Ну и кто теперь Дракон?

Боль с неохотой оставляла Рин. Она когтями вцепилась в её тело, не желая покидать его. Без неё не проходило и дня. Когда Рин уже забывала о ней, она вдруг напоминала о себе, резко кольнув в рёбрах или сдавив сухое горло. Оттого тесная комнатка часто наполнялась кашлем и тихими стонами. Первое время это приводило Рин в бешенство. Её руки сами собой тянулись к шее, к ошейнику, ставшему причиной боли. Рин царапала его, пыталась сломать отвалившимся от стены камнем. Но всё тщетно. Слишком твёрдым был металл, слишком плотно он прилегал к липкой коже. Результатом её усилий стали лишь синяки на шее и мерзкое чувство беспомощности. Когда Рин только впихнули в эту комнату, когда за слугами закрылась дверь, она тут же бросилась проверять правдивость слов Мирака. С губ то и дело срывалось хорошо знакомое «фус-ро-да». Но эти звуки будто утратили прежнюю силу, стали обычными словами давно умершего языка. Вместо того чтобы разнести стены в пыль, они лишь слились с царившей здесь тишиной. Пришлось смириться, попытаться дать телу отдых. Но сон покоя не принёс. Рин спала много, но лишь для того, чтобы проснуться в холодном поту, увидев во сне золотой отблеск маски. Это лишь сильнее утомляло как душу, так и тело. В каждом сне она видела одно и то же, будто сама Владычица Вермина желала поиздеваться над ней в отместку за уничтоженный много лет назад храм. Может быть, так оно и было. Может быть, теперь каждый обиженный на Рин даэдрический властитель решит воспользоваться её слабостью, отыграться за уязвлённую когда-то гордость. Да, она успела нажить себе сильных врагов. Тех, кто при удобном случае не преминет ещё сильнее втоптать её в грязь. К кому ей теперь обратиться за помощью? За воров может вступиться Ноктюрнал, убийцам из Братства укажет путь Ситис, даже у последнего пьяницы есть свой покровитель, который услышит его молитву. Пусть ими руководят только жадность и холодный расчёт, но зато они могут помочь своей пастве. Сейчас Рин была готова продать душу любой могущественной твари, будь то Молаг Бал или даже Намира. За должную плату они могли бы подтолкнуть события в другое, нужное ей русло. Но что с того, если возможность заручиться поддержкой сильного покровителя давно утеряна и на даэдрическую помощь можно даже не рассчитывать? Рин повернулась на другой бок, отвернувшись от успевшей надоесть стены. Теперь перед её глазами тревожно горела свеча. Только попав сюда, Рин боялась, что пламя быстро потухнет и погрузит комнатку во мрак. Но дни шли, а маленький огонёк всё не затухал, продолжая с неохотой грызть мягкий воск. Какая-то магия поддерживала его, нарушая естественный порядок вещей. Рин с силой дунула на свечу, чтобы посмотреть, как потревоженное пламя заволнуется, дёрнется в сторону, но не погаснет. Она проделывала это уже много раз, пытаясь хоть как-то развеять скуку. Но даже на огонь нельзя смотреть вечно. Тело и разум требовали дела, которое попросту невозможно было найти в этих четырёх стенах. Раньше Рин могла смотреть в окно, наблюдать за тем, как день медленно сменяет ночь, но теперь её лишили и этого. Кроме дрожащей свечи, в комнате не было ничего, за что мог бы зацепиться уставший от однообразных стен взгляд. Даже крысы не скреблись под полом, не тревожили изнемогающий от тишины слух. Тогда, выходя из первой камеры, Рин не ошиблась: Мирак действительно пытал её. Пытал одиночеством, бессилием, безнадёжностью и воспоминаниями. О, он не просто так запер её именно здесь. В месте, где невозможно услышать даже разговоры охранников у двери, где каждый камень пропитан отчаянием. Тут нельзя привести в порядок душу, хоть на минуту успокоить расстроенные нервы. Мышцы напрягались сами собой, лишая тело необходимого отдыха. Разум так же не находил покоя. Он дрожал, как затравленный зверь, силы которого на исходе. Стены исцарапаны ногтями десятков людей. Людей, живших в разные времена и плативших за разные грехи, но объединённых общей темницей. Теперь к ним относилась и Рин. Она старалась не смотреть на эти