Синеволосый черноглазый бог

Пиво, виски и ром плескались волнами об стеклянные берега, нередкими каплями ударяясь о скрипучий брусчатый пол. Впервые я стал вслушиваться в то, что происходило в этом пабе. Встреча с Мёрдоком выбила меня из равновесия, разрушив мой обычный распорядок дня. Страх неизвестного и радость от встречи со старым знакомым смешались во мне в шипящий коктейль. — Как поживаешь? — задал мне вопрос знакомый скрипучий голос, выдернувший меня из взволнованного ступора. — Привет. То есть… — от бегущего ритма сердца слова выходили прежде, чем рождались мысли. Мне необходимо было успокоиться, иначе у меня не получилось бы связать и пары слов. Нащупав на столе рюмку, я одним глотком её опустошил. Мёрдок взял у меня из рук пустой шот и обратился в сторону. — Официант! Обновите и оставьте бутылку на столе. Ром холодным потоком стёк по моему горлу и разнёсся успокаивающим теплом по телу. Стукнув стеклянным дном бутылки об стол, официант спросил ломающимся голосом: — 2-D, тебе рюмку принести, или вы оба из одной продолжите пить? — Да, пожалуйста. Когда официант обернулся, Мёрдок ловким движением заменил бутылку дешёвого рома на шотландский скотч, положив аналог под стол. — Здесь нельзя со своим, — шёпотом обратился я к нему. — Извини, но я не собираюсь глотать крашеную бадягу, которую здесь называют ромом. Ты, наверное, никогда и не пробовал настоящий скотч. — И чем он отличается от виски? Крепость у них плюс-минус одинаковая. — Слова того, кто не умеет пить, — Мёрдок, налив в рюмку скотча, поднёс его к моему лицу. — Вдыхай. — Слегка отдаёт дымом, — принюхавшись, ответил я. — Это потому что ячмень, из которого делали этот скотч, сушили на торфяном огне. Знаешь ли, запах сильно влияет на вкусовое ощущение, — Мёрдок залпом выпил напиток, что так старательно нахваливал. — Терпкий, — причмокивая, оценил Мёрдок вкус скотча. — В этом плане я человек простой, — развёл руками я. — И мне сложно оценить все эти алкогольные тонкости. Предпочитаю пить, только чтобы забыться. — Я смотрю, ты выступаешь? — задал новый вопрос Мёрдок. — Потихоньку в пабах, наподобие таких, и в церкви. Где разрешат, там и играю. — А ты не хочешь записать альбом? — он снова вогнал меня в состояние шока. — У тебя есть связи со звукозаписывающей студией? — от удивления я прокричал эту фразу на весь паб. — Так ты согласен? — спросил Мёрдок, разливая скотч по рюмкам и пододвигая одну ко мне. Мы стукнулись с ним рюмками, а затем выпили за начало новой группы. Когда скотч кончился, Мёрдок вернул официанту полную бутылку с ромом, сказав, мол, не зашло. В итоге мы не заплатили ни единого стерлинга, если не считать стоимости той одной рюмки, что я выпил. После обсуждения планов, когда пройдут первые репетиции, а когда будет прослушивание в студии, мы договорились встретиться завтра. Я сложил синтезатор и, взяв его под мышку, направился домой. По пути я, не стесняясь восторга, освещал тёмные улицы Кроули своей улыбкой с отсутствующими двумя передними зубами. У двери меня ждал отец, прикрыв своей шляпой-федора глаза. — Папа, — окликнул я его. — Сколько ты меня ждал? Я до полуночи на работе. — Я уже заметил до скольки, — зевая и потягиваясь, ответил отец. — Что это за работа такая, ради которой ты засиживаешься допоздна? — Извини, что пабы работают не днём, а только вечером, — открывая дверь и пропуская туда папу, съязвил я. — И ради чего ты так долго ждал лично? Ведь мог ждать у телефона дома, — поставив чайник на газовую плиту, спросил я, пока отец искал, куда повесить свою шляпу. — Мать передавала, — ответил папа, взяв мою руку и положив туда ампулы. — Морфин? Спасибо, — с детской улыбкой обрадовался я обезболивающему. — Также, — папа снова начал рыскать в своём пиджаке. — Сходил и за тебя, взял пенсию по инвалидности, — кладя конверт и федору на стол, добавил он. — Это не пенсия, а льготы для слабовидящих, — поправил я его. — Вот через пятнадцать лет я тоже начну получать «льготы», но ты же не будешь их так называть? — напомнил о своём кризисе среднего возраста папа. — Кстати о старости, — в этот момент отец перешёл на серьёзный тон. — Мистер Тусспот умер.  