Таинственный сад

Дождем, росой иду домой. Огнем, водой плыву домой.

      — Я не буду с тобой спать, — отрезает Пак и пухнет от нарастающего негодования.       Все пути к отступлению отрезаны, охрана упорно не выпускает его. Мотивируя это тем, что на улицах для его персоны небезопасно, и сейчас ведется контроль для всех важных личностей людей Кима. И Чимину бы это польстило, если бы не вынужденное пребывание в одной квартире с Чон Чонгуком.       Нет, наследник не беспокоил его, он, по сути, не делал ничего, даже был слишком тихим, или это его обычное состояние души. Чон даже прибегал к самообслуживанию, несмотря на режущие боли, старался не подходить совсем близко, но, порой, странные вопросы и просьбы альфы вводили Пака в бешенство. Вот как и сейчас. Видите ли, ему вдруг захотелось, чтобы Чимин лег не в соседней комнате, а с ним в кровать. Конечно, после того случая на диване, они ещё, может, пару раз и поцеловались, но альфа сам прерывал их близость и позволял Паку призраком проходить по дому от безделья и даже выделил уголок для работы с отчетом для Мина.       — В прошлый раз тебе ничего не помешало уснуть в моей постели, — Чон хмыкает и приподнимается на подушках, восседая на диване перед привычным многосерийным сериалом.       — Я был уставший, — Чимин сидит в кресле у стены и бессмысленно смотрит в телевизор, теряя нить сюжета, ковыряя нервно пальцем угол облупившейся пленки на экране многострадального планшета.       — Ты облюбовал все углы в моей квартире за целый день, неужели не утомился? — Чонгук забавляется, склоняет голову к плечу и внимательно изучает взглядом напряженную фигуру Пака.       — Я схожу с ума, будучи вторые сутки запертым в этом месте. О каком сне ты говоришь?       — Поэтому я и предлагаю тебе пойти ко мне в спальню, вдруг я найду для тебя утомительное занятие? — Чон играет бровями, когда Пак резко поворачивает к нему голову и сам сдерживается от смеха.       — Если только загоняешь подушку тебе переставлять, инвалид.       Чон вскидывает брови от такой дерзости в свой адрес.       — Проверим? — Чимин покрывается пятнами, Чонгук такого ещё не видел и, честно, даже не надеялся на такой эффект. Чимин сейчас смущается? Или он в такой ярости, что откровенно закипает? Чон понятия не имеет, но щеки омеги реально сейчас горят, и это видно при свете яркого освещения в гостиной. — Скажи мне, ты сейчас зол, или я тебя смутил?       — А больше тебе ничего не сказать? — Пак ерзает в кресле и поджимает губы. Он будет откровенным лжецом, если скажет, что его не беспокоит эта близость с альфой.       Он ожидал всякого, но то, что Чонгук окажется терпимой личностью без каприза, оказалось приятным бонусом. И нутро омеги с завидной регулярностью тянуло, но Чимин держался. Напрягало и то, что он подавители перестал пить. Парень себе крепко внушил веру в них, и за счет этого умело обращался со своей сущностью, четко ставя себе границы и ощущая себе намного увереннее. Но такой Чонгук ломал и вгонял в ступор. Видеть другую сторону расчетливого наследника перебивало всё чутье и уверенную непереносимость. Только около двадцати раз за сутки Пак ловил себя на мысли, что слишком задерживает свой взгляд на Чоне, или даже то, что он чуть ли не срывался с места, чтобы помочь, когда чувствовал, что альфе больно. Чимину казалось, будто его мозг скоро взорвется, а сущность его просто-напросто сгрызет изнутри за такую тупую упертость перед природой-матушкой.       Чонгуку было не слаще. Мало того, что рана заживает мучительно медленно, потому что запустил её, так ещё и аромат цитруса уже четче возникал в воздухе. А маячивший неподалеку хмурый омега не умалял мучений. Словно два хищника в одной клетке и каждый обходит на расстоянии, дабы не переступить черту. И чёрт дернул Чонгука спровоцировать такую цепную реакцию, потому что взбесившийся омега будоражил его не на шутку.       — У тебя откровенный недотрах, — спокойно бросает в ответ Чонгук и пытается отвести взгляд, но слишком дорого ему обойдется упустить реакцию омеги. — Какой-то ты слишком нервный. Простая дрочка уже не помогает?       Чимин давится воздухом, когда открывает рот, чтобы кинуть что-то колкое в ответ. Так и замирает с приоткрытым ртом, затем медленно смыкает губы, замечая, с какой жадностью темный взгляд следит за ним.       — А какую из них ты видел? — пухлые губы кривятся в усмешке. Чимин не из тех, кто умеет затыкаться. Этому он так и не научился за свои двадцать лет, может, в будущем он всё-таки выработает в себе это умение.       — Пак Чимин, ты нечто, — Чонгук быстро переводит взгляд к глазам Пака, моргает два раза и вдруг неприлично хрюкает, разоряясь громким смехом. — Значит, со мной ты лечь не хочешь, но об этом ты поговорить горазд?       — Ничего смешного. Тебя никто не просил следить за мной на ночь глядя.       — Да за тобой пол-отдела слежки ещё наблюдало, или думаешь Юнги-хён им зря зарплату платит?       — А тебе жалко, что ли?       Чонгук успокаивается, на лице ни тени веселья, Чимин ощущает, как встрепенулся альфа внутри Чона, и прикусывает себе язык, да только поздно. Впрочем, как и всегда. Чон недоволен, и Пак прекрасно осознает причину, истинные — собственники. Были и будут всегда. Он сам уже пару раз напарывался на это чувство, когда увидел Джунки на балу рядом с Чоном и в то утро в комнате. Отрицать очевидное становится сложнее.       — Видимо, для тебя это привычно, — хмуро бросает Чон и отворачивается к телевизору, пропустив приличную часть серии.       Омегу задевают эти слова, не нужно иметь много ума, чтобы понять смысл сказанных слов, но в этот раз ему удается смолчать и оставить возросший негатив между ними. Как легко меняется атмосфера между этими двумя. Природа явно глумилась, когда создавала подобных истинных с абсолютно разными характерами, которые никак не желают соответствовать и дополнять друг друга.       Характерный звук замка у входной двери вводит Чимина в ступор, он оборачивается в сторону темного коридора, и когда зажигается свет, видит того, от которого нездоровая темнота потягивается и просыпается, лениво вытягивая спину с хрустом. Джунки топчется на пороге, переобувшись, и встаёт намертво на месте с сумкой в руках во все глаза вылупившись на Чимина. Чонгук удивленно дергает головой на шум, с трудом, но хватается рукой за спинку дивана, чтобы приподняться и выглянуть.       — Джунки? — голос Чонгука выводит Пака из слепого транса, и другой омега растерянно отцепляет загипнотизированный взгляд к альфе.       — Я... пришел обработать рану, господин Мин попросил, — тихо отзывается старший и сомневается в правильности своих действий. Атмосфера здесь и так была напряженная, а теперь пристальный и мрачнеющий взгляд со стороны омеги в кресле лишь сгущает краски.       — Прекрасно, тогда пошли, — Чонгук в упор не замечает ничего, поджимает губы и морщится от дискомфорта стягивающих бинтов и глухой боли в боку. Всё же поднимается на ноги и направляется в сторону своей спальни на втором этаже. — Что ты встал?       Джунки дергает головой, невпопад кивает и подходит ближе, преодолевая между ними расстояние слишком быстро, будто ища укрытия где-то за плечом альфы. Чонгук хмуро обводит его взглядом и обращает внимание на Пака. Тот всё так же сидит на своём месте и смотрит в экран, но Чон ощущает тянущее чувство где-то под солнечным сплетением, когда запах омеги становится более острым, оттесняя Джунки полностью.       Такое он чувствует впервые, альфа внутри рычит утробно, вьется и мечется в каком-то нездоровом интересе. Чонгук нервно сглатывает, стараясь притупить существо, он позволяет себя увести. Руки у Джунки холодные и влажные, а взгляд опущен в пол и даже когда они оказываются наедине, напряжение никуда не уходит, а запах клубники вяло рассыпается.       Чонгук позволяет снять с себя кофту и усаживается на край кровати, когда Джунки усаживается перед ним на стуле и отвлекается на нужные ему средства в верной сумке. Омега молчалив, задаёт лишь дежурные вопросы по состоянию Чона, бережно снимает повязку и осматривает рану.       — Ещё недельку, и Вы поправитесь, рана очень глубокая. Потребуется ещё какое-то время, прежде чем боль пройдет. Вы же не злоупотребляете обезболивающими? — Джунки обращает своё внимание на сосредоточенный взгляд Чона, тот в ответ лишь кивает. — Хорошо.       Омега облегченно улыбается, смазывает уродливые, воспаленные края и старается больше не поднимать взгляда, сосредоточенно занимаясь своим делом. Они проводят в тишине всё оставшееся время, Чон занят своими ощущениями от странного поведения Пака, а Джунки желает поскорее покинуть удушающую квартиру. Одного оправдания — Пак Чимин ему не нравится — будет недостаточно. Верно будет лишь одно: он его пугает. Пугает странная и тяжелая аура, несвойственная для среднестатистического омеги.       Прохладная ткань подушки ласкает и манит уткнуться в неё и провалиться в сон от выпитой порции препаратов, Чонгук теряет тот момент, когда омега покидает его комнату, а на пороге маячит до боли знакомый силуэт.       — Решился всё же? — Чон удобнее укладывает голову на подушке и смотрит на омегу, стоящего у подножья кровати. Издевается и ладонью хлопает по мягкой ткани одеяла. — Ну же, я не кусаюсь.       Чимин молчит, просто смотрит в ответ и никакой толковой эмоции на лице не прочесть. Чонгук сдерживает зевок и взгляда не отводит. Выжидает и сдаваться не намерен. Альфа чувствует назойливый рой мыслей и эмоции омеги, и, честно говоря, это подкупает. Словно бальзам на душу, эта игра природы в них дает свои плоды. Чону нравится эти эмоции, то, что ему было недоступно, и то, какими вибрациями в нём отдает наличие Пака рядом. Ядреная смесь и запретный плод почти в его руках.       — Ревнуешь? — слова бьют прямо по цели, но рикошетит тут же в ответ.       — Ты мне даже не нравишься, и я не влюблен в тебя.       — Необязательно, — Чонгук пропускает мимо ушей обидное заключение, приподнимается на одной руке и окидывает взглядом омегу. — Тебя тянет ко мне физически. Даже не отрицай, и ты, и я прекрасно считываем эмоции друг друга.       — Хочешь поддаться животному, как в дикой природе? — Чимин нечитаем, мрачен и озадачен. Он стоит, спрятав руки в карманы массивной толстовки, будто в защитном жесте.       — А что нам мешает? Чувства придут позже, разве тебе неинтересно? Ты сам сказал сделать мне выбор. Так вот, я его сделал, и сейчас единственный, кто здесь противится, так это ты.       — Я не хочу так. Я не стану ложиться под тебя, только потому, что так заложено природой.       Чимин поджимает губы, насупливается, и Чонгук видит снова накатывающую волну смущения. Это очень интересно, догадка сама собой подбирается.       — Только не говори мне что ты... Да ладно? — альфа изгибает скептически бровь и неверяще оглядывает омегу с ног до головы, Чимин дергается и вскидывает голову, так и не проронив ни слова. — Ты девственник, что ли?!       Получается даже слишком громко, Чонгук сам не ожидал от себя такой громкости. Пак вспыхивает моментально.       — Не понимаю твоего возмущения, — омега выглядит оскорбленным, и злость лишь нарастает практически под самой кожей.       — Да ты, и со своими данными? Серьезно? Девственник?! Ты каким образом это так долго хранил с такой-то задницей вкупе с характером?       — Пошёл ты нахрен, примитив чертов!       Пак захлопывает дверь с оглушающим звуком, Чонгук вздрагивает от неожиданности и неприлично фыркает в пустоту. Надо же. Задел гордость крошки-омеги, который, словно ураган влетел в его жизнь, и ещё ставит свои порядки. Альфа откровенно не ожидал такого поворота, так вот, почему он так бурно отреагировал в гостиной на его предложение, вот почему не подпускает к себе так яростно и вечно скалится в ответ. Интересно.       Сладкий и неискушенный кусочек, Чонгук непроизвольно облизывает сухие губы и валиться обратно на постель, тупо улыбаясь в потолок. У него мало практики в девственниках, точнее, нулевая, но если верить общим правилам: нужно подобрать подход к омеге, ухаживать и всячески ублажать. Так почему бы и нет? Если в качестве приза будет настолько неискушенный сюрприз в прекрасной обертке. Осознание истинности лишь добавляет теплоты и без того распаленному существу внутри.       Как же неожиданно.

