он из этого отряда… Пойдет ли Байльшмидт на предательство или же подвергнется кары со стороны Третьего Рейха за непослушание?       Через какое-то время они вышли на большую открытую полянку. Честно, если бы Людвиг не приглядывался, он бы и не заметил в окопах маленькие домики. Торис ловко спрыгнул в один из окопов и прошел к одному из маленьких деревянных домиков, у которого стоял человек в плотной темно-синей шинели — Людвиг не знал, что цветные шинели в принципе делают. — Генерал? Вам уже лучше? — Торис подошел к мужчине, что оказался генералом, и, так же деликатно разговаривая, как и с Иваном, начал разговор. — Да, спасибо, Торис. Вы уже закончили с обходом? — голос генерала был хриплым и суровым, таким, каким в голове Байльшмидта должен был быть голос старшего по званию. — Да, к нам из северного лагеря послали помощника, Николая, а по пути нашелся Иван, — Торис как бы сделал передышку. — Его ранили в плечо. Николай помог его донести.       Генерал в упор посмотрел на Людвига, переводя взгляд то на Ивана, то на лицо немца. — Он похож на арийца, — заметил генерал, а Людвиг еле сдержался от того, чтобы не присвоить ему звание «Капитана очевидности». Эти разговоры порядком надоели Байльшмидту. — Вы не первые так считаете, генерал, — немец все же не удержался, чтобы наконец не вставить свои пять копеек. Установка «Проводить операцию с холодной головой» начала с треском крушиться.       Кажется, старшему понравился ответ и он, ухмыльнувшись, склонил голову литовца к себе и начал с ним о чем-то шептаться. Конечно, вскоре он оторвался от разговора и, нахмурив брови, рявкнул: — Быстро неси его в лазарет! Райвис! — латыш от голоса генерала вытянулся, как по струнке. — Проведи Николая к лазарету! Быстро!       Ни Райвис, ни Людвиг не нашли что сказать в ответ на этот гром вместо голоса, так что вскоре они оба оказались в лазарете. Уложив Брагинского на кровать, Людвиг не спешил уходить, хотя и рядом вилась какая-то очень молодая, но от этого не менее серьезная особа. Пару раз Торис пытался вывести ее из душной подземной комнатки, называемой лазаретом, однако та грозилась переломать ему все пальцы. По мечтательным завывания литовца Людвиг понял, что это и была та самая Наташенька, а заодно искренне посочувствовал всему отряду: ведь теперь он понимал, почему ее называли ненормальной. Зато эта ненормальная более-менее шарила в медицине, правда, только в народной. Байльшмидт уже устал считать разы, когда он останавливал Наташу от посыпания раны Брагинского землей с пола или проведения каких-то обрядов, что включали в себя посыпания какими-то листочками Ивана аки свинку перед подачей на стол. В итоге Наташу все же выпроводили из лазарета и теперь Людвиг мог спокойно заняться настоящей медициной. До того, как попасть в основные ряды немецкой армии, Байльшмидт работал медбратом при больнице Св. Франциска и знал много всего о человеческом теле и химии, включая то, что пулю из раны надо сначала вытащить, а уже потом ее обрабатывать и зашивать.       Перед так называемой операцией Людвиг продезинфицировал только те инструменты, что могли ему понадобится — спирт позарез для чего-то нужен был Эдуарду, а много тратиться на него отряд не мог: денег у отряда не было, а эту волшебную водичку за просто так вряд ли отдадут. Правда, спирт до Эдуарда не дошел — сразу после операции (пока Людвиг вышел за едой для больного) Ваня схватил бутылку и разбавил её содержимое водой, а после на глазах у охреневшего от такого события Байльшмидта выпил все чуть ли не залпом. Объяснял это все тем, что после этого варева меньше боли чувствуется, хотя немец мог поклясться, что русский просто проверял, знает ли Людвиг слово vodka. Нет, он его не знает! Все же немецкая армия не слишком хорошо подготовилась — его уже успели подловить на двух словах, да ещё и на русском-чуть-ли-не-матерном языке. Но Байльшмидт мог сказать, что оно того стоило. Людвиг давно открыл в себе стремление к садомазохизму и садизму, и если первое тут не причем, то второе он активно тешил. О да, немцу прямо доставляло моральное и физическое удовольствие вид русского «медведя», что молча, сжав кулаки и наверняка закусив губу, ждал, пока Людвиг вытащит из