Синеволосый черноглазый бог

— 2-D, доброе утро! — разбудил меня Рассел своим громким и глубоким, как удар по барабану, басом. Поднимая лицо с кухонного стола, я понял, где сегодня утром уснул. — В кровати не спится? Что ты так рано на кухне делаешь? — Кошмары мучали. Так ещё и проснулся рано, — поймав на себе взгляд чучела «крокомедведя», я решил поговорить и об этом. — Знаешь, по определённым причинам, мне пришлось пережить некоторые события гораздо позже, чем они случились. Такое «путешествие во времени» мне тяжело даётся. — И? — И мне станет легче, если ты ответишь мне. Какого чёрта, Рассел? — показав в сторону гостиной полной чучел, спросил я. — Таксидермия — это искусство, — с характерной лаконичностью и грубой простотой произнёс Расс слова, которые Мёрдок декламировал бы с театральной пафосностью. — Но зачем? — устало негодовал я. — 2-D, мне легче от мысли, что чудовищ, мучающих меня в кошмарах, я могу легко сломать. Воплощение страшных снов в жизнь, это очень действенная методика, которая помогает мне понять их хрупкость. Правда, иногда влетает шальная мысль сделать чучело Делла. «Может тогда мне станет легче?» — думаю я. Но нет. За его смерть меня всегда будет мучать совесть. И это справедливо. — Рассел, я бы никогда не заставил тебя отказаться от дела, которое делает тебе лучше, но это пиздец! И даже проблема не в чучелах. А в том, что туши тигра, страуса и крокодила ты мог получить, только купив их у браконьеров. — И? — снова он, со своим саркастичным «и». — Поддерживая их материально, ты спонсируешь незаконное убийство животных. — Чем это отличается от того, что наш холодильник тоже весь полон продуктами из мёртвых животных? То, что они были убиты согласно закону? — На это мы не можем повлиять, а ты напрямую поддерживаешь деньгами браконьерство, — стараясь не переходить на крик, я говорил чуть ли не шёпотом, но даже так чувствовалась моя нервозность, в отличие от вопросов Рассела, произнесённых мертвецки спокойно, но при этом громогласно, под стать его величине. — Ладно. Я прекращу, — сказал он, заставляя меня успокоиться, не смотря на то, что ответ прозвучал, как: «Нет. Прекращать я не буду». — Ну и слава… — не успел я облегченно выдохнуть, как меня прервал Расс. — Но только когда ты бросишь Мёрдока. Как по мне, равноценный обмен. — Во-первых, на чужие жизни я не спорю. Во-вторых, как ты себе это представляешь? — Я не предлагаю тебе уходить из группы. Просто начни жить отдельно от Мёрдока, во всех смыслах, и пусть ваши отношения перейдут в разряд коллег по творчеству. — На словах звучит легко, а на деле, — я измождённо потёр лоб ладонью. — В любом случае, я брошу занятия таксидермией, как только ты бросишь своё «чучело». Договорились? — предложил он закрепить сделку рукопожатием, вытянув огромную ладонь ближе ко мне. Я не стал жать руку, так как не хотел, чтобы жизни, пусть даже и животных, ставились на кон в споре. Молча вышел из кухни в гостиную. Там, возле чучела «крокомедведя», стояла Нудл, внимательного рассматривая эту химеру. — Ну и как тебе? — спросила Нудл, словно увидела моё приближение затылком. — Мне сложно назвать это искусством. Но, если это помогает Рассу, то, наверное, от этого есть польза. Услышав мой ответ, она словно предвидев, что я именно это скажу, начала зачитывать стишок с тетради.

«Что есть творчество, если не Франкенштейн из созданного давно? В чём разница между чучелом и мраморным говном?»

