Поцелуй меня, я умираю, Только очень осторожно. Не смотри в глаза, мёртвые глаза урагана.
Под проливным дождем почти не видно прохожих, редкие силуэты гуляют под широкими зонтами, высматривая что-то по сторонам или болтая по телефону. Юнги с некой ленцой осматривается, тело ломит от усталости и мышцы неприятно гудят, в пояснице колет. Хочется сесть, выпить немного и расслабиться под приятную музыку, что он собственно и делает, когда докуривает вторую сигарету. Приказывает охране сидеть в машине и ждать его, а сам заходит в бар. Он сюда приходит нечасто, но место это любит за тихую обстановку и за живое выступление. Мина администратор узнает моментально, уводит за привычное место в самом дальнем углу, помогает устроиться и тихо удаляется. Юнги приходит не за встречей, потому что Хосока тут не встретить, если вечер не намечает большого празднества. Юнги сюда приходит, чтобы просто выпить, вслушаться в мелодичные голоса и посмотреть на расслабленных гостей, чтобы просто отпустить себя и расслабиться, чтобы увидеть другую жизнь. Ту, что у них могла бы быть, и нет, Юнги не винит Намджуна, он его постыдно жалеет, но помочь не может. Жажда величия и власти — вот что пришло на смену теплоты его лучшему другу. Намджун меняется, теряется, сжигает всё на своём пути, и чем ближе к верхушке, тем хуже. И Юнги страшно за других, страшно за детей, что так плотно сидят на привязи, привыкшие к такой жизни и не знавшие другой. Омега очень устал. Он вяло подпирает лоб ладонью, закрывает глаза и вертит в пальцах тонкую ножку бокала. Всё очень плохо. Что ему ещё сделать? Аромат дождя, кажется, просачивается через открытые двери в зал, и Юнги смешно морщит нос, проглатывает горечь, а затем поднимает голову, чтобы скинуть с себя отпечатки накатившего внутреннего мрака. Хосок как-то слишком незаметно оказывается рядом, сидит на самом краешке, придерживает сумку для ноутбука и какой-то смятый небрежно букет цветов, и смотрит странно на Мина. Омега бросает взгляд на дверь из зала, понимает, что её вовсе и не открывали, а запах этот от альфы. — С Вами всё в порядке? — интересуется Чон, ставя на стол сумку с шелестящей оберткой букета. — Более чем, — отрезает омега, даже не пытаясь развязать диалог. Вечер праздника все ещё перед глазами, а вид напряженного альфы в тот день намертво отпечатывается в памяти. Тогда они даже не разговаривали, а напряжение ощущалось сквозь весь зал. И не такого результата хотел Юнги, когда планировал вечер, но, как обычно, желания идут вразрез с реальностью. Хосок, кажется, даже немного растерянным, он глядит на бокал, который Мин осушает за пару глотков, уже видит, как омега поднимается с места и совершает, наверное, впервые дурацкий поступок. Альфа перехватывает теплую ладонь, перебирается быстро пальцами к кисти и сжимает её так крепко, что почти больно. Юнги дергается неосознанно, опускает взгляд на мужчину и только губы разлепляет, чтобы высказать своё напускное недовольство, потому что прикосновение отдаёт теплом, таким необходимым, что всё внутри скручивается от желания потрогать в ответ. Это впервые, когда кто-то из них касается другого. Почему сегодня всё пошло не так? — Я могу отвезти Вас, — Юнги в неверии изгибает бровь, сдерживает губы от едкой усмешки, когда слышит эти слова от Хосока, который, в принципе, не изъявлял особого желания находиться рядом, кроме как по делу. — С чего вдруг? Меня ждет охрана, они и отвезут, я не вижу в этом проблемы, — Мин пытается отступить, и с трудом, но отвоевывает собственную руку. — Охрана может поехать за нами, я просто хочу отвезти Вас, — Хосок поднимается следом, он и сам не до конца понимает своего порыва, но этот отчаянный и пропитанный тоской запах омеги уже ничем не вырвать из легких. Он просто хочет побыть немного рядом, совсем крошечную малость. О своей истинности они молчат и в упор не принимают ее, но самое забавное и не отрицают, просто проходят мимо, тихо. Им — по разным баррикадам, даже носа воротить не стоит в сторону друг друга. Если одна сторона и принимает, то Юнги может и потерять самое важное — доверие своего лидера. И простой потерей здесь не обойтись, Хосок это прекрасно понимает, а Юнги умалчивает, потому что Намджун такие вещи пресекает на корню, вплоть до последнего вздоха. А тем более, если самый близкий к тебе омега пошатнет доверие, что может ещё это значить? Самое настоящее крушение. Отчего Хосок и по-своему бережет то, что имеет, но сегодня хочется сделать хоть что-то. — Хорошо, только отпустите мою руку, — Юнги всё ещё тянет на себя, а смутившийся альфа отпускает. — Извините. Мужчина откашливается, подхватывает сумку, оставив истерзанный букет на столе, и выходит впереди Мина. Юнги почему-то забавляется, но все же неприятно покалывает под ложечкой. Кто-то подарил, или может это кому-то? Чертыхнувшись про себя, Юнги провожает взглядом Чона до его машины, а сам, подозвав охранника, отправляет домой. В машине альфы все насквозь пропахло им, аромат мяты действует лучше любого освежителя и вызывает желание чихнуть, а ещё здесь есть что-то ещё. Подозрения горечью оседают под коркой мозга — альфы вольны делать что угодно. Глупые, слабые омеги, ощутив истинного, берегут себя, сгнивают изнутри, но не подпускают. Конечно же, Юнги, ты такой дурак. Надеялся на воображаемую верность от альфы? Очень смешно, а Юнги и не сдерживает улыбки. Отворачивается к окну, опуская голову на подголовник и улыбается, слабо с надрывным ударом сердца в грудной клетке. — Всё нормально? Вы отпустили охрану, — Хосок заводит машину, откидывает сумку на заднее сидение и выглядывает на дорогу. — Ничего, пусть отдыхают, отвезите меня за город, не хочу сегодня оставаться в квартире, — отвечает Мин и переводит