Ну и кто теперь Дракон?

Даже если весь мир будет против тебя, Улыбнись — твоих слёз не увидит чужой. Я, улыбку твою беззаветно любя, Буду верен тебе, буду рядом с тобой. Вокалоиды, Сага Зла

Рин слишком хорошо помнила тот миг. Помнила напряжённое рычание Скеолана, плеск воды в подземном озере и глухой скрежет камней. Изредка со сводов пещеры срывались потревоженные светом факела летучие мыши. Устроившись в новом укрытии, они с любопытством наблюдали за тем, как незваная гостья удивлённо оглядывает привычное им собрание арок и жаровен. Пёс тревожно принюхивался и лаял, будто убеждая её покинуть это место. Но Рин не обращала на него внимания. Она пришла сюда в поисках древнего секрета вампиров, могущественного артефакта или заклинания. Только вот вместо них нашла здесь Серану. Они обе не были готовы друг к другу. Едва проснувшаяся Серана предупреждающе оскалилась, показывая тонкие клыки. Рин в ответ демонстративно положила ладонь на рукоять меча, а Скеолан недобро зарычал, не сводя с вампирши глаз. Это была их первая встреча. Напряжённая, полная недомолвок и взаимных подозрений, но всё же ставшая одним из самых тёплых воспоминаний. Много месяцев спустя они смеялись, вспоминая её перед сном в какой-то таверне. Рин и сейчас хотелось смеяться. Но тихо, сквозь слёзы. Казалось, густые тени пытались задушить её, утащить на самое дно. Дыхание участилось, на лбу выступил пот. Рин одновременно осознавала, что происходящее — всего лишь сон, и не понимала этого. До неё всё ещё доносились слабые отголоски реальности. Краем сознания Рин понимала, что над её лицом склонилась маска, золотым отблеском слепящая глаза, что её тело несут чужие руки, что одни помещения быстро сменяются другими. Вокруг напряжённо шептались взволнованные голоса, где-то слышались быстрые шаги. Но всё это было не более чем вялым шумом, отходящим на второй план. Фоном, который лишь добавлял красок выбранному Верминой сну. А может, и кошмару. Границы всего расплылись, не оставляя разуму возможности зацепиться за что-то конкретное. Рин будто застряла между миром грёз и печальной явью, не в силах ни проснуться, ни заснуть окончательно. Всё смешалось. В то время как до носа долетал приятный запах лекарственных трав, лица Рин касались лёгкие волосы цвета воронова крыла. Пока настоящий, живой лекарь говорил что-то об истощении, призрачная Серана рассказывала о ядовитых колокольчиках в саду своей матери. Рин старалась ответить им обоим, но выходил несвязный бред, вызывающий смех у Сераны и тревогу у лекаря. До реального мира Рин дела не было. Он был всего лишь досадной помехой на пути к цели. Она пыталась ухватить Серану за руку, вытащить её из грёз в реальность. Но всё без толку. Её образ то исчезал, то появлялся. Он удалялся и приближался, играя с ней. Рин не злилась, не могла злиться. Происходящее слишком быстро стиралось из памяти и не позволяло гневу накопиться. Вместо того чтобы внять просьбам подруги, Серана шла вперёд, увлекая её за собой. Она говорила о своей семье, вспоминала какие-то бесконечно далёкие дни. — Мой отец был немногим лучше твоего, — прошептала Рин, отвечая на какой-то её вопрос. Рядом послышалось движение. — О чём ты? — Голос был знакомым и нет. Рин никак не могла вспомнить, кому он принадлежит. Над ней снова склонилось лицо… или маска. Неважно. В любом случае её взор слишком быстро застилал чёрный туман. — С ней бесполезно говорить. — На её лоб легла чья-то ладонь, показавшаяся жутко холодной. Рин слабо дёрнулась, пытаясь сбросить её. — Она в бреду. Рин мысленно согласилась. Да, пусть не говорят с ней. Пусть не отвлекают её от более важного разговора с Сераной. Та как раз заговорила о