отметины, помешать жутким мыслям окончательно доконать её. Но всё же иногда задумывалась об этом, и тогда всё внутри холодело. Ведь если Мирак пожелает, то она навечно останется в этой камере, сойдёт с ума и будет так же царапать стены, стирая пальцы в кровь. Так она и закончит свою жизнь здесь, а её дух впитается в толщу камня и будет так же сводить с ума следующих узников. Свеча не разгоняла липкие тени, лишь подчёркивала их. А может, Рин лишь казалось. Может быть, разволновавшееся воображение сгущало краски, искало мрачность там, где её не было. Что, если свеча была обычной свечой, тени — обычными тенями, а не душами тех, кто когда-то умер здесь? В любом случае Мирак справился со своей задачей. Справился настолько хорошо, что Рин предпочла бы заточению обычную пытку. Скучающий разум решил занять себя сам. В памяти всплывали лица тех, о ком Рин не хотела думать в эти долгие минуты. Нет, это была не маска Мирака, даже не безразличные глаза Хермеуса Моры. Воспоминания о них успели стать обыденностью. Они уже не вызвали прежних эмоций, не будоражили нервы с прежней силой. Вместо этого они отошли на второй план, уступая место Ей. Серане. Старой боевой подруге, которая слишком близко подобралась к сердцу, согрела его, сама того не осознавая. Рин грустно улыбнулась, когда в памяти всплыл её образ. Каким же далёким он сейчас казался. Словно с их последней встречи прошли года, а не… Сколько там прошло времени на самом деле? Рин не знала и этого. Её ладонь неосознанно легла на плечо, которого когда-то касались руки Сераны. А сейчас там был лишь тонкий шрам, напоминание о недавнем поражении. Думали ли они, что всё обернётся вот так? Серана явно волновалась в тот злополучный час. Тревожный взгляд, нервозные движения и вымученная улыбка выдавали её. Ей не хотелось отпускать подругу в неизвестность чужого мира. Тогда Рин лишь посмеялась над её опасениями, не в силах развеять их. Ну как она, избранная, которой сам Акатош доверил свой дар, может проиграть? После стольких блистательных побед, после всего, что было пройдено? Тогда поражение казалось чем-то невозможным, Мирак был лишь очередной преградой на её пути, но не угрозой. Сейчас Серана должна быть уверена в том, что она мертва. Интересно, думает ли она о Рин? Оплакивает ли её длинными вечерами? Рин уверена, что да. Она встала с жёсткой кровати, чтобы дать телу хоть какую-то разминку. Раньше она пыталась вернуть своим мышцам прежнюю твёрдость, отжималась, качала пресс. Сейчас же она просто ходила по комнате, понимая, что большей нагрузки истощённый организм уже не выдержит. Да, ей давали есть. Но лишь те крохи, что необходимы для поддержания жизни. Она чувствовала себя растением, которое заперли в тёмном подвале, лишив солнечного света. Ей не позволяли восстановить силы, не позволяли утолить постоянный голод. Не так ли звероловы ломают волю диких, когда-то свободных зверей, чтобы приучить их к послушанию? Рин дошла до конца комнаты и опёрлась о стену, чтобы не упасть. Ноги ныли так, будто она без передышки бежала несколько часов. Время тянулось медленно, всё сильнее изматывая. Сколько уже дней она сидит здесь, жалко слоняясь от стены к стене в жёлтом свете единственной свечи? Редкие визиты слуг Мирака не помогали ориентироваться во времени, лишь сбивали своей спонтанностью. Иногда еду приносили быстро, иногда её приходилось ждать много часов, тоскливо прислушиваясь к голодному урчанию в животе. С ней никто не разговаривал. Слуги в масках даже не смотрели на неё, будто её и вовсе не существовало. Они молча оставляли у кровати поднос с тарелкой дрянного супа и кружкой холодной воды, а затем так же молча удалялись, пропуская мимо ушей все брошенные им вслед вопросы, просьбы и проклятия. Как-то раз Рин попыталась проскользнуть вслед за ними. Тогда выученные наизусть очертания комнатки сменились просторным и светлым коридором. Но это длилось всего секунду. Её быстро вернули на место, а несколько сильных ударов то в грудь, то в живот отбили желание повторять вылазку. Что толку, если