взгляд на дорогу. — Я покажу где это. Чон как-то нервно сжимает руль, молча кивает и пытается расслабиться, но всё не то. От омеги сильно пахнет, запах то появляется, то пропадает, или просто Хосок от странного подкрадывающегося страха теряется. Он боится, что не сдержится. Договорённость была отвезти омегу под охраной и в квартиру, но никак не за город. Чертова бестия что-то задумала, потому что зверёк в омеге неприятно холодит сознание альфы, здесь и прислушиваться не нужно. Здания редеют, остаточные магазины и яркие вывески тухнут за поворотами, людей не остаётся вокруг, только пустующие парки и пустая дорога, где-то недалеко должен быть особняк Намджуна, а дальше, на окраине, Юнги построил себе небольшой домик. Такой типичный с картинок, деревянный и с большой верандой. Ему хотелось собственный нетленный уют посреди деревьев и цветущего сада, который он обхаживает собственными руками. Приезжает и следит регулярно, даже если не остается на ночь. Юнги нравятся три особенных цветка, которые он обхаживает с особенной любовью, к нему никто не ездит: Намджун позволяет коротать там выходные, побыв там во время стройки, Чонгук решил не посягать на такой уголок своего хёна, так и не приехав ни разу, а Тэхён лишь загадочно улыбнулся на эту новость и тоже ни разу не посетил этого места. Юнги нравилось уединение, просыпаться ранним утром и сидеть, укутавшись в плед на веранде и просто смотреть в никуда, слушая звуки природы. Там всё было идеально и так, как того желал омега. Там был его мир, крошечный и отдаленный рай, но и его он потерять может. Машина тормозит у дорожки, усеянной гравием, альфа молчит, двигатель не глушит, ждет, когда омега выйдет, и на этом они попрощаются. — На чай приглашать нет смысла? — Юнги потешается, в открытую издевается и улыбается, глядя на напряженного мужчину. — Я думаю, это лишнее, — Хосок говорит почти через зубы, сдавливает рукоять передачи и смотрит перед собой, наспех оглядев небольшой домик. Он и правда выглядит очень красиво и так по-домашнему. — Лишнее для Вас или? — Лишнее для нас, Юнги! — Чон говорит, прежде, чем думает, бросает холодный взгляд на омегу. Мин — его прекрасный омега, меняется на глазах из тихой, неприступной глыбы льда превращается в маленького хищника. — Я просто хотел подвезти тебя, не более, выходи. — Эгоизм не поощряется, а презирается, господин Чон. Вас никто не просил проявлять ваш сраный альтруизм. Или, может, Вы думаете, это так здорово — подкинуть мне никчемную доброту, уделить крошечное внимание, чтобы потом глушить какого-то из проходимцев в собственной машине? А затем приглашать меня сюда. Или ты так херово проветрил тут всё, или совсем уже последние мозги растерял? Чем ты лучше моего главы, добродетель хуев! Юнги злится, он выскакивает из машины и оглушающе хлопает дверью. У Хосока гул в ушах стоит, он и позабыл, каким может быть жестоким и резким Мин. Внешне он даже Чимину уступает и выглядит почти кукольно, но вот внутренний стержень там намертво вбит в бетон, и попробуй вырви. Бьёт всегда грубо, и никаких уступок. Альфа видит удаляющуюся спину, проклинает на чем свет стоит и выходит из машины. — Прости! Юнги! — Чон оставляет дверь открытой делает неуверенный шаг на гравий и стопорит себя сам. — Юнги! Омега резко останавливается, разворачивается и твердым жестом двух рук указывает, куда может пойти альфа со своим «прости», продолжая пятиться назад и расплываться в оскале. Нахуй он может идти со своими «извини», «прости», «пойми» и прочим дерьмом. Хосок воздухом давится от возмущения. Что за поведение уличного оборванца для мужчины за тридцать?! Его, черт подери, его оборванец, и ничей больше. Не беги. Даже не смей. Юнги удивленно вскидывает брови, когда видит, как Хосок твердым шагом идет в его сторону, но омега в этот раз не боится. Что бы ни происходило Чон всегда останавливается, пресекает любое приближение и поток несказанных слов. Так будет и в этот раз. Мин опускает руки, отворачивается чтобы подняться на веранду и оставить альфу одного. Но не тут-то было, и не в этот раз. Омега даже растеряться не успевает, или хоть как-то отреагировать, когда его разворачивают и со всей силы толкают во входную дверь. Охнув от боли в лопатках и затылке, он цепляется отчаянно за куртку альфы, толкает, но руки перехватывают, сжимают пальцы, а шепот у щеки обжигает языками пламени. — Ты хулиган, или интеллигентный омега из знатной семьи? — шипит Чон, вдавливая в дверь и перехватывая омегу за талию, чтобы жадно прижаться к нему всем корпусом и не дать попытки вырваться. — Я тебе знаешь, что сделаю с пальцами? Чтобы больше не показывал их. — У тебя забыл спросить, — выдыхает Мин и глухо стонет, закатывая глаза, когда чувствует, как чужие руки шарят за его спиной и спускаются ниже, обжигая кожу даже сквозь одежду. — Это плохо кончится, Юнги. Очень плохо, — Хосок старается держаться, хотя самого всего трясет изнутри. Он будто голодный зверь принюхивается, рычит, тычется и отчаянно желает услышать команду «нельзя». Но Юнги не против, он хочет получить своё, то, что принадлежит ему по праву, сама природа так указала. Так почему он должен делить свое неизвестно с кем? Отчего-то горько. Мерзкие и предательские слезы с остервенением стираются из глаз, и губы жмутся в слепом отчаянье. Хосок затихает, понимает, бережно обхватывает ладонью светлый затылок и глушит животную часть себя. Сейчас Юнги нужно не это. Сейчас ему нужна твердая почва под ногами, он сам манит, провоцирует, толкает в пропасть собственными руками, коими держит сейчас. А Хосок очень устал бороться, устал идти против своих желаний. Сейчас самое необходимое в его руках, долгожданное, терпкое. Юнги на ощупь пытается открыть дверь, не размыкая