цветах. Её голос звучал необъяснимо странно, будто что-то искажало его. И всё же он оставался таким же знакомым, таким же манящим. Серана остановилась и бледной ладонью указала на клумбу прекрасных белых роз. — Мне больше нравятся горноцветы, — призналась ей Рин, разглядывая не то каменный потолок комнаты, не то закатное небо над садом. — Они интересней. Кажется, её положили на кровать. Что-то мягкое и тёплое приняло её тело. По мышцам разлилась приятная истома. Рин расслабленно выдохнула, повернув голову к стене: так лица не касался раздражающий свет. Она не заметила, как чьи-то руки накинули на неё одеяло, а голоса вокруг смолкли. Наконец ей дали возможность полностью отдаться забытью. Реальность со всеми её звуками и образами быстро отдалялась, уступая место снам. Очень скоро она и вовсе перестала тревожить нашедший покой разум. Только один раз над головой раздался чей-то усталый вздох. Следующий сон был мрачнее. Он болезненно сжал сердце, горечью проник меж рёбер, отравляя грудь. Краски потускнели. Сад сменился пыльной залой, мраморный фонтан стал окровавленным алтарём Молага Бала, цветы — черепами. Это место слишком прочно въелось в память. Здесь было сыро, влажный воздух пропах кровью и смертью. Даже залёгшие в углах тени имели леденящий кожу багровый оттенок. Серана рвано выдохнула. Будто растягивая время, она отбросила с лица угольную прядь, поджала дрожащие губы. Рин не посмела ни поторопить её, ни вмешаться. В эту долгую минуту она чувствовала себя ненужной, лишней в происходящих здесь событиях. Они обе знали, что Серана сама должна нанести этот удар. Именно дочь должна убить отца за всё, что он сделал с ней, с сотнями людей и вампиров, за то, что он пытался сделать со всем миром. В конце концов, кто Рин такая, чтобы так грубо встревать в дела этой семьи? С губ Сераны сорвался крик. Из уже не вампирских, но человеческих глаз брызнули слёзы, руки предательски задрожали. Рин нервно сглотнула, подавив желание броситься вперёд и самой прирезать старого вампира. О, как ей хотелось, чтобы на его мерзкой морде застыла гримаса той же боли, что исказила черты Сераны. Чтобы он умер вот так, сдерживая рыдания. Большего он недостоин. В какой-то миг Рин показалось, что Серана не удержит оружие в руках, что оно со звоном упадёт на каменный пол, подарив Харкону возможность обернуться туманом и избежать смерти. Но она ошиблась. Через мгновение Серана вонзила клинок в грудь отца, завершая начатое. Лезвие легко прошло сквозь кости, что уже много лет должны были покоиться в могиле, противный хруст заставил с силой сжать зубы. Чёрная кровь вампира брызнула в стороны, хлынула на пол, отравляя древний камень. Несколько капель попало на лицо Сераны, будто для того, чтобы впитаться в кожу и смешаться с её собственной кровью. — Серана, твой родной отец… — прохрипел Харкон, пытаясь давить на жалость. Он до последнего не верил, что его такая правильная дочь решится нанести удар. Его слова почти попали в цель. Серана дрожала, едва не рыдала, но не опускала взгляда и всё ещё сжимала в руке окровавленный клинок. Рин скривилась в отвращении и отступила на шаг, чувствуя закипающую внутри ярость. Руки сами собой натянули тетиву подаренного Богом лука. — Не отец ты ей, ублюдок, — прошипела она так, чтобы старый вампир точно услышал. Чтобы не слёзы Сераны, а именно эти слова стали последним, что он запомнит в своей поганой жизни. Стрела сорвалась будто по собственному желанию. Она легко вошла в умирающую плоть, расчищая путь к прогнившему сердцу. Но увидеть лицо осознавшего неизбежность своей смерти Харкона у Рин не получилось: глаза пришлось зажмурить, чтобы не ослепнуть от слишком яркой