Хотелось ответить на этот вопрос, что античным скульпторам нужно было знание анатомии и огромное умение для создания статуй, но зная, что для Нудл творчество не дотошное отражение реальности, а манифест, я не стал этого ей говорить. Тем более, с ней я был полностью согласен. — Не знаю, что на это ответить. А что это у тебя в руках? — Да так. Всё, если кратко. Мои мысли, заметки и сочинённые песни. Этот «крокомедведь» меня вдохновил на кое-что. Пока что это только наброски для треков связанных между собой историей. Они о паре белого медведя и крокодила. Если коротко, то эта история о любви, которой не должно быть. О больной, абьюзивной любви, в которой всем плохо. Я считаю это чучело искусством, как минимум в этой неестественной связи крокодила и медведя я увидела нечто своё. Если творчество, это то, что автор не мог сказать напрямую и поэтому придумал для этого высказывания иной выход, то я могу представить, откуда у неё такой позыв творить. Жаль, что нельзя творить из счастья. Искусство — это всегда нечто сотканное из страшной боли или тягостной нужды. — Ты сочиняешь? Знаешь, я начинаю всё сильнее забывать. Ты не поможешь мне вести дневник? Думаю это должно как-то решить эту проблему. — Дневник? Звучит, как будто ты решил написать автобиографию. Когда закончим, может даже, опубликуем её. Тогда стоит изначально писать, с учётом, что её будут читать, как историю о жизни музыканта. — Спасибо, что согласилась, Нудл. — Не за что, — в этих словах я словно увидел её милую улыбку. Нудл поспешила уйти. Наверное, придумывать мелодию под написанную лирику. А я сел на диван, в окружении чучел, и пытался увидеть в них что-то своё. «Благодаря» моему зрению я мало что увидел. Вдруг, телефон в кармане моих брюк начал наигрывать противный мотивчик. Я поднял трубку с мыслями, что пора поставить нормальный рингтон. Из мобильника донёсся глухой голос с явно заметным манчестерским акцентом. — 2-D, нам надо поговорить. — Ева, откуда у тебя мой номер? — У нас есть пара общих знакомых. Как бы то ни было. Тебе нужно кое-что знать. Не доверяй Мёрдоку. — В любом случае, я доверяю кому угодно больше, чем тебе. Ева, я не забыл, что мы конкуренты. — Сейчас дело не в этом. Я узнала о смерти твоих родителей. Это мне кажется подозрительным. — Спасибо за соболезнования, — разозлившись, ответил я, приготовившись бросить трубку. — Погоди! Это похоже на то, как умер мой отец, — услышав это, я замер. А Ева решила продолжить. — Также, как и в твоём случае, я познакомилась с Мёрдоком благодаря его работе. Он присматривал за моим паралитиком отцом, который стал инвалидом, неудачно упав с лестницы. Мёрдок сразу понял, как связана моя гаптофобия и несчастный случай, привязавший отца к инвалидной коляске. Мой отец приставал ко мне, из-за чего у меня развилась боязнь прикосновений. Тут голос, напоминающий звук из радио, дрогнул. — И однажды я дала ему отпор, после чего мой отец оказался парализован ниже спины. Мёрдок был очень мил со мной и заботлив. Казалось, он сделает для меня всё. Мы создали «Boogieman», выступали вместе в пабах. А однажды он убил моего отца, замаскировав всё под очередной несчастный случай. Мёрдок сказал, что сделал это ради меня и хочет, чтобы мы начали жить вместе. Как вдруг выяснилось, что отец — миллионер, богатейший человек Манчестера, не оставил ничего ни мне, ни моему брату. Похоже, отец узнал, что Мёрдок со мной спит и из ревности убрал меня из завещания. Моего брата он ненавидел за то, каким он родился, и поэтому его изначально там не было. Мёрдок, узнав это, бросил меня. Ему не нужна была я без денег и дома. — Зачем, ты мне всё это рассказываешь? — Ты уверен в том, кто убил твоих родителей? Вдруг, когтистые руки легли мне на плечи и скрипучий баритон медленно спросил. — С кем разговариваешь? — задал вопрос Мёрдок. — Дальние родственники соболезнуют о моей потере, — как можно быстрее я нажал на сброс звонка. — Ясно, — по тому, как он произнёс это единственное слово, было понятно, что он мне не поверил. Его руки, словно угрожая задушить, обняли мою шею. — Кстати, есть две хорошие новости. Святой отец Сирилл умер. Прежде чем наши юристы навесили на него два пожизненных срока, он повесился на простыне в камере, где досиживал срок за госрастрату. — Расследование узнало, как он, будучи за решёткой, убил моих родителей? — решил я проверить теорию Евы. — Его же не сразу посадили. Когда он был под расследованием по твоему обвинению, пока ему не заморозили счета, он узнал всё о тебе и заказал убийство твоих родителей. Как минимум, я бы так поступил. — Лучше бы не спрашивал. — Но на этом хорошие новости не заканчиваются. Наконец-то закончилась бумажная волокита по передаче наследства. 2-D, от твоих родителей нам упала огромная сумма денег. Мы теперь можем позволить себе собственную звукозаписывающую студию. — Извини, Мёрдок. У меня нет сил радоваться. — Завтра ты и я идём к риелторам. Подбирать участок для нашей студии. — Хорошо, — с заметной дрожью в голосе, ответил я.