***

      У Юнги день был сложным и загруженным с самого утра. Сначала вызов в Совет с отчетом: где Намджун и сколько ещё он пробудет вне столицы. Затем странная активность прессы к Джунки и его семье, откуда они взялись за долгое отсутствие семьи Ким на публике? Ещё и Пак Чимин со своим отчетом подоспел очень кстати, и даже сроков не изменил, с четкой информацией, где даже прицепиться не к чему. Мин считает, что этому малому бы в политики, но омеге туда путь заказан. Это общество не готово уходить от стереотипов, а от глав не ждать изменений в ближайшие сотни лет.       Мин, словно белка в колесе, устал ужасно и ноги ломит вместе с поясницей. Попросив его не беспокоить ближайшие пару часов. Он вернулся в свой кабинет и прилег на единственный диван у стены, завешанной снимками, стикерами его собственными каракулями на скорую руку. Омега поднимает взгляд и бездумно скользит взглядом по пестрым квадратикам на серой стене. Час от часу не легче. Пока Чонгук на больничном, его одержимость парнем в маске возросла в сто крат, и теперь на стене прибавилось информации и кадров, но вот интерес Юнги поутих. Пока Намджуна нет, на нем и без того слишком много обязанностей.       — Господин Мин, — звучит голос секретаря как-то подозрительно тихо.       — Что опять? — гаркает Юнги и хмурится, бросая взгляд на запертую дверь.       — К вам господин Чон Хосок, он хочет обсудить обустройство колледжа, это срочно, — бета совсем близко к двери и чуть ли не скребет в неё.       — Боже мой, какого хрена? — ворчит омега, и только он принимает сидячую позу, как дверь открывается, и на пороге красуется сам Чон с широкой улыбкой, не внушающей счастья, под громкий возглас секретаря: «Нельзя же!». И выглядит тот напуганным, словно в размере уменьшился, когда ляпнул такое в лицо высокопоставленной личности. Хосок, продолжая улыбаться, переводит взгляд на несчастного и изгибает бровь.       — Что, прости?       — Всё нормально, пусть проходит и закрой дверь, — встревает Мин и устало трет виски, опуская ноги на пол, даже не думая о том, чтобы обуться. Ему сейчас так откровенно начхать на то, как он выглядит перед подчиненным. Бета быстро кланяется и пятится назад, Чон хмыкает и захлопывает за собой дверь. Повернувшись к Мину, какое-то время молча осматривает его, улыбка пропадает с губ. — Что за дурацкая срочность? Мы же договорились обсудить этот план в Совете.       — Я хочу сейчас обсудить, — голос альфы звучит уже не так лояльно и мягко. Скорее твердо и почти грубо.       Юнги поднимает голову и шарахается в сторону, когда Чон оказывается непростительно близко и пытается прикоснуться к нему.       — Ты с ума сошел? — щетинится омега и не позволяет даже на шаг приблизиться, пока не прикладывается бедром об стол, но у Чона, видимо, свои планы и, зная норов своего омеги, тот отступать не готов и не упустит возможности. Сейчас простор для него открыт, пока нет Кима в городе, пока его отпрыски не вьются вокруг Мина — путь открыт.       — Я скучал. Так скучал, — шепчет почти безумно, крепко хватая взбрыкнувшего омегу и сгребая в крепкие объятья. Тычется носом в шею, слышит и чувствует протест в словах, действиях, но не сдается, пока тот не ударяется локтем об шкаф и внезапно затихает.       Чон держит крепко, обнимая за талию, дышит горячим воздухом в шею за ухом и молчит, сцепив зубы. Успокаивается и прислушивается к покорной вибрации от омеги.       — Идиота кусок, — бурчит в ответ Мин и послушно затихает, позволяя себе расслабиться и ощутить тепло альфы. Словно он ныряет с головой в теплую ванную, и всю его усталость сейчас стирают одним лишь прикосновением. — Это рискованно.       — Намджуна нет в городе, что может случиться? — Хосок медленно подается назад и заглядывает в бледное лицо омеги. — Сильно устал?       — Да, и ты мне, как бы, помешал отдохнуть, — Юнги заглядывает в карие глаза и опускает взгляд к губам, которые трогает мягкая улыбка.       — Прости, — на грани слышимости, и альфа подается ближе, осторожно касаясь мягких губ омеги, он не встречает ответа, но знает — это неотъемлемая часть упертой натуры Мина. — Я слишком соскучился, — мягкий поцелуй в подбородок и прикосновение ладоней к напряженной спине, — и я не с пустыми руками. Иди сюда…       Юнги заставляет себя заткнуться, старается откинуть напряжение и ощущение вездесущей опасности, подается за Хосоком и возвращается на диван, позволяя усадить себя на колени. Чон слишком мягок, нежен и аккуратен, подобное поведение Юнги в нём видит впервые, и поэтому просто наблюдает за тем, как альфа что-то ищет во внутреннем кармане пиджака.       — Увидел его и вспомнил о тебе, — хмыкает альфа себе под нос, — называй меня слишком сентиментальным, насрать. Но я больше оттягивать этот момент не хочу.       Юнги напрягается, сжимает плечо Чона и обмирает там же на месте, когда видит в руках незатейливую коробочку. Его продирает осознание, сожаление, страх, доля боли и скулящее отчаянно глухое счастье. Всё и сразу ударяет по голове обухом, не позволяя даже продохнуть. Юнги мечется взглядом от угла к углу крошечной коробки и почти соскакивает с колен, отрицательно качая головой.       — Даже не смей, — шипит словно кот, дрожит и вгоняет ногти в кожу ладони. — Не надо, Хосок.       — Юнги…       — Нет!       Хосок проглатывает твердый ком, заторможено моргает и всё же находит в себе силы, чтобы заговорить дальше.       — Я не понимаю тебя, ты переехал в тот дом, чтобы мы хоть иногда виделись. Ты получил спустя столько лет полное доверие Кима, ты заслужил свободу, которой даже не пользуешься, и продолжаешь работать на него, в чём дело, Юнги?! Я старался как мог, по твоей указке, держаться подальше, и что ты сейчас делаешь? Стоило мне...       — Я делаю это для нашей безопасности, это ты у нас заигрался, ведя разгульную жизнь с другими омегами, молодец. Ты отлично справлялся, в чём проблема продолжать поддерживать имидж?       — Ты... ты из-за этого мне отказываешь? Ты же понимаешь, что всё это ерунда.       — Ерунда? — Юнги фыркает с улыбкой.       — Думаешь, я не ревновал, когда видел тебя с другими? — Хосок поднимается следом, но не старается сократить между ними расстояние, мрачнея вмиг.       — Серьезно? Ты мне сейчас будешь выдвигать недовольство?       — Черт, Юнги, не усложняй!       — Сейчас усложняешь всё только ты, — бросает в ответ Мин и складывает руки на груди.       — Что такого в моем желании укрепить наши отношения официально? Ты свободен от Кима, просто собери вещи и уедем куда подальше. К черту этот город и его правила, ты слышишь меня? Да, я наломал дров, заставил тебя ревновать, да, я слишком упорно старался тебя игнорировать, я сожалею, правда. Я не могу вернуть время назад, не могу починить, что сломал, но я искренне сожалею.       Юнги поджимает губы, дышит глубоко и прикусывает нежную кожу губы, предательское отчаянье сейчас вгрызается в его загривок.       — Я не могу, Хосок…       — Почему? — Чон тухнет тут же, опускает руки вдоль тела и смотрит словно побитый пес.       — Я должен оставаться здесь, — Мин старается держать тон, делает ещё шаг назад к верной пропасти, к которой рано, или поздно он бы дошел.       — Я... я могу подождать, — альфа не сдается, старается сдержаться, выискивая хоть каплю на надежду, или, может быть, хоть на какой-то просвет. — Сколько тебе ещё потребуется времени? Я могу подождать ещё, Юнги?       Имя, его имя звучит так отчаянно и нужно с чужих губ, что пробирает всего от кончиков пальцев до самой макушки. И Юнги, может быть, попросил бы и подождать, но он не знает, что будет сегодня, а о завтра может лишь гадать. Он не может обрекать их на такой риск, он бы кинулся с головой в этот круговорот, но омега слишком рассудителен и чувствам поддается с трудом.       — Не нужно ждать, — слова чудом не заплетаются на вялом языке, альфу дергает от слов, всё нутро превращается в непробиваемый камень, а напряжение лишь сильнее возрастает. Юнги отчетливо понимает к чему приведут следующие слова, и он всё ещё не готов к последствиям. — Я не могу уехать. Уходи.       Взгляд карих глаз альфы мрачнеет, даже отблеск хиленькой надежды меркнет. Мин чувствует за обоих, отчетливо слыша, как сердце екает под грудной клеткой, когда Хосок опускает голову и уголки его губ складываются в ухмылку. Ядовитую и хищную.       — Ты всегда выбирал Кима, до последнего цеплялся за него. Забавно, он привел тебя на вершину, но, поверь, он будет первым, кто тебе в сердце всадит нож, стоит тебе лишь оступиться. И сейчас ты тоже выбираешь его, хорошо, — Чон оставляет коробочку на диване, передергивает плечами, бросает короткий кивок и направляется к двери. — Когда вернется Ким Намджун обсудим, всё же, расширение колледжа. Всего доброго.       Дверь закрывается тихо, и Юнги знает вспыльчивость альфы, сейчас он сдержался и приложил для этого немало усилий. Твердость омеги рассыпается на глазах, плечи опускаются, спина горбится, и он без сил опускается на диван, с трудом преодолев короткое расстояние на ватных ногах.       Как давно он плакал? Кажется, это было слишком давно. И старые раны распарываются моментально, оголяя и ударяя ещё больнее. Юнги хочется кричать, но всё, что он может — глухо и жалко всхлипнуть. Сжимая в руке надежду на светлое будущее, такое желанное и необходимое. Хосок готовился очень долго, это решение пришло к нему не спонтанно, оно ревностно оберегалось безмолвной паутиной между ними долгие года. А что сделал Юнги в последний момент? Больно, очень больно и холодно, озноб прошибает его насквозь. Некому высказать, некому рассказать, некому. Лишь вечная тишина и зудящий механизм их системы, в которой он погряз, и сейчас так отчаянно пытается вырваться. И Юнги не может надеяться на будущее, и не может давать надежду другому. И возможно, теперь будет больнее. И, может быть, оно сто́ит того.       Всё или ничего. Второго шанса уже не будет.       Омега складывается почти пополам, давясь истерикой. 