таким образом она не сможет добиться даже смерти? Её попросту снова изобьют, она впустую потратит силы, которые ещё могут пригодиться. — Сволочи, — прошипела Рин, закрывая глаза. Она медленно осела на пол и обхватила руками голову. Так было легче. Легче осознавать своё положение. Не так давно она хотела жить, хотела бороться, понимая, что смерть станет для неё окончательным поражением. А теперь она чувствовала, что очень скоро начнёт считать её избавлением. Здесь, в этой провонявшей страхом комнатушке, она так же бессильна, как бессильны мертвецы в могилах. Но они, в отличие от неё, спокойны, они не мучаются от воспоминаний, их не заботит ни будущее, ни настоящее. Ненависть не раздирает их тела, не кипит в сердцах, требуя выхода. Губы Рин беззвучно дрогнули. Нет, слёз не было, хоть она и пыталась заплакать, выпустить из организма едкую горечь. Но рыдания не шли из груди, веки оставались раздражающе сухими. А жаль, лучше бы Рин билась в истерике, лучше бы задыхалась от бессильной злобы. Тогда она бы не чувствовала этого уныния, разъедающего внутренности, медленно убивающего её изнутри. Рин устало открыла глаза и посмотрела на закрытую дверь. Интересно, когда это кончится? Когда Мирак наконец соизволит выпустить её отсюда? И сможет ли она дождаться этого момента, не лишившись рассудка? — Смогу, — тихо прошептала она самой себе, надеясь услышать твёрдость своего голоса, отбросить прочь все терзавшие её сомнения. Когда-то она думала, что сохранить в себе надежду легко, что легко не сдаваться под бесконечными ударами судьбы. Так пелось в песнях и балладах, которые сочинялись лишь для того, чтобы лишний раз потешить нордическое самолюбие. Рин никогда не задумывалась над этим, для её это было ясно и не требовало объяснений так же, как солнце днём или луна ночью. Но, услышав дрожь в своём голосе, она бессильно вздохнула. Внутри всё ещё было что-то крепкое, что-то не позволяющее окончательно отчаяться и на коленях молить Мирака о снисхождении. В глазах оставался огонь, хоть и не пылавший с прежней силой, но ещё не потухший. Подпитываемый ненавистью, он тихо тлел, дожидаясь своего часа. Часа, когда сможет превратить этот храм в пепел, сровнять с землёй, будто его никогда и не было. Рин улыбнулась своим мыслям. Думать о таком было приятно, куда приятнее, чем ворошить прошлое и проклинать свою слабость. От твёрдого камня заболела спина, позвоночник противно ныл, требуя более мягкой опоры. Рин уже успела забыть то чувство, когда ничего не болит, когда желудок не просит еды, а мышцы не сводит слабостью. Казалось, что всю свою жизнь она провела здесь, зная лишь голод и боль. Рин попыталась встать. Осторожно опираясь о стену, жалея собственное тело. Так поднимались с ног больные нищие в Рифтене, зависимые от скумы, и завсегдатаи кабаков. Они двигались так, будто каждую секунду готовились к падению. В их действиях не было уверенности, только бессилие. Теперь и Рин была похожа на них, на самых жалких существ, опустившихся на дно жизни. Хотя нет, они могли хотя бы встать и идти, пусть и шатаясь даже от лёгкого ветерка. У Рин не получилось бы и этого. Стоять, не держась за стену, она не смогла. Голову будто залило свинцом, Рин на мгновение потеряла способность ориентироваться в пространстве. Она не могла понять, где низ, а где верх. Всё слилось, перед глазами потемнело. Рин покачнулась, пытаясь устоять на ногах. Голова кружилась и раскалывалась одновременно. К горлу подкатила тошнота. Хотелось застонать, заплакать от нарастающей боли. Она закрыла глаза, не в силах держать их открытыми. Лбом она упёрлась в собственную ладонь, показавшуюся невыносимо тёплой. Тело медленно осело на пол. Нужно было привести себя в порядок, переждать новый приступ слабости. Во рту появился неприятный привкус, от которого Рин брезгливо поморщилась. Её мутило, непонятно откуда взявшийся упадок сил не позволял даже сглотнуть сладковатую слюну. Лучше бы она осталась на кровати и продолжала сверлить взглядом вечно горящую свечку. Скрип в замке заставил её поднять