Таинственный сад

Ты – моя слеза.

      Юнги ужасно зол, гормоны бушуют, а трезвость ума слишком нестабильна. При виде самого не желанного и в то же время желанного человека в позднее время, в палате. Омега приподнимается, сжимает в пальцах мягкую ткань пододеяльника и дышит как-то медленно, словно затаившись, будто бы готов в эту же секунду сорваться с места и просто выпихнуть его отсюда. Это видно по глазам и остерегающей ауре, и Хосок поэтому остаётся у двери с опущенными руками и прикрытыми веками. Он ждет любых слов в свой адрес, ждет и почти надеется на проклятья в свою сторону, ему ведь было сказано уходить и не возвращаться. Но как теперь он может уйти и оставить Юнги одного после всего, что стало известно? После того, как он узнал, на что пошёл его омега? Его мальчик, от макушки до пят, его единственное и трезвое желание оставаться на своих двоих. У Чона под сердцем болит при виде забинтованной руки, бледной кожи и диких глаз. У Чона совесть скукоживается и скулит побитой псиной в грязном углу. Сколько ещё? Сколько ещё Хосок будет причинять ему боль?       — Пошёл вон, — Юнги холоден, беспринципен и жесток. Такой его выбор, и альфа в такие моменты правда подчинялся, всегда, но не в этот раз. Он открывает глаза и смотрит в упор на омегу.       — Нет.       Юнги поджимает губы, чуть ли не шипит от ярости, пока не чувствует ноющую боль в животе, уже привычную. Немного дискомфортно, но это всегда проходит, когда он старается успокоиться.       — Просто послушайся меня, как и все предыдущие разы, в этом нет ничего сложного. Я жив и здоров, уходи.       — Хватит, Юнги, хватит. Прошу тебя, — Хосок выдыхает с горячим бессилием и делает шаг к больничной койке. — Просто помолчи, не говори ничего. Я не желаю слушать тебя ни минуты. Наслушался уже, восемнадцать лет прошло, а мы всё ещё там же, где и начали!       Юнги затыкается, давит в себе порыв на очередные слова и нелепо хлопает ресницами. А ведь и правда. Их знакомство было в больнице, Юнги тогда был ещё ребенком в мрачном коконе, а Хосок ворвался в его жизнь, подобно лучу, просвету, и это отдает в груди приятной тяжестью. Альфа аккуратен, он присаживается на край постели, скользит взглядом по хрупкой, исхудавшей фигуре, шелестит одеялом и осторожно обнимает за талию, укладывая голову в район живота. С каким-то дрожащим облегчением выдыхает и прикрывает глаза, зарываясь носом в грубоватую ткань больничной рубашки.       — Хватит выбирать его... — шепот Чона звучит надломлено, Юнги вздрагивает и, не веря своим ушам и глазам, смотрит на темную макушку. — Я прошу тебя всем сердцем. Не выбирай его...       Ткань на животе мокнет от чужих слез, а спазм усиливается, омега стойко выдерживает болезненный укол. Он прижимает ладонь к мягким волосам, зарывается и чувствует чужой жар. Хосок впервые такой чувствительный и разбитый, впервые такой слабый и обнаженный душой, Юнги бы посмел сказать, что сейчас он безумно красив, сейчас, когда отбросил всю напускную власть и стойкость.       — Он уже поднял на тебя руку. Ты не представляешь, — Чон качает головой, — насколько сильно я себя сдерживаю, чтобы не наплевать на своё положение и не убить его. Но я выбираю тебя. Сейчас я выбираю тебя и твоё желание, твою любовь к этому чудовищу. Я выбираю тебя, Юнги.       Хосок поднимает голову и видит печаль, смешанную с виной в чужих глазах, он жмется ближе, прижимает ладонь к щеке омеги и прислоняется лбом ко лбу, осторожнее, чтобы не давить своим весом.       — Если бы я только знал, что ты ждешь ребенка. И знаешь, во мне не было ни капли сомнения, что это моё, только моё, — горячо шепчет и целует в щеку, под глазом, заставляя Мина прикрыть веки.       — Что бы ты сделал? — спрашивает Юнги, желая услышать и хотя бы представить на мгновение. В самом деле, он любил предаваться таким мечтам, любил думать о другом исходе и другой жизни.       — Я бы тут же развелся и увез бы тебя далеко отсюда, даже не стал бы слушать твои протесты и нежелание оставлять мальчишек. Мне все равно, что бы с ними ни было, потому что они его дети. Я ненавижу всё, что связано с ним, ненавижу твою жизнь и жертву. А сейчас...       — Что сейчас? — шепчет, затаившись у самых губ, Юнги всегда терял свою уверенность рядом с ним. Превращался в того самого мальчишку и тянулся ближе, совсем тесно, чтобы напитаться теплом, исходящим от альфы. Уверенностью и силой. Его напускная злоба, раздражение всегда были слишком лимитированными, и это забирало слишком много сил.       — Я не уверен, что ты останешься в живых теперь... Хочу забрать тебя сейчас же, - Хосок говорит тихо, касаясь и задевая тонкие губы, тонет от прикосновения и тут же льнет в мягком поцелуе, тягучем и ласковом, так, как на самом деле и любит его омега. Никаких резких порывов, как было, только растапливаемая нежность для него.       Юнги шумно втягивает воздух, обвивает руками плечи и прижимает к себе крепче, отпечатывая все чувства в каждом прикосновении к влажным губам. Как бы ему хотелось, чтобы не было всех тех проблем и запретов, которые тянутся за ним темными тенями, отчаянно хватая и дергая назад. Будто напоминают – нельзя. Как бы ему хотелось чувствовать его тепло вот так просто, каждый день, как бы хотелось встречать утро не в пустой постели и растерзанным телом. Как бы отчаянно он ни желал.       — Хосок, — судорожно и неровно шепчет Мин, обхватывая ладонями лицо альфы, он заглядывает ему в глаза. — Послушай меня сейчас очень внимательно, — дождавшись короткого кивка, продолжает, — Всё будет хорошо, слышишь? Сейчас всё хорошо, Намджун не станет ничего предпринимать, до его выборов осталось всего ничего. Сейчас ему во вред будет любая вспышка, я в безопасности.       — Нет-нет-нет, даже слушать не хочу, — Чон отрицательно качает головой, сжимает пальцами предплечья омеги. — Просто давай уедем? Брось ты к черту всё, я смогу защитить тебя, он не достанет тебя!       Юнги вдруг улыбается, немного склоняя голову к плечу, Хосок же замирает и хаотичным взглядом мечется по бледному лицу. Что-то подсказывает альфе, что разговор может выйти снова не в то русло, он опрометчиво полагается на внезапную нежность со стороны омеги. И очень зря.       — Не говори впредь таких слов больше. Я уже однажды повелся, и что в итоге?       Альфа давится воздухом, потому что ответить нечего. Юнги расценивает молчание по-своему, а Хосоку вдруг становится страшно. Прошлое всё ещё нависает над ними тяжелым бременем.       — Охрана! — Чон вздрагивает от твердого и звонкого голоса Мина, двери в палату тут же раскрываются и первым в палату врывается Тхэгу. — Уведите его отсюда и не подпускайте ко мне. Думаю, мэру не нужны проблемы?       Юнги переводит холодный взгляд на Чона, одергивает руки, а тот неуверенно поднимается на ноги и, не веря своим глазам и ушам, смотрит в ответ, ощущая в горячих руках пустоту.       — Юнги?       — Ты выйдешь сам, или попросить ребят вывести тебя?       Хосок в ужасе отшатывается от охраны, чуть ли не скалясь с рыком, он хмурится, медленно закипает и бурлит. Тхэгу тут же останавливается рядом с постелью, преграждая обзор на омегу.       — Вам лучше выйти, господин Чон, — басит альфа, изображая живой щит, а Чон смотрит будто сквозь него и не желает верить в происходящее, он отказывается понимать поведение омеги. Окончательно. Слишком болезненно, каждый чертов раз, как ножом по сердцу, вечный кнут и пряник, почему он всё ещё держится за эту связь, почему не отступает, будто видит крошечную надежду в глазах омеги и каждый раз сам себя тормозит, позволяет верить и надеется на счастливый финал, долгожданный момент, когда он сможет владеть полностью своей половиной. Но каждый раз его будто дразнят, водят под носом лакомым кусочком и потом вновь отбрасывают на несколько миль назад, чтобы идти заново. Чтобы вновь прийти, ощутить и потерять.       Хосок в этот раз молчит, горит изнутри, но стойко, сжимая кулаки он стремительно направляется к двери, распихивая альф в стороны. У него больше нет сил оставаться здесь. Сразу же следом выходит охрана, и лишь Тхэгу оборачивается к Мину.       Юнги сидит и смотрит перед собой с пустым выражением на лице.       — Если он разорвет связь, мои шансы на жизнь сократятся вдвое, — вдруг шепчет омега.       — Он этого не сделает, ты это прекрасно знаешь, — тут же прерывает его альфа, всё ещё стоя рядом, но на сегодня визитов недостаточно. Он вскидывает взгляд и видит, как на пороге вырастает тень Кима. Юнги даже не реагирует, только прикрывает глаза и прикусывает себе язык.       — Вижу, моя просьба исполнена? — Намджун ещё какое-то время выглядывает в коридор, провожая альфу насмешливым взглядом. — Как интересно, Тхэгу, не оставишь нас?       Мужчина поджимает губы, коротко кивает и уверенно идет на выход, даже не пытаясь противится главе, оставляя их наедине. Намджун медленно исследует взглядом палату, затем только обращает своё внимание на Мина. Он подходит к постели, усаживается на край и тянет руку, без особой трепетности вздергивая омегу за подбородок, и Юнги отвечает. Отвечает без слов, ядовитым и до боли знакомым взглядом глухой ненависти и раздражения. Намджуну это нравится.       — Взгляд попроще, Юнги, давно нужно было это сделать, тогда бы ты не страдал столько лет. А я тебе предлагал, но ты отказался, отчего столько злобы вдруг?       — Тебе мало двух наследников? — Юнги вкладывает огромные усилия, чтобы голос не дрожал, поджимает губы и пытается отодрать чужую ладонь от лица, но альфа не позволяет, резко вжимая его в подушку и нависая сверху.       — Когда я стану членом Совета, а Чонгук отберет у тебя власть, ты останешься ни с чем, - припечатывает он каждым словом, напоминая место омеги в этом мире. — Так скажи, разве моё предложение настолько отвратительно? Дело не в наследниках и не в нашей связи, я бы позволил тебе жить так, как хочешь ты, и у тебя было бы всё, тебе не пришлось бы работать так усердно. Пора отдохнуть, Юнги-я.       — Мне не нужен твой короткий поводок! — Юнги еле сдерживается, чтобы не перейти на крик и не сорваться окончательно. Губы хватают остаток воздуха, когда на шею ложится широкая ладонь, сдавливая, а карие глаза загораются мраком.       — Ты единственное, что у меня есть. Я давал тебе свободу достаточно, уже забыл, как выбрался из титула шлюхи? Не позволю, ты слышишь? Если я и пойду на дно, то ты со мной, запомни это!       Юнги душат слезы отчаянья и прозрачного стекла его отчетливого конца. Намджун прав, от начала до конца, они уйдут на дно только вместе, слишком нездоровая связь обросла корочкой и ломается она с трудом. Так тяжело метаться от плохого к хорошему, так тяжело помнить одного человека из прошлого и жить надеждой там, где её уже не может быть. Намджун не отпустит его, растерзает, но не отпустит. Будет перекрывать кислород и на последней секунде каждый раз разжимать ядовитые объятья, чтобы с хрипом глотнуть воздуха. Юнги уже не видит просвета, не чувствует той теплоты от рук альфы, и это убивает. Мучает каждый раз.       Надежда умирает последней. И Юнги умрет вместе с ней.       — Тише, — Юнги всхлипывает, давится истерикой, чувствуя мягкую ладонь в волосах и смотрит в расплывчатый потолок. Он ломается, пока широкая ладонь альфы ложится в районе живота, а голос нашептывает «тише-тише-тише» у самого уха, опаляя жаром. Намджун закрывает глаза, прижимается лбом к влажной щеке и утыкается носом в местечко под ухом, вдыхая родной запах. Запах отдушины и слепой замены, единственной ниточкой, что ещё удерживает его здравый рассудок. Под кожей зудит глухая потребность и тоска, но она выглядит его самой глупой слабостью. Он не имеет на неё права.       А под ладонью, где ещё только-только зарождается тепло, жжется неприятно. Но Юнги — его отчаянный сгусток просвета, трезвости из-за которой он ещё может стоять на своих двоих, не превращаясь окончательно в животное. Так и сейчас, горячая кожа шеи, рана на руке, всё это кричит безмолвно о помощи, а Намджун может лишь остановиться на мгновение, пока омега покорно находится рядом. Он уже однажды упустил свою потребность. А теперь сходит с ума.       — Ты мой, Юнги, я не отпущу тебя, слышишь? — Ким говорит будто в лихорадке, сжимает в пальцах рубашку на животе омеги и приподнимает лицо, заставляя младшего посмотреть на себя. — Я позволю тебе оставить ребенка, но ты не посмеешь меня бросить. Слышишь?! — аромат кофе щиплет, дыхание зверя опаляет и давит в послушании в знакомый уже угол, — ты будешь рядом со мной? Будешь только моим?       Юнги вздрагивает, поджимает губы и мечется взглядом по лицу альфы. Чувствует, как от него сквозит диким одиночеством и уже знакомым шлейфом страха. И этому только одно название – жалость. Слепая жалость и попытка тупой надежды к человеку без остатка души.       — Буду.       Звучит последнее признание в душной палате.