***

      Чимин наутро подскакивает от громкого телефонного звонка, его разрывает и ведет на тумбочке от вибрации. Сощурившись от яркого света из окна, которое он забыл зашторить перед сном, он тянется к гаджету, несколько раз проводит по экрану пальцем и принимает вызов, даже не разобрав незнакомого номера.       — Сколько можно спать? Бурная ночь, пташка? — конечно же, голос слишком узнаваем, а неизменная привычка называть Чимина таким прозвищем присуще только одному человеку. И Чимин успевает подумать о том, почему он все ещё не заблокировал этот номер.       — Бурная, — только и выдает омега, заваливаясь обратно под одеяло, прикрывая глаза.       — Собирайся, тебе пора в офис же, на свои заслуженные три часа.       — Господин Мин сказал мне сидеть дома… эти бугаи меня не выпускают никуда.       — Дома у Чона, или у себя? — Ким насмехается в открытую, и Чимин отчетливо видит его ехидную улыбку.       — Отвали, пожалуйста, — стонет Пак от негодования и брыкается всеми конечностями под одеялом, желая швырнуть телефон в стену. — Я вчера сделал весь отчет и отправил, я хочу спать! У меня мозг кипит уже от вашей семейки и ваших проблем! Вы мне все каникулы портите.       — У-у-у, у кого-то нервы не в порядке и походу течка скоро, м?       Чимин вмиг просыпается и с широко открытыми глазами смотрит в стену, махом усаживаясь на кровати. Черт, неужели прошел месяц? Пак быстро переключает экран в телефоне и тупо смотрит в календарь. У него проблемы и большие. Недомогание откликалось в нём с краткой периодичностью, он скинул это всё на нерегулярное употребление препарата, и сейчас проблема становится очень остро. Острым ребром бьем под дых.       — Тэхён?       — Да-да?       — Вместо офиса мне нужно попасть в больницу, ты можешь попросить охрану выпустить меня?       — Попросить не могу, можем вызвать тебе нашего семейного доктора.       — Мне не нужен ваш семейный доктор, — на этих словах Ким хмыкает в трубке, — мне нужно в больницу!       — Одевайся, и я отвезу тебя. Согласен?       — Да.       Чимин ещё никогда так судорожно не собирался, заметавшись от душа к мало-мальской одежде, что у него с собой была. Потому что все вещи остались в его квартире, а заказанные шмотки буржуем Чоном он носить не собирается. Омега пулей вылетает из своей комнаты и улавливает приятный запах из кухни, скорее всего, Чонгук уже проснулся и, как всегда, пропадает в кухне, балуясь утренним кофе. Желудок неприятно урчит, а вкусовые рецепторы дают сигнал, что пора бы уже и поесть нормально, а не накидываться найденными в холодильнике бутербродами на скорую руку.       — Куда такая спешка? — Чонгук выглядит посвежевшим в привычных штанах, майке и расстегнутой толстовке, откуда ещё виднеются бинты, омега бросает на него взгляд и отходит дальше к стене, чтобы безболезненно прошмыгнуть в коридор, но альфа прекрасно ощущает назревающий густой аромат. — Чимин, стой!       Пак не слушает, влетает в обувь и дергает дверь на себя, встречаясь лицом к лицу с теми же самыми охранниками, которые тут стоят, видимо, пожизненно. Альфы косят на него взгляд, и угрожающе возвышаются над головой.       — Не положено, — басит один из них. А другой еле сдерживается, чтобы не вдохнуть запах омеги.       — Пропустите его, я с ним, — Тэхён оказывается, как нельзя, вовремя, и Чимин, оставив озадаченного Чона в квартире, выскакивает тут же к нему, на ходу натягивая плащевку, проносится сразу же мимо, к лифту.       Тэхён ловит взгляд брата, делая шаг назад, нервно улыбается в ответ. Быстро изучив общее состояние родственника, тут же разворачивается следом, чтобы нагнать взбунтовавшего омегу и избежать страшной бури в лице родственника.       В машине Чимин усаживается на заднее сидение, запахнувшись на все пуговицы и молнии в своём защитном механизме, и упорно молчит, нервно постукивая ногой и отбивая пальцами по коленке только ему понятный ритм. Они доезжают до окружной больницы в полной тишине, Тэхён тенью следует за ним, отмечая, охрана выполняет своё дело, держась на нужном расстоянии. Чимин будто здесь уже не в первый раз, и по выработанной схеме следует к нужному кабинету, предполагает Ким. Омега скрывается за дверью. И то ли сказывается отсутствие людей в коридорах, то ли альфа, всё же, прав в своих догадках.       Чимин получает заветную пачку вкупе с огромным списком всех минусов, которые скажутся на нём, если он продолжит в том же духе. Скупо поблагодарив доктора и выпив сразу одну таблетку, он возвращается в коридор, где его ждет Тэхён. Альфа стоит у стены, подперев её плечом и пряча руки в карманах светлых джинсов.       — Получил заветную дозу?       — Получил. Течки нет, просто скачок в гормонах, отвези меня ко мне, пожалуйста? — Чимин ощущает себя жалким и беспомощным, гормоны играют и бушуют по своим правилам, настроение и без того скверное, а хмурое выражение Кима никак не делает лучше.       — Доктор наверняка тебе уже высказал всё, но я, всё же, спрошу, нахрена ты портишь свою жизнь омеги?       — Я не собираюсь говорить об этом, — огрызается в ответ, желая провалиться сквозь землю. — Это мое дело, и она не касается никого из вас. Прошу, просто отвези меня домой.       — Ты мазохист? — Тэхён не сводит пристального взгляда с подавленного омеги. От каждого произнесенного слова становится паршивее и паршивее.       Чимин готов позорно разорваться прямо здесь. Он и так чертовски устал быть в вечном напряжении, в бешеном темпе. И эти неуместные вопросы выводят из себя, он не просил такого, не ждал такого стечения обстоятельств, и это было откровенным издевательством над его жизнью. Всё, что ему сейчас хотелось, выкрикнуть все негодование в лицо лишь одному человеку. Но и это было лишь минутным порывом, Чимина бросало из стороны в сторону и всё, что он мог сейчас — это просто смолчать и постараться усмирить нарастающую бурю.       — Я не отвезу тебя домой, — Тэхён слегка вздергивает омегу, заставляя тем самым посмотреть на себя. — Ты мне очень нравишься, но я не позволю тебе испоганить жизнь моему брату. Шкуру с тебя на живую сдеру, пташка, но брата в обиду не дам, даже если придется пойти радикально.       — Я не вещь, — Чимин вспыхивает как спичка, грубо отпихивая от себя альфу. – Ты, похоже, забыл о своём отце. Если он узнает о нас!       Тэхён несдержанно цыкает, ухмыляется и снова дергает парня на себя, кидая быстрый взгляд в другой конец коридора, где, как раз, появились две медсестры, которые с подозрением косятся в их сторону.       — Пора заканчивать этот цирк, Чимин, — шипит альфа у самого уха с маниакальной ухмылкой. Чимин его таким видит впервые, и аура этого альфы кардинально отличается от Кима-старшего. Сквозит голодным желанием и жаждой уберечь своё. Это сбивает омегу с толку и самую малость пугает. — Отец нам — не закон, мы слушаемся его, пока нам это выгодно. Ты слишком плохо знаешь своего альфу, слишком плохо. Он может и выглядит бесхребетной псиной рядом с отцом, но это не значит, что он не откусит голову любому, кто пойдет против его желаний. И если ты лишишь его истинности, или продолжишь в том же духе, я тебе в жизни не прощу этого дерьма, и поверь, бояться нашего отца ты будешь в последнюю очередь.       Ким шумно вдыхает запах Чимина, а у того волосы дыбом встают на затылке, руки нестерпимо саднит.       — Отпусти его. Сейчас же.       Тэхён недовольно рычит и поднимает взгляд на голос. Чимин чертыхается и шарахается в сторону, быстро оглядывая случайных прохожих. Только свидетелей им не хватало. По всей видимости, Чимин всё же рискнул перешагнуть черту между ним и Тэхёном, чтобы увидеть, что из себя может представлять самый младший четы Ким. Чонгук беспристрастен, он стоит в паре метров от них, и Пак замечает бледный оттенок кожи и легкую испарину на открытом лбу. Чон одет, как подобает значимой фигуре, костюм и тонкое пальто, ни капли подозрения на то, что наследник недавно пережил. Он что, сорвался сюда за ними?       — Иди сюда, — голос альфы низкий и властный, Чимина знатно передергивает от такого, колени слегка дрожат от недавнего давления, а теперь и вовсе сущность внутри скулит и жалобно просит исполнить приказ. Ему слишком паршиво и нестабильно, чтобы ослушаться. Возможно, это в первый и последний раз, когда он позволяет себе сделать такой шаг навстречу.       — О-о-о, сила в деле? Мы просто мило беседовали, Гуки, – Тэхён меняется в лице и расплывается в ехидной улыбке.       — Будь добр, закрой свой рот и поезжай домой, — Чонгук немного склоняет голову набок и зеркалит улыбку, уводя Чимина себе за спину. — И последующие попытки приблизиться к Паку, я обещаю, закончатся не просьбой.       Омега ощущает жар и гнетущую волну злости, что подобно кому нависает над ними, у него кружится голова. Он ещё никогда не чувствовал такого давления от Чона и, возможно, это немного перебор в его состоянии. Похоже, он слишком сильно сдал свои позиции. Мир перед глазами разъезжается, и Пака ведет в сторону. Честно говоря, он не помнит ничего больше, глаза закрываются, и резкая боль в голове стихает, когда свет перед глазами меркнет.