него пулю и обработает рану. Поговорка «не сыпь мне соль на раны» заиграла новыми красками, когда ариец начал делать гипертонический раствор: разбавить соль в воде в пропорциях 1 к 10, смочить в полученном растворе марлю, приложить к ране и просто ждать, пока весь гной из раны не притянется к бинтам. Просто обеззараживание, которое считал необходимым Людвиг и которым наглым образом пренебрегал Иван с расчетом на авось. В аптечке лазарета не оказалось одной из самых важных вещей — анестезии, правда, Брагинский чуть ли не героически выдержал это испытание: ему просто не в первой терпеть такие вещи, как зашивание собственной раны. Вся спина Ивана была в шрамах, многие из них затянулись сами по себе, а некоторые все равно выглядели, как свежие раны, из них разве что кровь не капала. Людвиг не мог смотреть на все эти ранения. — Иван? Брагинский резво повернул голову и впился ненавидящим взглядом в источник звука. При этом он продолжал мило улыбаться, так что от этого Людвигу стало не по себе. — Что такое? — У тебя… много рваных ран. Могу я их зашить? — Людвигу было очень не комфортно смотреть на безобразие, что, оказывается, было не только на спине Брагинского, но и по всему телу.       Иван миленько улыбнулся и снова ухнул: — Нет, нельзя, — у Людвига снова случился когнитивный диссонанс. Обычно с таким лицом говорят «Да» или «Хорошо», но точно не отказывают. Или это у русских прикол такой? — Почему нет?       Иван на это лишь пожал плечами, еле морщась от боли в плече. — Не знаю. Может, потому что я тебе не доверяю? — Брагинский сказал это так просто, как будто он не высказывает свои опасения потенциальному врагу, а учит маленького ребенка базовым словам.       Людвиг на это лишь тяжело выдохнул и, протерев ранку со швами еще разок спиртом, ушел на кухню за едой для Ивана. Кухня, как называлась еще одна землянка в окопе, была разувешена всевозможными тушками животных, кое-где еще висели оставшиеся с прошлой осени сушеные грибы, а в основном под потолком висели пучки трав и различных приправ, что могут расти в российской местности. В земляном полу был на удивление деревянный люк, который легко можно было спутать с горкой притоптанной земли. Да, это была кладовка с запасами на зиму и период неурожая в лесу, а так же это было место, где могли укрыться представители прекрасного пола, дети и больные, а так же иногда и мужчины, если совершено уж слишком мощное нападение на лагерь. Людвиг ещё ни разу туда не спускался и не был уверен, что этот подвал из себя представляет. В особенности он не знал, что такое marinovanie pomidory и berezovy sok, о которых ему уже поведал Эдуард, точнее Байльшмидт знал такие слова, как помидоры, береза и сок, но не понимал, как это может быть взаимосвязано. На кухне хозяйничала молодая девушка, постоянно помешивая что-то в котелке — генерал давно еще приказал перенести котел сюда, чтобы немцы издалека не увидели ориентир в виде столба пара. Вообще генерал, как понял Людвиг из монолога явно не умеющего вовремя закрыть рот Райвиса, был немного параноиком, но таким, когда ты пресекаешь малейшие шансы на неудачу, даже самые маловероятные и немного смешные. Из котла правда валил пар, а вид светловолосой девушки с половником в руках и грудями, подобным которым Людвиг никогда не видел, делал это место похожим на дом ведающей матери, по простому — ведьмы. — Извините? — Людвиг неловко вошел в землянку, осматриваясь и привлекая внимание девушки. Та вздрогнула при виде немца, но не подала какой-либо обеспокоенной реакции. — Ах, привет. Ты ведь новенький? Коля, да? — девушка, показав то, что она слушает Людвига, снова отвернулась к котлу и опять начала что-то перемешивать. Оттуда правда вкусно пахло и Байльшмидт все же понадеялся, что и ему дадут порцию этого варева. — Да, Николай Разинов, — Людвиг важно посмотрел на девушку, как будто собирался на собеседование или стоял перед главными лицами Третьего Рейха. — Я тут зашел за едой для Ивана. Процедура окончилась и ему бы не помешала поесть.       