губ, ухватившись ими за податливый язык, увлекает за собой, не встречая даже попытки сопротивления. Юнги очень долго ждал, сколько лет? Сколько он пробыл в кромешной тьме, наблюдая за тем, как Чон распаляет себя неизвестно на кого, сколько раз сердце крутило болезненным спазмом, сколько ему ещё это терпеть? И сейчас, шаг за шагом, он ступает к пропасти, чтобы после минутной слабости открыть глаза и встретить пустую постель. Потому что Хосок не останется, и они возобновят свою игру «чужие». А сейчас… Юнги хочет провалиться. Альфа шумно дышит через нос, слышно даже как сердце отбивает свой марш, по грубому толчку в грудь опускается в какое-то кресло и чуть ли не в открытую стонет, когда Мин седлает его бедра, крепко обхватывая за шею и увлекает в новый поцелуй. Грубость, жадная грубость, пропитанная отчаянной спешкой — вот, что сейчас между ними на окраине уютного гнездышка, которое предназначалось для них, но Хосок так не думает, потому что не примет в свои руки смерть омеги. Пока Намджун имеет такую власть, и пока Чон хочет верить в безопасность, он не посмеет. Осознание бьет неприятно, альфа открывает глаза и смотрит в темный потолок, выгибая и подставляя шею мокрым поцелуям, позволяя кусать и целовать. — Мы не можем, — Чон пытается перехватить руки омеги, остановить дрожащие пальцы, что так старательно высвобождают непослушные пуговицы из петель. — Остановись. Юнги поднимает холодные, блестящие глаза и замирает. Тяжелое дыхание обоих топит помещение и воздух сгущается, омега злится, злится настолько, что альфе поистине неприятно. — В чём проблема? — голос омеги звучит как-то по-чужому, такой тон Хосок слышал только пару раз, и было это не в один из самых приятных моментов. — В твоём лидере, и ваших правилах, ты умереть захотел?! — мужчина пытается оттолкнуть омегу подальше от бедер. Несмотря на его слова, Юнги плавно толкается и цепляется пальцами за обивку спинки по обе стороны от головы Хосока, и Чон шумно выдыхает через нос, сжимая губы. — Ты где-то здесь видишь Намджуна? — Юнги театрально оглядывается и снова возвращает своё внимание, быстро перенося ладонь на шею альфе, несильно сжимает пальцами кожу, а затем замирает у самого лица, заглядывая в глаза. — От истинности ты отказываться не хочешь, потому что знаешь, я буду послушно сидеть на своём месте и ждать тебя, пока ты редкими случаями увлекаешься другими. Ты практически ничего не знаешь обо мне. Думаешь, что я не узнаю, корчишь из себя обходительную дрянь, а по итогу что? Этот концентрат злости в руках альфы нарастает с каждой минутой, с каждым произнесенным словом, и Чон на мгновение теряется, боль причинить он не может, ответить колкостью не получается, всю спесь смывает в сточную канаву, и ему остаётся лишь восхититься этой силой, властью. Омеги в правильном ключе могут собственными руками уничтожить альфу, медленно, но верно довести до ручки, и кто говорит, и верит в то, что они слабы — правы. Но лишь наполовину. Они слабы физически, но моральной силе стоит лишь позавидовать. Нужно только научиться управлять, а Юнги научен. Выращен так. Природа вложила свою власть и сейчас насмехается над ним — альфой — смотрит карими глазами омеги и демонстрирует всю силу. Чон горит, возбуждается лишь сильнее, обжигается об собственное желание, и с дикой жадностью впивается в мягкие, но холодные губы своего омеги. Юнги стонет, сплетает языки и цепляется, будто тонет. Хочет надышаться, ощутить, поддаться силе и скинуть оковы обязательства. Кресло под ними опасно скрипит, когда Хосок сползает с него и валит омегу на пол, резко подминая под себя, сжимая с силой ногу под коленкой у себя на поясе, толкается бедрами в промежность, и вдыхает полной грудью аромат утренней росы, так идеально сочетающейся с его запахом. Срывая поцелуи, они хаотично пытаются избавиться от одежды наполовину, лишь сдирая с горячего тела, нет времени, нет желания возиться с каждой петелькой, пуговкой и швом. Юнги задыхается, сплетает пальцы с широким ворсом ковра над головой, а другой скользит по глубоко вздымающей груди, оставляя за собой красные полоски. Хосок не отстаёт, вылизывает и щипает губами молочную кожу на шее, ключицах, груди, почти мучительно оттягивает твердый сосок, срывая с губ омеги вскрик. Дорвался до лакомого куска, сколько раз он топил себя в других телах, не найдя успокоения. Крепкие руки дергают брюки вниз, неприятно натирая кожу на бедрах и задевают твердый член, Юнги морщится, шипит, бормочет проклятья, стараясь развести кривую молнию на джинсах альфы, почти справляется, когда Чон, откинув его брюки и белье в сторону, резко пропадает из-под его рук, и носом утыкается в лобок рядом с сочащимся членом, и шумно тянет воздух носом. Юнги с ума сходит от этого действия, призывно двигает бедрами, разводя ноги шире, вплетая пальцы в мягкие волосы альфы. Хочет потянуть на себя, больно сжимая, но Чон не слушается, рычит и отдирает руку, со стуком вбивая кисть в пол. Целует, снова прикусывает теплую кожу у основания члена, любуется дрожью и наслаждается протяжным, хриплым стоном. Не видит больше ничего и чувствует лишь острый аромат омеги, что так податливо подставляет себя и умоляет, будто в бреду. Сначала один палец. Входит легко, потому что естественной смазки достаточно. Юнги мечется, двигается сам в нетерпении, насаживаясь, и просит добавить, и кто такой Чон, чтобы ослушаться, проталкивая ещё два пальца разом, параллельно посасывая лишь взбухшую головку члена, наслаждаясь будто леденцом, водя кончиком языка вокруг и выделяя особенное внимание уретре, из которой так и сочится желание. Хосок сам на грани, он бы и подумать не мог что простые ласки с омегой могут быть такими изводящими и приятными. Будто мало, пробуждая