***

      Как громко нужно закричать, чтобы тебя услышали? Чимин задыхается. Он ненавидит быть в неволе, слишком любит свою мнимую свободу, слишком лелеет своё спокойствие, которое теперь остается в его памяти жалким отголоском.       Он задыхается. Его природа нещадная, зубастая и грубая.       Прикосновение теплой ладони отдает мучительным спазмом где-то в животе и прокручивается там едким болтом. Омега вздрагивает от чужого тепла, мерзкого и приторного запаха клубники. Снова. Снова. Снова! Будит самое мерзкое и запретное. Пак открывает глаза, чуть ли не шипит, грубо перехватывая тонкую кисть, вжимая ногти в мягкую кожу. Смотрит ясно в самую глубь светлых глаз, у которых на дне плескается неприкрытая паника.       Чимин, нет, всё нутро болезненно ненавидит и рычит в оскале, загоняя чужое существо в самый дальний угол. Джунки пытается вырваться, но юное тело омеги оказывается гораздо сильнее, проворнее, и становится поистине не по себе, когда горячие пальцы смыкаются на шее и тянут ближе. Ближе, для того, чтобы заглянуть в самое дно.       Чимин задыхается, клокочет и извивается, прогибаясь под своим существом. Зажатый и напуганный Джунки выглядит слаще любого фрукта. Не понимает, избегает и упорно молчит. Даже писка не издает и ждет. Будто думает переждать, чтобы сбежать. На взъерошенной постели, где мгновением ранее обхаживал бессознательного омегу, а в благодарность, или хотя бы простой тишины – получает то, к чему боялся так прикоснуться.       — Снова ты, — голос Чимина очень тихий, низкий. Он цедит каждую букву сквозь зубы и молится всем богам, чтобы не раздавить и не вырвать пульсирующую венку под ладонью, что так жадно забилась в страхе.       — От…пусти, — сипит старший, стараясь вырваться из цепких пальцев. — Я выполняю лишь свою работу.       — Мне не нужна нянька, — Пак резко отталкивает старшего от себя, и тот, от неожиданной свободы, запинается о стул, и в комнате поднимается грохот, потому что следом летит не только несчастная мебель, но и что-то звонко разбивается.       Дверь в спальню открывается, и Чонгука пришпоривает к месту от тяжелого запаха ванили. Чимин тяжело дышит и с непроницаемым лицом смотрит на Джунки, а тот, в свою очередь, вскидывает взгляд на Чона.       — Усмири его! Он как с цепи сорвался! — старший омега шарахается в сторону.       Будь Чонгук при других обстоятельствах, ему бы польстило такое неконтролируемое поведение истинного, но то, что он видит и чувствует, в несколько раз разнится от привычной картины. И Чон совершает ошибку, когда пытается податься вперед, чтобы оградить Джунки и, тем самым, открывая путь к двери. Взгляд Пака выражает абсолютное ничего. Это не то, что он привык видеть, его пробирает ознобом, но сущность альфы сильнее.       — Успокойся, — приказывает, пробует и видит, как омегу передергивает от такого тона.       Сопротивляется, и сухие губы точно, кроме яда, ничего не выдадут.       — Уж извините, господин Чон, что меня так выбешивает ваша подстилка.       Словно у Чимина есть причины для такой злости, словно что-то бьет под дых и заставляет прислушаться. Словно Пак умалчивает о чем-то, ну а какие ещё могут быть причины для такой острой реакции? Чонгук не знает, но прекрасно сейчас чувствует состояние омеги. Он задет, зол, и почти на грани. Не такого хотел альфа.       — Он наш семейный доктор, мы не многим можем доверять. Успокойся, сейчас же!       Как же громко Чимину закричать, чтобы освободить себя от ненужных эмоций? Как же громко, чтобы успокоиться и избавиться от потертого образа папы из далекого и почти сумрачного детства? Омега внутри него скукоживается, остужает волну и отходит покорно назад, а сам Чимин лишь судорожно выдыхает.       — Вы, альфы, все одинаковы. Истинные, неистинные — вам всё равно. Вы не цените самое дорогое, вам привычнее подчинять, но не слушать. Ты ничем не лучше, от тебя разит чертовой клубникой, так почему я должен принимать нашу истинность за нас обоих? Каждый гребанный раз, от тебя пахло им, но ты продолжаешь делать вид, будто ничего не происходит.       Чимин поднимает карий взгляд и выглядит так, будто и правда отчаянно нуждается в ответе. В правильном ответе. Чон поджимает губы и хмурится, старается прислушаться и хоть что-то истолковать верно.       — Но я… эм, не был с ним с тех пор... — Чонгук пытается хоть что-то выдавить из себя, чтобы рискнуть и пойти навстречу, но Пак не слушает и перебивает.       — Мне не нужен уход вашего семейного врача. Я вообще не должен здесь находиться. Я не хочу ничего знать о тебе, не хочу. Потому что в итоге пострадаю я, а ты останешься на месте и будешь таким же гнусным, как твой отец! Я не… я не чувствую к тебе ничего.       Наглая ложь. Возможно, Чонгук сейчас испытал впервые внутреннюю боль от сказанных слов. Его организм исцеляется медленнее не из-за запущенной раны, или несоблюдение постельного режима. Нет. Это из-за омеги. Он не верит в них, не верит в альфу. Там был проблеск, но чем ближе ступает Чон, тем быстрее Чимин отступает. И так раз за разом. Один ближе, другой дальше, пока другой пытается неловко переступить черту, другой вдруг снова отступает. Чонгук должен, обязан сказать что-то правильное. Что-то, чтобы он хотел сказать от самой души, а не потому, что он выдрессирован регалиями жизни.       — Но я хочу почувствовать. Мне тоже страшно, Чимин. Я готов что угодно пережить, но эта связь пугает меня так же, как и тебя, но я хочу. Правда, хочу попытаться. Я испытывал теплоту только от Юнги-хёна, но это другое. Ты – другое, Чимин. Не то привычное и правильное.       Чимин не верит, в глазах хрустально чистое сомнение. Так заведено: альфы пойдут на всё, только бы добиться своего. И пусть Чонгук в его глазах уже несколько раз трансформировался, и пусть даже мнение скакало в пределах "он не кажется, таким как все" — всё равно сомнению быть. И не только сомнению. Чимину страшно нырнуть в это с головой, совсем недавно он ещё был готов, но сумасшедшая реакция на Джунки, удушающая ревность его сейчас откатила на несколько шагов назад. Он был готов собственными руками убить его, и ради чего... кого? А что будет дальше, если он позволит себе обрести чувства? На что он готов будет пойти ради этого человека? Чонгук, вот он стоит перед ним, такой же уязвленный, такой же неопытный в этих чувствах.       — Чимин? — альфа физически ощущает жар, подается вперед, ведется на сущность, утопая в плотном запахе ванили. Ему нельзя, ни в коем случае сейчас нельзя прикасаться, но вся выдержка летит в неизвестность, когда Пак теряется, не отстраняется по привычке, и позволяет схватить себя за плечи.       Омега вздрагивает, дрожит и отрицательно мотает головой. Судорожно выдыхает и чувствует сильный спазм внизу живота, похоже, он совсем измучил свой организм, и сущность взрывается в дикой истерике и протесте носителю. Бергамот оседает на легких впервые так чувственно, в глазах мутнеет, а с губ срывается слабое "не надо", потому что разум пытается бороться.       — Я не касался его, — правильные слова подобраны, Чон прощупывает, давит со слепым желанием и склоняется ниже, переходя на шепот. — С тех пор, как попробовал тебя. Не могу смотреть на кого-то другого, Чимин...       Имя снова звучит так правильно и к месту. Омега поднимает руки и касается ладонями плотной ткани пиджака, ловко перебираясь к единственной пуговице, сущность вытягивается в струнку, и вибрация вожделения растекается по всему телу. Чонгук сам дрожит, когда чувствует растекающееся тепло от рук, что так плотно прижимаются к его коже сквозь рубашку. Чимин пахнет так восхитительно, он не осознает и не контролирует тот момент, когда утыкается носом в изгиб шеи, глубоко втягивая запах, притягивая Пака ближе. Теснее. Так, чтобы продохнуть не было возможности. Омега рассыпается в руках, пока альфа утробно рычит и кусает, оттягивая нежную кожу.       — Нет-нет-нет, — бормочет Пак, упираясь в плечи и выгибая шею, склоняя голову в сторону, блокируя и не позволяя усилить хватку.       — Я не поставлю её без твоего согласия, обещаю, — хриплым голосом отзывается Чон, зализывая местечко, вызывая стаю мурашек у них обоих.       — Клыки выбью... к черту, — неровным голосом отзывается Чимин откуда-то с уровня плеча, вызывая у Чона улыбку.       — Не сомневаюсь, — альфа ведет кончиком носа по линии челюсти к подбородку, поддевает мягкие губы и останавливается напротив них своими, обдавая горячим дыханием и вдруг решает попросить разрешения. — Можно?       Чон слышит глухой стон, сквозь сомкнутые губы и прикрывает глаза, упиваясь вусмерть этим звуком. Черт, почему он считал, что истинность — это что-то обременительное и отвратительное? Или дело не только в этом? Чонгук на мгновение заглядывает в лицо Чимину и позволяет себе мысли, что этот парень нравится ему не за наличие родственной сущности, он с самого начала выглядел для него интересным. Не каждый день можно встретить такого дерзкого и пробивного омегу с завидным характером-кремнем. Пак прижимается к губам первым, обвивая альфу за шею руками. Похоже, он сдается и позволяет себе попробовать чуточку больше. Что-нибудь кроме болезненного процесса.       Чонгук тут же раскрывает губы и позволяет Чимину повести, позволяет жадно схватить себя за плечи и прижаться теснее. Альфа делает два шага и Чимину приходится подстроиться, чтобы крепкие руки подхватили его за бедра, и усадили на тумбочку у стены. Пак сам усаживается на самый краешек, чтобы быть ближе и судорожно задышать. Тугой узел становится плотнее и сильнее, кажется, они оба сейчас балансируют где-то на грани, только вот Чимину простительно. Его эмоции сейчас слишком зашкаливают, и Чонгук должен остановиться первым. Он не хочет потом сожалеть, даже близко испытать подобной дряни. Но как это сделать, когда омега такой податливый и тихий? Поцелуй из терпеливой нежности перерастает в жадную бурю.       Губы покалывает, юркий язычок сносит все тормоза к черту, Чонгук сгребает в пальцах ткань толстовки парня на уровне поясницы и скользит под неё, прикасаясь к горячей коже, отчего Чимин тут же выпрямляется и выгибается, провоцируя и распаляя. Прикосновение выстреливает током и сдерживаться становится тяжелее. Чон первым разрывает вязкий поцелуй, дышит загнанно и прижимается лбом к щеке Пака. Чимин дышит через рот, приоткрыв губы, смотрит, как суматошно бьется артерия под кожей Чона, и упорно молчит, хотя желание выгнать из комнаты альфу всё ещё четко стоит в мыслях.       — Нужно остановиться, — еле слышно говорит Чон, и всё, что может сделать в ответ Чимин — это кивнуть и опустить руки, вцепляясь в края тумбочки. Чонгук внимательно следит за омегой и делает шаг назад, улавливая смешанные эмоции в карих глазах. — Постепенно, ладно?       Чонгук сам в свой голос и сказанные слова не верит, но почему-то именно это оказывается верной мыслью. Это видно по тому, с какой осторожностью на него поднимает взгляд омега и, мешкая какое-то время, всё же, прерывисто кивает. Где-то там под коркой альфа чувствует еле осязаемый страх, где-то на самом дне карих глаз можно увидеть сомнение и здравость их действий. Он и сам осознает весь риск.       Чон отступает, отводит взгляд и обращает внимание на часы позади Пака.       — Попытаемся обсудить позже, мне нужно поговорить с отцом.       Чимин снова кивает, провожает взглядом альфу, немного заторможено слезает с тумбочки и неуверенно семенит следом, дожидаясь того момента, когда тот выйдет из спальни. Чонгук уходит вниз к своему рабочему месту и, сморщившись от легкого дискомфорта, усаживается в кресло, раскрывая ноутбук. Голос Намджуна звучит минутами позже.       — Чонгук, почему я узнаю́ о твоём состоянии через Юнги?! — Чимин даже вздрагивает от неожиданности, прячась у перил на втором этаже, потому что голос Намджуна не звучит доброжелательно. Он бы даже сказал агрессивно. — Ты хоть понимал, насколько рисковал нашим положением после всего, что произошло?       Чимин хмурится и отступает на шаг назад, стараясь уловить каждое слово. Не так должен отец приветствовать своего сына, тем более, после того, как тот побывал почти на границе жизни и смерти. Только Чонгук выглядит так, словно это в порядке вещей, невозмутим и тих, готовясь выслушать порицание за своё нерадивое поведение. Очень смешно и малоприятно. Чимину такое не нравится совершенно, Чон не должен быть таким.       — Это уже произошло, я свою опрометчивость понял, можешь не продолжать. Сейчас всё в порядке.       — В порядке только благодаря Юнги, и даже Тэхён стал вести себя иначе, чем ты вдруг стал хуже?       Чонгук нервно хмыкает, ухмыляется уголком губ и не сводит тяжелого взгляда с монитора ноутбука, где по ту сторону сидит Ким и сверлит испытующим взглядом. Грязная игра – водить перед носом худшим и ненавистным вариантом. Чонгук клянется мысленно не реагировать, сжимает пальцами подлокотник и садится в полуоборот, а Ким провоцирует снова и снова, выставляя лучшего худшим.       — Не думаю, что мне стоит в таком состоянии вести дела, если ты не хочешь лишних подозрений, отец, — Чимин с трудом отрывает взгляд от крышки ноутбука и даже дышать начинает тише, ощущая тяжелый концентрат вокруг Чона. — Ещё несколько дней, и я вернусь к делу. Что мне необходимо сделать, чтобы безболезненно вернуть тебя?       — Для начала появись в Совете, там встретишься с моим связным. Будь внимательнее, лишних глаз чтобы не было, и договорись о будущей поставке в субботу на следующей неделе.       — Что за поставка?       — Это тебя не касается, просто договорись, к тому времени я буду уже в Корее и приму груз.       — Что за поставка? — с нажимом уточняет Чон и немного подается вперед.       — Мы договорились: ты не лезешь в мои дела, а я в твои. Наша общая цель ясно дана тебе, — Ким повышает голос. — Если ты не можешь сделать элементарного, я найду, кого попросить.       — Если я узнаю, что это что-то незаконное…       — Чонгук, ты управляешь сетью казино, о какой законности ты говоришь? — голос альфы звучит с насмешкой. — Которое я, между прочим, отдал тебе. Так какие вопросы?       — Казино — это одно, отмывание денег происходит добровольно ни мне, ни им от этого вреда нет. Это чертово развлечение, а чем занимаешься ты? Мы уже говорили об этом. Если я узнаю о чем-то, я клянусь, к чертям разнесу и тебя, и всю твою империю в придачу с собой. На черте я вертел грязный товар!       — Успокойся, — от такого голоса Чонгук лишь мрачнеет, а Ким, видимо, чувствует опасность и сбавляет обороты. — Товар прибудет для моего автосалона, немного дороже обычного, а вот мне оно достанется за полцены.       — И на каких же условиях?       — Сделай, о чем я говорю, не вынуждай меня разочаровываться в своём наследнике. Сейчас мне пора идти, и быстрее восстанавливайся, на тебя это не похоже. Слишком много дел впереди. До связи.       Комната погружается в тишину и лишь силуэт альфы грузным пятном маячит у стола. Чимин незаметно прокрадывается обратно в свою комнату, не хочется попадаться под руку после такого разговора. Недавние слова Джейн бьют набатом по вискам и омега опускается на постель, устало утыкаясь лбом в ладони. Зная хоть самую малость о Чон Чонгуке – он и правда может сжечь все мосты, наплевав в первую очередь на себя. То, какие это может принести последствия, Чона волнует в последний момент, а, может, и вовсе не трогает, но он добьется своего, даже если отхватит пулю уже с критичным исходом. Второй раз он испытывает тупую тревогу в затрепыхавшемся сердце, и второй раз думает, слишком это всё.       Хлопок соседней двери свидетельствует о том, что Чон зашел к себе, а затем наступает тягучая тишина. Ни звука, ни шороха.