От этой новости подкосились ноги, и я присел за табурет, стоящий подле кухонного стола. После паузы отец продолжил: — Мать сказала, что от ишемической болезни сердца. — Дедушка? — только я называл деда так, когда остальные, включая моих родителей, с отстранённым почтением называли его «мистер Тусспот». — Когда? — На прошлой неделе. Ты придёшь на похороны? — Конечно да, — и не думая отказываться, ответил я. — Это не обязательно. Мы всей семьёй решили, что стоит похоронить мистера Тусспота без церемоний, просто закопать гроб с ним. Если, конечно, ты не против. — Но дедушка же часть нашей семьи, — поразился я их бесчувственному решению. — Мы не можем расстаться с ним так. Не попрощавшись. — Ладно, — отец резко помрачнел в лице и, избегая меня взглядом, начал собираться. — Почему вы все его так ненавидите? — на это он отреагировал, как на оскорбление. — Только для тебя он был весёлым, маразматичным дедом, который приходит на Рождество, а для меня он был отвратительным от-отцом, — от нервного напряжения у папы снова началось заикание, которое по рассказам вылечилось ещё в школе, но напоминающее о себе в подобные моменты. Свист чайника дополнил закипающую атмосферу, после чего я снял его с плиты и разлил чай по чашкам. — Спасибо, но я пойду. Увидимся на похоронах. Услышав, как закрылась за отцом дверь, я разложил синтезатор и начал перебирать пальцами по клавишам, пытаясь успокоиться. В тот раз я не играл заученных композиций, а просто импровизировал. Как минимум, мне так казалось. Дверь снова открылась, но я не переставал играть. Отец, появившись из коридора, подошёл к столу и, забрав свою федору, уже решил уйти, как вдруг замер. — Стюарт, ты помнишь эту песню? — отреагировал он на мою игру на синтезаторе. — Папа, ты о чем? — удивился я, ведь отец и музыка в моей памяти никак не пересекались. — Я столько лет её не слышал. Помню, как ты подпевал ей, когда она только мной сочинялась, и это ещё до того, как ты начал говорить, — папа от нахлынувших воспоминаний начал умилительно улыбаться. — Скэт ты освоил раньше, чем слова. Скэт — это когда джазмен поёт, выстреливая звуками в такт песни, по типу «ski-bi-di» или «shoo-boo-dee», что схоже с тем, как битбоксом имитируют музыку одним лишь ртом. — Ты сочинял? — я впервые услышал от отца, что он интересуется музыкой и даже больше. От таких новостей я выпал в осадок. — Бери выше, — радостно воскликнул отец. — Я хотел стать музыкантом. Даже альбом выпустил. Помню, как на эту мою мечту отреагировал мистер Тусспот: «Если ты не собираешься продолжать ярмарочную династию, то ты больше не имеешь права носить мою фамилию и жить в этом доме», — сымитировал папа речь своего отца. — С тех пор мы перестали быть Тусспотами и стали семьёй Пот? — догадываясь о решении папы променять фамилию на мечту, спросил я. — Да, — отец расплылся в ностальгической улыбке. Похоже, он не жалел об этом. — Но я не был готов тогда. Потратив все деньги на альбом, я ждал, когда он окупится. Но нет. Я вернулся домой без единого гроша в кармане. Мистер Тусспот простил меня, а я его нет, ведь он оказался прав в том, что мне не стать музыкантом. Отец снова помрачнел. Тогда я решил немного отвлечь его от грустных воспоминаний. — Научишь меня этой песне? — попросил я отца, освобождая место за синтезатором. — Конечно, — я не ожидал, что начав играть, отец также начнёт и петь. — Ski-bi, ba-ba-pop, ba-ba, ba-ba-pop. На этом моменте я начал истерично смеяться, схватившись за живот. — Что ты ржёшь? — недоумевал папа. — Серьёзно? Скэт? Я иногда забываю насколько ты старый. — Ты что-то имеешь против джаза? — Ничего. Просто. Я не привык к такому исполнению, — пытаясь задушить в глотке смех, сказал я. Папа сам уже начал улыбаться от неловкости ситуации. — Ладно. Уже поздно. Я пошёл, — начал собираться отец. — Прости за то, что я засмеялся. А песня реально классная. — Спасибо, — сомневаясь в моей искренности, поблагодарил папа. — Пока. — До встречи. Заперев дверь и успокоившись, я начал думать о том, могу ли я, как отец, провалиться. Моя вера в свои силы начала улетучиваться. Улыбка сменилась обеспокоенной гримасой. — Что если…? Я и не заметил, как в моих руках оказалась ампула с морфином, словно она оказывалась у меня каждый раз, когда мне хотелось убежать от реальности. «Надеюсь, он избавляет не только от физической боли», — подумал я перед тем, как вскрыть ампулу.