Flashback *Восемнадцать лет назад* Ноябрь

      Сокджин сходит с ума. Броский лоск и вечно прямая спина с услужливой улыбкой на губах. Всё, как надо, всё так, как прописано его семьей. Омеге хочется вырваться из душного плена, покинуть пестрый зал выдуманного праздника и сорваться на север к Намджуну. Он готов сидеть преданной псиной у его ног в новой выстроенной мастерской и любоваться работой. Только не этот полный стол, потенциальные кандидаты и услужливые лица родителей, представляющие его, будто красивую игрушку в позолоченной обертке.       Ким старший о чем-то переговаривается с Донвоном, казалось бы, уже последним претендентом на брак, потому что все предыдущие Сокджин собственными руками расстроил, не вызывая уже никакого желания обладать безбашенной омегой. Кому нужен такой строптивый и неконтролируемый супруг? Позор, да и только.       Сокджин вдруг тянется за бокалом шампанского, который принадлежит Донвону и выпивает его залпом, альфы удивленно вздрагивает от неожиданности, изгибает брови, а отец кричит, оглушая своим возмущением.       — Сокджин! Хватит! Ты не расстроишь и эту встречу!       Но омега думает иначе, он фыркает, поднимается со стула и ловко взбирается на стол, внутри клокочет упоительное желание идти наперекор любому, даже если последствия будут самыми плачевными. Донвон всё ещё молчит, не выражает каких-то особенных эмоции, он прекрасно осведомлен о выкидонах Кима, да и симпатия к этому омеге стоит на первом месте, в конце концов, они росли почти рядом и знают друг друга с детства. Поэтому, он и является последней инстанцией в усмирении пылкого норова наследника.       — Не хочу! — Сокджин пинает посуду, что разлетается в разные стороны, редкие гости подскакивают со своих мест и разбегаются в разные стороны, старший Ким закипает медленно, это видно по взбухшей вене на лбу и побелевшим губам. — Что ты в этот раз сделаешь?! Ещё поищешь наследников?!       — Немедленно слезь, не позорься! — звучит стальной голос отца, но Джин лишь громко хмыкает, скалясь в улыбке. — Дьявольский ребенок! Охрана, взять его!       Сокджин резко оборачивается, облизывается в предвкушении, бросает короткий взгляд на воодушевленного Донвона в тот момент, когда альфы забегают в зал, они уже знакомы с тем, что должны делать и, честно говоря, совсем не в восторге играть в салочки с наследником. Потому что из десяти раз он, как минимум, уже шесть сбегал на несколько суток, что никак безнаказанно не оставалось для них. Альфы подступают, Джин дразнится в улыбке, прежде чем сорваться на бег прямо по столу, откровенно нарушая привитую гигиену и дисциплину, наводя дикий шум вокруг.       Омега выбегает на улицу, боковым зрением замечает, как к нему бегут ещё трое альф, и знаете, Ким послушался, может быть, если бы ему вдруг приставили пушку к виску, и то, тут бы он тоже поспорил. Но нет, охрана голыми руками и собственными силами пытается догнать и усмирить наследника, только бы не нанести увечий.       Сокджин выбегает в сторону гаражей, прекрасно понимая, что делает себе же хуже, но срезать путь на своих двоих точно не вариант, из-за дерева виднеется припаркованный джип Намджуна, и омега ликует, буквально ныряя в него и блокируя двери, альфы тут же окружают машину.       — Господин Ким! Остановитесь, господин! — глухо и за стеклом кричит кто-то.       Неужели они думают, что он остановится и не поедет? Сокджин морщится недовольно, крутит ключ зажигания, дергает передачу и давит педаль в пол. Шины ревут, машина дергается с места не сразу, охранники дергаются на месте, а те, кто впереди, уже готовы и под колеса броситься, но, всё же, в панике расступаются, открывая долгожданный путь, кто-то кричит закрывать ворота, но это только распаляет сильнее. Металлические ворота со скрежетом дергаются, плавно перекрывая выход. Омега даже бровью не повел, карий взгляд темнеет, рука дергает передачу, выставляя последний режим, и с грохотом он корежит капот, выбивая ворота с места.       — Прости, Намджун-а, — холодно отзывается омега, бережно уже сжимая руль и вылетает на главную дорогу, выкручивая руль. Ему необходимо оторваться от преследования, и чем скорее, тем лучше. Он не вернется в этот чертов дом, пока ему под носом маячат свадьбой.       Сокджин не разбирает дороги, едет скорее по наитию, бросая украдкой взгляд на боковое зеркало, отмечая своих преследователей. В самом деле, это же его стихия: дорога и скорость. Машины и риск. Это его всё, и он только этим способен дышать. А ещё запахом кофе, коим пропах этот салон, и до сих пор в уголках таит аромат хозяина. Омега сладко тянет носом воздух, и с облегченной улыбкой покидает границу, сворачивая в сторону столицы, чтобы затеряться среди длинных дорог и чужих автомобилей.       Намджун обтирает пальцы полотенцем и сидит на нижней ступеньке новенькой мастерской, да, она меньше размерами, но в роли ростовщика города альфа пробует себя впервые, и поэтому не рискует разбрасываться деньгами. Юнги где-то гуляет неподалеку, разнося заказы из их всё ещё живого ресторанчика, а преданные люди рыскают среди узких улиц, отбирая давние долги. Намджун задумчиво и хмуро косится себе под ноги, всё ещё натирая потемневшую кожу рук, он не хотел себе признаваться, но тревога за Юнги всё ещё теплится где-то на поверхности. После убийства Кима старшего Мин и слова не сказал, выглядел потерянным, молчаливым и запирался у себя в крошечной комнате, пока однажды вдруг не вернулся на кухню, будто ничего и не произошло. На разговор с Намджуном он не выходил, говорил, о чем угодно, но только не о произошедшем.       Визг шин и яркий свет фар отрывают Кима от тяжелых размышлений, он не сразу узнает свою покорёженную машину, Сокджин вылетает из неё, оставляя дверь открытой и быстрым шагом приближается, с таким лицом, будто готов растерзать весь белый свет. Намджун медленно поднимается на ноги, оглядывает младшего, отмечая на нём чрезвычайно броский и дорогой наряд: полупрозрачная белоснежная рубашка, расстёгнутый голубой пиджак и брюки, очерчивают его длину ног. А ещё блестящая брошь на груди, он явно с какого празднества, да и волосы уложены иначе, открывая обзор на высокий лоб, легкий макияж и чертовски яркий запах омеги.       Омега налетает на альфу с требовательным, сухим и кусачим поцелуем, Намджун отступается, хватается за перила одной рукой, а другой придерживает омегу за талию и опускается обратно на ступеньки, позволяя тому устроиться на своих бедрах, углубляя поцелуй. Руки омеги под жадным вздохом скользят по широким плечам и зарываются в волосы, отклоняя голову альфы назад. Он будто оголодавший зверь скалится в поцелуй, и с упоением засасывает чужой язык. Намджуна пробирает дрожь и руки сжимают тонкую талию, требуя к себе теснее.       — Я остаюсь у тебя, — между поцелуем говорит, нет, требует омега, не давая попытки и слова вставить Киму.       — Стоять, — шипит альфа и с громким чмоком отстраняется от губ, тяжело дыша в опухшие и розовые губы омеги. — Что стряслось?       — Меня заебали.       — Очень информативно, — Намджун вдруг сам увиливает от поцелуя, требуя внимания от омеги, в попытке поймать его ошалелый взгляд. — Что с тобой и моей машиной?       — Эй! Она моя! — упрямо обрубает омега и немного отстраняется от альфы, выпутывая пальцы из волос и оставляя их на плечах.       — Сокджин, — чуть ли не рычит Намджун, болезненно сжимая талию и легко встряхивая омегу. — Что случилось?       Омега затихает, понимает прекрасно, что не время сейчас дурака валять, ему жизненно необходимо найти защиту за этой спиной, он не желает возвращаться в дом и жениться. Он не желает лишаться этих чувств, не желает терять из своих рук своего альфу. Никогда. Сокджин этого не допустит. Намджун замечает, как пропадает игривость омеги, тот взгляд медленно опускает и утыкается лбом ему в плечо и тихонько шепчет: — Я сбежал с очередного вечера. И… даже когда мы с тобой тогда встретились на дороге, тогда я тоже сбежал. Я не хочу этого… хочу с тобой остаться.       Старший от услышанного замирает, обнимает осторожно и вдруг утыкается носом в висок омеги. Шумно тянет аромат и целует в скулу, распаляя естественный жар между ними. Пальцы всё ещё запачканы, от альфы пахнет машинным маслом и совсем немного древесным кофе, Сокджин чуть ли не мурлычет от прикосновения к волосам, судорожно тянет носом воздух, прикрыв глаза и откидывает голову назад, складывая губы в улыбке.       Слишком хорошо, чтобы оказалось правдой, омега лишь крепче обхватывает Кима за шею, когда тот вдруг поднимается на ноги вместе с ним на руках.       — Хитрожопый пиздюк, и тут мне ты врешь? Из-за чего сбежал? — Намджун вдруг резко выпускает удивленного омегу, и тот чуть ли с ног не валится, фыркая в недовольстве. — Говори в чем дело.       — Какого хрена?! А если бы я упал и сломал себе что-то?       Намджун изгибает бровь, складывает руки на груди и смотрит в упор, всё ещё ожидая ответов.       — Намджун-а, я примчался к тебе с другой границы, а ты ведешь себя как мудак последний.       — Так, а чего примчался?       — Как чего, мы с тобой давно не были вместе и меня задолбали короткие свидания в кафешках, я может, — Сокджин на шаг подступает к альфе и поддевает пальцем крошечную пуговицу на запачканной старой рубашке, — хотел с тобой побыть наедине.       Намджун вдруг тушуется, особа вида не подает, но взгляд у него тут же меняется на самую малость смущения. Он быстро облизывает пересохшие губы, конечно, он о близости с этим омегой уже фантазировал, но отчего вся уверенность сходила на нет, стоило Киму оказаться рядом.       — Ты… мне зубы не заговаривай, — находит что ответить старший, а Сокджин хитро ухмыляется, поднимается на ступеньку и становится носом к носу с альфой.       — Даже не пытался. Ну же, мы оба этого хотим, а всё ходим вокруг да около, я ведь не железный, — шепчет омега и аккуратно ведет кончиком носа по скуле. — А ещё… у меня скоро течка… не хочешь попробовать, что это такое, а так бы я остался у тебя. М-м? Что думаешь?       — У м-меня много работы, вообще-то, — Намджун сводит брови на лбу, а самого почти подкидывает изнутри от слепой жажды, стоило только учуять ближе аромат.       — Правда? — Сокджин расплывается в улыбке, скользит ладонями по бокам альфы и утыкается носом в основание шеи, опаляя её горячим дыханием. — У меня уже нет сил терпеть, я весь мокрый… можешь даже проверить, если не веришь...       Чрезмерно много похабщины льется из этого милого рта, и Намджун плюёт на все правила первых свиданий. Он подхватывает омегу на руки, уносит в зал и усаживает на первую попавшуюся поверхность, попавшуюся им на пути. Это оказывается какая-то машина клиента, но Киму уже глубоко плевать, когда он впивается в мягкие и податливые губы и ловит сладкий стон. Сокджин резко притягивает альфу к себе за пояс его джинсов, от предвкушения близости сгорает и дрожит в крепких руках, каждый раз горячо выдыхая во влажные губы.       — Х-хён? — раздается слабый голос со стороны дверей, и Намджун резко замирает, будто каменеет и поворачивает голову к выходу, тут же попутно поправляя одернутую рубашку на животе Кима.       Юнги стоял у приоткрытой двери и не смел даже шагу сделать, не зная, как лучше поступить: вылететь отсюда, или захлопнуть дверь за собой? Они оба выглядели распаленными, даже отстраниться толком не смогли, и подобная картина заставляет смутиться, ощутить стыд и дикую неловкость. Сокджин дышит тяжело, смотрит на омегу, но не ослабляет хватки ни ногами, ни руками, смотрит исподлобья и думает, сообразит ли мальчишка просто выйти?       — Юнги… я, эм… — Намджун вздрагивает, когда чувствует, как омега ластиться, целует в шею и дышит шумно под ухом.       — Я пойду, простите! — Юнги выкрикивает громче обычного, мечется хаотичным взглядом по фигурам и как пробка вылетает из помещения, пропахшего смешанными запахами. У самого щеки гореть начинают, а прохладный воздух улицы не умаляет картинки перед глазами.       Несмотря на своё прошлое, Мин избегал подобных взаимодействий, ему привычнее было видеть жестокость и непотребство в сексе, нежели чистую и тесную страсть между парами. Почему-то где-то под сердцем неприятно кололо в такие моменты, он до сих пор так и не смог подпустить к себе ближе своего альфу, хотя и видит насколько тяжело тому держаться рядом, но ведь держится, и Юнги успокаивается. Ценит, но до ужаса боится пересечь эту черту, он боится признаться в своём прошлом и увидеть в глазах Чона отвращение. Ему страшно потерять так недавно обретенное счастье. Страшно до дрожи и жгучей боли в сердце.       Юнги убегает со всех ног в сторону привычных стен дома и даже слышит, как Намджун кричит ему что-то в след. А омега чувствует себя виноватым.       — Между вами что-то есть? — уточняет Джин, подпирая косяк двери и смотря на запыхавшегося альфу с неким подозрением.       — Нет! Нет-нет, он же с Хосоком, — омега изгибает недоверчиво бровь на такое хиленькое оправдание, — мы братья и не больше, выбрось это из своей головы. Прости… странно получилось.       — Да уж, мягко сказано, — кивает и принимает объятья альфы с уступкой, потому что до сих пор косится с подозрением.       — Пойдем, останешься у меня, и я хочу поговорить с Юнги, — Намджун целует в висок и чувствует, что предложение вполне устраивает Кима.

***

      Сокджин с любопытством оглядывает темное помещение ресторанчика, огибает столы и поднимается следом за Намджуном на второй этаж. Здесь ещё призрачно пахнет недавно приготовленной едой, но открытые окна быстро впитывают в стены ночную свежесть. Второй этаж узкий и здесь всего три двери, самая дальняя насколько понял омега и принадлежит Мину, между ними ванная комната, и первая дверь ведет в спальню альфы.       — Ты пока осмотрись, в ванную можешь ещё попасть из моей комнаты, я пока проведаю Юнги, ладно? — шепчет Ким и ловит омегу за руку, разворачивая к себе. — Если хочешь поесть, могу что-нибудь найти в кухне.       — Ты где прятал всё это время всю заботу и прелесть себя? — урчит младший у самых губ, оставляя там легкий поцелуй.       — Там же, где и ты свою адекватность.       Джин фыркает, шлепает старшего по плечу и скрывается в спальне. В комнате Мина хоть глаз выколи, тяжелые и старые занавески полностью скрывают небольшое окно и легко развиваются от ветерка. Сам омега комочком свернулся под одеяло с головой и даже не шелохнулся, когда Ким вошел внутрь и прикрыл дверь.       — Юнги-я? — шепчет и внимательно смотрит на постель, но не получает ответа, уже решает выйти, когда матрас скрипит и омега садится, в этом мраке толком даже не разглядеть его лица.       — Прости, хён, я правда не хотел мешать, — голос младшего звучит хрипло и как-то надломлено, Намджун совершенно не понимает настроения. — Я надеюсь, что ничего такого твой омега не подумал?       — Плевать на то, что ты застал нас, но твоё поведение, мягко говоря, было странным, — Намджун подходит к постели и тянется к светильнику, то, что он видит, когда неяркая лампочка освещает, его немного пугает. Мальчишка выглядит заплаканным, с красными щеками и немного опухшей правой щекой. — Это ещё что такое?       Он перехватывает лицо омеги за подбородок и поворачивает ближе к свету, Мин брыкается, судорожно вздыхает и отодвигается к подушкам, вырываясь из слабой хватки.       — Чесалась, ничего страшного.       — Юнги, что происходит? Почему все окружающие омеги провоцируют сегодня моё терпение? — у Кима взгляд мрачнеет моментально, а Мин поджимает губы и будто силится что-то сказать, виновато опуская припухшие веки.       — Ты… ты же знаешь, кем я был до того, как пришел к вам, — старший на это упоминание недовольно хмурится, но терпеливо ожидает продолжение, — я… я не могу думать о близости, Хосок вообще ничего об этом не знает…       Так вот, в чём проблема. У мальчишки естественное отвращение к близости, но почувствовав нечто иное и близкое, он вдруг просто испугался. Намджун как-то облегченно выдыхает, потому что стал думать невесть что, хоть и понимал, что это глупо. Юнги не из тех людей, кто будет так просто молчать, а здесь причина довольно болезненная, и он совершенно не имеет понятия как говорить об этом. Что говорить? И как успокоить?       — Черт, Юнги. Как бы тебе сказать, — басит альфа, и Мин поднимает голову, видя, как замешкался тот с ответом. — То, что было в прошлом с тобой, ты не от хорошей жизни был таким. И если Хосок дорожит тобой, а он дорожит, уж поверь, то не думаю, что это станет проблемой.       — А Намджунчик дело говорит, — альфу чуть ли не ломает от такого имени в свой адрес, он одновременно с Юнги устремляет своё внимание на проем, где стоит омега, застегивая пуговицы рубашки на груди, судя по грубой ткани рубашка принадлежит Намджуну. Сокджин включает свет и уверенно подходит к постели и садится с другой стороны, пока младший чуть ли не жмется в подголовник кровати с тяжелым и хмурым взглядом. — Расслабься, я не нашел лучшего времени, чтобы наладить с тобой контакт. Ты с того дня избегаешь встреч со мной, знаешь, это немного странно.       — Сокджин, — предостерегающе обрывает его альфа, но омега тут же недовольно фыркает на него в ответ.       — Что? Если мы собираемся быть вместе, я хочу подружиться и с твоим братом, тем более, он пара моего лучшего друга. Это вполне нормально, разве нет? — Ким возвращает внимание на Мина.       — Откуда тебе знать, что он не побрезгует шлюхой? — тут же в лоб держит младший, что крайне радует Сокджина.       — А не попробуешь, не узнаешь. Я с ним с детства дружу, знаю его как облупленного, — забавляется омега старший. — Или ты предпочитаешь хранить секрет и дальше? У тебя братец вообще Потрошитель местный и ничего, такой, как я, всё ещё рядом с ним.       Намджун приподнимает брови и тихо фыркает. Юнги скачет своим вниманием от омеги к альфе изрекая лишь единственное:       — И то верно.       — Эй!       — Не бузи на детку, он дело говорит, — отмахивается Сокджин и улыбается во все тридцать два, получая в ответ кроткую улыбку от младшего. — Так что, оправиться тебе нужно не в одиночку, а вместе с ним. Ну что, будем дружить?       Юнги косится на протянутую ладонь и прикусывает нижнюю губу, а потом снова на лицо старшего. А Намджун странное чувство испытывает, когда видит, как неуверенно протягивается в ответ маленькая ладонь Мина. Ему вдруг необычайно тепло внутри, будто какая-то крошечная недостающая частичка встала на место. Он мог бы назвать это тем, чего у него никогда не было. То, чем он был обделен всю свою сознательную жизнь, и ещё не совсем ведомые чувства обрастали внутри него, подобно теплому кокону. То, что его учили избегать. Семья. Связь. Любовь, отбивающая своё отдельное сердцебиение. Его омега действительно прекрасен, необычный и хаотичный человечек со своим грузом, но такой внезапно подпитывающим самым лучшим и необходимым в их жизни. Намджун думает, что, если кто из них двоих и зависим в их паре – то это исключительно он сам.       — Не смей больше расчесывать себе кожу, руки в задницу запихаю, — любовно наставляет альфа, когда Юнги со скромной улыбкой валится обратно на подушки, а Сокджин с наигранным ужасом расширяет глаза и рот.       — Молодой человек, я бы вам детей не доверил!       Намджун почти пристыжен, выходит первым, Юнги странно хихикает, а Сокджин заботливо отключает везде свет и закрывает дверь в комнату.       — Пора тебя научить уму и разуму, — заключает омега, когда оказывается в спальне альфы, и тут же крепкие руки сгребают его в объятья, а губы жмутся к щеке.       — Да? Ну, может начнем? — шепчет старший и мажет легким поцелуем по скуле, а ладонями проводит по изгибу спины, вызывая в теле омеги дрожь.       — Сначала не груби, будь мягче, если говоришь с близким, — охает Сокджин, когда его бросают на мягкую постель и сверху тут же нависает альфа, прильнув к губам в мягком поцелуе. Дальше ему говорить полными предложениями не дают, но Ким не сдаётся, подставляется, дрожит и предвкушает, но говорит. — На улице. Будь. Кем угодно. И. Со мной. Мягче. Хочу. Мягче, м-м-м…       Намджун улыбается в мягкую кожу плоского живота, когда ведет легкую дорожку поцелуев ниже и дышит глубоко, чтобы надышаться ароматом омеги, обводя с особым трепетом кожу у самой кромки пояса брюк, ловко поддевая пальцами пуговицу и мягкую молнию. Он и правда необычайно нежен, подпитывается растущим теплом в груди, плюет на болезненное возбуждение уже в штанах, когда слышит тихий, еле уловимый вздох с мягких губ и исследует податливое, хрупкое тело под собой, что покрывается мурашками от особенно трепетных прикосновений. Омега прикусывает нижнюю губу, приподнимается и увлекает старшего в новый поцелуй, помогая себя раздеть, и тут же с легкой дрожью в руках тянется к штанам альфы, с легким нетерпением дергает ткань вниз, чем заслуживает хриплый смех, отчего становится слишком невыносимо.       Под ним уже слишком влажно и будто зудит от нетерпения и щекочущего желания внизу живота, он сгорает медленно, когда широкие ладони оглаживают прохладную кожу бедер, когда губы целуют в дернувшийся кадык, а чужой член задевает кожу в паху.       — Ну же… скорее, — старается шептать как можно тише, распаляя воздух в комнате, и чуть ли не икает от прострелившего удовольствия, когда пальцы осторожно оглаживают сжавшийся проход, собирая с него смазку.       — Ты сказал быть мягче, в чём проблема? — урчит старший на ухо, расплываясь в улыбке, когда замечает, как задыхается омега в его руках, мычит сдавленно и дергается бедрами на встречу, выгибаясь в пояснице.       — Чтоб тебя… — сипит Ким и резко распахивает глаза, когда чувствует, как средний палец толкается немного внутрь, а альфа на горячую узость чуть ли не рычит утробно, прикусывая мягкую кожу на плече.       Намджун выдыхает с трудом, ему жарко, он горит буквально, сжимает зубы и старается растянуть омегу не спеша, со всей положенной аккуратностью, ему ещё никогда не доводилось терпеть столько и так обхаживать партнера, но почему-то именно сейчас и ради этого он готов не просто сгореть. Сокджина подкидывает на постели, а пальцы с диким отчаяньем хватаются за простыни, с губ чуть ли не срывается крик, когда Намджун резко сползает вниз, раздвигает шире ноги и немного оттягивает омегу к себе, чтобы с жадностью впиться языком в пульсирующий проход. Терпкий кедр с горчинкой и аромат сандалового дерева кружит лучше любого наркотика, он проникает глубже языком и помогает уже двумя пальцами, раздвигая их внутри шире. Кожа омеги покрывается испариной и ему всё труднее сдерживать свой голос, приходится впиться зубами в кожу собственного предплечья.       Это буквально пытка для них обоих, и сдерживаться становится почти невыносимо. Намджун касается собственного члена свободной рукой и приглушенно стонет, продолжая доводить омегу до искупления.       — Черт бы тебя выдрал, Ким! — шипит Сокджин, с опьянённым взглядом старается приподняться и взглянуть на самое запретное и прекрасное одновременно между своих ног. — Просто трахни меня уже!       Намджун поднимает взгляд, скалится в улыбке, когда отстраняется и плотоядно улыбается, вытаскивая пальцы из горячего прохода.       — Иди сюда, — подзывает он к себе, снова утягивая дрожащее тело к себе, Сокджин не совсем понимает, что от него хотят. — У меня кровать слишком скрипучая, иди сюда.       — Надо… будет… купить новую, — хрипит младший и послушно сползает на пол. Намджун сдергивает с постели покрывало и одеяло, немного небрежно раскидывает на полу у потертого ковра и укладывает туда омегу.       — Обязательно, — тут же нависая сверху с требовательным и жадным поцелуем.       Сокджин дышит загнанно, сплетает свой язык с чужим, прикусывая мягкие губы и чуть ли не скулит, когда чувствует влажную головку у мошонки, он нетерпеливо толкается и обрывисто стонет в рот, закатывая глаза, ему потребовать ускорения, но на связные слова нет никаких сил. Вместо слов он обнимает старшего за шею, сам тянется к чужому члену и направляет на вход, слегка выгибаясь и даже не возмущается, когда вдруг широкая ладонь немного грубовато накрывает ему рот, заглушая громкий стон. Намджун жмурится, утыкается лбом в грудь омеги и медленно толкается внутрь, теряясь в тесноте и такой податливости. Сам еле сдерживается, чтобы не застонать, сердце в груди отбивает сумасшедший ритм у них обоих, обоим жарко и липко, но так упоительно хорошо.       Омега прикусывает чужую ладонь и случайно задевает рукой тумбу, когда пытается ухватиться за плечи альфы, ударяется сильно, что-то даже с грохотом валится на пол, но они оба не обращают внимания, потому что альфа входит глубоко по основание, тут же возобновляя легкие, укачивающие толчки. Сокджина выламывает наизнанку от растекающегося удовольствия наполненности, аромат сосны и крепкого кофе застаревает в глотке, откуда хочется кричать об удовольствии. Он цепляется пальцами за покрывала над головой и вытягивается струной с жадностью хватая воздух носом, раздвигает шире, насколько может, колени и улавливает ритм старшего, расплавляясь окончательно и теряясь в нарастающих толчках.       Намджун плотно поджимает губы, утыкаясь лбом в щеку притихшего омеги, решает изменить немного угол, и скользит ладонью по талии вниз, огибая сладкие и подтянутые изгибы тела под собой, сжимает и будто пробует каждый сантиметр, затем царапает мягкую кожу бедра, немного резко задирая ногу омеги, проникая глубже и задевая заветную точку. Омега сдавленно мычит, широко открывает глаза и разлепляет губы, тут же поворачиваясь к Киму и увлекая его в поцелуй, чтобы хоть как-то занять свой рот и не начать буквально кричать о том, как ему блядски хорошо сейчас и именно вот так.       Слишком, выедающе, катастрофически и уничтожающе хорошо.       В унисон. Порознь никак.       Что-то внутри с треском надламывается, прорастает нечто другое, большое и горячее, Сокджин резко отстраняется от губ альфы и зарывается лицом в покрывало, сжатое в ладонях, сдавленно мыча и обильно кончая, пачкая их животы. Намджун до крови прикусывает свою губу, срываясь еще на несколько резких и глубоких толчков, чтобы тут же резко выйти и излиться на бедро омеги. Младший всё ещё дрожит, жмурится и почти задыхается от накатившего оргазма, а Намджун изо всех сил старается быть в сознании, обессиленно утыкаясь в тяжело вздымающую грудь омеги, лениво целует куда-то в район сердца, бережно проводя пальцами по напряженному животу, пытаясь хоть немного успокоить теплом.       Сокджин успокаивается медленно, слепо тычется в волосы альфы, обнимая того за шею и льнет ближе к боку, чтобы просто вот так полежать рядом и буквально умереть от распирающих эмоций. Намджун еле находит в себе сил, чтобы приподняться с омегой на руках и уложить его на постель, сам тут же укладывается рядом и жмется теснее.       Слишком хорошо, чтобы это оказалось правдой, но именно здесь и сейчас, утопая в запахе друг друга и слепом наслаждений. Им хочется навсегда сохранить друг друга, как недостающие детали одной мозаики. Одной большой картины в их дистопическом мире, где так много запретов и опасности. Где им вдвоем будет легче, бок о бок, ладонь в ладонь.

***

      Омегу всегда пугала толпа людей, душные заведения и яркие софиты от ядовито розового до ядрёного синего под потолком, смешивая тела людей в одну безликую массу. Шар с сумасшедшей скоростью облепляет яркими серебристыми пятнами, а Юнги щурится, пытается протиснуться между танцующими, в который раз проклиная тот момент, когда всё же согласился прийти на встречу с Хосоком в это заведение. Судя по звонку, альфа был не совсем трезв и слишком настойчиво просил о встрече, мол, умирает, и Мин просто обязан его спасти из этого места, и он слишком соскучился, а отодрать себя от дивана не может.       Ориентируясь наспех по прикрытым кабинкам вдоль зала, омега, в конце концов, находит нужную, случайно сталкивается с какой-то девушкой, ловит от неё пьяную улыбку и еле успевает отстраниться, чтобы та не успела уцепиться за его плечо своей когтистой ручонкой. Его порядком душит здешний запах, он дергает за ручку, и тут же встречается с тремя альфами, сидящими по обе стороны от Хосока. Судя по огромному количеству бутылок, накуренному помещению и размазанному белому веществу на стеклянном столике, не нужно строить сложных мыслительных догадок, чтобы сообразить, чем они тут занимались. Один из парней тут же рукавом смахивает жалкие остатки порошка и щурится на выход.       — А мы омегу заказывали? — пьяным языком извергает тот, будучи явно не в восторге от гостя.       Юнги поджимает губы и ловит до жути знакомый взгляд, который сейчас достаточно пристально впился в него.       — Вау, не знал, что ты ещё работаешь, Белоснежка! — Хосок не сразу реагирует, он поднимает расфокусированный взгляд и лениво улыбается. А у Юнги ладони потеют моментально,взгляда даже оторвать нет сил от альфы поднимающегося на ноги. — Ну-ка, подойди же, Хосок-а, это завидный экземпляр.       Белоснежка — мерзкое прозвище, которое он получил, пока был в роли шлюхи, из-за неестественной светлой кожи и темных волос. У Мина дикое желание разбить одну из бутылок об голову этого урода, а ещё огромная злость на Чона, который чрезвычайно лениво поднимает голову и с трудом сосредоточивается на словах своего товарища.       — Чего ты сейчас сказал? — уточняет альфа, а омеге вздохнуть нет сил.       — Говорю, Белоснежка тут. Он работал у одного из моих знакомых, а потом сбежал под шумок из-за ребят Кима старшего. Ребята, вы посмотрите, как похорошел!       Остальные лишь улыбаются, косятся в сторону омеги, как на сочащийся кусок свежего мяса, Юнги же резко отступает назад, его пробивает нарастающая истерика и знакомый удушающий страх. Не нужно много стараний, чтобы все позабытые картинки вперемешку с криками вернулись на место. А Хосок будто трезвеет, пришпиливает омегу к месту одним лишь взглядом. Колким, вопросительным. Рука, лежащая на спинке дивана, сжимается в кулак, и Юнги перестает слышать что-либо вокруг.       — Ты сейчас, — с расстановкой и чувством леденящего холода в голосе уточняет Чон, — назвал моего омегу шлюхой?       Парень оборачивается к нему и удивленно изгибает брови, совершенно не чувствуя, как сгущается атмосфера вокруг них, чего не сказать о других парнях, которые заметно напряглись, а улыбки медленно сползли с лиц.       — Этот — твой что ли? Серьезно? Получше найти не мог?       Хосок молчит, клонит голову немного, а взгляда ни на градус не сводит, смотрит, как удав на добычу. Он поправляет выбившийся пиджак, оттягивает сильнее расслабленный галстук и как-то слишком медленно поднимается на ноги. Юнги вздрагивает и, не рассчитав силы, ударяется спиной о косяк, когда Хосок хватает не ожидавшего нападения альфу за затылок и со всего размаху ударяет головой об столик, стоит звон разбившегося стекла, остальные альфы остаются на своих местах и вовсе проглотив языки. У парня рассечен лоб, кровь слабым пульсирующим стоком выбивается из раны пачкая лицо, а Чону будто мало. Он опускается на корточки вновь хватаясь за голову парня, вжимая того в разбитые осколки и давит, слушая болезненный крик.       — Запомни, дружок, — твердо говорит альфа, расплываясь в нездоровом оскале, — его имя Мин Юнги. И если ещё хоть один раз я услышу из твоей пасти о том, что он шлюха, клянусь, я сделаю из твоего мозга фарш и скормлю свиньям. Это касается и остальных, понятно тебе?       — Да ладно тебе… дружище… — спешит оправдаться тот, кто сидел ближе всех, наконец-то вернув себе возможность заговорить.       — А я спрашиваю дважды? — притворно сладко отзывается Чон, прокручивая рукой на затылке скулящего парня.       — Я пон-нял! П-понял! — хрипит сдавленно и шипит.       Юнги наконец обмирает, когда удовлетворенный альфа поднимается на ноги и, переступив выскочку, идёт к нему, с трепетом протягивая руку и касаясь щеки побледневшего омеги. Мин готов из шкуры выпрыгнуть, только бы не видеть этот безумный блеск в глазах Чона. Он дергается в сторону, быстро отстраняясь, и мигом вылетает из помещения, но Хосок оказывается быстрее. Дергает за руку обратно к себе и, обхватив стальной хваткой кисть, тащит к черному выходу. Как бы Юнги не брыкался в попытке вырваться, Чон выглядел непоколебимым и даже пару раз грубо одергивал омегу, чтобы тот шел следом.       Когда свежий воздух прорезает лёгкие Юнги с силой прикладывают о стену лопатками, а сам альфа нависает сверху скалой.       — Он трогал тебя?!       — Что? — на выдохе и с паникой в карих глазах.       — Я спрашиваю, блять, он трогал тебя?! Меня не ебет, кем ты был в прошлом, отвечай на мой вопрос! — Хосок срывается на крик, а Мин давится паникой.       — Н-нет! Нет! Он был пару раз в клубе, только смотрел, но не… но не… не заказывал… м-меня…       Чон дышит через раз, темное пламя в глазах топит будто в нефти, а существо альфы заставляет сжаться от непредвиденной переменчивости в поведении. Юнги дрожит осиновым листом, цепляется пальцами за его предплечья в попытке отодрать от себя.       — Прости…       Мин с трудом держится на ногах, когда Чон резко отстраняется, шумно выдыхает и вдруг кричит, разрывая легкие. Безумство охватывает и мотыляет из стороны в сторону. Юнги просто не знает, как реагировать и что делать.       — Я не должен был звать тебя в такое место… я просто хотел увидеть тебя, прости, — Хосок говорит хрипло, зарывается пальцами в свои волосы и с силой жмурится. — Не должен был.       Омега дышит загнано, пытается проглотить тяжелый ком и почти давится, совершенно не контролируя резкие смены в метаморфозах альфы. Потому что в следующую секунду он сгребает омегу в крепкие, привычные оберегающие объятья и шепчет до боли любимое: «малыш, прости…».       Юнги не знаком с такими чувствами и совершено не подозревал ещё о подобном. Истинность играет с ними злую шутку, абсолютно не контролируя свои эмоции, альфа сгорает от вины, ревности и злости. Юнги почти физически больно это чувствовать под кожей и в районе груди. Оно пульсирует, разрастается и глушит, отрезая от внешнего мира, давая полностью сконцентрироваться на чужих эмоциях, чтобы разделить их и, хотя бы немного успокоить. И Хосок успокаивается, медленно, пульсирующей волной, но успокаивается, когда тянет носом воздух любимый аромат росы.       Раз. Два. Три. Вдох-выдох. На двоих.