***

      Чимину не спится, уже за полночь, а сна ни в одном глазу. Он всё ещё в одежде так и лежит поверх одеяла и ворочается, вдруг вибрация под подушкой заставляет замереть и удивленно уставиться на соседнее пустое место, откуда раздается приглушённый сигнал. Пошарив рукой и найдя гаджет, Чимин изгибает брови в удивлении, принимая вызов.       — Привет, уверена ты спал, но я не смогла удержаться, — голос Джейн тихий, размеренный, а на фоне, кажется, шумит вода.       — Что-то случилось? — Пак переворачивается на спину и смотрит на длинную тень блика, которая тянется из-за отодвинутых штор.       — Чимин-а, помнишь нашу клятву? — вода стихает и слышится всплеск, Чимин клянется, что может различить, как у подруги вдруг заплетается язык, слабо, но услышать можно.       — Джейн? Что с тобой? — омега хмурится, прижимает трубку плотнее к уху и даже садится в постели.       На той стороне звучит протяжный, облегченный выдох.       — Устала очень. Я, по-моему, заработала себе мозоль на языке, столько мне приходилось бегать за господином Мином и всем объяснять, где Ким и его сыновья. Утомительное занятие, а сейчас, — раздается ещё один всплеск, — я в теплой ванной и расслабляюсь. И что я тут вспомнила, помнишь нашу клятву?       — Да, — Чимин облегченно выдыхает и плюхается обратно на подушку.       — Так вот, я была в той часовне, там, правда, очень красиво и миленько, — почти мурлычет в трубку, и Чимин на это улыбается, но совсем несчастливо.       — Ироничное местечко для наших планов, и вздумалось же тебе выбрать такое место.       — Угум, и пахнет там приятно. Помнишь, как мы там прятались в детстве?       — А как папа ругался, когда подслушал наши клятвы, — омега негромко хохотнул, вспоминая выражение лица родителя в тот момент. — «Не дело о таком мечтать в ваши пять лет» — ворчал он. И тебе тогда знатно попало.       — Ну так я старше тебя, вот и получила, — Джейн тихо смеется и подается минутному воспоминанию, затихая, пока Чимин переворачивается набок, хватаясь за телефон крепче.       — Джейн?       — М-м?       — Что бы ты сделала, если бы встретила истинного? — Чимин чувствует себя неуверенно, но ему жизненно необходимо спросить об этом, потому что больше некого. Он уверен, Ли будет молчалива и лишних вопросов не задаст.       — Я бы сорвалась к черту отсюда с ним, или с ней.       — А если бы… если бы были трудности, ну какие-нибудь, очень серьезные? — омега пока задает вопросы, ощущает себя словно ребенок из детства, когда засыпал подругу вопросами.       — Чимин-а, истинность — это лучшее, что есть в нашем мире. Люди рассказывают об этом с упоением, это, по правде, прекрасно. Только представь, иметь крепкую связь на протяжении всей жизни, знать, что тебя любят безвозмездно и эта любовь самая искренняя.       — Но это ведь заложено природой, лишь инстинкты.       — Чувства зарождаются в процессе, поверь, есть истинные, которые остаются друзьями на всю жизнь и находят себе достойных партнеров на стороне. Но если есть хоть крошечная капля более глубокой симпатии между парами — это дорого стоит.       — А как это? — Пак прикусывает губу.       — Это похоже на гром и молнию, — Джейн замолкает на несколько секунд, прежде чем продолжить, — из того, что я слышала, самые сильные союзы между теми парами, которые некоторое время присматриваются друг к другу, имеют слепое желание обладать. Но в то же время необходимы рядом. С которыми вдруг становится спокойно, с которыми хочется находиться рядом и дышать в унисон. Не только животная похоть, но и душевное равновесие, а потом, попробовав, становится невыносимо. Ну, так пишут в книжках. Истинных же становится совсем мало, потому что духовные ценности уже не имеют веса. Альфы звереют, вечно им надо свою власть доказывать, а омеги… ну ты и сам знаешь. Я утолила твой интерес?       — Не знаю, — бормочет Чимин в ответ и закусывает губу, переводя взгляд на дверь.       — Не зря же ты спросил, всё что я могу сказать – иди и проверь. Иначе так и останешься в девственниках, злобным, грустным и независимым гремлином.       — С чего бы вдруг?!       — Ещё скажи, что я не права? Когда ты в последний раз встречался с кем-то? Тот идиот из старшей школы не канает, это было давно и неправда, — Джейн заливисто смеется, и Пак облегченно с улыбкой выдыхает.       — Иди ты.       — Вот и пойду, спать. А ты подумай над моими словами.       — Подожди, а почему ты заговорила о нашем месте сейчас?       — Позже, Чимин, позже узнаешь. А теперь, спокойной ночи тебе и спасибо, — Чимин бы поспешил отбрыкнуться от ненужной благодарности, но последние слова девушки заставляют прихлопнуть рот. — Обязательно найди истинного и не отпускай его ни в коем случае. Хоть кто-то из нас должен исполнить желание. Люблю тебя.       Звонок обрывается, а Чимин так и лежит с трубкой у уха с какой-то тянущей тяжестью в желудке. Разговор был странным, упоминание о часовне заставляет поддаться не самым приятным воспоминаниям, и тревога где-то в глубине начинает набухать и врастать крепкими корнями. И не зря, следующее уведомление демонстрирует фотографию Джейн.       Чимин пробегает взглядом по кадру: ничего особенного. Привычный стиль для неё и её любви к фотографиям. Девушка стоит спиной, смотря на высокое, цветущее дерево, и где-то на краю кадра виднеется знакомая стена заброшенной часовни за городом. Увитый сухими цветами забор и приоткрытая калитка. Омега закрывает глаза и убирает телефон обратно под подушку.       Чтобы подняться с постели, приходится приложить усилий, голова слегка кружится после дневного инцидента, и он толком так ничего и не ел.. Его планы немного изменились, но это ничего, он привык решать проблемы по мере поступления, на ходу, без возможности продумать другие варианты. И пока ни разу не ошибался. До спальни Чона он идет почти уверенно, слова подруги все ещё имеют вес сомнения, но с чем черт не шутит.       Чимин привык действовать по наитию.       Дверь не закрыта, омега как можно тише тянет ручку вниз и просачивается в спальню, прекрасно видя, что горит прикроватный ночник, а Чонгук и вовсе не спит. Тот в полулежащем состоянии с тонкими очками на носу уткнулся в ноутбук, что-то усердно печатая. Когда дверь закрывается, Чонгук поднимает удивленный взгляд и тупо смотрит на Пака. Их гляделки длятся с минуту, пока Чимин, всё же, не разлепляет губы.       — Ты должен мне два свидания, — сказал и нервно облизал губы, но взгляда не отвел. Такой Чонгук для него в новинку. Выглядит более чем приемлемо и неопасно. Он бы сказал, по-домашнему.       — Что? — у Чона даже голос охрип от такого заявления.       — Два свидания, и я подумаю, нравишься ты мне, или нет.       — Ничего себе, предъявил так предъявил, — альфа опускает крышку ноутбука и немного склоняет голову к правому плечу, внимательно разглядывая переминающуюся фигуру у порога.       — И никак иначе.       — Обычно я чужих условий не принимаю, — Чонгук выглядит отчужденно и совершенно незаинтересованным, и это огорчает омегу. Чего ещё он ожидал?       — Твои шансы понравиться мне становятся меньше.       — Чимин, ты слишком в себя поверил? — альфа изгибает бровь, и Пак ощущает легкое давление, бергамот и запах цитруса распаляется ощутимее.       Это будто игра, испугается, сдастся, или будет продолжать стоять на своём. Чонгуку любопытно, он бы уже согласился на условия, только бы этот засранец оказался ближе, но гордость взыграла по-своему.       — В себя – да, а вот в твоё "всё хорошее" не очень, — Чимин фыркает, мнет пальцами ручку за спиной и чувствует покалывающее вожделение внизу живота, от запаха альфы голова кругом. Именно от такого, властного и непоколебимого. Омега явно нездоровый извращенец, а как иначе описать эти его сраные метаморфозы?       — Значит, ты ещё подумаешь, нравлюсь я тебе, или нет. А что мне с этого будет?       — Я не буду занозой в твоей заднице, — ерничает тут же в ответ.       — Будешь послушным и тихим? — голос Чона вдруг стихает, а уголки губ трогает ухмылка. Чимина будто подбрасывает резко вверх и так же резко опускает вниз.       — Д-да, — цедит сквозь зубы и поджимает губы.       Чонгук шумно вдыхает воздух, и в свете тусклой лампочки его взгляд будто темнеет. Альфа учуял чужое нарастающее возбуждение, а Чимин напрягается всем телом, вытянувшись в струнку. Ноги будто к полу приросли. Он просто стоит и наблюдает за тем, как Чон откладывает ноутбук и поднимается с постели. Видит, как тот приближается и останавливается почти вплотную, приходится голову поднять, чтобы взгляда не отвести.       — Какой же ты упертый, — Чонгук взглядом облизывает лицо омеги. — Стоишь здесь, накаляешь и без того плачевную ситуацию, и требуешь свидания. Я чувствую, как ты напряжен, как стараешься скрыть то, что готов потечь в любую минуту, и думаешь, что безболезненно вернешься к себе?       Чон склоняется и шепчет в самый висок, еле касаясь губами распаленной кожи. Чимин даже ком в горле проглотить не может, кого и сколько он будет обманывать? Жестокую природу? Омега внутри дрожит, льнет всем нутром, требует ближе альфу, когда руки касаются его талии и сжимают ткань толстовки, резко дергая на себя, и Пак выдыхает от неожиданности весь воздух из легких, когда оказывается в крепких объятьях.       — Два свидания, значит? — шепот Чона отдает вибрацией вдоль позвонков. Он убирает руку Чимина с ручки и прижимается губами к кисти с внутренней стороны, слегка задевая зубами тонкую кожу, омегу трясет, и он по инерции плотнее жмется спиной к двери, замыкая себя в своеобразной ловушке, потому что Чон тут же напирает следом, всё так же изучая губами уже ладонь.       — Д-два свидания, — Пак прикрывает глаза и упирается затылком в дерево, стараясь контролировать и без того глубокое дыхание.       — Есть предпочтения? — альфа издевается, балуется и наслаждается горячей кожей, впитывая в себя острый аромат мандарина, буквально ощущая его сок на губах.       — Д-думай с-сам, — немногословность омеги только забавляет, а упертость и напряженное тело распаляет любопытство.       — Хорошо, начну с завтрашнего дня, — Чимин вздрагивает, когда видит перед собой лицо альфы, надеясь, видимо, зря, что его, наконец, отпустят. — Поспи со мной сегодня? Я приставать не буду.       — А сейчас ты что делаешь? — шипит будто змея и брыкается, выдирая руку из чужих пальцев.       — Хочу поцеловать перед сном, — Чонгук улыбается так, как не улыбался ещё ни разу, как-то по нежному. Тепло и обнадеживающе. — Можно?       И лучше бы Чимин не раскрывал рта с недовольным «рискни». В этот раз губы наследника мягкие, теплые и необычно нежные. Они целуют аккуратно, без напора, будто хотят растянуть удовольствие и ощутить каждый миллиметр, каждую крошечную ранку на искусанных губах омеги, настолько трепетно, что у Пака сердце в груди делает кульбит, а потом бьется быстро, практически больно. Но это успокаивает, остужает и заставляет окоченевшие мышцы размякнуть и ухватиться за Чона.       Спокойствие не выдумано книгами или лживыми рассказами. Спокойствие есть, оно размытое, ласковое и необычайно усыпляющее. Чимин может это почувствовать в полной мере, оказавшись в постели с истинным. Чонгук засыпает первым, как и обещал, не трогал и не дразнил, позволил омеге устроиться на здоровом плече, обнимая одной рукой, погрузился в сон. Пак с трудом сам не поддается спасительной дреме, изучает профиль альфы и осторожно укладывает ладонь в район заживающей раны. Нутро альфы с благодарностью ластится и утыкается в теплую благодать, прикрывая глаза.       Так вот оно какое.