нескончаемое желание. Юнги почти хнычет, буквально выдирая ворс с корнем, выгибается так, что сам поражается своей гибкости, сгорает медленно, но верно. Плавится и теряет реальный мир. Потолок и лицо альфы смешивается в одно пятно, когда он чувствует желаемую наполненность, что вгоняют в него с диким напором. Чон быстро нависает сверху и перекрывает губы ладонью, упиваясь хриплым и глухим криком. Очередной глубокий толчок в упоительной узости, и он упирается лбом в шею Мина, подминая и крепко сжимая в своих руках, не позволяя шелохнуться. Юнги и больно, и приятно, его разрывает, он бы и рад заметаться, прижаться теснее или оттолкнуть, но слишком крепко прижат к горячему и сильному телу. Он бы и рад кричать, или выстанывать накрывающую волной негу, которая буквально разрывает его изнутри с каждым толчком. Но всё, на что он способен — это разреветься, цепляясь пальцами за бока альфы. Многолетняя боль разрывает его эмоции, взрывается фейерверками, и Чон чувствует, знает почему, целует в щеки над ладонью, сцеловывает слезы, утыкается носом в висок и просит не плакать, продолжая толкаться с отчаяньем. Больно, как же больно морально и как упоительно физически, тело отдается, чувствует нарастающее и желанное, а вот сердце колется. Потому что наутро Юнги останется один, зная, что то, что ему нужно до отчаянного вопля, вернется к своей жизни, к своим привычкам. Чтобы сохранить видимость, чтобы сохранить их жизни и сделать вид — ничего не было. А глыба с уродливой надписью «ревность» отыграет свой отдельный вечный праздник. И снова на повтор. Снова взгляд со стороны, с тающей надеждой в глазах, напротив. Но сейчас, в эту ночь, Юнги заслужил кусочек персонального счастья в себе, в своих руках, в своих глазах с хриплым голосом у уха, умоляющий простить и подождать. И снова на повтор. И с тающей надеждой в глазах напротив.***
Чимина, после того злополучного вечера встречи с Намджуном, заваливают неумолимой работой. Омега уходит ранним утром в офис, проводит там отведенные три часа и возвращается домой с новой кипой бумаг. Мозг, честно говоря, пухнет от объема информации. Пока ему удалось найти две несостыковки, информацию об их семье и правда держат в строжайшем секрете, Сон Джонсу с Джейн проделали огромную работу, здесь даже и придраться не к чему. Пак в таком режиме проводит почти всю неделю, откровенно уже подустав, он отшвыривает от себя только что открытую папку и откидывается на диване, вытянувшись во весь рост и раскинув руки в стороны. — Мои каникулы… — воет омега, разглядывая уныло-белый потолок с черными вставками. От такого мозгового штурма у парня разыгрался аппетит, и впервые за весь год жутко хочется чего-то сладкого. Что угодно, пусть даже торт, кажется, он готов его весь слопать. Поджав губы и повернув голову в сторону входной двери, Чимин какое-то время задумчиво взвешивает все «за» и «против». За дверью, конечно же, стоит очередной, внушительных размеров альфа, один из охранников Чона. Тот косит взгляд на приоткрытую дверь, откуда высовывается голова Пака. Чимин не совсем умеет отдавать поручения, поэтому брякает первое, что пришло на ум: — Я хочу сладкого. Привезите мне сладкое. Амбал моргает как-то даже немного растерянно. — Что именно вы хотите? — басит он и разворачивается всем корпусом. — Просто сладкого, без разницы, — Чимин прячется обратно за дверь и прислушивается к голосам: один принадлежит альфе, а другой раздается из рации. Надув губы себе под нос в трубочку, Чимин задумчиво хмурится, возвращается в зал и меняет направление в душ, ненароком думая, что ему сейчас кондитерскую привезут. Хотя, с какой стороны посмотреть, Чимину понравилось отдавать приказ, и осознание, что его исполнят, лишь раззадоривает. Неплохая прерогатива. Под своими думами омега скрывается в ванной. За всю неделю он ещё не смел даже подумать об инциденте с Чонгуком. Они не виделись, да и не слышно о нем ничего, на этой территории он не появляется, в офисе не бывает, туда Юнги чаще наведывается, чем наследник. О Намджуне тоже тишина, казалось, будто они и вовсе испарились. Чимин встал у зеркала, стянув с себя футболку, бегло пробежался по фигуре, впервые отмечая свою нездоровую худобу. Его гормональный фон нестабилен, в особенности, после случая в кабинете особняка, Чимин заметил в себе нежелательные моменты. Кожа помнила прикосновения, а под носом каждый раз призрачно отдавало грейпфрутом, омега в такие вспышки встряхивал головой, закрывал глаза и отсчитывал до пяти. Пока что помогало. А вот стоило уснуть, как Чимин бывало подскакивал посреди ночи с ошалелым дыханием и неровным сердцебиением. Альфа снился ему, и каждый раз сон повторялся, и Чимин соврет, если скажется что ему эти сны не нравились, об этом свидетельствовало промокшее белье и вставший член. Себя он успокаивал лишь тем, что это виновато сознание омеги, и уходил под холодный душ. Оправдание такое себе, но это лучше, чем ничего. Под этими угнетающими мыслями Чимин залезает в ванную и с наслаждением мычит, вытягиваясь во весь рост, и погружаясь по самый подбородок под воду. Упоительно-то как, и лучший релакс к вечеру после тяжелого дня. Омега откидывает голову на подушечку и закрывает глаза, вытянув одну руку вдоль бортика. Разморенный и изнеженный горячей водой Пак не слышит, как открывается и закрывается дверь в квартиру. Кто-то скидывает обувь в коридоре и шуршит пакетами, а затем проходит в ванную комнату. Чимин забавно морщится сквозь дрёму, улавливает соленый привкус впритирку с кокосом, хватается за бортик, расплескивает воду в ванной, быстро садится и во все глаза смотрит на вошедшего. Тот клонит голову набок, странно улыбается и сидит на стиральной машинке, слегка покачивая