Таинственный сад

      Первым, что неприятно вытягивает из сна без сновидений – это яркий свет под веками. Чонгук испытывает первый отклик тела на боль в груди, которая расползается к боку и распространяется почти что на всю его правую сторону. Он даже не сразу понимает, где находится и что произошло. Он пытается пошевелить правой рукой, чтобы скинуть с себя удушающее одеяло, из-за которого так нестерпимо жарко, но встречает какое-то увесистое сопротивление. Мышцы болезненно сокращаются, из-за чего альфа тут же расслабляется и поворачивает голову в сторону. Приходится убить какое-то время, чтобы осознать и признать волосы светло-сероватого оттенка, растрепанные по белой ткани. Аромат мандарина витает где-то над ними и плотной пеленой застывает в воздухе закрытой спальни.       Чонгук смотрит на умиротворенное лицо омеги, которого никак не ожидал застать в своей постели, по крайней мере, явно не при таких условиях. Чимин спит крепко и даже дышит еле уловимо, сплел руки чуть выше предплечья альфы, уткнувшись лбом в его плечо. Чон обводит взглядом фигуру парня скорчившуюся в позе эмбриона поверх одеяла и откровенно не понимает, какого черта он здесь делает.       Спина затекла, затылок болит нестерпимо от одного и того же положения. А судя по яркому солнцу в небе, которое так безбожно светит в окно – сейчас не меньше полудня. Сморщившись в болезненном спазме, Чон пробует перевернуться на здоровый бок, тем самым поворачиваясь лицом к Паку, тот, ощутив сквозь сон шевеление, медленно, не раскрывая глаз, склоняет голову глубже к подушке, прячет под ней руки, продолжая спать. Чонгук просто смотрит на его лицо, изучает чуть ли не каждый волос на голове, и только сейчас воспроизводит в памяти вчерашний вечер.       Боль от ранения он стал испытывать сразу на второй день после того, как ему вынули пулю, и она лишь усиливалась, а в день прилета стало совсем плохо, и он просто потерял сознание. Альфа концентрируется, старается вспомнить хоть что-то, когда он уже оказался здесь, но ничего, кроме боли не помнит, а ещё очень много смешанных запахов, и среди них витает нужный. Как маячок во тьме, кружит где-то далеко от него, постепенно приближаясь и тут же отстраняясь. Все существо альфы тянулось к огоньку, скулило позорно и просило безмолвно об успокоении. Дать возможность подпитаться, прижаться и хоть немного убавить боль.       Чимин в это время снова шевелится, приподнимает лицо на подушке и медленно разлепляет глаза, различая прямо перед собой бодрствующего альфу. Между ними нависает тишина и мягкой поступью останавливается у самых лиц. Чонгук медленно холодеет изнутри, мечется от зрачка к зрачку, отчетливо вспоминая как омега замешкался, как вдруг подошел совсем близко и просто ждал. Ждал пока альфа в бессознательном контроле чуть ли не проскулит о помощи, и только после этого Чонгук отчетливо помнит прикосновение к своей коже. Он позорно вспоминает, как сдал позиции, как вдруг стало нестерпимо больно, и с каким бешеным ритмом сердце в груди боролось с болевым шоком и действием обезболивающих таблеток, которые он запил алкоголем. Чимин просто был рядом и ждал. А протянул бы он руку, если бы Чон пытался бороться дальше? Смог бы омега прикоснуться, видя как ему плохо без позорных болезненных слез? Или он бы продолжал вот так лежать рядом с таким же отчужденным взглядом карих глаз? Порой зверь в Чоне хочет удавиться при виде такого омеги.       Чон Чонгук ненавидит их связь и свою зависимость. Он боится того, что чувствует и как его выворачивает с того самого дня в квартире Пака, когда черт его дернул выдать вечер с омегой перед отцом, и кто знает, как ему повезло, что Намджун воспринял их связь за обычное увлечение. Держаться дальше от Пака становится непосильной задачей. И даже сейчас, лежа с ним в одной кровати, смотря глаза в глаза – нет ничего, кроме успокоения. Чувство, о котором он успел позабыть и так давно не испытывал.       — Как вы себя чувствуете? — Чимин разрушает шаткую тишину первым, а Чонгук опускает взгляд на его сухие губы, прислушиваясь к хрипловатому после сна тембру.       — Понравилось наблюдать за моими мучениями? — почему Чон задаёт сразу же этот вопрос и не узнает своего голоса. Он будто звучит со стороны. Чимин от этого вопроса хмурится, забавно поджимает губы, но взгляда не отводит.       — Я не думал, что прикосновение Вам поможет.       — Ты не думал, ты знал и продолжал лежать рядом, пока не увидел, как я со своей тварью ломаюсь, пока сущность альфы не сдаст позиции, требуя твоего прикосновения, — Чонгук криво ухмыляется. — Ты просто сделал, что требовала от тебя природа.       — Может быть, — Пак пожимает плечами и еле сдерживается от зевка. — Неприятное чувство, когда твоя жизнь зависит от кого-то, не так ли? Но забавно то, что я просто струсил и не смог правильно растолковать свои эмоции в тот момент, пока не увидел, как Вам больно. Вот и все.       — Ты лжешь, — вот так просто отвечает альфа и что-то ему подсказывает – он прав в этом заключении на все сто. Чимин же в ответ отводит взгляд, опирается на руку и садится в постели, отодвигая край одеяла в сторону, чтобы осмотреть забинтованную грудь и торс. А Чон продолжает: — Тебе понравилась эта власть?       Чимин нехотя отрывает взгляд от повязки, скользит по лицу альфы, вдруг тянет руку и тремя пальцами касается отросших черных прядей у виска.       — Ни с чем не сравнимое чувство.       Чонгук бы улыбнулся на эти слова с каплей горечи, но дверь в спальню открывается неожиданно. На пороге появляется Джунки с подносом. Омега молча, не поднимая глаз, проходит в комнату. Обойдя постель и подойдя к тумбочке, ставит поднос с горячим супом и крепким чаем, а Чонгук медленно переворачивается обратно на спину, чтобы взглянуть на парня поближе.       — Вам следует поесть, господин Чон, – Джунки делает короткий поклон и тут же выпрямляется, смотря прямо на альфу. – Вы потеряли много крови, и организму нужно восстановиться. Пожалуйста, поешьте. Опрометчиво было смешивать алкоголь с таблетками в Вашем состоянии.       — В тот момент я не думал об этом, — выдыхает Чонгук и прикрывает глаза, коротко кивнув, мол он услышал омегу.       — Хорошо, я зайду позже, господину Мину нужен будет отчет от Вас о произошедшем, господин Ким до сих пор на связь не выходил.       — И не выйдет пока, комиссар сейчас держит его на мушке, и отец залег на дно. Так что пусть зря не звонит, я буду ждать его, — альфа с огромным трудом пытается приподняться и принять вертикальное положение у изголовья кровати, не замечая немую картину между омегами.       За это мгновение Джунки замирает и не смеет помочь, бросая взгляд на Пака, у которого взгляд будто кричит: «Не трогай или руки оторву». У Джунки море вопросов и некая растерянность от этого давления в карих глазах. Он бы подумал, что это ревность, но эта ледяная пелена в глазах Чимина его путает, и, честно говоря, он совершенно не понимает — ревность это, или своеобразная попытка дать Чону помучиться ещё немного. Этот омега очень странный и... пугающий. Джунки к такому не привык, хотя, у такого альфы и вторая половина должна быть под стать. Чонгук, в конце концов, побеждает в попытке сесть, когда видит, как Джунки покидает комнату, напоминая на ходу, что ему необходимо обязательно поесть.       