***

      — Нашлось время на личную готовку? — Намджун лениво откладывает остывший кофе, когда связывается с Сон Джонсу. Мужчина сидит по ту сторону экрана с закатанными рукавами за своим любимым делом – разделыванием мяса для предстоящего ужина.       — Почему бы и нет, Юнги у тебя трудолюбивая пчелка, всё сам делает исправно, — фыркает в ответ Сон, вонзая острое лезвие в ошметок говядины. — Да и пока тебя нет – нет у людей жажды копаться в грязном бельишке.       — Без меня значит там всё спокойно? — Ким плотоядно улыбается, перекатывая язык по верхним зубам.       — Ни одной проблемы, тишь да гладь, - альфа улыбается в ответ более приятно, но тут же хмурится, когда ловит странный взгляд Кима. — Что? Ты же не просто так позвонил?       — Совершенно верно. Что там у моих сыновей? — Намджун откидывается на спинку кресла, вытягивая ноги перед собой, цепляясь взглядом за чем-то, что в поле зрения Сона не попадает.       — Старший дома круглосуточно, — Джонсу пожимает плечами и опускает взгляд, возобновляя разделывание. — Младший ездит в клуб, но пока никаких заказов не возобновляет, как ты и наставлял. А ещё… — мужчина вытягивает короткую паузу, откидывая нарубленные куски в миску рядом, — твои детишки, похоже, резвятся с вашим связным.       — Джейн? — Ким скептически изгибает бровь.       — О, не-е-ет. С Пак Чимином, так и вьются рядом, а ты знал, что он сейчас у Чона живет? — Сон поднимает взгляд и, не моргая, смотрит на лидера с упоением, впитывая каждую метаморфозу на лице.       Намджун хмурится, задумчиво переводит взгляд на собеседника. Он уже успел позабыть об одном проблемном объекте, который остался в Корее. Не внушающий ему ещё достаточно уверенности, мелкий и непозволительно дерзкий омега с пронырливым взглядом. Чем больше и лучше Пак делал, тем меньше у Кима было уверенности в нём. Слишком правильно и слишком хорошо. Но рекомендации Сона и Ли успокаивали, всё же, они рекомендовали его и обучали, так почему же все рецепторы так обостряются при упоминании этого мальчишки?       — Хочешь сказать, мой сын встречается с ним?       — Намджун, они живут вместе. А что бывает, когда омега в одном помещении с альфой? — Сон фыркает и на мгновение пропадает из виду. Только в неофициальной обстановке он может себе позволить так говорить со старым товарищем, и это во многом облегчает их общение, проверенное долгими годами.       — А Тэхён?       — А что Тэхён? Судя по их отношениям, там тоже всё неплохо. Я, может, и ошибаюсь, но что видят ребята, то и передают мне.       — Хорошо устроился. Я тебе говорил, что мне он не нравится.       — Не нравится, но работу он выполняет четко, — кивает мужчина в ответ, усаживаясь обратно.       — Приеду, разберусь. Что известно насчет Кима и его дел?       Намджуна совершенно не устраивает такое положение. С каких пор его сыновья подобным дерьмом занимаются, и почему Чонгук вдруг отбросил Джунки? На их семейного доктора у Кима были свои планы. Неужели почти недельное отсутствие его дома настолько кардинально поменяло все планы? Или это началось раньше, а он просто не заметил, будучи занятым внешними раздражителями?       — О, — Сон невесело тянет ноту, вытирая руки. — М, скажу так, что у него скоро открытие на твоей территории шикарного отеля. Видимо, твой план не сработал, и дела у него идут в гору, сейчас они с супругом за городом отдыхают. Тебе стоит уже приструнить ту сторону, но ты каждый раз юлишь и пытаешься, прости, "подосрать", но "подсираешь" только себе и своим планам. Сколько можно? Это твоя старость делает тебя таким мягкотелым или ты до сих пор…       — Я нанял людей для его проекта, какого черта?!       — А ты думал, он всё так же будет побираться? Не забывай, кто у него муж, и Чон — его правая рука. Свою задницу он удобно устроил, пока ты тут с мясом вырываешь кресло в Совете.       — Что-то здесь не то, у него должен быть подпольный бизнес, неужели до сих пор не выяснили? Какого хрена я плачу вам? Чтобы слышать о том какой он у нас белый и пушистый? Да черта с два! — Намджун в бешенстве, это видно по напряженной челюсти.       — А ты думаешь, легко пробраться на их территорию? В столице их не видно и не слышно, они реально чисты, Намджун! Я пытался, и не раз. Да, боже, мы даже ни разу не были на территории его дома, интервью только за границей и не ближе.       — Что Юнги говорит?       — Ничего, — Сон складывает руки в замок перед собой, становясь серьезнее. — Он сейчас занят порядком и поставкой, пока тебя нет. Он не может разорваться! Тем более, он омега, его терпят, сцепив зубы, пока тебя нет. Сейчас положение очень шаткое, многие недовольны инцидентом с комиссаром, и твоя срочная поездка тебе явно не на пользу.       — Ву соберет своих ребят, и мы скоро приедем, хотят войны, значит, получат её. Но не сразу, нужно действовать аккуратно, слишком много на карту поставлено.       — Чонгука предупреди, потому что, если ты не сделаешь всё быстро, этот малец первый взбрыкнет. И вот тогда тебе точно придется выбирать быстрее, — Сону даются эти слова с трудом, он прикусывает щеку с внутренней стороны, видя, как мрачнеет лицо лидера. Тема о сыне всегда давалась им с трудом.       Намджун уже имел неосторожность выложить некоторые карты перед старшим сыном и, на удивление, встретил дикий протест. Теперь если действовать, то ставить его перед фактом, чтобы не отвертелся, навредив себе же. Каким бы ни был Ким внутри, Чон его кровь и плоть, решать кардинально против него сложно, рука предательски дрожит. Но если всё же придется, Намджун себя знает – сделает и глазом не моргнет. Пока есть подводные камни и попытки отвертеться, он будет избегать прямого взаимодействия, потому что позорно страшно, но если в лоб прилетит... Там уже сомнению нельзя уступить. Ещё одной проблемой встаёт его младший сын.       От разных матерей, похожие лишь в слепом упорстве, и больше ничего общего. Намджун даже рад, что был слишком с ними строг, по крайней мере, уважение у них есть к отцу. Ким отключается от видеозвонка и трет устало лицо сухими ладонями. Тэхён – проблема для него, только если дело дойдет до Чонгука. В остальном это идеальный компаньон, несмотря на его юный возраст. Намджун не приемлет открытую любовь, он поклялся себе множество лет назад, что не позволит себе такой щедрости больше никогда, но вот его младший сын ещё слишком поддатлив, и это видно невооруженным взглядом. Он любит старшего брата, Тэхён очень сложный человек, и во всей этой сложности и многих выбоин можно заметить то самое неприкрытое тепло к Чону. Словно он понимает его ненависть к себе, словно сожалеет и продолжает принимать всю ярость на себя в любой ситуации.       Если бы Намджун только не потерял свою чувствительность к таким вещам, возможно, он бы ощутил всю горечь того, кого взрастил собственными руками. Может быть, у него бы хватило сил поменять уклад своей и их жизни. Возможно, они бы жили по-другому? Но здесь скорее действует другое правило: если бы Намджун одумался и однажды сделал два шага навстречу, то не было бы у него этих детей и всего бремени. Опять же, Намджун об этом не думает, не умеет и не может. Больше так не может. Ровно в тот момент, когда отказался от самого дорогого и необходимого. Ровно в тот момент, когда сделал два широких шага назад и уверенно отвернулся от пары глаз с немым криком.       Когда выбрал тяжелую ношу власти.       Обменяв её против ненужной и болезненной истинностью.       Потерявший связь альфа – наполовину бесчувственный человек с животным рвением защищать то, что его по праву, болея не сердцем, а инстинктами с холодным разумом. Намджун не поймет, даже если его настигнет исход. И голову он тоже не склонит, лучше биться насмерть, чем проявлять слабость в образе слепой любви и других побочных аспектов. Поэтому Тэхён для него дефективен. И Намджуну предстоит набраться достаточно сил, прежде чем вернуться домой.