ногами. — Привет, пташка. — Вы совсем ополоумели?! — рычит омега и швыряет полный флакон с шампунем в парня. Тот успевает уклониться в сторону и тихо хохочет. — Выйдите отсюда! Чимин прижимает колени к груди и с раскрасневшимся лицом от духоты в помещении прожигает взглядом Тэхёна. — Я тебе там сладости принес, ты же заказывал, — Ким жестом указывает на дверь из ванной и театрально хмурит брови. — Я так старался, выбирал, лично приехал, чтобы порадовать нашу пташку-трудягу, а ты вот как меня встречаешь? — В курьеры заделались? — Чимин поворачивается обратно боком и умывает лицо. — Всё для тебя, пташка, — на эти слова Пак лишь фыркает. — Долго так сидеть будешь? Вербь в попе вырастит, а Чонгук не обрадуется. — Я иногда поражаюсь вашим дурацким шуточкам, выйдите. — Нет. Чимин смотрит упрямо, Ким ему в этом не уступает, для уверенности в своих действиях руки на груди скрещивает и даже не моргает. Под тяжелое «окей» Пак всё же поднимается из ванной и предстает во всей красе перед непрошеным гостем. Тэхён нервно сглатывает, ведет взгляд по стекающей воде вдоль хрупкого и такого ладного тела, отмечает прекрасный легкий рельеф мышц, ведет взглядом к бедрам, отмечая, какие они крепкие, и бесстыдно упирается взглядом в мягкий розовый член. Пак такой гладкий, ухоженный, соблазнительный и чертовски красивый не только лицом, но и телом. Тэхён поражается в который раз, насколько необычен этот омега. Его хрупкость лишь в размерах, но тело не хиленькое, никакой лишней женственности, он излучает определенную силу. Тэхён в восторге. И даже завидует тому, что этого омегу может иметь лишь его брат. Повезло так повезло, ничего здесь не попишешь и не перепишешь. Чимин перешагивает через бортик и тянется к халату, он даже не испытывает стеснения, природу альф он знает, пусть пялится, раз так хочет, главное, чтобы не трогал. Тем более, Чимин прекрасно осведомлен о том, что он может нравиться многим, нет, это не завышает его самооценку, скорее, это просто мысль, с которой живет, и как-то смущаться, или гордиться не пытается. Его тело, и он ему хозяин. Всё, что он может, это лишь гордиться исключительно собой и следить за тем, чтобы не растерять ту форму, в которой ему комфортно. Накидывая на плечи махровый халат и уже собираясь его повязать на поясе под пристальным взглядом, Чимина вдруг дергают за руку и разворачивают в сторону, Тэхён возвышается позади, впечатав пальцы в предплечья омеги, не давая пошевелить руками и плотно жмется носом в изгиб шеи, глубоко-глубоко вдыхая аромат пены для ванны и природный запах, но не чувствует его. — Ты своими таблетками похеришь здоровье омеги, — Тэхён выпускает взбрыкнувшего Чимина и хмурым взглядом смотрит в ответ. — А Вам какая разница, — даже не старается спросить, просто огрызается в ответ и, туго связав пояс на талии, пытается выскользнуть из душного помещения. — Детей заводить не собираешься? — альфа выходит следом. Чимин ищет взглядом пакеты и первым делом направляется к ним, заглядывает внутрь, отмечая уйму разного шоколада и на самом дне шоколадный торт с вишневой пропиткой. Проглотив тяжелую слюну от вида сладостей, омега, тут же выложив всё на стол в кухне, достает заветную коробку с тортом. — Я слишком молод для таких мыслей, — отзывается он, вовсю хозяйничая в поисках ножа. В этой кухне он ещё толком не разобрался, да и не пытался готовить, кроме чая, готовую еду он только заказывал, особенно не растрачивая себя на готовку. — Некоторые омеги уже в твоём возрасте думают о семье, — Ким опускается на стул у окна, с удивлением отметив, что Пак машинально поставил перед ним второе блюдце, отправившись заваривать чай и разрезать торт. — Некоторые омеги слишком глупы и живут по вашим устаревшим правилам: женись на альфе и роди ему кучу детей. Нет, так это не делается, и уж тем более я не собираюсь так жить, — парень усаживается за стол, делится куском сладости и приступает к своей половинке, как только кусочек пропадает с вилки, Чимин закрывает глаза и протяжно стонет. — Целый год… не ел, боже. Тэхён невольно улыбается, наблюдая за счастливым омегой, который сейчас выглядит поистине умиротворенным, несмотря на всё то, что происходит в его жизни. И внутренне даже радуется, что это зрелище достанется только ему, если только Юнги не понапичкал квартиру камерами и не дал доступ Чону. Было бы достаточно неловко, но Чонгук с отцом сейчас далеко, а значит можно насладиться этим зрелищем одному. — А где все? — задает вопрос Пак в перерывах между перекусами. — мистер Сон тоже отсутствует на работе, как только господин Ким куда-то пропал. — И господин Чон, — добавляет Ким с усмешкой. Чимин недовольно зыркает на него и пожимает плечами, мол, этот его волнует в самую последнюю очередь. — Они по делам в Китай уехали, должны завтра вечером вернуться. И может, — Тэхён тянет руку к жующему парню, цепляет крошку от бисквита на большой палец и отправляет его себе в рот, медленно обсасывая палец и облизывая губы, — перейдем на «ты»? Чимин сдерживает позыв дернуться, продолжает пережёвывать и сверлить взглядом напористого альфу. Прекрасно осознает, что лучше лишний раз не бесить своим характером, потому что ему неизвестно, каким может быть этот парень в бешенстве, а личная безопасность куда важнее, но что успел понять Чимин за такое короткое время — Тэхён умеет слушать, поэтому решается расставить все точки над «i» сейчас. — Тэхён, — пробует произнести имя и пойти на уступку, ловя тут же угодную и мягкую улыбку. — Я… хочу попробовать попросить тебя, не флиртуй со мной. Скажу честно, я не хочу лишний раз нарываться на Чона и гнев вашего отца. Я просто хочу продолжать работать. Зачем ты продолжаешь это делать? — Я забочусь о тебе в отсутствии моего брата, ты