Чимин проводит взглядом другого омегу и странным взглядом сверлит закрытую дверь, он сам не понял, что его толкнуло на такие бурлящие чувства внутри. Такое ощущение, что чем ближе находится альфа — тем острее воспринимает омега окружающее. Он будто ощетинившийся пес скалится, стоя на страже, только бы Чону не стало хуже. Чимин встряхивает головой и трет ладонями лицо, всё ещё сидя на своём месте и ощущая бедром чужое тепло даже сквозь одеяло.       Странная атмосфера повисает в воздухе, Чимин не поворачивается лишний раз в сторону Чона, а тот, в свою очередь, отворачивает голову к окну.       — Вам нужно поесть, — омега сползает с постели и растерянно осматривает фигуру под одеялом, прежде, чем выйти из спальни. Он ощущает себя дико, будто не вписывается в эти стены. Но почему-то ему ещё и неловко, альфа в самом деле сейчас абсолютно беспомощен, и было бы лучше не окажись здесь самого Чимина.       — Я услышал уже Джунки, не утруждайся.       Чимина передергивает, неизвестно от какой эмоции в первую очередь. Но ядовитая колкость сама вырисовывается на языке и жалит по самому необходимому, и даже губы с трудом удержать от ухмылки.       — Тогда, что же Ваш омега не остался и не помог поесть? Насколько я вижу, Вы и ложку-то удержать не сможете.       Чонгук переводит сначала взгляд, только потом поворачивает голову в сторону парня. Минутная тишина тяжелым облаком нависает, и чувствуется неприкрытая ехидная натура омеги, черт подери, его омеги, что сейчас стоит на другом конце у постели и смотрит в упор с насмешливым блеском в карих радужках. Чон выискивает, мечется взглядом от зрачка к зрачку и что-то колючее растет в груди. Чимина спасает лишь абсолютная слабость в теле альфы, он чует это и кусает, указывая место и напоминая, кто тут ещё без кого не может.       Да что с этим омегой не так?       Он настораживает своей холодностью, неприступностью и сдержанностью, хотя альфа чует эту тонкую грань, балансирующую на границе с желанием. Чимин крепко держит в руках не только своего зверя, но вот-вот ухватится и за Чона.       — Я могу справиться или вызвать того же Джунки, а ты можешь уходить, — сухо отрезает альфа, проглатывая горечь. Его штормит из стороны в сторону, он совершенно не понимает всплеск всех эмоций, он не знает им определения, и даже если его очень попросить – он не сможет дать им хотя бы примерное описание.       Чонгук плюёт на боль, привстаёт и сильно напрягается, до темных кругов перед глазами. Всё, что ему нужно - найти телефон или, в конце концов, встать, раны на нём всегда быстро заживали, так чем отличается этот раз от предыдущих? Чимин складывает руки на груди и прикусывает внутреннюю часть щеки, испытывая отблески чужой боли, да и не конченный он садист, просто с этим альфой по-другому нельзя. А Чимин собирается переучивать, его же методами. Телефона нет под рукой, темный взгляд мечется по тумбочке, тело пронизывает горячая боль, растекаясь по всей левой половине, кажется, будто рана вспарывается по новой. Повязка и правда пропитывается тут же бордовой крошечной кляксой, Чимин дергается, но стопорит себя уже когда до Чонгука остаётся пара крошечных шагов. Они встречаются взглядами – Чон измучен, всё так же бледен и выглядит загнанным в угол. Но тонкие губы и звука не произнесли.       — Неужели так сложно попросить помощи? Обязательно быть таким упертым? — Чимин злится, мрачнеет на глазах, он словно перед капризным и горделивым дитем стоит. А вчерашняя клятва, брошенная на эмоциях, грозится стать явью. Потому что Чимин реально сходит уже с ума. — В чём Ваша проблема быть не мудлом, а нормальным человеком?!       — Выйди, — цедит Чон и тут же скалится в ответ, и только если бы не слабость. Если бы.       — Вы грозились мне, что я испытаю боль. Так вот я испытал! Вчера мне хватило этой блядской связи сполна, я чуть не сдал себя перед господином Мином! А теперь я не собираюсь просто уходить, поджав хвост! Сами определитесь, чего вы хотите! — Чимин повышает голос, рявкнул так, как никогда и ни на кого не кричал. — Я наглядно Вам показал – со мной Ваш кнут и пряник не сработает.       Между омегой и альфой происходит полнейший коллапс. Взрыв, что слепит и разрывает в клочья, сознание и существо борются за своё кровное место, и почему-то эти двое вместо того, чтобы молча разойтись, разводят новую войну. Никто из них уступать так просто не собирается. У обоих исковеркано и поломано понятие истинности. У обоих слепой протест, только твари внутри думают иначе. Природа измывается до болезненных судорог и вывернутых костей. Чимин встряхивает головой в попытке избавиться от слепой пелены обиды, горечи, злости и неприкаянного отчаяния. И что лучше? Разрывает.       Чонгук действует быстрее, позволяя Паку только развернуться, прежде чем выйти. Омега шипит от острой боли в руке, его резко тянут назад, где-то на периферии слуха слышно, как тумбочка едет к чертям вместе с утренним завтраком. Звон посуды и грохот звучит так, будто они не в комнате, а в пустом помещении, где об стены резонирует эхо. Несмотря на мягкий матрас, у Чимина из легких вышибает дух, и шея неприятно болит, Чонгук взбесился словно демон. Прикосновение рук, как всегда, слишком остро, нестерпимо. Альфа придавливает его к постели, видно, как ему больно и чуть ли не ведет в сторону, но крепкие руки сцепляются на плечах Чимина. Черный, непроглядный взгляд только что молнии не метает, а хриплый и резкий голос пробирается под самую кожу, только Пак не собирается бояться. Хватит с него.       — Закрой свой рот и знай своё место, с кем ты говоришь, и где!       — А то что? — Чимин вдруг говорит на другой тональности, тихо и ровно, скалится в ухмылке. — Я не собираюсь пресмыкаться перед тобой, каким бы ты ни казался страшным, потому что вовсе не такой. Я не буду молчать и потешать твоё самолюбие!       — Замолчи! — рычит, дрожит от напряжения и мечется по лицу омеги.       — Можешь сколько угодно корчить из себя хер пойми что, но если ты продолжишь в том же духе – останешься один. Хочешь походить на отца?       — Чимин, заткнись!       — Хочешь превратиться в чудовище? Хочешь, чтобы тебя проклинал каждый? Никакого уважения, только слепой страх быть убитым без надобности! Как думаешь, тот секретарь заслужил ту пулю? Заслужил?! — омега срывается в ответ на крик. — Ты уже похож на смиренного пса, который по первому зову бежит к коленям отца-изверга! Что дальше? Тебе это всё нравится?! Не лги себе в первую очередь! Если ты… если ты так тянешься к нашей истинности, в чём проблема? Послушай, я не стану пресмыкаться, либо мы находим компромисс, либо я разорву эту связь!       