На самом деле Людвиг не умел разговаривать с женщинами. От слова совсем. Нет, он без проблем разговаривал с девушками, которых не рассматривал в качестве сексуального партнера, но с женщинами было туговато. Стоящая перед ним светлая блондинка явно не попадала под категорию девушек, от чего немцу становилось некомфортно ещё больше. «Может хотя бы для начала имя у нее спросить?» — уже запоздало подумал Людвиг, но его мысли будто бы предугадали. — Кстати, меня зовут Ирина Черненко, рада знакомству, — Ирина лишь взглянула на Людвига и снова отвернулась к котлу, хотя Байльшмидт уже собирался протянуть ей руку. Ах, да, в России же девушки не пожимают руки… — Здорово, что ты помог Ванечке и вытащил пулю. Ты дал нам всем немного отдохнуть.       Ира счастливо улыбнулась, но резко нахмурилась, как будто только сейчас увидела стоящего перед собой мужчину. — Ты как давно не ел?! Коля, ты давно к нам попал, почему ты не попросил еды? — Ира всплеснула руками и, кажется, на глазах у нее навернулись слезы. Она так волнуется за подозрительного и новоиспеченного партизана? Людвиг аж растерялся от этого проявления доброты душевной и закашлял. — Спасибо, но мне и так хорошо, — Людвиг успел замаскировать жалобный крик желудочного кита под прочищение горла — если уж Иван догадался, что Людвиг может быть немцем, то тогда его нельзя оставлять одного. — Я, наверное, потом со всеми поем. — Ну раз ты настаиваешь, — Ира отвернулась, начиная рыскать глазами по всей кухне. Наконец, она нашла то, что искала. — Можешь подать во-о-он ту миску? — девушка привстала на цыпочки, указывая Людвигу на какую-то гору деревянной посуды. Байльшмидт согласно кивнул и громким армейским шагом прошел до тарелок, выбрав одну из самых менее отталкивающих. И сколько бы ариец не прикрывался заботой о пострадавшем Иване, в глубине души зародилось желание уберечь этого непутевого мишку, такого мохнатого, теплового и, конечно же, (Людвиг ни сколько не сомневался, что в глубине души Брагинский именно такой) нежного. Байльшмидт протянул миску к Черненко и она без лишних слов наполнила её каким-то жидким супом. Там плавала морковка, лук и что-то больно напоминающее по структуре мясо, как оказалось — белые грибы. Пока Людвиг рассматривал это блюдо на предметы угрозы жизни Ванюше, в комнату неспешным и тихим шагом зашел генерал. — Ну что, Ирочка, супчик уже готов?       Байльшмидт пару раз моргнул, ловя сигнал из космоса и попытался сопоставить жесткий голос генерала и это практически кошачье мурчанье, с которым мужчина обратился к Черненко. — Да, дедушка, практически готов, — Ирина светло улыбнулась, как улыбаются только отцам и повернулась полностью к генералу. Людвиг все стоял, в упор смотря на миску с супом. По примятой земле кто-то тяжелым шагом подошёл к Байльшмидту и громовой голос выдернул немца из оцепенения. — Николай.       «Коля» поднял взгляд, как ему показалось, полный страха, на самом же деле из-за постоянно нахмуренных тонких бровей его лицо выглядело если не устрашающе, то уж точно строго. Ему так говорили все, от брата до Феличиано. Генерал протянул Людвигу руку и тот все ещё на автомате пожал её. — Благодарю за помощь, — мужчина выпрямился ещё сильнее и сильнее сжимая руку немцу. — Генерал Валерий Морозов, — представился он. — За глаза дедушку ещё Генералом Морозом кличут, — добавила Черненко, а Людвиг начал панически вспоминать, что значит «за глаза». Ах, точно, за спиной, пока не видит. — У вас разные фамилии. Разве вы родственники? — Байльшмидт нахмурился ещё сильнее, хотя, казалось, куда ещё больше. Что-то не сходится… — Частично. Морозов и мне дедушка, и Арловской, и Брагинскому тоже. Все мы тут приемные, — успела добавить Ира, прежде чем отвернуться к котлу и горько вздохнуть, а Людвиг немножечко прихренел от такого факта. — Наташа Арловская, ты с ней уже знаком, — в дверях появился Торис, снова мечтательно вздохнув. За столько короткий промежуток времени лицо его явно преобразилось — теперь под глазом алел синяк, по щеке была размазана кровь из рассеченной скулы, нос, что странно, остался невредим. Людвиг кивнул в качестве благодарности и поспешил ретироваться к кухни, прежде чем там началась очередная истерика/потасовка, Байльшмидт не знал, как это лучше охарактеризовать. Пройдя к лазарету, Людвиг открыл дверь, чтобы увидеть, как Ваня подносит к губам бутылку спирта… — Ты что, мать твою, творишь?!