омега-парень, да, очень хорош собой и, может быть, если бы ты не принадлежал моему брату, я бы ещё подумал, флиртовать с тобой, или взять сразу, — альфа откидывается на спинку стула и тянется за кружкой с чаем. — Мне приятно находиться в твоём обществе, нравится смотреть на тебя. Это моя манера общаться с тобой, хоть Чону это и не нравится. — Я не принадлежу… — Ты принадлежишь ему, нравится тебе это, или нет, — Тэхён замирает с кружкой у губ, голос моментально приобретает стальной оттенок, а взгляд мрачнеет, указывая место в этой цепочке. — И я не позволю сделать ему больно. Методом проб и ошибок, но он не станет бездушной куклой. Оставь всё, как есть, и не противься. Запомни одно, Чимин, не переходи дорогу моему отцу и мне. Чонгук из нас самый ещё адекватный, и поверь, ты не хочешь испытать моего гнева. — Господин Ким, так или иначе, узнает о том, что мы предназначенные, это не скрыть, если пойдет дело дальше, я не стану ничего делать! — Чимин откладывает вилку и опускает взгляд. — Я прошу лишь об одном. Просто пусть он будет дальше от меня. — Пташка, — Ким подцепляет двумя пальцами ворот халата, чем заставляет обратить на себя внимание. — А мы нашему папе не расскажем. — Тебе смешно? — Да, меня забавляют ваши метания. — Пророчу тебе истинного и испытать это дерьмо на собственной шкуре, — в сердцах высказывает омега и быстро поднимается с места. — Обязательно если найду, схвачу в охапку и дам деру отсюда, и буду дни напролет любить. Чимин почему-то невольно улыбается и неприлично фыркает, Тэхён оказывается, знает такие слова, как «любовь», и даже не знает, хотел бы он такой участи для будущего омеги, если он всё же будет. В их мире чаще пары не находят друг друга и проживают жизнь с другим партнером, так и не испытав взаимности, а ещё реже есть те, кто вообще не имеют пары. А если Тэхён один из них? Что потом происходит с такими альфами? И правда ли что пишут об этом? Книги говорили о том, что такие остаются привязанными к омеге ближайшего родственника и мучаются в одиночестве, если нет родственника, то альфа, не заведя даже простых отношений — черствеет изнутри, продолжая жить без особого энтузиазма к жизни. — Слишком много думаешь, пташка, — Ким отрывает омегу от тяжелых мыслей, Чимин переводит на него взгляд, и чувствует в груди ноющую догадку. Тэхён всё ещё ребенок, да, развит не по годам, да, слишком рано погряз в преступном мире и управляет им, но он всё ещё ребенок с поломанным защитным механизмом. Чимин отчего-то испытывает странный порыв защитить. — Я что-то засиделся, — Ким лишь улыбается, поднимается с места и идет на выход, — сильно не налегай, Чонгук не любит толстых. Но если ты противиться не будешь, он тебе быстро калории сожжет. Пак с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза, и уже смиренно принимает такую смену разговора. Не прощается с альфой, слышит, как дверь закрывается и переводит взгляд на заставленный стол. И почему эти люди действуют из крайности в крайность? Он всего-то хотел чего-то сладкого, а не целую гору на десять лет вперед.***
Чонгук ступает на трап и на мгновение закрывает глаза, вдохнув глубоко родной запах города. Поездка в Китай выдалась сложной, она вымотала его. Руки до сих пор болят, а голову разрывает от напряжения, он настолько погряз в делах, что забыл, когда последний раз вот так останавливался и просто дышал. Те проблемы, в которых они погрязли, посеяли свои плоды, сейчас многие партнеры в сомнении, а некоторые идут напролом, пока остальные просто смотрят и любуются бойней не на жизнь, а насмерть. Они с отцом догадывались, что придется пережить, как минимум, парочку нападений, но никак не ожидали, что их встретят сразу при перелете. Чонгук уже и не вспомнит, как им удалось избежать смерти, всё случилось слишком быстро, и благодарить стоит их верного мистера Ву. Верный старый пес Намджуна, с ним они и поднимали свой первый бизнес транспортной индустрии и доросли до поставщиков и организаторов. Ву таких же закаленных нравов, как и Ким, они на одной волне и, похоже, понимают друг друга на ментальном уровне. Так что да, во многом остаётся благодарить его за предварительную встречу на границе с Китаем. Сокджин — чертов змей, роет под ними уже в открытую, и Чонгук до сих пор не понимает, почему его отец так яро отступает от войны. Убить ему не составляет трудности, втереться в доверие и предложить выгодный вариант, приманить более лживой уловкой и прихлопнуть ловушку — всё это он может, и чертов Сокджин с его хлипкой империей просто канет в Лету. Но почему, несмотря на такой огромный послужной список, отец противится? Чонгук криво ухмыляется и фыркает в ладонь, когда устало трет лицо и спускается вниз, передав охраннику сумку с документами. Ноги еле держат, колени гудят, а все тело будто погрязло в тонне грязи и каждый шаг даётся непосильным трудом. Его отец готов костьми лечь и даже собственного сына буквально продать. Что он пытается доказать? Чон оборачивается и видит выходящих двух помощников, кажется, один из них что-то говорит ему, но что-то совсем не разобрать. Где-то даже раздается крик, но альфа не разберет, тело предает его, как и помутившееся сознание. Тело наследника валится на асфальт и больше не шевелится.***