Чонгук будто проваливается, его болезненно ударяет каждое слово, глушит резко и без возможности хоть немного отступиться и прекратить. Чимин сильный, но недостаточно, адреналин, давший в голову озверевшему альфе, не дает вырваться, только извиваться змеей и безуспешно выламывать руки, срывая голос в крике, только бы докричаться. Чон смотрит сверху на запыхавшееся тельце в своих руках, такое отчаянное, непослушное, до скрежета в зубах честное и сильное. Альфы привыкли считать омег слабыми, Чонгук с детства воспитывался так. Он получал всё, что желал. Стирал личности и просто сгребал к свои рукам, будучи избалованным и эгоистичным. Он желал полмира и даже больше, восхищался образом отца, с широко-широко открытыми глазами следил за тем, как его уважают, забывая постепенно о своей потребности в простой любви отца. Забывая и не ведая лучшего.       А омега под ним сейчас словно концентрат всего лишь одной точки, в которой так много всего неизведанного. Чонгук не хочет. Не может. Не должен. Ни в коем случае не может лишиться этого крошечного света, что в панике мечется в его мрачном и туманном сознании, и ведет, и дразнит, приближается и отдаляется. Чонгук не хочет терять эту крошечную надежду.       Пак пыхтит, вырывает из ослабевших пальцев правую руку и, тем самым, случайно задевает рану, Чонгук вскрикивает и загибается, сползая с постели на пол, утягивая за собой половину одеяла. Чимин охает, он вроде бы и случайно, а вроде бы – так ему и надо. Кровь обильно проступает сквозь повязку, омега заметался, сполз на пол следом, зачем-то машинально жмет ладонь к больному месту, будто бы это поможет и остановит открытое кровотечение. Дверь тут же распахивается, Джунки ошарашенно смотрит на погром, за ним следом влетает Тэхён, а вот Чимин выглядит словно нашкодивший кот. Вот теперь стало самую малость страшно. Потому что он понятия не имеет: зол Тэхён, или растерян от представшей картины, да он всё и так прекрасно слышал, раз позвал сюда доктора.       — Мы не договорили, пошли вон! — рычит Чон, всё ещё просверливая дыру на лице Чимина, Пак же в ответ опускает взгляд, хочет что-то сказать, но тот ему закрывает рот ладонью, не давая и возможности высказать свои мысли. И старается не думать о том, как ладонь покалывает от прикосновения, и как взгляд карих глаз снова меняет оттенок.       — Это не похоже на разговор, — осторожничает вдруг Тэхён с сомнением, осматривая погром у кровати.       — Вон!       Джунки и не пытается, он просто вылетает из комнаты, бросив взгляд на Кима, мол сам разбирайся с этим, он лезть не собирается, чтобы потом расхлебывать в одиночку гнев наследника? Нет уж, увольте. Тэхён отступает, неуверенно покидает комнату в тот момент, когда Пак грубо отшвыривает от себя руку альфы.       — Какого черта? Кровью истекать собрался? Я не хочу иметь неприятности из-за твоей самонадеянности, — грубо сплевывает омега, он порядком уже задолбался с этой семьей. И кому он тут собрался помогать, если тьма беспросветная? А Чонгука перевоспитывать он не нанимался, нет, не умел и не собирается учиться перевоспитывать этого ребенка переростка, который толком и в себе-то разобраться не может.       Чимин порывается подняться на ноги, уже жалея о разговоре, затеянного им же в глупой попытке образумить упертого альфу, но Чонгук снова хватается за его руку и дергает к себе.       — Хватит меня дергать! — шипит омега в ответ, оказываясь в опасной близости от лица альфы. Замолкает с открытым ртом и суматошно мечется взглядом по бледному лицу, взгляд у него странный, Чимин таким определения не знает. Чонгук прикрывает веки и склоняет голову вниз, касается пальцами покрасневшей кожи на кистях омеги.       — Как же ты меня раздражаешь, — тихо бормочет Чон и ведет большим пальцем по выпирающей венке на кисти. — Я ни черта не знаю об истинности, я не знаю, что за эмоции такие внутри меня бушуют. Ты меня бесишь с первой встречи, и в то же время волнуешь настолько, что я из кожи выпрыгнуть готов. И отец — если он узнает, — Чонгук поднимает взгляд обратно и встречается с внимательным и слушающим омегой, — от тебя и живого места не останется.       — А чего ты боишься больше всего: истинности или отца?       Чонгук почему-то не отвечает, он одергивает руки, пытается подняться, противится сам себе в который раз, но на поставленный вопрос не отвечает. Чимин хотел бы знать ответ, хотел бы знать: есть ли шанс спасти хоть одну душу и направить её в правильном направлении. Но Чонгук молчалив, неприступен и всё так же холоден, хотя, всё ещё неловко тянется в ответ. Будто боится обжечься. Мотылек здесь один, и это явно не Чимин.       Альфа с трудом усаживается на край кровати, сгребая в руках угол одеяла, видно, что рана его беспокоит, яркое солнце из окна бесстыдно обнажает каждую эмоцию, каждый взгляд. Чимин поднимается на ноги, и ему достаточно только минуты, чтобы обдумать своё действие. Ему вдруг становится невыносимо видеть этого человека, выброшенного в мир с хромой удачей и слепым понятием окружающего. Отчего-то Чимину хочется верить, что он не пропащий и его ещё можно вырвать из хладнокровных рук отца.       Чимин не был никогда бездушным, но и доброту свою он не раскидывает налево и направо. Если есть шанс – он попробует. Так в чём проблема сейчас? Омега не испытывал ранее такой необузданной взаимности, как и альфа. И пусть эта взаимность немного ненормальная, воспалена и хаотична. Чонгук дергает головой, когда чувствует на своих щеках ладони омеги, хочет отстраниться, но замирает, когда видит перед собой лицо парня в такой близости. Кажется, между ними с треском что-то крошится. Надламывается. И с огромной скоростью летит вниз, обещая расшибиться насмерть.       Светлый ореол за спиной Пака слепит Чонгука, он может лишь смотреть в карие зрачки и ждать чего-то. Чимин опускает взгляд на тонкие, потрескавшиеся губы, вдыхает аромат альфы, только сейчас принюхиваясь и отличая острый запах цитруса, такой идеально подходящий Чимину. Омега может поклясться, что это дрожит не он, альфа внутри будто оживает, утробно урчит и ластиться ближе, подталкивая своего хозяина податься навстречу мягким губам.       Чимин был прав, он не станет идти на поводу у альфы, здесь управляют либо они оба, либо омега ударит первым. Чонгук до сих пор не понимает, почему вдруг такое отличие среди всех омег концентрируется именно в этом мальчишке. Несгибаемый, сильный и имеющий власть в своих крошечных руках. Где природа свернула не туда?       Губы Чимина остаются нетронутыми, ладони теплые и аккуратные жмутся к щекам, Чонгук позволяет себе выдохнуть через нос и податься чуть ближе. Нет здесь страсти, нет желания, есть только неведомое чувство спокойствия. Альфа закрывает глаза, выпрямляется в спине и тянется выше, но Чимин вдруг отстраняется, его губы улыбаются, как-то незнакомо, впервые за всё время он видит такое снисхождение к себе и такую улыбку по отношению к себе. Чон теряется, позволяет чужим рукам надавить на плечи. Ложится обратно на подушки и его снова накрывают одеялом.       — Я уберу и принесу новую порцию, и надо поесть, — Чимин берется за перевернутый поднос и складывает туда всю посуду.       Чонгук молча наблюдает за ним, проводит взглядом, и только когда дверь за омегой закрывается, он касается пальцами губ в каком-то нелепом и вспыхнувшем детском смущении. Будто это первое его невинное желание поцелуя без похоти и животного желания, будто что-то очень интимное и такое желанное. И Чонгуку это нравится, он хочет… хочет попробовать ещё. Хочет ощутить ещё нечто подобное, чтобы понять и почувствовать.