взгляд на дверь, удостовериться, что слух не обманул её. К сожалению, ей не показалось. Кто-то действительно решил потревожить тихую комнатку своим присутствием. От скрежета дверных петель голова заболела ещё сильнее. Проклятье, до чего же это не вовремя! И почему слугам взбрело в голову явиться именно сейчас, когда она не может даже устоять на ногах от накатившей слабости? Теперь они увидят её ещё более жалкой, беспомощной перед их молчаливыми ухмылками. Рин снова закрыла глаза. Пусть они оставят у кровати новый поднос с едой, заберут старый и побыстрее проваливают отсюда, пусть позволят ей наконец собраться с силами. Только бы они молчали, только бы хотя бы притворились, что не замечают её состояния. Рин не хотела видеть их серые фигуры, не хотела даже думать о них. И всё же что-то внутри неё потребовало открыть глаза, убедиться в том, что к ней пришли всего лишь слуги. Рядом послышались тихие шаги, сопровождаемые лёгким шелестом ткани. Рин ясно почувствовала чужое присутствие. Присутствие кого-то сильного, знакомого ей слишком хорошо. Всё ещё надеясь, что загнанное в угол сознание ошиблось, Рин открыла глаза. Свет свечи показался невыносимо ярким, слепящим после темноты под веками. Рин прищурилась, на секунду забыв о том, что так волновало её. — Не ожидал увидеть тебя… такой. — Мирак решил сам обратить на себя её внимание. Его голос был тихим и мягким, щадил уставший слух, не отзывался болью в раскалывающейся голове. И всё же Рин злобно оскалилась, глядя на неожиданного гостя. Зачем он пришёл? Чтоб лишний раз увидеть её бессильной и униженной? Рин не знала, на что конкретно смотрят скрытые маской глаза. Быть может, на пропитанную потом и пылью одежду, на запёкшуюся кровь, на спутанные и липкие волосы или на залёгшие на лице тени. Какая разница, если каждая деталь шепчет об отчаянии? Особенно ошейник. Его блеск должен сразу бросаться в глаза, с головой выдавать её позорное положение. — Разве? — Рин выгнула бровь и попыталась ухмыльнуться. Нет, Мирак хотел видеть её именно такой. Если это не так, то зачем же он запер её? Зачем медленно истощал её тело, лишая его сил? — Ты лжёшь, Мирак. — Возможно. Этот голос… Тихий, почти ласковый. В последние дни Рин не слышала ничего, что было бы настолько приятно слуху. Всё это время её мучила лишь тишина, изредка сменяющаяся недовольным ворчанием слуг. Рин хотела бы прислушаться к этому убаюкивающему голосу, хотела бы улыбнуться. Возможно, однажды, когда разум даст трещину и обратится во множество осколков, она так и сделает. Порадует Мирака очередным своим поражением. Но сейчас она прекрасно помнила, кто перед ней и чего он хочет. Наверняка Мирак специально говорит так, надеясь пробудить в ней собачью благодарность. Рин слабо вздохнула, разглядывая его маску. Дрожащее пламя свечи освещало её неровно, искажало и без того пугающие формы. Мирак напоминал одну из тех хитрых тварей, что обитают в библиотеках Демона Знаний. Из его головы будто бы тянулись щупальца, изгибающиеся в пляшущих тенях. А может, Рин это вовсе не казалось, может, так оно и было. Мирак слишком долго пробыл в Апокрифе, успел пропитаться им, практически стать его частью. Сможет ли он когда-нибудь избавиться от его печати? Или навечно оставит в себе частичку даэдрического плана? Мирак сделал медленный шаг вперёд. Его тень повторила движение и теперь падала на Рин, покрывая кожу холодными мурашками. Захотелось отползти, оказаться как можно дальше от него. Встать Рин даже не попыталась: она не сможет сделать и шага. Снова упадёт и лишний раз позабавит Мирака. Но оставаться на месте она не могла. Рин осторожно подалась в сторону, желая если не сбежать от наступающего на неё жреца, то хотя бы сбросить с себя эту проклятую тень. Даже это жалкое движение отозвалось тупой болью в голове. Пришлось напрячь всю оставшуюся волю, чтобы не поморщиться и не застонать, не выдать себя. От этого стало ещё хуже. Тело ясно давало понять, что силы на исходе, что большего оно уже может не выдержать. — Не подходи! — Рин предупреждающе