***

      — Ого! — от громкого голоса омеги Юнги вздрагивает и поднимает взгляд на зеркало, встречаясь с Сокджином, который уж слишком долго проживает с ними и каждый раз таскается в вещах альфы. – Не лучше было бы пойти в салон? Ты волосы свои только испортишь.       — Мне всё равно, только бы не черный, — бурчит в ответ младший и отводит взгляд, выбрасывая в мусорное ведро две использованные коробки из-под краски. Кожу головы неприятно щиплет, но это мелочи. Он хочет избавиться, наконец, от черного цвета.       Сокджин задумчиво вытягивает губы и вдруг подходит ближе, забирая из рук расческу.       — Давай помогу. Ты не везде достал, — объясняет он и становится позади, занимаясь отдельными прядями. — Что-то произошло? Ты сам не свой несколько дней, да и Хосок отмалчивается странно.       — Это наши проблемы.       — У-у-у, ладно-ладно, большой мальчик, я понял тебя, — Ким улыбается и, тыча расчёской в затылок, заставляет наклонить голову немного вперед. — Не вертись.       Сокджин уже больше недели живет с ними, а Юнги и не понимает такого стойкого внимания к своей персоне от старшего. Пока Намджун пропадает на улицах города, Сокджин часами засиживается в стареньком ноутбуке альфы и, судя по всему, занимается своим делом. А вот в остальное время умудряется докучать Мину. Младший, не привыкший к такому вниманию, первое время держался особняком и лишь косился с подозрением, пока Сокджин старался обаять своей внимательностью и изумительной болтливостью.       Юнги совершенно не понимает откуда у его брата такая очаровательная любовь к этому омеге. Мин ловил их практически всегда, и каждый раз он видел что-то особенное во взгляде альфы. Оно в нём сидит тихо, с трепетным отчаяньем и выражается буквально во всём. Намджун больше не огрызается, порой как-то странно даже затихает, если вскипает, и как-то осторожно тянется к омеге.       В каждом жесте, изгибе губ и прикосновений Юнги видит нечто особенное. Сокджин не кажется больше такой уж и гламурной пустышкой, младший столько раз заставал их за тяжелыми диалогами о смутном будущем, и каждый раз замирал. Не мог с собой ничего поделать и слушал с каким упорством Сокджин пытается помочь вытащить старшего из проклятой паутины преступного мира.       Некоторые в переулках уже отшучиваются: в какой валюте теперь будет расплачиваться должник перед Кимом? В вонах или глазницей, которая стоит двадцать тысяч вон? Или, может быть, другой какой орган, который перекроет часть долга? Сокджину это не нравится, видно даже невооруженным взглядом. Он хочет большего для своего альфы. Любые попытки вылезти в ближайший свет заканчиваются ссорой. В тот вечер их дом буквально трещал по швам от криков со второго этажа.       Младший омега как раз убирал со стола оставленную ребятами Кима посуду, когда послышался рык альфы.       — Черта с два я туда пойду! Хватит! — Юнги вздрагивает, замирает с подносом и вскидывает взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж.       Это первый раз, когда голоса старших перерастают в назревающую бурю.       — Господи, Намджун! — Сокджин обессиленно опускается на край постели и ловит выброшенный пиджак альфы. — Да сколько ты ещё собираешься сидеть здесь?! Всего лишь раз, давай сходим, тебя заметят! В конце концов, твой салон не раскручен, а это будет хорошей почвой!       — Я сказал нет! Что я забыл среди них?! — Намджун загорается с полуоборота, стоило только услышать предложение омеги. — Я не стану стелиться перед ними! Заговаривать зубы и говорить о том, как, черт подери, охренительно в моем салоне! У меня недостаточно материала для их марок, куда ты собираешься поместить их? В мой небольшой гараж? Или, может, будем собирать их в этих узких улочках?       — Поэтому я и говорю, давай я помогу тебе! — омега подскакивает на ноги, собирается остановить выходящего Кима, но тот сам резко разворачивается и одним взглядом припечатывает к полу.       — Мне. Не. Нужно, — цедит и давит каждое произнесенное слово. Джин не дурак, понимает прекрасно, что альфу задевает гордость, но ведь он искренне желает лучшего. Хочет найти пути отступления, но даже здесь старший неприступен.       — Намджун… — шепчет омега и мечется взглядом по разгневанному лицу. — Я не хочу тебя обижать, или задевать, я… — Но Намджун не хочет слышать, он уже тянется к дверной ручке, но Сокджин от природы настырный и к аромату опасности относится слишком безалаберно. — Я люблю тебя, дебила ты кусок! Дай помочь тебе хоть немного!       — Ты себе-то помочь не можешь! — а вот теперь больной укол, омега отшатывается, а старший мешкает перед выходом, когда понимает, что сморозил лишнего. Напряжение в комнате натягивается, как струна, и одно неверное слово...       — Я, значит, мешаю тебе? — Сокджин мрачнеет, былого рвения как не бывало. Он отмахивается от альфы тут же. — Какая мы, к черту, пара если проблемы решаем поодиночке? Как ещё вбить в твою тугую башку, что это нормально! Нормально хотеть помочь друг другу! А ты только и делаешь, что, ни свет ни заря, подскакиваешь и сбегаешь из дома. Избегаешь таких разговоров. Плюёшься в меня своей всратой гордостью и даже не замечаешь, что это, блять, неприятно! Мудак ты, Ким Намджун. Ты думаешь, я сижу здесь, потому что хочу? Нет! Меня угнетает эта дыра! Угнетает, потому что ты прав, я привык к богатству. Чтобы было по-моему, я не нанимался тебе в няньки, но ты даже не осознаешь, что я до сих пор тут. В этой дыре, рядом с тобой, потому что хочу! Потому что хочу быть для тебя не только потребительским омегой, но и другом, товарищем и помощником, но ты не позволяешь. Упираешься и не замечаешь ничего дальше своего носа!       Сокджин умел говорить прямо. Остро и не сбавляя. Намджун же не умел открываться от слова никак.       Альфа молчит, опустив голову, кусает нижнюю губу и горит изнутри от злости, раздражения и честного упрека, который он всецело заслужил. Сокджин неровно выдыхает, оглядывает зачем-то комнату и реальность давит. Он и в самом деле сорвался сюда без чего-либо. Только внешней связью со своими людьми. Ни одежды, ни каких-то привычных для него вещей. Почему-то и правда забылся, чувствовал полный покой в вещах альфы, пользовался тем, что ему было предоставлено и даже ни разу не пикнул с недовольством. А старший даже не заметил, привык, что его дома теперь точно ждут. Привык чувствовать податливое тепло под боком под покровом ночи, привык к ласковым прикосновениям и тихому, взаимному «люблю».       Тошнотворно и вязко.       Намджун поднимает голову, видит напряженную фигуру омеги и уверенно делает шаг навстречу, не замечая предательской дрожи и твердого отказа. Сокджин брыкается, даже зубы в ход пускает и пару раз даже в ход идет крепкий кулак, но Намджун прижимает крепко и хрипло просит прощения.       Юнги тяжело вздыхает, когда наступает долгожданная тишина и, наконец-то, скрывается в кухне. Свалив гору посуды в раковину, мальчишка устало переводит взгляд от льющейся струи воды. Заниматься уборкой нет никакого желания, сейчас хочется просто выйти и отсидеться на улице или в ближайшем пристанище людей Кима, только бы не в этом доме. Юнги завидует, самую малость. Самую крошечную и глупую малость, ему бы тоже хотелось что-то значить для своего альфы, а не быть лишь потребителем и наслаждаться короткими встречами. Но только в его руках нет ничего, кроме выжатой губки и уставших рук.       Омега вдруг слышит тихий стук из зала. Он выключает воду и выходит из кухни. За стеклянной дверью, где болтается табличка «закрыто» маячит знакомый силуэт.       Хосок с улицы замечает тень внутри и замирает, поднимая взгляд, в попытке приглядеться, но какого его удивление, когда он видит первым делом светлые, взъерошенные пряди немного жестких волос, и только потом переводит взгляд на удивленное лицо омеги.       — Откроешь? — одними губами говорит альфа и делает шаг назад.       Но Юнги выходит сам и щелкает замком. Останавливается на верхней ступеньке и кутается в тоненькую, потертую куртку, пытаясь спрятаться от внешнего холода и у Чона в горле застревает что-то.       С того инцидента в клубе они не виделись, а теперь цвет волос бросается в глаза первым делом, и Хосоку искренне жаль, что пришлось тогда так вспылить и напугать мальчишку.       — Тебе идет, — старший улыбается уголками губ и немного наклоняет голову набок, разглядывая омегу. — Красивый мой.       — Ты приехал за Сокджином? — Мин рдеет на глазах, поджимает губы и расширяет глаза, тут же выпуливая эти слова.       — Не нужен мне этот балда, он уже большой мальчик. Сам разберется, - Хосок фыркает и улыбается уже шире. — Я к тебе. Можно?       Юнги отводит взгляд, неуверенно топчется на месте и прячет ледяные пальцы в широкие карманы. Это впервые, когда альфа сам приехал сюда, и Юнги стыдно показывать то, в каких он условиях живет. Ему стыдно и неловко, потому что Чон Хосок не из их образа, всегда с иголочки собран, так же, как и Сокджин. Чужие и неуместные. Не для них.       — Там… они там немного заняты, — бурчит младший в ответ.       — Ругаются или мирятся?       — И то и другое.       Хосок странно хихикает, и младший чуть ли на месте не подпрыгивает, когда тот подходит ближе на ступеньку ниже, оказываясь одного роста с омегой.       — А я соскучился, малыш. Очень. Сильно, даже слишком сильно, — упоительно шепчет горячим дыханием у самого лица, пока руки без особого разрешения и сопротивления проскальзывают под куртку по талии и обнимают, подталкивая ближе к себе.       Юнги горит, дрожит от предвкушения и глухой тоски по Чону. Не сопротивляется и в который раз сдаётся, вынимая руки из карманов тут же обвивая шею крепко, и утыкается носом в неё, стараясь дышать глубоко, чтобы почувствовать и насытиться. Альфа чуть ли не урчит от удовольствия и крепко целует в голову младшего, укрывая в складках своего пальто.       — Если к тебе нельзя, поедешь ко мне?       Юнги быстро моргает, отстраняется и удивленно изгибает брови:       — Что?       — Ну мы с тобой и так слишком долго видимся где-то, но так и ни разу не были друг у друга. Если к тебе сейчас никак, поехали ко мне? — как самую обыденную вещь изрекает старший, заглядывая в глаза.       — Я не… не могу, что я забыл в твоём доме, ты же живешь не один! Нет, я не могу…       — Почему? — Чон выглядит озадаченным пока омега резко отстраняется от него. — Юнги, что такое?       — Ты серьезно сейчас? — у Юнги начинается мигрень от всего дня в целом. Этот разговор ни приведет их ни к чему, а всего, чего желает он, просто ещё побыть рядом, пока можно. Без лишних ссор и страстей. Пока можно надышаться.       — Как видишь, я серьезен, и уже давно сказал отцу, что у меня есть омега, и не просто омега, а истинный. Поэтому не вижу проблемы, чтобы ты поехал ко мне.       — Знакомиться будем? — Юнги фыркает, поражает странной наивности и какой-то дикой уверенности альфы в своих действиях.       — Поясни, — требует Чон и хмурится.       — Когда общество узнает, с кем встречается публичный альфа, как думаешь, они обрадуются?       — Юнги, меня не волнует твоё прошлое, я не хочу, чтобы ты жил с клеймом.       — Но я буду с ним! — Юнги вздрагивает и напрягается всем телом. — Общество будет лучше тебя осведомлено и перероет все вверх дном, чтобы узнать с кем встречается внук прокурора. Хочешь, я обрисую наше будущее? Ты женишься на каком-то чистеньком и благополучном, а я так и останусь по ту сторону, если повезет, может, в роли любовника. Так, может, лучше не усложнять себе жизнь, и мы просто никуда не поедем?       — Юнги…       — Нет! Мой брат сейчас из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то выжить и добиться самую малость хотя бы заслуженного внимания, и я не хочу доставлять ему проблем с этим. Давай мы просто прогуляемся как обычно и разойдемся? А если ты устал от этого, то, — Юнги нервно сглатывает, — можешь делать, как считаешь нужным. Но я не собираюсь портить ни твои отношения с родственниками, ни жизнь Намджуну. Не сейчас, когда и так всё слишком сложно.       Хосок напряженно хранит молчание, смотрит пронизывающе и как-то оценивающе. Он прекрасно осознает опасения омеги, и в какой-то степени ему даже льстит беспокойство о репутации не только брата, но и его собственное.       — Хорошо, — Чон поднимает руку и задирает подбородок омеги, заставляя посмотреть на себя. — Я понял тебя, но ты всё равно посадишь свою прелестную задницу в мою машину, и мы поедем сначала в кино, потом поедим, и я сниму нам номер. У меня завтра полноценный выходной, и я собираюсь провести это время с тобой.       Юнги не успевает и слова вставить, охает от внезапной хватки альфы и оказывается на его руках. Хосок отмечает странную легкость омеги и несет его до машины, которую оставил неподалеку за углом.       — Ты совсем, что ли, не ешь? Легкий как пушинка.       Юнги бурчит что-то вроде: «Ем я…» — и без лишних пререканий оказывается на переднем сидении, куда его с легкостью усаживает Чон. Весь остаток вечера Мин чувствует себя как на иголках, в кинотеатре он косится в сторону альфы, но тот ведет себя абсолютно обычно, касается по привычке украдкой ладони, кормит самым вкусным и оберегает уже в привычном ритме. Юнги не расслабляется ни на минутку, они ещё никогда не оказывались один на один, и не нужно долго думать, к чему этот вечер может привести, но Хосок ведет себя слишком обычно, или это сам омега себе навыдумывал что-то.       В целом все мысли кажутся одним целым абсурдом. Мин слишком напряжен, кусает губы в двое раз чаще и ковыряет треснувший уголок чехла на телефоне, когда отправляет Намджуну сообщение, где он и когда вернется. Пока Хосок стоит на ресепшене, забирая ключи от забронированного номера, Юнги оглядывает светлый холл гостиницы, которая принадлежит молодому наследнику Киму. Не сказать, что здесь всё слишком вычурно, наоборот, минимум мебели и цветов, максимум света и услужливого персонала с редкими посетителями и особенной тишиной в такой махине.       Хосок подмигивает и берет за руку Мина, уводя за собой в сторону лифтов, и слишком много взглядов на себе ловит омега. Они смотрят то ли с осуждением, то ли с любопытством, не разобрать. Длинные коридоры с теплым отливом света под потолком и приятный аромат сухой мебели и застеленных ковров. Ноги становятся ватными, а кожа покрывается испариной, Юнги незаметно высвобождает руку из чужой ладони и словно чужой останавливается в коридоре номера, пока Чон суетится в глубине с телефоном у уха.       Это кажется сказкой. Вот сейчас он закроет глаза и ничего из этого не окажется правдой. Он вдруг очнется в том дне, когда бежал от преследователей в первый день знакомства с альфой и всё окажется лишь больной фантазией. Может быть, он вообще в коме? А это всё — лишь плод его фантазий?       — Юнги? — Хосок останавливается в проеме и удивленно изгибает бровь, до сих пор не стянув с одной руки пальто.       Мин вздрагивает, отрывает взгляд от пола под ногами и смотрит потеряно, а потом тянет неуверенную улыбку, быстро замотав головой.       — Я задумался, ничего.       — Да, через час доставьте, пожалуйста, — заканчивает диалог альфа и кладет трубку. Окончательно избавляется от верхней одежды и подходит ближе, кладя горячие ладони на плечи омеги. — Ты стоишь в коридоре, одетый и обутый, будто собрался сбежать. И говоришь, что просто задумался? Ты весь напряженный. Что-то не так, или, может, я что-то не так делаю?       Юнги спешит отрицательно покачать головой в который раз. Поджимает губы, делает шаг вперед и как-то вымученно утыкается головой в теплую грудь, Хосок не двигается, выжидает хоть каких-то слов от омеги.       — Всё хорошо. Даже слишком, правда.       Юнги не рассказывает о своих дурацких опасениях, в этот раз не делится и жмется ближе, позволяя увести себя в комнату. Пока Хосок скрывается в ванной, омега сидит на краю дивана и бездумно смотрит в экран телевизора, выхватывая лишь крайние новости, пока вдруг на экране не показывают семью Сокджина. Судя по словам ведущей, они собираются открывать сеть ресторанов на Северной территории. Смелый шаг, семьи которая не смела ранее выбираться за территорию Юга. Юнги хмурится, быстро хватается за пульт и увеличивает громкость. Ведущая щебечет пока с экрана, с улыбкой смотрят Ким старший с супругом, а рядом с ними Ли Донвон – один из членов Совета в руках которого покровительство многих центральных структур. Неудивительно, что Ким старший приметил его в роли будущего супруга для своего сына.       А знает ли Намджун о том, какой противовес в его сторону сейчас катится? Радость за брата сейчас рассыпается крупицей за крупицей.       Если бы всё так было безоблачно, но побег Сокджина никак не отсрочивает брак. Его прятки за безродным и не имеющим никакой власти альфы не приведут к чему-то хорошему, и здесь Юнги напрягается всем своим существом. Он обязан защитить брата, но как?       Мин быстро отключает звук, юрко взбирается на постель и жмется к краю кровати, утыкаясь носом в подушку, когда слышит, как щелкает замок из ванной. Хосок проходит в комнату, видит полумрак и лишь светлые пятна от мерцающего экрана освещают постель, где уже ютится омега. Чон осторожно взбирается следом, аккуратно обнимает Юнги и переводит взгляд на экран.       Картинка ему не нравится. Юнги клянется, что чувствует напряжение и затаившееся дыхание от альфы.       — Малыш? — зовет он тихо, наклонившись над ухом, но омега не реагирует, старается ровно дышать и делать вид, как он крепко спит. Хосок какое-то время лежит неподвижно, наблюдая за событиями на экране, а затем аккуратно тянется к пульту, погружая комнату во мрак. Он устраивается рядом, осторожно укладывая голову на одной подушке с омегой и прикрывает глаза.       От жажды задышать быстрее невыносимо. Юнги совсем неспокойно, и какое счастье, что его сердце сейчас бьется так по-сумасшедшему под слоями толстого одеяла, а Хосок засыпает за спиной. Сколько времени прошло? Час или два, а может и больше, у омеги левая половина тела затекла от одной позы. Рука на талии тяжелая, а дыхание альфы равномерное, спокойное. Уснул.       Юнги пробует осторожно повернуться, самую малость, чтобы заглянуть за плечо и увидеть умиротворенное лицо Чона. Он выглядит таким мирным, нежным и красивым, что под ложечкой свербит от горечи. Мальчишка выскальзывает по краю постели, ловко подкладывая внушительный комок одеяла, альфа во сне хмурится, сгребает пальцами мягкую ткань, и Юнги обмирает на месте, когда Хосок открывает глаза. Какое-то мгновение Чон щурится, фокусирует взгляд и хрипит:       — Ты куда?       — В… д-душ, — лепечет первое оправдание и, быстро выпрямившись, выходит из комнаты.       Он захлопывает дверь и с тяжелым вздохом облокачивается на раковину. Побег не удался. В отражении напуганный взгляд и гулкое сердцебиение в груди, настолько сильное, что почти больно. Юнги бегло оглядывает помещение, зарывается пальцами в волосы и неровно выдыхает, сейчас ему необходимо успокоиться. Из головы не выходит новость, но ещё страшнее пробуждается близость с Чоном. Хосок не железный, а Юнги не дурак. Сам хочет, но боится не выдержать, оттолкнуть и сделать только хуже.       Вдох и выдох. Раз, два, три... Глупая считалочка и крепкое объятье самого себя у стены. Шум воды разбавляет гул в голове, а пальцы непослушно поддевают края футболки, когда всё тело простреливает сильная волна напряжения, а позади чувствуется чужое присутствие.       — Ш-ш-ш, тише, успокойся, — Хосок касается чужих ладоней и слегка сжимает их. — Я не сделаю ничего против твоей воли, слышишь меня?       Юнги обрывисто кивает, выдыхает и закрывает глаза, позволяя снять с себя футболку. Ладони оглаживают плечи, медленно, чтобы успокоить. Скользят ниже к предплечьям, оглаживают живот и омега с трепетом дрожит.       — Стой, не надо, — Хосок замирает у пояса джинс, а Мин разворачивается к нему и с трудом поднимает взгляд. — Скажи мне, помимо нашей истинности, зачем ты со мной?       Чон озадачен, хмурит брови не совсем понимая поставленного вопроса, он тянется к крану и выключает воду, чтобы ничего не мешало разговору, а, судя по взгляду омеги, он будет напряженным.       — Затем, что ты мне дорог, нравишься, и я влюблен в тебя. Ещё фактов? — Хосок слегка прищуривается и окидывает взглядом Мина. — Я могу ещё много чего перечислить, но это не имеет смысла, потому что ты просто мой.       — Твой? — Юнги изгибает бровь.       — А разве может быть иначе? Я твой, а ты мой, мы истинные и нас тянет друг к другу взаимно, — альфа запинается, а затем будто неуверенно уточняет, но потом тут же жалеет о своей неуверенности. — Взаимно же? Подожди, черт. К чему ты вообще завел такой разговор?       Юнги передергивает плечами, тянется к футболке, чтобы снова одеться, Хосок растерян, просто стоит и смотрит. За год их отношений Чон понял одно – у каждого их серьезного разговора есть второе дно, и он до сих пор не разобрал об какое он может расшибиться. Так и сейчас, Юнги всё это время был напряженным и задумчивым, честно говоря, что-то точно пошло не так с того самого дня, когда омега впервые убил человека. Но что происходило с мальчишкой, и какие были мысли в его голове, понять так и не удалось, а помочь справиться он не позволял никому. Что-то пошло не так и с каждым днем лишь усугублялось.       — А к тому, что у нас нет будущего? Ладно я, наивный, так глупо повелся эмоциям, но ты, — Юнги поднимает карий взгляд, холодный и колючий, — зачем продолжаешь это всё?       — Юн…       — Что, Юнги?! — Чон отстраняется на шаг от неожиданности и клокочущих эмоций внутри, и это даже не его эмоции. Омега внутри раздражается, негодует и бурлит. — Я никто, не имею никакой власти, шлюха в прошлом и, к тому же, убийца и бандит, так скажи мне, какие у меня шансы с публичным богатеем, который в будущем собирается стать мэром, а его родственники один краше другого в центре Столицы? Расскажи мне подробно, какое я место буду занимать в будущем? Почему-то я позволил себе плыть по течению, но с каждым днем и каждой нашей встречей вижу больше, чем следует. Разве не так?       Хосоку и слово в горло не лезет, застревает где-то поперек, а в груди трепыхающаяся паника. Не стоило полагаться на эмоции омеги, он совершенно позабыл, что не все так подвластны эмоциям и пользуются холодной головой, а Юнги умеет рассуждать, умеет наступать на горло не только себе, но и тем, кто встает на пути. Этот разговор рано или поздно должен был случиться.       — Сказать тебе нечего, ты думал буду молчать? С трепетом ждать каждой встречи и млеть? Нет, ты немного ошибся омегой. Я не хочу так, Хосок. Не хочу.       Юнги подрывается с места, сбегает в комнату, рвется к коридору и совершенно забывает о верхней одежде, хочется просто сбежать и не затрагивать ту самую болезненную струну, которая сейчас с визгом грозит надорваться, так же, как и их связь. Хочется просто оставить эти мысли и пусть будет, что будет, главное им просто не видеться. Вдруг будет легче? Хосок тут же нагоняет, омега чувствует его нарастающую злость и отчаянье с пульсирующим страхом. Удар об стену, спину и затылок пронзает дикая боль, Юнги задыхается и стонет болезненно, зажмурившись, слыша рык у самого уха и цепкие пальцы, сжимающие до боли запястья.       — Не смей думать о разрыве связи! Не позволю! — альфа шумно втягивает носом воздух, в висках пульсирует «нельзя!», но природа отбирает своё с лихвой. Ногти вспарывают нежную кожу, а слепое желание обладать и не отпускать топит без возможности продохнуть.       Юнги всхлипывает судорожно, хватая ртом воздух, резко дергается в сторону, сжимает кулаки, царапает кожу на кистях, но вырывается из крепкого захвата, ударяя Чона по голени. Тот глухо давится воздухом и теряет из рук омегу, но не дает и шагу ступить, перехватывая снова и с силой затаскивает обратно в комнату, грубо отшвыривая на постель.       Юнги тут же на четвереньках перебирается по матрасу к изголовью, Чон перехватывает его за лодыжки и рывком тянет на себя, Мин кричит, отбивается, ударяет, куда может попасть, но силы не равны с разъяренным альфой.       — Успокойся! — крик с рыком не действует отрезвляюще, наоборот лишь распаляет в пульсирующем страхе и панике. – Не заставляй меня делать непоправимое, Юнги!       Омега давится паникой, перед глазами слепая пелена и нарастающая истерика, с ним нельзя так. Слишком болезненно и пугающе действует любое проявление агрессии к нему, сердце увеличивает силу ударов, а руки сами собой рвутся в защиту своего тела. В голове вспышками всплывают все непрошенные картинки, тонущие под мутным слоем наркотиков и тяжелого дыхания со всех сторон. Юнги не может продохнуть, он быстро машет головой, умоляет остановиться и цепляется за всё, до чего может дотянуться дрожащими пальцами, не разбирая и царапая, ударяя, куда может дотянуться.       Чувства хлынут подобно цунами, новой волной, и Чон сам не справляется с такой какофонией внутри. Но есть что-то такое, что всё ещё пробивается тревожной трелью – отторжение. Юнги хладнокровно борется, он и правда готов разорвать любую связь с альфой, и Хосок отбрасывает не нужное смятение. Он по-эгоистичному не желает отпускать, и пусть их будущее будет не идеальным, пусть набьет оскомины с острыми краями, он не позволит себе лишиться единственного и до дрожи необходимого. Юнги хочется обладать, хочется чувствовать его подпитывающую силу всегда, хочется сжать в своих руках и ломать каждый раз, чтобы он воскресал вновь и вновь.       Упоительное чувство и аромат росы холодит, заставляет покрыться мурашками, предостерегающе сокращая мышцы альфы.       Хосок с остервенением откидывает горячие ладони Мина со своей груди, переворачивает его и размашистым жестом буквально сдирает джинсы и белье, нанося дискомфорт омеге, тот брыкается снова, тянется вверх и глухо кричит в матрас, умоляя остановиться.       — Я не должен потерять тебя, даже не пытайся, малыш, — Чон шипит на ухо, успокаивая, оглаживает горячую кожу бедер и мнет в ладонях до красных пятен. — Не позволю, не отпущу. Ты мой и душа твоя моя.       Мин кричит, срываясь на хрип, молится, чтобы их хоть кто-то услышал, и не понимает, почему до сих пор за входной дверью не раздаётся стук. Почему на шум никто не идет? Почему так страшно тихо и безразлично? Почему прикосновения обжигают хуже огня, почему альфа душит его своей силой так бессердечно? Почему его не может услышать Намджун? Почему…       — Пожалуйста… — хрипит омега и сжимается, цепляясь пальцами за края матраса, когда чувствует влажные пальцы между ягодиц. — Не надо! Не надо! Не надо!       Внизу жжется от двух пальцев сразу, низ живота простреливая фантомная боль вперемешку с тупым удовольствием из-за распространившегося аромата альфы, который покрывает собой всё, каждый сантиметр и оседает тяжелым грузом в легких.       — Не хочу тебя терять, ты слышишь? Чувствуешь, что делаешь со мной? Не откажусь, даже не пытайся, — как в бреду шепчут губы у шеи, а язык ласково скользит за ухом, следом поцелуй за поцелуем. Чон быстро вынимает пальцы, одергивает халат, подставляет твердую головку к проходу и одним твердым толчком толкается внутрь, задыхаясь от узости и жара неподатливых стенок.       Клыки альфы впиваются медленно, прорывая нежную, светлую кожу на плече и Юнги замирает, вытягиваясь в спазме, скручивающим где-то в самом нутре. Внутренняя тварь ликует, рассыпается, а с губ срывается выдох, глаза жмурятся, выдавливая последнюю влагу, а альфа плавно толкается глубже, с упоением и рычанием пробуя вкус омеги. Мин выгибается со стоном, то ли облегчения, то ли удовольствия, разум застилает убаюкивающей дымкой, пальцы немеют, ищут теплую кожу руки и сплетаются в желанном прикосновении. Хосок держит крепко, с головой топит в своём аромате, двигается ритмично, чувствуя, как становится хорошо и свободно им обоим, водит языком меж зубов подбирая каждую капельку крови и немного приподнимается, разворачивая немного голову омеги к себе, чтобы впиться в его губы кровавым поцелуем, разделяя связь на двоих.       Страх разрыва пульсацией отдает где-то на задворках памяти, Юнги теперь его, с меткой. Навсегда, до последнего вздоха.       Омега приоткрывает глаза, когда чувствует на языке металлический привкус с примесью чего-то незнакомого и мычит, почти давится от чужого, ненасытного языка Чона. Альфа двигается по нарастающей, с каждым разом легче, потому что его принимают сейчас так хорошо, хрупкое тело дрожит, колени не держат, светлая кожа так мило краснеет, а желанный карий взгляд с примесью опухших и раскрасневшихся губ сводит с ума. Юнги выгибается, как кот, стонет и поддается навстречу, зарываясь лицом в сбитые простыни.       — Малыш… мой… я так люблю тебя. Так… люблю… — ласковый бред щекочет слух.       Кожа покрывается мурашками, амплитуда толчков увеличивается, омега требует, умоляет ещё и жмурится от простреливающего удовольствия, пусть сейчас он уязвим, пусть сейчас внутри горят пожары, пусть. Хосок перехватывает его за талию, с трудом садится и прижимает спиной к своей груди, не прекращая толчков, жмется щекой к виску и водит ладонями по мягкому телу, с любовью очерчивая каждое выпирающее ребро, обводя плоский живот и, наконец, сжимая с аккуратностью набухший член. Юнги снова вытягивается, выгибается в пояснице и зарывается пальцами во влажные пряди альфы, толкаясь бедрами в руку.       — Вот так… мой хороший, милый, — горячим дыханием опаляя раскрасневшуюся щеку. Юнги жмурится от удовольствия, приоткрывает губы и дышит быстро-быстро, напрягая мышцы живота от каждого движения.       Омега кончает первым, не кричит от оргазма, а наоборот затихает, перестаёт на мгновение дышать и рассыпается на мириады частичек, впитывая в себя каждый испытываемый оттенок. Для него такие ощущения впервые, совершенно незнакомые, но такие приятные, до дрожи. Альфа кончает следом с глухим стоном в шею омеги, изливается с завидным обилием, ещё пару раз толкаясь и ласково укладывает Мина на выбившуюся подушку. Обнимает крепко, зацеловывая распаленную кожу лица, ловя ленивые поцелуи в ответ. Юнги расслабленный, выбившись из сил проваливается в сон, а Хосок ещё долгое время не может уснуть, проводя большим пальцем по небольшому шраму на плече омеги.       Теперь только альфа может управлять их связью, омега больше не посмеет.