***

Неделю назад

      Чонгук ощущал странное напряжение со стороны отца, и началось это сразу же, после инцидента с Чимином. Чон повел себя опрометчиво, и Намджуну это не понравилось, и он ясно давал об этом понять, всячески занимая его делами, не позволяя выдохнуть. Чонгук был и рад занятости, меньше возможности думать об омеге, меньше шанса на глупые поступки.       Дел было невпроворот, засев у себя в кабинете в пентхаусе, альфа вновь и вновь просматривал видеозаписи с недавнего убийства омеги. Их безымянный убийца отчетливо был виден на камерах, хотя, прежде он никогда не оставлял после себя улик. Чонгуку даже на мгновение показалось, что в этот раз это было сделано специально. Он будто дразнил, и каждый раз по-разному: то рисунки, то фото своих жертв, а теперь вот это. Чон с отсутствующим выражением на лице смотрит на повторе запись, пока сердце не делает кульбит в странном предвкушении. Он подрывается в кресле и резко щелкает по клавише ноутбука.       Вот он. Это издевательство. В самом откровенном виде. Чонгук чуть ли не вплотную к экрану липнет, мечется взглядом по лицу, что обращено в камеру, скрыто под неизменной маской и козырьком кепки. Изображение пиксельное и размазанное, но отчетливо видно, что убийца смотрит четко в камеру. Чон хмыкает, криво усмехается и начинает хохотать, откинувшись на спинку кресла. Парень на записи показал недвусмысленный жест: обтянутая кожаной перчаткой рука демонстрировала средний палец, четко давая понять, на какое место они могут удобно присесть.       Чонгук, честно говоря, проникся особенным обожанием в адрес этого безликого. Ему симпатизировало его умение оставаться незамеченным, его чуткий ум и особенное хладнокровие. С их последней встречи в лесу, альфа всё ещё ощущал тот привкус крови на языке, но не ощутил запаха. Будто бы это был простой бета, но нет, что-то было здесь не так. Не так просто. Запах был, но не естественный. Альфа толком не понимает, чем был замаскирован убийца, но он с уверенностью может сказать, что это был не бета и не альфа, маскирующий свой запах. Это был омега, стоило лишь прикоснуться к нему, Чонгук ощутил даже сквозь одежду хрупкость, но силу духа и волю натренированного тела. Чону стоило быть проворнее и сорвать тогда с него маску, но что-то сбивало его с толку, только вот, что? Оставалось пока очередной загадкой.       Что-то ещё всплывает в памяти альфы. Он опускает взгляд обратно на ноутбук, придвигается обратно и быстро перебирает файлы, но всё не то. Какая-то призрачная мысль ускользает от него, пока он взглядом перебирает запись за записью. Везде пусто, файлы с фотографиями не умаляют головной боли. Черт бы побрал этого киллера на полставки. Тяжело выдохнув, Чонгук косится в угол экрана, где маячит активная запись в живом времени. Он её ещё ни разу не открывал и не просматривал. Юнги дал ему данные для входа, только лишь из рабочих побуждений, а Чонгук и не пытался даже туда заглядывать.       Рука сама тянется к мышке, несколько быстрых движений по клавиатуре, и вот он видит просторный зал, свет выключен. Ещё один клацающий звук, в кухне горит лишь одна лампочка, над раковиной, но и там пусто. Палец в предвкушении зажимает клавишу и вот она спальня. Погружена в полумрак, настольная лампа у прикроватной тумбочки освещает лишь половину постели, на которой под одеялом лежит омега.       Чимин выглядит таким мягким при таком свете, с полным беспорядком мокрых, серых кудрей на полотенце, которое лежит под головой прямо на подушке. В растянутой футболке с кривым принтом. Омега бессмысленно пялится в потолок, лениво моргая. Расслаблен и тих. Чонгук нервно проглатывает скопившуюся слюну. Идиотская идея зарождается в его голове от самой мысли, что он вот так подглядывает. Почему-то ему вдруг стало интересно, как пахнет Пак после душа, какой он на ощупь в таком умиротворенном состоянии.       Предательский комок шевелится прямо в животе при воспоминании о запахе омеги, хотелось сейчас оказаться прямо там, лечь рядом и зарыться носом в волосы, сжать в руках мягкую ткань футболки на талии омеги и прижать к себе плотнее. Чонгук встряхивает головой, в попытке избавиться от наваждения. Ладони ещё помнят тело Чимина, а губы – вкус.       Невыносимо становится дальше. Чонгук хмурится, быстро моргает, бросает взгляд в сторону, пытаясь скинуть наваждение, и вновь возвращает внимание на экран. Нет, ему не показалось.       Омега облизывает губы и слегка прикусывает нижнюю губу, скользит ладонью, которая лежала до этого спокойно на груди вниз к животу, и, прикрыв глаза, ныряет ею под одеяло. Чимин сгибает ноги в коленях, раздвигает их в стороны и подается на постели чуть ниже. Сползает головой с полотенца ниже и немного выгибается в шее, слегка прогибаясь в пояснице. Чона прошибает пот, он будто первый раз узнает, что людям свойственно иногда приносить себе удовольствие. Несмотря на это, Чонгук зачем-то увеличивает громкость, вслушиваясь в шелестящую тишину спальни. Чимин разлепляет губы и еле уловимо стонет, и боже, Чонгук клянется, что ничего подобного не слышал. Ведь предупреждали его, наверняка, что за Паком установлена слежка, неужели он надеялся на то, что у Юнги есть совесть не ставить камеру в каждой комнате? Какого черта?! За ним наверняка ещё люди Юнги наблюдают круглые сутки. И здесь Чонгуку становится не до шуток. На его омегу сейчас может смотреть кто угодно, чтобы убедиться, что он дома в такое время, но уж точно никто стыдливо не отведет взгляда в такой-то момент.       Стоп. На его? Чонгук в бешенстве. В предвкушающем нарастающем возбуждении от тихих вздохов и хрупкого лица с заломленными в наслаждении бровями, а ещё от пустого негодования. Альфа захлопывает ноутбук так, что крышка опасно скрипит. Чимин точно знает о камерах, не дурак же совсем. Чона ломает подорваться сейчас же к нему и тем самым сдать своё присутствие, ломает от желания сейчас же набрать Пака и рявкнуть на него так, чтобы отбить всякое желание трогать себя и без него. Он чуть ли не воет от разрывающих его желаний. И всё, на что его хватает, это набрать яростный текст на номер омеги, который он может благополучно продинамить, и эта мысль становится самой здравой среди всех. Чонгук удаляет неотправленное послание и откидывает телефон на стол.       Не хватало ему ещё и этого дерьма с примесью слепой ревности к тому, кого он толком даже не знает. Бесит. Как же бесит! Чертова связь и нескончаемое желание получить запретный плод.       На такой не позитивной ноте наследник уходит к себе в спальню, на ходу сдирая первые пуговицы рубашки, тело под тканью горит, а под веками противно выжигается момент с омегой в постели. С таким чувственным, теплым, податливым и возбужденным. Чон чуть ли не воет, продолжая с остервенением избавляться от одежды. Холодный душ обжигает похлеще кипятка, дыхание спирает в легких, но зато болезненное желание слетает махом. Альфа опускает голову и закрывает глаза, пока вода с напором буравит макушку. Вдох-выдох, желание остаётся другим, оно покоится на самых кончиках пальцев. Покалывает и ощущается фантомное присутствие Пака. Сцена в кабинете отца вспыхивает урывками, Чонгук помнит только блеск в карих глазах, мягкую кожу, запах и мягкие, как зефир, губы.       Это не помогает!       Тряхнув головой как пёс, Чонгук ударяет ладонью по стене. С этим нужно что-то делать, его словно сглазили, приворожили, прокляли, в конце концов. Чувствует ли то же самое Чимин? И о ком этот засранец думал в постели? Чон ещё ни разу не задумывался: а был ли кто-то у Пака? Темная лошадка. Вроде и понятно всё из его истории, а вопросов все равно много.       Чонгуку нужно выспаться перед отлетом в Китай, а с такими мыслями он явно потеряет ещё несколько бесполезных часов. Наспех обтеревшись полотенцем, продрогнув от холода, он зарывается под одеяло, даже не удосужившись белье натянуть. Просто дайте уснуть.       Как и ожидалось, Чонгук не выспался. Скверное состояние отца не успокаивает, Тэхён, что перебрался в отчий дом со своим молчанием тоже напрягает, в целом, утро выдается тяжелым. Для их ситуации сейчас лишнее и непросчитанное движение может сыграть против них же. Юнги держится на расстоянии, Чонгук может поклясться, что слышал его ссору с Намджуном. В последнее время Мин выглядит напряженным, избегает любой встречи напрямую с Кимом, отстранен от наследников и пропадает в офисе, стараясь сгладить сложившуюся ситуацию с комиссаром, и усиливает охрану на территории особняка и двух жилых кампусов.       