оскалилась, будто её зубы могли хоть как-то навредить Первому Драконорождённому. Должно быть, сейчас она напоминала цепную собаку. Упрямую, жалкую в своей бессильной злобе. И всё же Мирак остановился. Он стоял намного ближе, чем ей хотелось бы, но больше не пытался сократить разделявшее их расстояние. Хоть что-то. Сейчас она была довольна и этим. Мирак свойственным только ему образом наклонил голову, маска недобро блеснула в свете свечи. Почему-то Рин догадалась, куда он смотрит в эту минуту. Её рука сама собой потянулась к шее и коснулась холодного металла ошейника, будто проверяя, не исчез ли он. Этот жест вышел жалким, почти детским. Мирак рассмеялся. Она закусила губу. Ему нравилось знать, что она осознаёт своё положение. Нравилось видеть эту затравленную тень в её глазах. Он со всеми так поступает или только с ней? — Уже боишься? — В его голосе не было ни гнева, ни злобы, только искренний интерес. И это злило. Злило сильнее, чем оскорбления и насмешки. Мирак не был похож на её обычных противников, его нельзя было осадить грубым ругательством или угрозой. Рин почувствовала это сразу. Если бы она сделала так, то лишь показала бы себя ещё более жалкой, глупой и невежественной. Недостойной делить с ним одну кровь. — Скорее презираю, — с деланым безразличием произнесла она, удержавшись от желания выплюнуть на него весь запас слов, что она почерпнула, скитаясь с Сераной по кабакам и бандитским фортам. Жаль, столько добра зря пропадает. — О, вот как? Презираешь… — Что-то в его голосе изменилось, заставило Рин ощутимо напрячься. Тени будто бы стали ярче, игривее. — Думаешь, что в твоём положении ещё можно кого-то презирать? И снова взгляд на её шею. Снова вспыхнувший на её щеках румянец. На этот раз Рин удержалась, не полезла руками к ошейнику, зная, что он всё ещё плотно прилегает к её коже. Она лишь нагло улыбнулась, давая понять, что не упустила витавший в воздухе намёк. Пускай он считает, что она не имеет права даже на презрение. Его слова для неё пока ничего не значат. — Чего ты хочешь от меня? — прямо спросила она, понимая, что сам Мирак эту тему не начнёт. Слишком ему нравится играть с ней, видеть досаду и смятение на её лице. Он вздохнул, будто говорил с упрямым ребёнком. — Хорошего поведения, уважения, поменьше яда во взгляде, — перечислял Мирак, наблюдая за тем, как её брови поднимаются всё выше. — Хотя бы благодарности за спасённую жизнь, Рин. Она рассчитывала получить другой ответ. Совсем другой. Что же это? Очередное оскорбление или искреннее признание? А может, всё вместе? Рин пожалела, что на её лице нет такой же маски. Под ней можно было бы скрыть открытый в недоумении рот, широко распахнутые глаза и многое-многое другое, что она не хотела бы показывать. — Спасённую жизнь? — повторила она, не отвечая на остальные слова. О них она расспросит потом, потом будет скалиться от бессильной ярости. Сейчас нужно совладать с удивлением. — Так ты это называешь? — Конечно. Ты ведь жива. — Наверняка его губы в этот момент тронула лёгкая улыбка, наверняка в глазах заплясали весёлые искорки. Рин не знала точно. — Ты дышишь, питаешься, дерзишь мне… А могла бы гнить в водах Апокрифа. Или ещё хуже — поменялась бы местами со мной. — Как будто этого не случилось, — горько усмехнулась Рин, обводя взглядом свою темницу. Не так давно Мирак сам томился в заточении, а Рин была свободна, как гуляющий по горам ветер. Но что теперь? Он снова силён, снова волен выбирать собственный путь, а она… Она сидит перед ним в ошейнике, словно грязная псина. В руках Мирака она такая же игрушка, какой он сам был в щупальцах Хермеуса Моры. Только вместо огромных библиотек Апокрифа тюрьмой Рин стала тесная комнатка с исцарапанными стенами и одной-единственной свечой. — Ты слишком сгущаешь краски. — Проследив за её взглядом, Мирак тоже вскользь осмотрел камеру. — Впрочем, если тебе нравится так думать, то пускай, — продолжил он внезапно похолодевшим тоном. — Хуже от этого будет только тебе. А ей может быть хуже? Отчего-то Рин улыбнулась этой невесёлой