— Чонгуки, боже, — шепот пробивается с трудом, а ледяные пальцы ощупывают горячие щеки. –Всё хорошо, ты дома, всё хорошо. Альфа до сих пор не осознает где находится, и почему вокруг так светло и шумно. Слишком много размытых теней маячит вокруг. Запахи, их так много, тошнота подступает к горлу, под ребрами жалит нестерпимо, когда он переваливается через подушки и его тошнит на пол. Гул нарастает, и обрывки фраз дорываются до его ушей, но всё не то. Кажется, он чувствует брата рядом, совсем близко, странные эмоции, Чонгуку это не нравится, всё его существо противится и забивается в угол, пряча морду, только бы не вдыхать. Юнги, это Юнги сейчас его касается, чувства омеги более привычны, и Чон хватается за них, отторгая беспокойство с привкусом моря. Глаз не открыть, тело ломит от жара, и знакомое прикосновение пальцев к воспаленной коже обдает дикой болью. — Почему его не обследовали на месте?! Я тебя спрашиваю?! Что за хирург его зашивал, мать вашу! Юнги беснует, он отстраняется, и запах становится еле уловимым, Чонгук сдавленно мычит через сцепленные зубы, различает запах медикаментов, здесь даже Джунки, ещё много других людей за дверью, но больше похоже на липкую кашу, и от этого только хуже, тошнота снова подкатывает к горлу, с губ срывается судорожный вздох, и уже не сдерживаемый крик, когда в боку будто всё нутро выворачивают наизнанку. Чонгук мечется в персональном аду, пока крепкие руки держат ослабленное тело и вот оно — Тэхён, совсем близко. Чон слепо хватается то ли за руку, то ли за грудки и пока кожу вспарывает зудящая боль, проникающая под мышцы, удается судорожно вдохнуть упоительную ваниль. Тэхён тут же весь напрягается, мечется взглядом по измученному лицу брата, который даже глаз открыть не может и сейчас горит в муках, пока рану на живую обрабатывают. Почему-то ни одно обезболивающее его не берет, а вкупе с выпитым алкоголем при перелете, выжимает почти все соки из здорового сердца. И Тэхёну становится страшно. Это чувство такое новое и неизведанное, заставляет прикусить себе язык и мысленно молить брата держаться. Почему отец отпустил его в таком состоянии, почему возвращается такая мизерная группа бойцов? Что там произошло? — Господин Мин, — в двери влетает Джейн, выглядит она так, будто её только подняли с постели и привели сюда, за ней маячит бледный Пак. — С прессой всё хорошо, мы проверили в обоих странах, никакой утечки не было. По крайней мере, за последнюю неделю, тишина. — Хоть что-то хорошее, — Юнги, тяжело выдохнув, опускается на диван, откинув телефон в сторону. — Охрану усильте, мало ли что, и ведите наблюдение, я подойду позже. — Что случилось? — девушка оглядывает людей, стоящих в зале, и бросает взгляд на закрытую дверь в спальню на втором этаже, откуда слышит крик. Она тут же ежится, покрываясь липким страхом от этого голоса. — У Чонгука ранение, я без понятия, что произошло в Китае, Намджун ничего не говорил, хотя был на связи. Я не знаю, что за дерьмовый хирург его обследовал, но рана загноилась. Сейчас Джунки с остальными занимается этим. Черт, Намджун, черт-черт-черт! Он не отвечает на звонки, — Юнги подскакивает на ноги, и дальше Чимин не слышит. Раздирающий кожу крик альфы и так уже многое сказал. Чимин чуть ли со стеной не сливается, что есть сил держится на своих двоих. Дискомфорт внутри и странное беспокойство уже давно металось в нём, отчего он даже толком уснуть не мог, а потом стало только хуже, превращаясь в тяжелую боль изнутри, словно что-то зыбкое было под ним, и он медленно там вяз, не имея возможности даже шелохнуться. Звонок Джейн и просьба проверить несколько сайтов под своим личным паролем его тревожность лишь усилило. А потом поездка сюда и никаких подробностей, Чимин думал, свихнется от незнакомых разбушевавшихся эмоций, но стоило только подняться на этаж, и с каждым новым шагом зверек внутри него заметался с отчаянным рвением, он думал, что его разорвет к чертям изнутри. Пак еле отдирает глаза от пола, видит неприкрытую истерику Юнги, замечает, как бледнеет Джейн, как напряжена и молчалива охрана. Ещё хоть звук из комнаты, и Чимин сорвется, его и так колотит как щенка, а подступающая тупая истерика ком в горле формирует, да такой, что ему приходится вдохнуть ртом, отвернуться и отойти ещё на шаг назад. Одна надежда, что это будет ему скидкой на то, что он просто испугался. Юнги бросает на него внимательный взгляд, пока слушает гудки и даже не моргает. Чимин смотрит в ответ и уже отсчитывает секунды до своего конца. Джейн появляется перед ним слишком неожиданно, перекрывая обзор на Мина, она крепко сжимает его руки и уводит в кухню. Омега прирастает к полу у окна, куда чуть ли не забивается, дрожащими руками сжимая свои же плечи. Ему с трудом удается усмирить своё воющее существо, стакан с водой в ладони идет ходуном, но сделать пару глотков, всё же, удается. — Ну же, ты чего? Испугался настолько? Прости, что сорвала тебя посреди ночи, Джонсу тоже нет в городе, я бы одна не смогла всё проверить, Чимин, прости, — Джейн уже сотни раз пожалела, что позвонила ему и потащила почти через весь город за собой. Она скорее действовала на инстинктах, как и следует в такой ситуации, а раз Чимин в процессе обучения, он обязан присутствовать в любой момент, если потребуют информации. — Всё н-нормально, это наша работа, — хрипит Пак в ответ и отворачивается к окну. Девушка сразу выходит, просит подождать немного, оставляя планшет, чтобы он смог мониторить полосу новостей, и Чимин соглашается, даже благодарит мысленно за то, что дверь в кухню закрылась за ней. Чимин не отсчитывает минуты, он отсчитывает тяжелые секунды. Стоит у стекла и тупо пялит в горящий экран, каждый раз обновляя и обновляя страницу. Руки ходуном ходят, а леденящее беспокойство вызывает желание просто разреветься. Чтобы так от души, в голос и проклясть глупую связь, всю семью Кимов, своё бессилие перед собой же и этот поганый день, а ещё лично Чонгука, желательно в лицо ему прокричать всю горечь. — Поправься, козел, я тебе всё выскажу! – цедит сквозь зубы Пак в никуда и отшвыривает планшет на стол. Тот прокатывается почти через всю поверхность стола и замирает у самого края. — Блять. Сипит омега, хватаясь за голову