Чон прикусывает себе язык, когда узнает о том, что Пак всё так же спокойно прогуливается до редакции, а редкими вечерами пропадает в танцевальном клубе, или пабе Хосока. Юнги на это щетинится и кидает что-то по типу, что ему некогда следить за омегой, ему было отдано предупреждение быть аккуратным, дальше Мин руки умывает, но косится подозрительно в сторону Тэхёна. Потому что младший брат, видимо, без слов понял старшего брата и взял на себя обязанность побеспокоиться о своей любимой пташке, тем самым, давая своеобразный глоток информации. Чонгук бы даже поблагодарил брата, но не в его это стиле. Да и признаваться в своём беспокойстве не хотелось.       Поэтому, садился в самолет наследник с тяжелыми мыслями, окутанные раздражением на самого же себя и на свои дурацкие мысли о безалаберном Паке. Совершенно не подозревая о том, что его ждет с отцом в Китае.       Они не успели ступить на землю, как охрана бросилась врассыпную, Чон был прижат к стене, когда последовал первый выстрел, Намджун держал перед выходом из самолета, сжимая стальной хваткой плечо, осторожно и оценивающе выглядывая наружу, чтобы оценить обстановку. Ким в таких перестрелках знаток, за всю-то жизнь чего только не прошел альфа по вязкому пути вверх, а вот Чонгук привык всегда нападать первым. А здесь их застали врасплох.       — Среди нас точно крыса завелась, — на выдохе отозвался Чон, высвобождая пистолет из кобуры. — Где Ву?       — Скорее всего уже едет сюда, он должен был ждать нас неподалеку, нужно сматываться, пока полиция нас не обнаружила, — рапортует Ким и указывает жестом идти четко за ним, прежде чем вынырнуть из кабины.       Чонгук тут же подстраивается под ритм, выбегая следом, беглым взглядом отмечая суматоху их охраны и яркие вспышки выстрелов. У него не было возможности как следует оценить обстановку, кроме как, прятаться за одну из машин, быстро осмотревшись по сторонам и отослав ещё несколько охранников в сторону к отцу, сам он осторожно выглянул из-за своего прикрытия. Нападавшие подъехали неожиданно на трёх джипах, и у них явно оружие потяжелее их.       Истерзанная сторона машины за спиной Чона грозилась взлететь в воздух, несколько пуль из его пистолета достигла цели, отправив как минимум два тела мертвым грузом к земле. Намджун скрылся из виду, альфа лишь слышал его отдаленный голос, отдающие приказы. Чонгук поджал губы и пару раз хлопнул по плечу сидящего рядом альфы, тот понял всё без слов. Вынырнул первым из прикрытия, тем самым позволяя наследнику сменить позицию.       Возможно, потерь бы стало больше, и Чон мог бы выдохнуть и не беспокоиться об отце, но его всё никак не выловить, запах пороха плотной дымкой оседает на легких. Влажная земля под ногами впитывает в себя вытекающее топливо, становится жарко в прямом смысле этого слова, когда ядовитая жижа вспыхивает ярким пламенем в опасной близости от самого Чонгука и следует взрыв. Голоса смешиваются в перестрелке и трескающим пламенем, обдавая своим адским жаром. Ву приезжает как ни кстати вовремя, и Чонгуку хочется фыркнуть себе под нос, когда он понимает, что предусмотрительно оцеплен.       Вздернув голову вверх, с силой сжимая рукоять пистолета, он даже вздрогнуть не успевает, когда тело охранника валится навзничь рядом с ним. Шею пробивает кровавая рана с темным ореолом, кровь сильными толчками выбивает себе путь наружу, а дрожащая рука пытается зажать рану. Намджун кричит, кажется, зовет его, где-то по правую сторону раздается режущий по барабанным перепонкам визг шин. Один из джипов пробивает себе путь через огонь. Вынырнуть из прикрытия – значит подставить себя перекрестному огню, остаться здесь – тоже не является лучшей затеей. Но всё происходит слишком быстро.       Чон в этой суматохе поздно осознает: пули закончились. Он вскидывает взгляд ровно в тот момент, когда машина резко тормозит и тонированное стекло опускается. Дуло пистолета смотрит прямо на него, время будто замирает и под носом разит смрадом собственной кончины, если он сейчас же ничего не сделает. Крик за спиной звучит как-то слишком отчаянно и неестественно, альфа дергается с места, решая уже попросту броситься через огонь, чем подставить себя под пули. Выстрел пронзает его слух, затем, тут же, раздается ещё несколько быстрыми очередями, стекло стремительно поднимается и двигатель ревет, топя альфу в выхлопном газе.       Колени подкашивает, а рука отчаянно хватается за гладкую поверхность покореженного металлического бока. Где-то в груди и боку разрывает от боли, из горла вырывается отчаянный всхлип со спертым дыханием. Он даже закричать не может от пронзившей боли в теле. Руку ведет с капота и Чонгук медленно оседает на землю, жмурится и пытается хапнуть ртом воздуха, но горло разрывает кашель от внешней вони. Единственным, что он видит, это темный силуэт человеческой фигуры и крепкие руки, подхватившие его отяжелевшее тело. Каждое движение отдает болью, но он не может даже кричать. Мир колышется перед ним, голоса пробиваются с трудом и практически неразличимы. Его разгоряченной кожи касаются по контрасту ледяные пальцы, но всё, что он может, это дышать через рот и помутневшим взглядом блуждать по размытой тени.       Удар комиссаром был нанесен, он надеялся нащупать слабое место и ударить по нему, ослепленным яростью и отчаянием, он надеялся лишить Намджуна самого важного. И у него почти получилось. А "почти" – никогда не усмирит истинной жажды и даже будучи на грани потери сознания, Чонгук подумал о младшем брате и злосчастном омеге, который так слепо пренебрегает правилами. Кто знает, на что готово отчаявшееся сердце, когда ты теряешь истинность?       Чонгук не дается на длительное выздоровление, он остаётся без сознания около трех дней, проклинает свою слабость, но не слушая указания оперировавшего врача, возвращается в строй и всюду следует за отцом, загибаясь от боли и глуша её в алкоголе и обезболивающих. Им необходимо навестить старых поставщиков отца, наладить позабытые источники, чтобы обезопасить себя в будущем. Ранение затягивается с трудом, Намджун верит фальшивым словам сына о том, что тот в порядке. Будучи занятым вечным бегом и сложными переговорами, они тратят ещё несколько дней в поисках людей комиссара, но тех и след простыл. Возможные слухи расползаются как бестелесный яд, Чонгук уговаривает отца усмирить свой норов и перестать метаться зверем, чтобы не привлекать большего внимания.       Ким соглашается, сжимает зубы и забывает на какое-то время о нападении, решает остаться в Китае, ещё и без особой подготовки и предупреждения отправляет Чонгука обратно домой, под прикрытием обычного пассажира в компании нескольких самых крепких альф. Рана Чона, казалось, разрастается, жжется, не заживая вовсе, он знает, если будет так тянуть, то заражение распространится слишком быстро, отравляя кровь. Молодое сердце устает работать без перебоев, прокачивая кровь по венам вкупе с таблетками и большим объемом алкоголя при перелете, и Чонгук позорно теряет сознание, стоило лишь вдохнуть свежего воздуха на выходе из самолета.

***

Настоящее время