***

      Аромат свежеприготовленного кофе и раскрытое окно в комнате, прохладный воздух покалывает разнеженную кожу и бодрит сонное сознание. Юнги ёрзает под теплым одеялом и с трудом разлепляет глаза. В висках пульсирует, память услужливо подкидывает обрывки вечера, омега тяжело вздыхает и закрывает лицо ладонями, ругается себе под нос и сгибает ноги, чувствуя, как дискомфортно в пояснице и в животе. Не лучшее начало дня, Мин убирает руки с лица и слепо ведет ладонью по плечу, находит шершавый след, который до сих пор ещё горячий с запекшейся корочкой крови.       Злости нет, внутри клокочет чувство несправедливости и обиды, не так он хотел получить метку, а хотел ли и думал ли об этом? Уже другой вопрос. Мин приподнимается на постели, кутаясь сильнее в одеяле и поворачивает голову к окну. Хосок стоит спиной к нему, облокотившись на подоконник. С одной стороны стакан с виски, в нём практически не осталось жидкости. А в другой руке зажата сигарета, альфа делает затяжку, выдыхает в раскрытое окно и затем разворачивается к омеге. Они встречаются взглядами, молчат какое-то время, пока Чон не тушит остатки сигареты и не подходит к постели. Мин вздрагивает, нервно сглатывает и, наконец, разлепляет губы.       — Ты козлина! — выплевывает он, когда Чон мягко толкает его в грудь и нависает сверху.       — Именно такой, а ещё эгоист и собственник, — хрипит он и прикрывает глаза, утыкаясь носом в разгорячённую кожу шеи, вызывая табун мурашек от прохлады.       — Я не хочу, — брыкается Мин, когда чувствует заползающую ладонь под одеяло у бедра. Метка горит сильнее, распаляя собой, вены будто горят под кожей, последствия теперь тесной связи дают о себе знать и Юнги чувствует, как проваливается.       — Тебе не стоило злить меня, надеюсь, это был первый и последний раз, — губы альфы у самого уха, а пальцы сжимают с внутренней стороны бедра. Ему нравится то, как пытается бороться, как дрожит омега под ним и как испепеляет взглядом. Лучший самородок, идеальный и такой красивый. Красивое всё, от крошечной родинки на бледной щеке, до милых морщинок под глазами, когда он жмурится и пытается отодрать от себя руку. — Ты не сбежишь от меня, малыш, мой хороший…       — Да ты бредишь! Боже… — Юнги дрожит, когда пальцы сжимают с силой кожу на талии и пытается из последних сил побороть волну возбуждения.       — Тобой… — Хосок улыбается и льнет к губам в мягком поцелуе, расплываясь в оскале, когда слышит тихий стон.

***

      Сокджин стоит на улице, в который раз набирая номер Чона. Он должен был привезти Юнги ещё час назад, а Намджун, даже будучи у себя в ангаре, умудряется достать расспросами о том, где его брат, и какого черта они даже не предупредили, что пропадут на сутки. Сокджин не в духе ещё со вчерашнего вечера, разговор с Намджуном не принес должного результата, поутихли скандалы, а горячий, примирительный секс давал временный эффект. Всё не так у них идет, Сокджин не привык к такой жизни, а перекраивать себя и альфу оказалось непосильной задачей, но ведь и отказаться нет смелости. Чувства сильнее, и омегу разрывает головной болью и тактиками крошечных побед над Эверестом по имени Ким Намджун. Оба уперлись лбами и оба доказывают свою сторону, находя компромисс во времени, потому что Намджун просит потерпеть совсем немного и Сокджин сдается, смиренно выдыхая.       — Ну наконец-то, — ворчит омега, когда видит знакомую машину друга.       Как только автомобиль останавливается, Мин пулей вылетает из салона, омега старший хмурится, еле успевает перехватить того за руку, и разворачивает к себе.       — Это ещё что такое? — Сокджин удивленно расширяет глаза, брови чуть ли не на лоб лезут. Юнги поджимает губы, дергает рукой и отступает на шаг в сторону. — Хосок!       Омега чуть ли не рычит, бросает в друга тяжелый взгляд и уверенным шагом напирает навстречу, Чон резко останавливается и прячет руки в карманы, не выключенные фары слепят, но он смотрит прямо на Кима, ожидая предсказуемый шквал гнева.       — Даже не смей сейчас отчитывать меня, — спокойно выдает он, когда Ким оказывается в шаге от него.       — Он ещё ребенок! Ты что творишь?! Намджун тебя убьет!       — Серьезно? — Чон ухмыляется, он выглядит слишком спокойным. — Не вам меня отчитывать, ты вообще сбежал черт пойми куда и даже не сказал мне ничего.       — Это совершенно другое! Ты хоть понимаешь, что сделал?! Что с ним будет из-за этой связи, вы даже раскрыть свои отношения не сможете, на что ты толкаешь его!       Хосок быстро бросает взгляд за спину Сокджина, Юнги замер, смотрит перед собой и молчит, даже не дергается, отчего-то тщеславное удовольствие альфы мурлычет при виде такой смиренной картины.       — В отличии от твоего альфы, я собираюсь исполнить обещание и от Юнги не откажусь, что не скажешь о тебе и твоем состоянии, мой дорогой друг, — Чон словами бьет больно, прямо под дых, настолько что Джин впервые не находит слов в ответ. — Я прекрасно осознаю, что мне грозит и чего я могу лишиться.       — Хосок…       — Я поддержал твою связь, Сокджин, помог замести следы и сейчас семья найти тебя не может, так почему ты не можешь поддержать меня? — альфа ступает ближе и замирает в сантиметрах от лица омеги. — Почему я вижу осуждение в твоих глазах?       — Ох, хён, — Юнги бледнеет, вяло перебирает губами, когда видит старшего, выходящего с парнями из-за переулка.       Сокджин вздрагивает, оборачивается, Хосок уводит взгляд в сторону альфы. Намджун улыбался, похлопывая по плечу Тхэгу, пока тот, в свою очередь, рассказывал какую-то их локальную шутку, сформированную годами общения. Но встретив странную картину во дворе ресторанчика, улыбка с лица старшего медленно пропадает, он переводит взгляд с Хосока на Сокджина и только потом останавливается на Юнги.       — Паленым пахнет, или мне кажется? — бормочет Чивон, когда чувствует, как напрягается Намджун.       — Скорее уже жареным, — заключает Тхэгу, они остаются на месте, пока глава отходит от них.       Намджун не задаёт вопросов, он уверенным шагом направляется к Юнги, взгляд тяжелый, оценивающий что-то изменилось, оно разит словно за километры. Метка, аромат усиливается, потому что она ещё свежая, бегающий взгляд младшего это опасение лишь усиливает. Намджун готов взреветь от клокочущей нарастающей бури. Но порыв глохнет, каково его удивление, когда младший сам срывается на бег и виснет на его плечах с горячим шепотом:       — Всё хорошо, хён, всё хорошо, — шепчет быстро-быстро, усмиряя и останавливая на месте. — Я этого хотел, правда, хён, всё хорошо…       Сокджин бросает короткий взгляд на Чона и отходит к ним, пока Хосок поджимает губы, заставляя себя стоять на месте и не отодрать омегу от Кима. Они смотрят друг на друга с жадным противоборством и, совершенно непонятно, чьи эмоции сейчас зашкаливают: ревность пары против крепкой заботы со стороны главы. Хосок бы съязвил, распалил нарастающий конфликт едким замечанием, но всё же молчит, отчетливо видя с каким теплом и как крепко Мин сжимает старшего в объятьях.       То же самое, что и в стаях, в далеких прошлых веках, Чон покусился на чужую стаю, украл омегу без разрешения главы и пометил собой, а это так просто не спускается с рук. Но Ким делает огромное одолжение, когда прислушивается к брату.       — Юнги-я, ты меня не проводишь? — Чон буквально ощущает, как воздух сгущается, группа альф неподалеку, взбешенный и молчаливый Намджун напротив и две несчастные омеги, застывшие между пылающими очагами.       Намджун сжимает куртку Мина на его спине, сам же омега пытается выбраться из объятий, осторожно высвобождаясь, смотрит упрямо в глаза старшему и успокаивающе улыбается. Киму приятно видеть его улыбку, но что-то неприятно колется — задетая гордость и бездействие с его стороны. Юнги нервно облизывает губы и подходит к Чону.       — Уезжай, — шепчет, нервно заламывая себе пальцы, Хосок же выглядит напротив всё таким же спокойным.       — Даже не обнимешь и не поцелуешь? — альфа склоняет голову набок и мягко расплывается в улыбке.       У Юнги спина сейчас сгорит от тяжелого взгляда Намджуна, он старается сбросить напряжение, осевшее на хрупких плечах, обнимает Чона за талию и тянется к уголкам губ в мягком поцелуе. Хосок тут же обнимает в ответ и ловит искусанные губы своими, мазнув потемневшим взглядом по Киму старшему. Тот сжимает зубы и мысленно выворачивает наглого альфу наизнанку.       — Увидимся, мой хороший, — Мин шумно втягивает носом воздух и мягко высвобождается из объятий. Хосок проводит ладонью по светлым прядям, возвращается в машину и выезжает с узкой улочки, оставляя после себя гнетущую тишину.       — В дом. Быстро, — приказывает сухо Ким.       Юнги говорить дважды не надо, Сокджин заходит после младшего, а альфы располагаются внизу в ресторанчике, занимая излюбленное место на диванчике у окна, пока Намджун поднимается на второй этаж.       — Юнги, — Намджун закрывает за собой дверь из спальни омеги и выжидает, когда младший поднимет свой взгляд. — Зачем ты согласился на метку? Даже я не рискую говорить об этом с Сокджином, потому что, черт знает, что произойдет в будущем, а в твоём положении это вообще спорный вопрос. Где уверенность, что он будет с тобой?       Омега растирает кожу на тыльной стороне ладони, нервничает так, что звон стоит в ушах. Нет у него никакой уверенности, только если слепо верить словам Чона, не больше и не меньше, просто отдать свою жизнь в чужие руки и умирать мучительной смертью. Намджун успокаивается, чувствует, как нервничает младший и подходит ближе, чтобы зарыться пальцами в волосы и приподнять его лицо.       — Юнги? — другой рукой он убирает покрасневшую руку и тяжело вздыхает. — Что я тебе говорил по поводу твоих нервных позывов расчесать себя до крови?       — Что запихаешь мои руки мне в задницу, — бросает Мин бездумно, будто фразу эту вызубрил и отпечатал в голове яркой брошюрой.       Намджун улыбается, сгребает младшего в объятья и осторожно похлопывает ладонью между лопатками.       — Успокойся, не буду я убивать твоего альфу, хотя очень хочется. Знаешь там, зов природы и всё такое, примитивно, да?       Голос старшего действует успокаивающе, и Юнги вымученно улыбается, утыкается лицом в плечо и обнимает в ответ.       — Спасибо, хён…       — Мы же обещали, помнишь? Поддерживать и не бросать друг друга, я ценю это обещание.       Ценит и Юнги, от первого слога до последнего, всецело доверяя свою жизнь именно этому альфе. От первой встречи в замызганном кабинете борделя, до этих теплых объятий в крошечной комнате в которой их приютил названный отец, обрекая две одинокие души на неизвестность.