***

      Чимин ненавидит цветы в любых их проявлениях. Он ещё в детстве, ввиду своего характера ребенка, срывал бутоны, наискось вырывая их с корнем. Ему нравилось смотреть на то, как сочные лепестки увядают и некрасиво скукоживаются от недостатка воды и почвы под собой. Он садился на корточки, обнимал себя за колени и тупо смотрел на всклоченную землю и вялый бутон, морща крошечный нос от приторного сладкого запаха. Получал потом здравую взбучку за своё поведение, бурчал безразличное «извините», но никакой морали из этого не черпал.       Поэтому, увидев поистине красивый, но неброский букет в руках альфы, Чимин с каменным лицом поднял взгляд к лицу Чона и задал тупой встречный вопрос.       — Это что?       Чонгук моргает раз, два, беспристрастно смотрит в ответ, и меж бровей залегает слабая морщинка. Все омеги любят цветы, или Чон одеревенел совсем, и ничего не понимает в современных омегах? Или перед ним совершенно неправильный мёд.       — Цветы. Тебе.       Наследник отвечает сухо. Не так он себе представлял утро. Он проснулся раньше омеги по привычке, попросил привезти не сильно напыщенный букет и собственноручно каким-то чертом занялся готовкой, хотя ему всё ещё дискомфортно. И недовольная мина Пака сейчас его вводит в неприкрытое раздражение. Если, таким образом, омега хочет довести его до белой горячки, то у него это очень даже прекрасно получается.       — Розы. Серьезно? — Чимин изгибает бровь, всё ещё стоя в шаге от альфы. Заспанный, но зато проснувшийся вмиг. Крашеные серые волосы взъерошены и торчат в разные стороны, немного припухший от долгого сна с мятой одеждой, но Чонгук и правда оценил такой образ. Домашний и очаровательный. Бодрость так и бурлила в крови омеги, в особенности, когда альфа в ответ начинал тоже закипать.       — Ты розы ненавидишь, или просто выделываешься? Их любят все. Это нормально - дарить цветы, — Чонгук продолжает стоять с букетом в руках в проеме между коридором и кухней будто врос в пол, и ощущение «великана» никогда не пропадало. Какого хрена вообще?       — Я ненавижу цветы априори. Я тебе не сопливая омега, к которым ты привык, хоть и внешне похож на милую плюшку, — Чимин неровно кривит улыбку, упиваясь ступором Чона. Он не планировал портить кровь наследнику, честно, но он сам нарывается, когда опять возникает со своим «как все». Дурацкие стереотипы у него уже поперек горла стоят широкой костью.       — Ты не плюшка, ты вечно бурчишь и брыкаешься от всего. Словно старый гремлин, которого вытащили в люди.       Чонгук опускает букет и швыряет его в ведро, у Чимина нервно дергается веко и губы поджимаются от негодования. Неужели он настолько плох, что сейчас получил второй раз одно и то же определение в свой адрес? Ну да, он не любит многое, что привычно для вертихвосток, да, он независим от социальных сетей, любит старые фильмы и музыку предпочитает другую, с каких пор это стало таким позорным?       — Эй!       — Я старше тебя, не «эйкай» мне, - Чонгук косит взгляд, поправляя повязку под футболкой и ощущает всю абсурдность дурацкой сцены. — Ладно, я понял, давай позавтракаем и поговорим нормально, я же тебя совершенно не знаю. Есть повод всё обсудить.       Чимин не умеет молчать. Не дерзить тоже. Ему явно скоро прилетит по голове.       — Вы же следили за мной, неужели так плохо работу выполняют по выуживанию информации?       Чонгук уже было развернулся к кухне, чтобы пропустить Пака, но на эти слова он встал резко на месте и быстро повернул голову в сторону омеги, огрызаясь моментально в ответ.       — Твоя биография скучнее любой мыльной оперы. Будто старпер в молодом теле.       Чимин фыркает, заставляет себя закрыть уже свой рот и протискивается юрко в кухню, потому что желудок призывно воет от аппетитного запаха. Чонгуку лишь остаётся наблюдать то, как Чимин усаживается в одной части стола с довольным лицом. Неужели хоть с едой угадал? Значит, этого омегу можно подкупить едой? Он же, вроде как, за фигурой следит и может себе такую еду позволить крайне редко. Чонгук кивает сам себе и усаживается напротив, за небольшим квадратным столом.       Чимин оттаивает моментально, как только непривычная и под запретом еда оказывается в его власти. Никаких особых привилегий в поведении перед наследником Чимин не демонстрирует, ест он спокойно и с наслаждением. Выделываться и корчить из себя не пойми что, он не собирался с самого начала, в сердцах надеясь, что это позволит Чону расслабиться в его компании. Раз уж они ступили на тропу узнавания друг друга, значит стоит постараться обоим.       — Чем цветы не заслужили твоей милости? — наконец спрашивает Чон, делая глоток воды. Алкоголь пока что под запретом, и это немного удручает, но зато об омеге он позаботился, подлив немного белого вина. Пак на это ничего не сказал, что очень удивительно, но проводил внимательным взглядом.       — Просто не люблю их с детства. Запах слишком приторный, — тут же отзывается омега, уминая за обе щеки рис с соусом.       — Что ещё ты не любишь? – альфа сужает глаза и застревает взглядом на влажных губах Пака. Откровенный и раздразненный Чон присутствием неприступного омеги уже порядком играет на нервах. — Знаешь, чтобы я следующий раз не получил подобного поведения в ответ.       Чимин замирает, перестает жевать и только сейчас соображает, что это, в конце концов, было неправильное поведение с его стороны.       — Извини, — еле слышно отзывается Пак в ответ и видит, как брови Чона подлетают в изумлении. Скептическом и недоверчивом. — Правда, извини, ты, эм, постарался, а я так ответил тебе. Я не совсем привык к подобному, и не смог правильно ответить, но, я правда, ненавижу цветы.       — Окей, — альфа тут же кивает согласно, но не всё так просто. – Ты тогда моешь посуду, и я тебя прощаю.       — Ладно, — тянет с ответом Пак и облизывает губы, пока вытирается об салфетку, чтобы потянуться к бокалу с вином.       Возможно, завтрак для этих двоих и прошел более-менее спокойно, вопросы были самыми глупыми и дежурными, никто из них не переступал черты и не спрашивал о совсем личном, за что они оба в мыслях были благодарны друг другу. Но Чимин всё равно чувствовал себя немного сковано под тяжелым, темным взглядом альфы. Словно удав за кроликом следил, не отводя взгляда, и аромат бергамота твердо занял свою позицию, витая в воздухе, давая понять, на чьей территории Пак. И, может быть, благодаря этому, омега, всё же, усмирял свой язык и казался намного покорнее.       Чимину и правда понравилось присутствие Чона, словно ты видишь человека не по ту сторону экрана, а в реальности, и стоишь к нему так близко, осознавая, что сформированный образ оказывается куда хуже того, что он видит здесь и сейчас. А вот мытье посуды — справедливое наказание, Чимин ненавидит мыть посуду, поэтому дома не готовил и заказывал всегда еду, чтобы быстро убраться после, избавившись от ненужных действий. Да, никудышный из него семейный омега. От слова никакой. Да собственно и «свидание» свиданием не назовешь, поэтому Чонгук оставил Пака одного в кухне и отправился в зал, чтобы найти нужный фильм, который заказал омега.       Что-то это совсем не походило на свидание, скорее уютный вечер, которые пары обычно устраивают на выходных. У Чимина лицо горит от таких мыслей, но деваться им некуда, выйти куда-то в общественное место сейчас грозит скандалом и ненужными вопросами в сторону Чона.       Выставив полный бокал с вином у полной посуды раковины, Чимин принялся за мытье. Нет, он явно не хочет хваленой жизни супругов. Это не для него. Натянув перчатки, омега принялся за своеобразное извинение, хмуро уставившись на стекающую воду из-под крана. Чонгук вернулся в кухню через приличное время, устав дожидаться Пака. И какого было удивление, обнаружить Чимина у раковины, вычищающим скрупулёзно каждую тарелку. Он даже палочки вымывал тщательно и по несколько раз.       — Ты что делаешь?       Чимин от неожиданности дергается и чуть ли не выпускает из рук очередную тарелку.       — Мою! То, что стоит дороже моей шкуры! — ворчит грубо в ответ омега и продолжает начищать посуду до скрипа.       Чонгук фыркает несдержанно, совсем некрасиво, и пытается не заржать в голос, вырастая за спиной сердобольного Пака.       — Ты сейчас серьезно? — присутствие альфы так близко отдает вибрацией и Чимина окатывает предвкушающим теплом. – Ты думаешь, я бы стал тратить бешеные деньги на посуду?       — А разве не так делают богатеи? Всё должно быть дорогим и богатым, — бубнит Чимин, откладывая бережно тарелку к другим и стараясь абстрагироваться от присутствия за спиной в непростительной близости.       — Это ты мне будешь рассказать о примитивном мышлении?       Чимин только открывает рот и тут же его закрывает, когда видит, как Чон тянется за посудой и самое большое блюдо, к которому Чимин не притрагивался, летит на пол с оглушительным звоном, разлетаясь на множество осколков. Омега вздрагивает и быстро разворачивается, пораженно уставившись на пол.       — Ты что творишь? — тут же поднимает взгляд и непонимающе смотрит в глаза альфы.       — Я не вкладываю бездумно деньги в то, что может потерять ценность в любой момент. И подобными капризами, типа богатых безделушек, не занимаюсь. Ещё один факт, — Чонгук слегка дергает головой и склоняет её к плечу. — Ты бы уже давно её вымыл и шел в зал, я устал ждать.       — Ладно-ладно, — кивает омега и тут же разворачивается назад к раковине, ускоряясь чуть ли не в два раза, но наличие альфы за спиной лишь усугубляет положение. Почему он такой? И почему всё внутри так вибрирует?       Чимин замирает, когда чувствуют руку Чона у своего кармана спортивок, пальцы ловко перебираются внутрь и надавливают на бедро плавно подталкивая к себе и сминая упругую часть бедра ближе к паху. Пак впервые чуть ли не позорно пищит от такого прикосновения, он со звоном опускает последнюю тарелку, вырывается из рук и чуть ли не летит прямо на осколки, но Чонгук оказывается быстрее.       — Боже, даже потрогать нельзя.       — Я сказал: два свидания, и не меньше! — Альфа уступает безопасный путь из кухни, Чимин отправляет ему в ответ возмущенное пыхтение вкупе с яростным взглядом и вылетает пулей в зал.       Но Чонгук считает иначе, и свой совершенно дурацкий план воплощает в жизнь, превращая спокойное настроение омеги в пышущий вулкан. Чимин бы и сам рад уже послать к чертям всю выдержку, ладно, если бы находились на расстоянии друг от друга, а тут просто 24/7 в одном помещении, сродни средневековой пытке. Будь неладна эта идиотская тяга их сущностей, из-за которой вся выдержка летит в тартарары.       У омеги уже низ живота сводит от боли, пока Чон всеми способами, довольно невинными, выводит его из стадии равновесия. Они и правда фильм смотрят, молча, сидя на приемлемом расстоянии друг от друга, но то Чон закинет руку на диван, то попросит придвинуться чуть ближе, а то будто не родные совсем. То прижмется коленом к ноге Пака, устраиваясь удобнее и подминая под здоровый бок подушку, то странно притихнет, останавливаясь тяжелым взглядом на профиле Чимина.       Какой фильм, и о чем он, вообще, был? Чимин только запомнил начало, потому что оно было самым понятным и без постоянного беспокойства под боком. Терпению приходит конец.       — Перестань, — вспыхивает омега, когда Чонгук тянется к столику за пультом. Альфа замирает и удивленно переводит взгляд на омегу.       — Перестать что? — альфы способны выглядеть невинно? По крайней мере у Чона это сейчас получилось на высшем уровне. Невозмутимый и правда удивленный.       У Пака трубы горят, нервы на пределе от его ни черта невосстановившегося состояния после таблеток, и ему всё ещё трудно сдерживать шквал эмоции, что бурлят в нем, как в адовом котле. Чону хочется прописать знатного кулака, чтобы не провоцировал.       — А ты будто не знаешь? — щетинится в ответ парень и сжимает пальцы в кулаки, сминая края подушки на своих коленях, которую он заботливо схватил, прежде, чем сесть рядом, не выпуская из рук всё это время.       — Но я лишь потянулся за пультом, прибавить громкость.       — Зачем? И так всё прекрасно слышно, — Чимин быстро перемещает взгляд на экран, когда громкость и правда прибавляется, и ещё хуже, канал переключается на какой-то музыкальный чарт с лучшими хитами. Омега непроизвольно сглатывает ком в горле, хмуро смотрит в экран, когда изнеженного слуха касается противная мелодия какого-то неизвестного трека.       — Охрана за дверью дежурит, чтобы не слушали того, чего не стоит, — слова альфы не сразу доходят до Чимина.       — Чего? — омега вжимается в спинку дивана, слыша отчетливо, как скрипит кожа под давлением, когда Чонгук оказывается непростительно близко у самого лица, слегка склоняя голову набок и смотря прямо в глаза, вызывая пожар изнутри, заставляя свести ноги вместе.       