      В кабинете пахнет свежестью и прохладой – это лето было каким-то далеким от привычной теплоты. Стол завален бумагами настолько, что из-за стопок можно лишь заметить взлохмаченный пучок волос с выбившимися прядками. Чимин топчется на пороге, он уже трижды постучал, но его совершенно не услышали, поэтому он вошел сам, без приглашения.       — Привет? — Пак встаёт на носочки и вытягивает шею, придерживаясь за дверную ручку.       Пучок всколыхнулся, и парень, наконец, увидел его хозяйку. Выглядела паршивенько: заметные круги под глазами даже косметика не помогла, вся в черном, а Джейн такой стиль не свойственен. Она даже помаду не нанесла, Чимину нравился тот бордовый, бархатный цвет, он делал её яркой, даже если макияжа минимум.       — Привет, — замученная улыбка, но взгляд сменяется теплотой. — Давно с тобой не виделись, проходи. Ты, кстати, почему один и без охраны бродишь?       Пока Джейн складывала наспех бумаги по папкам, Чимин подошёл ближе и скорчил мину.       — Будешь тут без охраны, я пока в офис шел три машины видел. Тебя тоже не обделили? Эти двое альф выглядят угрожающе, думал к тебе не пустят.       — А, эти, — девушка быстро кивает на дверь кабинета, — они душки на самом деле, просто выглядят страшно. Юнги решил всех обмундировать, восхищаюсь этим омегой, столько альф держит в ежовых рукавицах.       — Страшный тип, — шепчет Чимин и получает в ответ тихий смех Джейн. — Ты в порядке? Это из-за работы ты выглядишь так, будто тебя переехали танком?       Джейн фыркает и качает головой. Пак молча наблюдает за её возней за столом, окидывает взглядом хрупкую фигуру и понять не может, что именно не так. Прошлые два дня она активно занималась легендой, куда из города пропал Намджун и Чонгук. Общество верило, а в Совете пока тишина – ранение наследника не было вынесено на обозрение, все должны верить, что оба члены семьи в Китае, а Тэхён исполняет временно обязанности старшего брата. Блюдет порядок тишины и лишь внешним видом вызывает стаю мурашек. Кто знает, чего ожидать от самого младшего. Юнги, как и полагается, держит оборону вместо Намджуна. Всё вроде бы спокойно, но напряжение витает в воздухе, куда бы Чимин ни сунулся. То ли его заразили этой аурой, то ли он сам уже превратился в параноика. Всюду за ним следует хвостатая вереница охранников и это ни черта ему не нравится.       Хотя, надо признать, Юнги заботится о своих лучших сотрудниках, и это похвально. Чимину, кажется, этот омега повсюду и даже под кожей сидит. С того инцидента в квартире Чона, Пак ловит на себе странные взгляды, но с вопросами и пушкой у лба к нему никто не пристает, а значит уже неплохо, главное, держаться подальше от Чонгука. Что Чимин и сделал, после того утра. Когда он принес новую порцию завтрака альфа уже спал, поставив поднос на тумбочке, он тут же попытался сбежать оттуда. Тэхён думал по-другому и за них обоих.       Чимин ещё никогда не видел таким младшего, возможно, в тот день он впервые столкнулся с той самой мрачной и тяжелой натурой Кима и, слава всем богам, Юнги прибывший к наследнику, спас положение, отослав Пака моментально домой. А Чимин не дурак, послушный ребенок, поэтому воспользовался моментом, чтобы уехать и избежать давление со стороны Тэхёна. С тех пор прошло ещё два дня, и Чимин не видел ни одного из членов семьи, и он будет отвратительным лжецом, если скажет, что его мысли не посещали спальню альфы, чтобы узнать, как у того самочувствие. Но Пак упорно делал вид, что это дело не его, и ладонью хлопал себя по груди, когда сердце вдруг начинало шалить и сдавливать грудную клетку, а перед глазами плыли круги. Он не понимал природу своего дискомфорта, дыхание убыстрялось в такие моменты и его шатало, а в груди разрастался неизвестный ураган. Но всё проходило быстро, какие-то доли секунд, но и этого было достаточно, чтобы вдоволь хапнуть странной тревоги.       Джейн собралась где-то через долгие десять минут, а Чимин всё это время простоял у стола, хмурясь от собственных мыслей и вида, который ему открылся. Девушка буквально была закутана в одежду, ни проблеска кожи. Она не носила брюк никогда, не носила свитеров с рукавами по пальцы, она не позволяла себе никогда так измождено выглядеть, но было что-то ещё. И это тревожило его ещё сильнее. От неё пахло чем-то ещё, чем-то смешанным, её природный запах омеги перекрывало ещё несколько незнакомых ему запахов, и это сбивало с толку.       Ли как раз потянулась за пальто и сумкой, когда Пак оказался совсем близко, отчего та аж вздрогнула и отшатнулась назад. Взгляд карих глаз потемнел, и лицо Чимина преобразилось за секунду. Таким она его не видела никогда, и напряжение от его внутренней силы будто возросло в несколько раз. Чимин выглядел каким-то угрожающим, незнакомым и тяжелым.       — Чимин? Ай!       Пак не церемонится совсем, не в этот раз, в нём клокочет неприкрытая злость, и это пугает. Джейн вскрикивает и тянет руку назад, в панике пытается отступить, но цепкие пальцы тут же задирают рукав почти до локтя и тянут ближе.       — Что это, блять, такое?! — рычит и сочится голос таким холодом, что кожа покрывается мурашками. — Твои увлечения наркотой слишком далеко зашли? Что это, я спрашиваю?!       Девушка дрожит, сжимает плотно губы и отрицательно мотает головой. Ближе к локтю красуется налитый синяк, который ярко уведомляет о своей свежести, она вздрагивает снова, когда Пак становится совсем близко и дергает за ворот свитера. Она спотыкается о вешалку, ударяется оголившимся локтем об угол и громко вскрикивает и, видимо, это приводит Чимина в сознание. Он быстро отступает на несколько шагов назад и широко-широко раскрытыми глазами смотрит на неё в ответ.       — Нет, я не… это не то что ты подумал, я же обещала тебе, что не буду больше употреблять, — Джейн поднимает взгляд на парня, осмотрит преданно и искренне.       — Бывших наркоманов не бывает, — отрезает омега в ответ и мотает головой.       — Я, правда, давно не принимаю ничего, клянусь, Чимин!       — Тогда что за запах на тебе? Почему твоё тело в синяках? Это твой муж? Он никогда не бил тебя, ты мне в этом клялась же! – Пак выглядит обманутым, и честно говоря, он даже не понимает, почему его вдруг настолько сжимает обида. Может, это из-за постоянного беспокойства за подругу, а тут вскрывается ложь, сколько раз он рисковал, чтобы вытащить её из чертовой гнилой задницы местной жизни. Сколько раз рисковал, что не счесть. А в ответ он получает одну и ту же картину. И Чимин не из тех, кто готов прощать вечность. Он готов помочь всегда, но он ненавидит это делать бесконечно, потому что цены в их дружбе видимо тоже нет. Жалость – самое мерзкое и последнее, что он хочет испытывать в их дружбе.       — Всё бывает в первый раз, повздорила с мужем – это нормальная практика.       — Ты себя слышишь?! Какая нормальная практика? Нормально терпеть и быть безвольной куклой? — он щетинится и отступает ещё на шаг назад. — Я тебя не узнаю…       — Это ты у нас сильный и весь такой правильный! Я такой не являюсь, ясно?! Думаешь, если ты живешь здесь под охраной и огрызаешься с Главами, то сможешь так вечно жить? Если бы ты жил иначе, поверь, всю спесь с тебя бы содрали вместе с кожей! Этот город не терпит гордых, убили бы, и глазом не моргнули!       — Лучше сдохнуть, чем терпеть подобное.       Джейн замирает, слезы сами собой льются, обжигают кожу, и где-то под грудью скручивается болезненная спираль. Каждый раз, видя Чимина, она считала, что должна быть сильной, такой же, как и он. Но каждый раз она оставалась позади. Девушка, по сути, ничего не знала о нём, кроме очевидных вещей, он был для неё намертво закрытой книгой со спаянными краями. Этот омега казался будто не из этого мира, воспитанный по неведомым правилам. Она не справлялась, как бы ни старалась выпрямиться, она не справлялась с давлением семьи, Глав, улиц и их Столицы. Всё шло наперекосяк, и чем дальше она вязла в этом болоте, тем сильнее она теряла свою уверенность. Она устала от жизни с ненавистным супругом, она устала от гнета своей семьи, в которой она отмечена клеймом «позор», она устала от вечной работы и пропитых вечеров в барах.       — Я беременна… была, — шепчет вдруг тихо, на грани истерики. — Он… он решил, что это не его… и избил меня. Послал на аборт, честно говоря, мне плевать, я уже. Но ты хоть на минуточку осознаешь, каково это? Он бил меня, пока не устал, проклинал всё мое существование. Ты волен меня ненавидеть, поэтому, уходи. Я не жду от тебя помощи. Уходи.       Чимина передергивает, слетает всё слепое напряжение и злость на омегу. Он забывает и обесценивает, нелепо остывает и понимает, каким сейчас показался. Джейн не была слабой для него, она выглядела потерянной, Пак подрывается с места и, несмотря на хилый протест, сгребает её в объятья. Слез становится слишком много и нескончаемым потоком, она плачет глухо и навзрыд уткнувшись в теплую грудь. Дрожит и превращается в ту самую крошечную девочку, забытую в детстве, и просто плачет.       — Ты… прав, лучше умереть… лучше так… чем терпеть это всё… — бормочет сквозь истерику, но Чимин мотает головой, просит забыть об этих словах и обнимает крепче. — Ненавижу его… если бы можно было, я бы обратилась к тому киллеру… и хотела бы собственными глазами увидеть смерть этого урода. Ненавижу!       — Что? — удивленно бормочет Пак, опускает взгляд на заплаканное лицо и пытается выдавить улыбку, убирая ладонями слезы с её щек. — О чём ты говоришь? С ума сошла?       — Мой муж тоже не безгрешен, знаешь, скольких преступников он выпустил за всё то время? Между нами… я терпеть не могу Намджуна и его устои, тебе об этом скажет каждый, все просто молчат, потому что боятся. Муженек крепко держится за него, думаешь, откуда в Совете недавно появился новый член? — Джейн тихо хихикает и не замечает внимательного взгляда Пака, — Этот придурок сбывает органы женщин и детей. У них прочная сеть и в другие страны. Намджун прочно оберегает их связь, и самое паскудное, что я всё знаю и просто прикрываю это яркими статьями о прекрасных союзах Глав. Отвратительно… Причем, Ким это делает за спиной собственных сыновей, черт, там если порыться, столько дерьма всплывёт.       — Сыновья не в курсе? — этот факт удивляет Чимина.       — Конечно, я же тебе говорила, они неплохие ребята, хоть и со своими заморочками. Чонгук будет слушать отца беспрекословно, и Намджун знает на что давить, он никогда не раскроет той гнилой правды, — Джейн поднимается с помощью Пака на ноги и смотрит на него в упор. — Однажды Чонгук уже отвернулся от отца, эта дрянь не дошла до прессы, но, может быть, ты помнишь, пару лет назад все удивились, когда Ким оказался в санатории? Якобы поправить здоровье, а то возраст все дела.       Чимин сосредоточенно кивает и хмурится, в попытке вспомнить ту статью.       — Чонгук имеет своих людей, и можешь поверить, он собственного отца пытался убить? За Чоном уже наблюдается… — девушка переходит на еле различимый шепот, а вот Чимин изнутри холодеет, когда слышит следующие слова, – попытка убить собственного брата. Один раз в детстве, и, вроде как, если верить тому, что я слышала от Джонсу – была вторая попытка, когда Тэхён завел свой бизнес с проституцией. Поэтому Чон абстрагировался от него. Поэтому Намджун с тех пор старается обходить сына за три версты, и теперь тихонько действует за его спиной. Он позволяет Чонгуку управлять всей сетью казино, оставляя себе право за автосалонами. В общем, ты не маленький, сам прекрасно понимаешь, что крутится в его руках. И пока Чонгук занят деньгами и помощью Юнги в охране, Ким укрепляет свои позиции. Думаешь, он так просто готов отдать своему наследнику власть?       — Но он ведь не будет жить вечно? — первое, что приходит в голову Чимину, то он и говорит.       Джейн странно ухмыляется, отводит взгляд и поднимается на ноги.       — Вечно не будет, но представь: сколько там останется всего, а Чон не станет рисковать своей репутацией из-за отца, секрет за секретом. Ким и так достаточно наворотил дел, Чонгуку ничего не останется, кроме как продолжить, потому что, если он разрушит их империю, то останется ни с чем, врагов они держат очень близко и один неловкий шаг – Чона ждет пуля. Вот и всё, сказке конец. Тут начнется самая настоящая вакханалия, и не факт, что это не заденет границы. Слишком много всего взаимосвязано, поэтому я и заговорила об этом странном киллере. Почему Намджун и всполошился, не знаю кто это, но он определенно красавчик, раз решился на такой шаг, чтобы пошатнуть веру в Кима. Язык бы мне отрезать за это, — Джейн прижимает ладонь к губам. — Голова болеть не будет от полученной информации? Потому что у меня болит по сей день. Мы с тобой обязаны это знать, чтобы умело управлять новостями. Ну или… на кону наша жизнь и спокойствие нашей столицы. Намджун очень страшный человек. И пока на его стороне всё ещё есть люди, будет бессмысленно трепыхаться. Чонгук всё ещё в проигрыше и слишком слаб.       Чимин лишь кивает в ответ, в мозгах медленно начинают закипать шестеренки, всё слишком плохо становится после доверчивого рассказа Джейн. Он снова ощущает себя песчинкой среди титанов.       Они собираются в тишине и выходят под преданной охраной и странными взглядами, когда видят заплаканное лицо девушки, Чимин даже ожидает втык и кучу вопросов, но ничего не происходит. На улице у дверей в издательство он провожает взглядом Джейн до её машины, улыбается в ответ ободряюще, она кидает ему в ответ такую же, но немного надломленную улыбку и выезжает с парковки.       Чимин глубоко вдыхает свежий запах улицы, прячет руки в куртку, отмечает все те же три машины неподалеку и собирается уже пойти к себе домой, даже садиться в автобус нет желания. В голове на повторе прокручивается разговор с Джейн, и его лицо совсем мрачнеет. Голова откровенно пухнет. Пока ни одного приятного просвета. Улицы вдруг сужаются, давят со всех сторон, а голоса окружающего смешиваются в одну кляксу, а он среди этого всего ощущает себя жирной черной точкой и совершенно внутри потеряно. Вдруг охватывает со всех сторон одиночество и отчаянное желание просто исчезнуть. Это состояние проходит быстро, он ощущает его иногда, потому что всё ещё слишком молод для того, чтобы переварить это в одиночку. Будучи выброшенным в эту жизнь. Отчаянье – это вечный гость, который нагрянет неожиданно, и также неожиданно исчезнет. Будто напоминая, что твои потуги и выеденного яйца не стоят. И либо ты собираешь волю в кулак и идешь дальше, либо останавливаешься и наблюдаешь за вереницей событий. Ставишь на быструю перемотку жизнь и просто смотришь на сменяющиеся события.       Чимин замедляет ход, когда замечает, как к обочине жмется незнакомый автомобиль. Омега предусмотрительно отходит дальше в сторону и видит из приоткрытого окна торчит знакомая голубоволосая шевелюра. Тэхён глядит на него исподлобья, так как на носу красуются темные очки.       — Садись, нужно поговорить, — Ким кивает в сторону свободного сидения.       Чимин косится в сторону вставших машин, рассеянных по дороге, осматривает прохожих, всем плевать, что проходит вокруг. Складывается впечатление, если бы вдруг его сейчас схватили и насильно запихали в машину, всем было бы также плевать.       — О чём Вы… ты хотел поговорить? — тут же исправляется Пак в обращении, когда усаживается на сидение и пристегивает ремень.       — Тебя хочет видеть Юнги, — эта фраза выбивает всю почву из-под ног. Тэхён дергает передачу и возобновляет движение. — Я понятия не имею, что именно он хочет, но ждет тебя дома у Чона. Чонгук тоже выглядит странно, Юнги вас как-то раскрыл?       — Что? — Чимин теряет нить разговора.       — Я спрашиваю, ему стало известно о вашей истинности? — Тэхён на минуту задерживает взгляд на омеге, но тот смотрит на дорогу и выглядит каким-то необычно спокойным. – Чимин?       — Я не знаю, — Пак пожимает плечами. — Необязательно. Но если вдруг и так, он уже доложил обо всём своему господину?       Этот насмешливый тон Тэхёну не нравится. Альфа поджимает губы и надавливает на педаль газа.       — Кстати, — голос омеги звучит как-то слишком бодро, — Джунки – омега твоего брата…       — Он уже не…       — Этот Джунки знает всё прекрасно, — перебивает Чимин и ловит обеспокоенный взгляд альфы на себе. — Так что, рано или поздно, об этом узнают.       — Я позабочусь о том, чтобы он и рта не раскрыл, — Ким сжимает руль и напрягается всем нутром, когда Чимин вдруг шевелится на своём месте и подбирается ближе к уху.       — Как ты это сделаешь? — от этого шепота волосы дыбом встают, Тэхён даже повернуться к нему не может, на дороге сейчас слишком живое движение и сконцентрировать всё внимание требуется только на дороге. — Не похоже, что я нравлюсь этому парню, в конце концов-то, считай, это я отобрал у него альфу. Думаешь, он не ревнует? Даже самую капельку.       Тэхён чувствует, как Чимин играет с его прядями волос у виска, как стягивает очки с глаз, складывает их убирает в бардачок, чтобы вернуться к своей странной игре. Любое прикосновение отдает странной горячей волной по нарастающей. Что происходит?       — Пташка, ты ведешь себя слишком вульгарно, при условии, что я везу тебя к нему домой, где ждет явно не настроенный на веселье Юнги.       — Ты же говорил, что позаботишься обо мне? Вот, хочу довериться. Попробовать, — Чимин чуть склоняет голову и сжимает пальцами крепкое плечо, отводит немного взгляд в сторону и видит, как машины с охранниками проезжают мимо и заворачивают на знакомую улицу, туда же следом и едет Ким.       — Ты играешь с огнем, пташка, — Тэхён останавливает машину и ловко перехватывает руку парня, замирая у самого его лица. Ловит чужое дыхание на своём лице, и что-то внутри неприятно темное скручивается. Его манит, завлекает теплая кожа и карий взгляд на своём лице. — Я за бесплатно ничего не делаю.       Чимин смотрит в самую душу, вдруг его губы расползаются в улыбке, такой чистой и нежной, что Кима встряхивает, и он не понимает где тут фальшь, а где правда. А Пак знает, видел взгляд Кима в тот вечер. Он сделает всё не ради омеги, он сделает всё, что угодно, ради брата, сколько бы тот ни держался на расстоянии. Лучшая связь. Самая крепкая и разрушительная. Оказаться третьим в этой связи не такая уж и плохая идея, тем более, если омега хочет постараться воплотить свой план в действие. Главное, холодная голова и четкий расчет. Главное, не растерять себя из-за связи с Чоном, потому что Чимин отчетливо осознает, как сам постепенно перед ним сдаёт позиции. И сейчас позорное желание оказаться сейчас же в квартире альфы приятно кутает сознание. И он готов потерпеть даже злого Мин Юнги.       — Я думаю, мы сможем договориться, — мурлычет Пак и выскальзывает ровно в тот момент, когда Ким оказывается непозволительно близко.       Чимин знает, куда уже идти, он чуть ли не сбегает, оставляя альфу одного в машине. Сердце зайцем скачет в груди, слишком рискованно сейчас было, но игра стоит свеч. Пентхаус встречает его тяжелой тишиной, ярко освещенная гостиная и работающий телевизор не рассеивает тяжелую ауру. Охранник, впустивший его внутрь, остаётся снаружи, а Чимин, разувшись, неловко стопорит на пороге, когда видит совершенно неопрятную взъерошенную шевелюру Чонгука из-за спинки дивана. Тот полулежит на диване и смотрит в мигающий экран. Судя по сменяющимся картинкам, там идет какой-то боевик.       Чимин еле отрывает взгляд от него и сталкивается с вышедшим из кухни Мином. Омега выглядит, как обычно, при параде, как всегда, строгий костюм, прямая осанка и острый взгляд из-под светлой челки.       — Здравствуйте, — бормочет Пак и клонится на 90 градусов в пол, отдавая почесть.       Юнги слегка щурится, взглядом провожает затылок Пака, сдержанно кивает и оставив омегу на пороге, проходит в зал. Чимин проходит следом с тяжелым сердцем, готовит себя к любому исходу, но вместо допроса с пристрастием Мин вдруг отключает телевизор и склоняется над Чоном. Пак только сейчас понимает, что тот спит, накренившись к подушкам, так, чтобы не беспокоить больной бок и не упирать его в подушки.       — Я жду от тебя завтра вечером отчет по очередным статьям, пока нет Намджуна, я занимаюсь этими делами, — Чимин исправно кивает. — Изучи остальное и отметь все погрешности. И ещё, никаких походов в клуб больше, в паб ты тоже не вернешься, пока не уляжется вся эта ситуация с комиссаром.       — Но, — Чимин негодующе хмурится, прикусывает себе язык, когда видит, как Юнги выпрямляется и смиряет его пренебрежительным взглядом.       — Я что-то неясно сказал? Повторить для особо одаренных детишек? Ты носа не высунешь из дома и будешь на работу передвигаться только с охраной. Я не собираюсь потом отчитываться за потерю своих сотрудников перед господином Кимом. Мне неприятности не нужны, так же, как и тебе.       — Вы пригласили меня сюда только за этим? — с раздражением и попыткой заткнуть себе рот, в который раз. Но Чимин не умеет быть послушным и покладистым.       Чонгук вдруг шевелится и тяжело разлепляет глаза, Юнги же меняется в лице вмиг смягчившись, когда обращает своё внимание на наследника.       — Чонгук просил тебя сюда пригласить, надеюсь, ваши игры не помешают делу.       Чимин давится воздухом от возмущения, проглатывает язык, видя с какой осторожностью тонкие пальцы поддевают черные локоны альфы, и там же на месте остаётся, когда Юнги молча выходит, и оставляет их наедине. Чон будто всё ещё на грани сна и реальности прибывает, мутным взглядом смотрит на Пака и молчит. Чимин стоит как вкопанный в землю по самые колени и пошевелиться не может.       Беззащитный, мягкий и манящий. У омеги всё нутро урчит и сворачивается в клубок восхищения от такого альфы. Он выглядит таким домашним, тихим и умиротворенным. Явно эти дни дома сказываются на нём благоприятно, никаких опасных вылазок, никаких сложных переговоров и проблем. Чимин подходит ближе, осторожно усаживается на край дивана и скользит взглядом по фигуре Чона, облеченной в обычные мешковатые серые штаны и под цвет им толстовки.       Голова Чонгука повернута к нему боком, Чимин сидит за уставленными подушками и смотрит, как подрагивают длинные ресницы, как расслабленные руки покоятся на бедрах. Пак шуршит своей курткой, когда поднимает руку и касается груди Чона, тот молча поднимает взгляд, и грудь под ладонью поднимается ощутимее. Омеге кажется, что сейчас через его кончики просочился настоящий ток от прикосновения. Но нет, не кажется. Темные радужки смотрят в упор, хоть немного и устало. Чимин сам невольно задышал глубже. Недавний разговор с Джейн всплывает в голове под другим углом.       Этот парень перед ним пытается в одиночку противостоять непосильной мощи. Сколько и как много стоило пережить ему, прежде, чем он смог приступить к своей роли? И сколько всего он ещё не знает? Сколько всего на самом деле скрыто от глаз Чонгука? И как ему потом справится с тем, что однажды, всё же, рухнет на его голову? Чтобы он сделал если узнал? Ушёл бы? Бросил всё? Погиб в отчаянной борьбе? Ведь и это ранение он получил не по своей воле. Не потому, что являлся плохим до боли, а потому что был всего лишь мишенью.       Мог бы Чимин подступить ближе и помочь?       Рука у Чона горячая, будто у него температура. Пак быстро моргает, когда чувствует, как его ладонь отстраняет руку от груди и опускает на диван рядом с собой, чтобы осторожно притянуть и уложить светлую голову к себе на грудь с той стороны, где будет не больно, и омега не дергается. Впервые подается и покорно ложится рядом, осторожно уложив руку на живот альфы. Он весь как-то нездорово горячий, или это Чимин уже перегрелся в куртке.       Приятно, до коликов в животе, когда ладонь Чонгука ложится на щеку и подталкивает приподнять голову. Чимин хочет, до отчаянья хочет перешагнуть эту черту. Он чувствует свою жадную потребность, чувствует, как урчит в наслаждении нутро, как вибрирует и ластится существо альфы. Пак всё же хватается за это чувство, тонет в нём и льнет к мягким губам, чуть приподнимается и слышит судорожный, но тихий вздох Чона.       Он залечит, ухватится и не отпустит ни в коем случае. Единственный шанс. Всё или ничего. Нырнуть с головой, с каждым мягким прикосновением к губам. Чимин ведет, ласково, осторожно касается подбородка пальцами, чтобы дать понять о большем, пальцы альфы забираются под куртку, ласкают ребра сквозь рубашку, цепляются почти болезненно и прижимают крепче. Эмоции альфы будто оголенный провод, бьют похлеще плети, Чимин на мгновение теряется, приоткрывает глаза, увлекает к себе ближе, приобнимая за шею. Глаза Чонгука закрыты, язык отвечает на ласку, но что-то не так. Почему с такой горечью? Пак не психолог, и ни черта не шарит в чужих эмоциях, но разобрать воющую потребность в ласке может.       Альфа нуждается в ней, нуждается в силе и подпитке, поддержке, только в этот раз лучше не озвучивать свои мысли. Чимин углубляет поцелуй и тихо стонет в унисон с Чоном. Они хватаются друг за друга, ни на миг не отлипая. Словно живительной воды хлебнули. Омега больше не хочет ни о чём думать, или что-то анализировать, когда эмоции накрывают с головой.       Глубокий и липкий поцелуй перерастает в ленивые прикосновения, лаская и успокаивая их обоих. В полной тишине, в обнимку на диване, им кажется, что мир пока подождет. Омега отстраняется первым, разрывая поцелуй и ведя кончиком языка по нижней покрасневшей губе, а Чонгук лишь облегченно выдыхает и ведет носом по щеке, чтобы приоткрыть глаза и прохрипеть:       — Надо же, сам поцеловал, понятно, почему погода вдруг испортилась посреди лета.       — Просто замолчи.       Чонгук лениво хмыкает, морщится от дискомфорта, когда пытается приподняться, но Чимин фиксирует его обратно на подушках.       — Ещё немного так… полежи, — Пак отводит тут же взгляд и укладывает голову обратно на грудь.       — Хорошо.