и крепко-крепко жмурит глаза. Старается прислушаться, что там происходит за дверью, но всё ещё очень тихо. Сколько он так простоял — неизвестно. А если верить притихшей истерии внутри, значит, Чон уснул, и скоро он сможет отправиться домой, или он не хочет? Чимин чувствует себя загнанным в ловушку. Несчастным, маленьким зверьком, который вдруг сдал позиции и растерянно теперь мечется из стороны в сторону, не зная, что ему сейчас точно хочется. Дверь в кухню открывается и Пак поднимает голову, и будто со стороны теперь смотрит на эту картину. Омега, которого он видел на празднике с Чоном, это точно он, сомнений нет. Он изнурен, держит в руках испачканный халат и держится одной рукой за ручку, смотрит в упор на Пака, скользит взглядом снизу вверх и замирает на лице. — Господин Ким попросил тебя остаться и подождать его. Он увезет тебя домой, — Джунки вдруг озирается в комнату и возвращает внимание обратно. — Надеюсь, ты понимаешь, что тебе следует сделать? Чимин отмалчивается, давит в себе непрошеную и дурацкую нотку ревности, которая сейчас совершенно неуместна. Доктор принимает молчание за согласие и просто выходит, прикрыв за собой дверь. Когда становится совсем тихо, Чимин делает неуверенный шаг к дверям, приоткрывает и, не высовываясь, выглядывает в ярко освещенную, пустынную гостиную. Дух беспокойства всё ещё тяжелой ношей оседает на стенах, а лестница ведущая на второй этаж кажется целой бесконечностью. Чимин не хочет и хочет. Чимин тормозит слишком часто, останавливаясь на одном месте, хотя внутри всё кричит и молит идти быстрее. Бороться с собой слишком трудно, почти невыносимо, и это так выматывает, словно он стометровку пробежал. Омега тормозит в метре от заветной двери, от которой разит кровью и тлеющим спокойствием. Он не может и может. Всего лишь протянуть руку и открыть. Шаги за дверью отдают в ушах почти тяжелым грохотом, и на пороге появляется Тэхён. Чимин не узнает его таким и отшатывается назад. Альфа выглядит потерянным, загнанным, с покрасневшим усталым взглядом, с поджатыми губами и, кажется, щеки — они влажные. Он на такое способен? — Нет, я не хочу… — Чимин делает два шага назад, а Тэхён один к нему. Пак не хочет знать другой стороны, которая, возможно, имеет место быть. Он не хочет погрязнуть в этом дерьме. Он не хочет ничего знать, кроме того, что привычно для себя видел до этого. Не этого он хотел. — Пожалуйста, — шепчет, почти жалобно просит и стоит, опустив слабые руки, они немного испачканы в крови, как и некоторые кусочки его одежды. Чимин давит в себе тяжелый ком, видит, как альфа отступает в сторону и открывается обзор на сложенную постель. Словно ничего и не было, Чон лежит под одеялом, вокруг стерильная чистота, только кровью пахнет, бинтами, металлом и антисептиками. Омега себя уже не слушает, на подсознании делает несколько шагов и переступает запретный порог. — Он не может уснуть… ему всё ещё больно, пожалуйста, успокой его, — голос Тэхёна звучит почти неслышно, потому что Пак уже у самой кромки постели и смотрит во все глаза. Так вот, что может пошатнуть младшего брата семейства. Слишком это всё. Слишком. Чонгук выглядит абсолютно беззащитным, темный взгляд из-под прикрытых век мутный, возможно, он уже и не различает ничего вокруг. Чимин прекрасно понимает, как его запах действует и знает, что Чону больно не только снаружи, но и изнутри. И всё, что нужно сделать, это подойти и успокоить зверя. Коснуться его и подарить недостающего тепла. Чимин не хочет знать этой стороны. Не хочет видеть хорошее. Не хочет. Тэхён выходит из комнаты, и всё что сейчас слышно, это тяжелое и прерывистое дыхание альфы. Его… альфы, который так отчаянно ждет, молит всем нутром подарить спокойствие и облегчение. Чимин обходит постель с другой стороны, забирается на матрас и ложится на бок в нескольких сантиметрах от Чона. Его обескровленное лицо похоже на лицо фарфоровой куклы в обрамлении угольно-черных растрепанных и влажных волос. Темные ресницы подрагивают, а тонкие сухие губы приоткрыты. Если бы он мог что-то сказать, то попросил бы Чимина лично о помощи? Омега может лишь догадываться. Поэтому пока просто смотрит, скользит взглядом вниз на перебинтованный торс, что скрывает пуховое одеяло, отмечает каждый вдох и выдох. Альфа даже пошевелиться не может. Чимин ощущает жар чужого тела, слушает ускоренное, почти аритмичное сердцебиение, и медлит. Он слышал о том, что предначертанному можно лишь коснуться и усмирить бедственную агонию, всего лишь нужно протянуть руку. Он ведь может остаться так, лежать рядом, и позволить альфе сгореть. Ведь, может же. Всего лишь нужно перетерпеть… Чимин возвращает взгляд к лицу и на мгновение замирает, когда видит крошечную, отчаянную каплю стекающую из уголка глаз на висок, она тут же теряется у уха за прядями волос и, кажется, это конец. Слишком неожиданно и странно. Чимин признает своё поражение. Он привстает и протягивает руку к лицу альфы, касается холодной щеки и большим пальцем проводит у уголка губ. — Я здесь, ты можешь отдохнуть… Сказанные слова срываются с легкостью и омега ловит вздох облегчения с обескровленных губ, тяжелые веки медленно закрываются. Чимин жмется губами к влажному виску, собирая губами чужую горечь, сам дрожит и, прикрывая глаза, утопает в их общей, смешанной неизвестности. Продолжает прижиматься к виску губами и ждет, когда сердце замедлится, даруя носителю успокоение. Чимин не хочет видеть хорошее, но сам же протягивает руку на безмолвную просьбу уставшей души. Чимин не хочет знать этой стороны. Он её боится и, также, отчаянно жаждет. Он сам делает первый шаг навстречу. Пробует почву под ногами и добровольно проваливается в неизвестность, прижимаясь сбоку к теплому плечу.