Дыхание утяжеляется от такой близости, замедляется и кружит голову. Темные зрачки плавно изучают лицо, пальцы вдруг касаются теплой щеки, и из горла вырывается приглушенный, слабый стон и дрожь во всем теле, когда Чонгук целует, твердо проводя языком между губ омеги, заставляя раскрыть рот и поддаться навстречу. Альфа улыбается в поцелуй, зарывается пальцами в волосы омеги, прогоняя новую судорогу, и сам ощущает, как у него предательски сердце делает кульбит от такой отзывчивости.       Свободной рукой Чон вырывает подушку из рук омеги, обхватывает его за талию и дергает на себя, помогая сесть на бедра, не разрывая поцелуя. Кажется, Чимин в этот раз боится ухватиться за широкие плечи, вместо этого, он впивается ногтями в обивку дивана по обе стороны от головы Чонгука и сам углубляет поцелуй, всасывая чужой язык с опьяняющим наслаждением, слегка приподнимаясь, чтобы сесть плотнее к паху. От такой близости альфа сжимает сильнее волосы на затылке, ненароком, но так необходимо и ощутимо шлепая по округлой заднице омеги, вызывая дрожь в напряженном теле и сдавленный стон.       От такой неоднозначной реакции Чон дуреет, плюет на резкую боль в боку и опрокидывает Пака обратно на диван, подминая под себя одним резким движением и разрывая поцелуй, чтобы обрывистым жестом раздвинуть ноги Чимина, устраиваясь между ними.       —Ты чувствуешь? — Чонгук смотрит прямо в помутневший взгляд омеги, нависая сверху, он фиксирует лицо Пака в своих ладонях и плавно двигает бедрами всего раз, ощущая то, насколько возбуждены они оба. Чимин стонет сквозь сжатые губы, болезненно хмурится и, в то же время, изгибается в пояснице.       Омега судорожно тянет воздух носом, сдерживает себя на полпути, прежде, чем коснуться корпуса альфы, вспоминая о ранении, и от этого только хуже. Он чувствует. Чувствует каждую нотку, исходящую от альфы, чувствует, как тот напряжен над ним, как так же воспален до предела, и разделяет полное нежелание останавливаться. И даже если небо сейчас рухнет на них, пусть всё катится к чертям.       — Да, — слабо выдыхает Пак и убирает руки, так и не прикоснувшись к груди Чона. Вместо этого, он закрывает лицо ладонями и до боли кусает нижнюю губу.       — Тш-ш-ш, всё нормально… — шепот действует совершенно не успокаивающе, Чимина колотит.       Его чуть ли не выворачивает наизнанку от осознания, он всю жизнь считал, что природу можно обмануть, он чуть ли не молился на то, чтобы остаться нетронутым негласным правилом. Он не знает, что делать с этой истинностью, и его разрывает от переполняющих чувств. Он боится увязнуть в чем-то большем, чем простая симпатия. Удушающая боль накатывает, когда тело изнывает в агонии, а отточенное сознание балансирует на самом краю, Чимин не выдерживает всего того, что там, за дверью этой квартиры, взвалено на его плечи. Влажные дорожки сами собой опаляют кожу, альфа чувствует всё, он ведет себя аккуратно и бережно целует в подбородок, не напирая больше, а лишь осторожно проводя ладонью по боку вниз к крепкому бедру.       На фоне звучит какая-то дурацкая песня, так любимая его подругой, и её слова вновь и вновь всплывают в голове. Чонгук прекрасно осознает, что происходит с омегой, он готов прекратить, потому что сам чувствует себя неважно. Животная похоть пульсацией отдает во всем теле, но вот чувства накрывают с головой. Он сам не привык к подобному, он никогда не позволял себе ничего подобного. Даже с Джунки. Да, они могли выбраться из дома в крайне редких случаях, но все заканчивалось всегда одинаково. Чонгук получал нужную дозу эндорфинов и возвращался к привычному ритму жизни. И так было с каждым омегой. Ничего, кроме жажды альфы, никаких особенных эмоций, но не в случае с Паком.       Вырастая от раздражения к любопытству и останавливаясь на глубоком интересе, который сейчас обрастает второй кожей, крепко врастая глубоко внутри. Тот момент, когда обычная красота превращается во что-то особенное, нужное, когда прикосновения становятся нужными и успокаивающими.       Чимин резко затыка́ет себе рот ладонями и сдавленно всхлипывает, обращая взгляд на альфу, который поднимает голову и смотрит в ответ. Они прекрасно осознаю́т последствия и всю ту жестокую правду, которая будет их преследовать, но желание успокоиться берет своё. Чонгук с каким-то нездоровым трепетом скользит взглядом по влажным ресницам, наклоняется и целует в каждую бровь, попутно стирая губами соленые дорожки в уголках глаз, упиваясь острым вкусом омеги. Пальцы лишь сильнее впиваются в талию Пака, а сам Чимин судорожно выдыхает, по инерции прильнув ближе к чужим губам, ощущая соленый привкус.       Чимин сдаётся с горечью. Чонгук признается с позором, оставляя все правила далеко позади.       Поцелуй получается ласковым, непохожим на все предыдущие, осторожным и бережным. Наконец-то Чимин расслабляется и раскрывается для взаимных объятий. Он покорно приподнимает бедра и внимательно следит, когда Чонгук принимает сидячее положение, стягивая штаны с его ног, попутно целуя в выпирающую тазобедренную косточку. Каждое прикосновение теперь играет по-особенному, каждый жест альфы вибрирует в трепетном урчании всего нутра омеги, когда чувствуется негласная забота и осторожность.       Чимин приподнимается почти следом, стягивает толстовку с себя, под острым взглядом альфы, и скидывает её небрежно на пол, чтобы ухватиться тут же за футболку Чонгука и потянуть через голову. Будучи полностью обнажённым под плотоядным взглядом Чона, Чимин испытывает неподдельный жар и желание.       Течка у омеги должна была быть примерно через неделю, но истинность лишь провоцирует её и развязывает все узлы, сдерживающие омегу, заставляя альфу задохнуться в аромате цитруса и ванили. Чонгук опускает взгляд на пах омеги, крепко сдерживая его колени разведенными, хищно принюхиваясь к дурманящему запаху и исследуя аккуратный, небольшой, но крепкий стоящий колом член. Зрачки сужаются, и всё нутро скулит от желания.       Пак охает, когда Чон бесцеремонно задирает ему ноги, мысленно восхитившись чудесной растяжке омеги, затем немного отползает назад и склоняется ниже, рассыпая цепочку поцелуев с внутренней стороны бедра. Чимин поджимает губы, весь сжимается и цепляется за несчастную обивку ногтями, когда чувствует влажный язык у пульсирующего прохода. Как же удачно сейчас биты музыки отбивают свой ритм, потому что Пак стонет громко от резкого и необычного ощущения.       Омега позорно и обильно течет, подставляясь под юркий и умелый язык альфы, мышцы живота сокращаются от каждого ощутимого мазка, а от ощущения, что его сейчас вылизывают и нюхают, мутнеет в глазах. Чонгук жаден и ненасытен, упиваясь приторным вкусом, насыщенным течкой, первый палец входит с легкостью, и он даже не замечает, как напрягается податливое тело под ним от незнакомых чувств и болезненных спазмов, но это временный эффект, чтобы Чона беспокоила такая мелочь. Он с ума сойдет, если сейчас же не разработает Пака и не войдет в него по самое основание.       Чертовски хорош, соблазнителен и горяч. Такой гибкий, раскрасневшийся и хнычущий на грани со стонами. Жадный и немного грубый в ответ, омега цепляется за волосы Чона, сдавливая и поддаваясь навстречу, заметавшись по дивану в приятной агонии. Чонгук облизывается, добавляя сразу ещё два пальца, срывая с пухлых губ вскрик и протяжное мычание, тут же прикусывает кожу на ягодице, слегка оттягивая её и параллельно прокручивая пальцами внутри.       Пака чуть ли не подкидывает вверх, когда Чонгук задевает что-то внутри, он заходится в быстром дыхании и резко затихает, вытягиваясь в струнку, но альфа тут же вынимает пальцы, улавливая судорожный стон разочарования.       — Нет, не так быстро, — рычит альфа, раздвигая ноги парня и возвращая их обратно, чтобы приподняться и провести самым кончиком языка вдоль чувствительного члена омеги, который весь сочится, и смазка лениво стекает на бок. Чонгук слизывает её и возвращается к пупку, вгоняя наблюдавшего за ним Чимина в полную нирвану. Тот откидывает голову обратно и видит, как мир качается перед ним, всё нутро разрывает накаленным удовольствием, превращаясь в один сплошной нерв.       Кто бы рассказал, что секс с истинным может оказаться лучше любого хваленого наркотика. Здесь каждой дозы мало, до судорог в каждой мышце. А Чонгуку сравнить есть с чем, течный и его омега действует лучше любого афродизиака, а такие звонкие и порой сдерживаемые стоны дурманят слух, стирая любые звуки извне. Чонгуку мало, всего его мало, он сжимает член Пака у основания и другой рукой надавливает головкой на вход, выводя Чимина в полную истерию на грани дискомфорта и желания, наконец, кончить.       — П-по…жалуйста… — словно в бреду шепчет, хватаясь за предплечья альфы.       — Что "пожалуйста", Чимин? — тут же отзывается Чон, замирая и не отрывая взгляд от алеющих пятен на шее Пака, поднимаясь выше к полному желанию блестящих карих омутов.       Омега что-то лепечет слабым языком, и Чонгук резко подается вперед, выдирая последний вздох из легких омеги, тут же выходя до набухшей головки. Он сам на пределе и его колотит от растущего напряжения, потому что в Чимине невообразимо узко и горячо.       — Что? — рычит он, приказывая заговорить членораздельно.       — Войди в меня! Войди сейчас же, блять!       Альфа судорожно выдыхает сквозь стиснутые зубы, придавливает Пака сверху всем весом, входя по основание и зажимая влажной ладонью ему рот, чтобы не кричал от простреливающей рези, тут же слегка выгибая омегу в пояснице, нащупав правильный угол. Чимин прикусывает ладонь со всей силы, сдавленно мычит и впивается пальцами в спину Чона, раздражая кожу красными полосами.       Толчки не умаляют, их будто мало, мало воздуха и, кажется, потолок сверху придавливает, Чон с ума сходит от мысли, что этот мальчишка так невинен и чист перед ним. Что он только его и ничей больше. Чимин буквально сгорает изнутри, ему не хватает воздуха, ему жарко и дурно от упоительной наполненности внизу. Он чувствует альфу так остро, так необходимо, пальцы пережимаются на члене, и у Пака круги перед глазами. Хочется и не хочется. Быстрее, медленнее, глубже. Из всех вариантов всё и сразу, желательно без остановки.       Чимин слепо тычется в шею Чонгука, хрипло выстанывая всё, что ещё может остаться в пересохшем горле, когда низ живота сводит в сильном спазме и он обильно кончает, пачкая и себя, и живот альфы между ними. Кожа липнет ко всему с чем соприкасается, Чимин безвольно принимает каждое прикосновение, теряясь в ощущениях, испытывая слепую потребность получить больше, но ещё несколько глубоких толчков, и Чон выходит из него под разочарованный стон, чтобы излиться на обмякший член омеги. Оргазм отдает в голову таким дурманом, что альфа на мгновение теряется в пространстве. Это было слишком неожиданно для него самого. Слабость опутывает каждую частичку его изможденного тела, а вот течный омега набирается новых сил и тут же приподнимается на дрожащих руках, толкая альфу в живот к другой стороне дивана.       — Вот блядский чёрт… — сипит Чон, с тяжелым дыханием лицезря раскрепостившегося омегу у своих ног, который ластится ближе, проводя всем языком в самой ложбинке между напряженными мышцами живота, ведя руками вверх к самой каёмке намокшего бинта. — Чимин, стой…       Он хватает Пака за подбородок и вздергивает лицо вверх, пытаясь поймать взгляд карих глаз. И самое смешное, взгляд у него прозрачнее стёклышка.       — Н-нормально, всё, — дрожащим голосом отзывается он, облизывая губы, смакуя вкус альфы на языке. Он и правда стал приходить в себя немного, когда услышал своё имя, но состояние шаткое и всё ещё дурманит от близости.       — А, похоже, что не очень, — Чонгук расплывается в ухмылке. — Сколько у тебя длится течка обычно?       — Из-за таблеток… один-два дня. Если я их выпью, завтра к вечеру отпустит, — отвечает тут же, подбираясь ближе, чтобы коснуться губами пульсирующей венки на шее альфы.       — Нет, ты их не примешь, — Чонгук притягивает омегу ближе за шею и впивается в губы обрывистым поцелуем. — В ванную дойдешь сам?       Чимин, кажется, краснеет по новой, задницу саднит, а поясница горит так, будто туда углей насыпали сверху, и ноги подкашивает, а ещё, он вдруг осознает, что сейчас стоит на четвереньках совершенно голый. Поздний приход и осознание доходит до него мучительно медленно, а вот Чонгуку очень даже хорошо лицезреть такое пред собой.       — Красиво стоишь, — альфа не сдерживается от комментария, пока Пак чуть ли не соскальзывает с дивана, чтобы на неуверенных ногах умчаться в ванную, краснея до самой макушки. — Как можно стесняться с таким блядским характером и телом?!       Чимин в ответ смачно ругается и посылает на греховную сторону, скрываясь за дверью, оставляя Чона без ответа.