мысли. Голова тут же заболела, не позволяя отвлечься даже на такую мелочь. — Угрожаешь мне? — Рин посмотрела прямо в непроницаемые глаза маски. — Теперь, когда я не могу испепелить тебя криком? — Ты и раньше этого не могла, иначе я бы здесь не стоял, — равнодушно заметил Мирак. — И вовсе нет, BRiiNah. — Его голос стал чуть теплее, и Рин поморщилась. — Я тебя всего лишь предупреждаю. — Ты не… — Я победил, Рин. Просто смирись с этим. Она поджала губы, опустив взгляд в пол. Смириться… Легко сказать. От одного этого слова внутри клокотала ярость, кипящая между рёбер и рвущаяся наружу. Смириться… Почему тогда сам Мирак не смирился, когда в его грудь вонзил свой посох Валок? Почему он не смирился, когда его запер в своём книжном аду Хермеус Мора? Рин не стала спрашивать, отчего-то опасаясь ответа. — Кстати, как тебе обновка? — заговорил Мирак, видимо не желая упускать момент, когда Рин растеряна и сбита с толку, когда ей нечем ответить ему. — Мне кажется, тебе идёт. — Его взгляд снова упал на ошейник. Рин почувствовала, как к щекам приливает кровь. Потяжелевшая голова заболела сильнее. Ей стало жарко, мышцы во всём теле напряглись и задрожали от злости. Слова нашлись сами собой, сами подступили к языку, чтобы непоправимым потоком сорваться с губ. Разозлить Мирака своей резкостью и прямотой. — Для этого ты пришёл сюда? — прошипела Рин. — В таком случае можешь разворачиваться и валить. Или сразу убей меня. Давай же, не тяни время! Мирак слушал внимательно, не перебивая и почти не двигаясь. Казалось, что даже дыхание его остановилось в эти несколько секунд. Когда Рин замолчала, он немного помедлил, будто ожидая продолжения. А может, просто дождался, когда она опустит взгляд в пол и подожмёт трясущиеся губы. Рин не успела среагировать. Не успела даже поднять глаза на сорвавшегося с места Мирака. Он двигался слишком быстро и резко, не оставляя возможности сбежать. Оказавшись в его руках, Рин только сдавленно пискнула. Желание вырваться пришлось подавить. Всё равно у неё ничего бы не вышло. — А сейчас сможешь повторить это? — Его пальцы больно сжали подбородок, не позволяя отвести взгляд. Маска практически коснулась её кожи. Рин молчала. Ей оставалось надеяться только на то, что свет свечи достаточно слаб для того, чтобы Мирак не прочитал ответ на её лице. Нет, она не сможет. Из неё будто вышибли всю решимость, и остался лишь холодный страх. Она могла бы собрать волю в кулак, могла бы сквозь зубы повторить брошенные в гневе слова. Но здравый смысл шептал, что так делать не стоит. — Отвечай! — Мирак усилил хватку, и Рин коротко вскрикнула. Казалось, что кости треснут под его пальцами, стоит ему нажать чуть сильнее. Что ж, если ему так хочется получить очевидный ответ, то пускай. Лишь бы он наконец отпустил её. Не разжимая губ, Рин коротко мотнула головой. — Наконец-то ты не врёшь. — Мирак одобрительно погладил её по щеке. — Умница, сохрани этот настрой. Рин удержалась от желания плюнуть в него, опасаясь того, что реакция Мирака будет фатальной для неё. Она попыталась отстраниться, избегая его рук на своём лице. Хотелось снова опуститься на пол, сжаться в комок и не видеть золотого отблеска маски, оказавшейся слишком близко к её лицу. Она практически чувствовала на себе тёплое дыхание Мирака, его заинтересованный взгляд, от которого хотелось побыстрее избавиться. Мирак едва слышно вздохнул. Чуть помедлив, он отступил от неё на шаг. От неожиданности Рин чуть не упала. В голове зашумело, в висках забился пульс. Облокотившись о стену, она тихо застонала. Удаляющиеся шаги Мирака она услышала не сразу. — Я хотел выпустить тебя сегодня, но думаю, что стоит подержать тебя тут ещё с неделю. — Он бросил взгляд на тусклую свечу. — В темноте. Кажется, маленький огонёк погас. Рин не могла сказать точно. Она уже не видела ни очертаний комнатки, ни силуэта Мирака. Они поплыли перед глазами, слились в однородную бесцветную массу. Ноги обмякли и подкосились, больше не давая опоры. — Рин? — Мирак обернулся, услышав шум падающего на камень тела. — Рин!