вспышки. Наконечник стрелы засиял, а после разорвался тысячей бесплотных осколков. Свет очищающей волной прошёлся по зале, разогнал тени, обратил в пыль трупы нежити и смёл с места алтарь Молага Бала. Но не тронул схватившихся за руки Серану и Рин. Будто само солнце наконец смогло заглянуть в этот проклятый Девятью замок, принести и сюда волю Акатоша. Когда всё закончилось, Рин лишь устало огляделась: ни крови, ни трупов, ни даже паутины на потолке. Но всё же что-то незримое осталось, напоминая о том, что здесь когда-то происходило. Видимо, даже божественная мощь уже не сможет изгнать мрачность из этого места. Что-то тёмное за века впиталось в этот воздух, проникло в землю, на которой стоял замок, и слилось с водами вокруг него. И Харкон тоже навсегда останется здесь. Жаль, что ублюдок рассыпался в пепел, из-за сквозняков разлетевшийся по огромной зале. Рин бы с радостью плюнула на его труп, пнула бы бездыханное тело под рёбра, вымещая накопившуюся злость. Одно хорошо: никто и никогда не похоронит его прах, не прочтёт над ним погребальной молитвы, не принесёт на его могилу букет драконьих языков. Никто не станет его оплакивать, никто… Поток мыслей вдруг оборвался, и Рин быстро обернулась к Серане. Та вздохнула, наконец отпуская её руку. Она больше не плакала, слёзы на её щеках успели высохнуть, оставив за собой лишь омрачившую лицо печаль. Окровавленный кинжал со звоном ударился о пол. Рин едва не вздрогнула от неожиданного звука. Она поняла, что должна что-то сказать, чтобы её голос заполнил воцарившуюся тишину. Нужные слова вертелись на языке, но вместо них на ум приходило лишь то, что Рин никогда бы не сказала Серане вслух: «Мне жаль», «Он заслужил», «Ты должна была»… Нет, она не станет сыпать лишнюю соль на рану подруги. Пусть уж лучше в это мгновение слов не будет вовсе. Серана резко развернулась и направилась к дверям. В её напряжённых движениях читалось желание сорваться на бег, поскорее покинуть отцовский дом. Несколько секунд Рин простояла, бездействуя, просто глядя ей вслед и кусая губы. Потом вдруг бросилась за ней. — Серана… — тихо позвала она, нагнав её у дверей. — Потом. — Та даже не обернулась, голос её срывался. — Не в этом месте. Не в этом месте… Рин и сама была бы рада оказаться подальше отсюда, перенести этот разговор куда-нибудь под раскидистые ветви Златолиста. Но это невозможно. Они находятся здесь, в проклятом всеми живыми и мёртвыми замке. Кем будет Рин, если позволит Серане уйти отсюда в слезах? Если даже не попытается облегчить сковавшую сердце боль? — Постой, не выходи. — Рин мягко коснулась её плеча, ощущая под ладонью мелкую дрожь. — Там стражи рассвета, Изран, Лидия… — взволнованно говорила она, чувствуя, что вот-вот сорвётся сама. — Ну и что с того? — Серана всё же остановилась, но оборачиваться не спешила. В уголках её глаз снова начала собираться так не идущая этому лицу слякоть. — Они не должны видеть твои слёзы. — Рин подошла ближе, положила ладонь на её щёку, заставляя Серану поднять взгляд. На её влажной коже всё ещё блестели следы недавних событий. — Не должны. — А ты? — Серана шумно выдохнула, сдерживая всхлип. Какая-то тень промелькнула в зелени её глаз. Недоверие, раздражение или страх? Рин предпочла не думать об этом. — А я буду с тобой. — Она осторожно стёрла бегущую по её щеке слезинку. — Буду с тобой до тех пор, пока ты не улыбнёшься. Пусть это займёт хоть неделю, хоть год. Но ни одна чужая морда не увидит, как моя девочка плачет. Долго ждать не пришлось. Серана улыбнулась, хоть и сквозь слёзы. Рин почувствовала облегчение, будто её освободили от незримых оков, убрали сковывающую рёбра тяжесть. Казалось, пустынная зала стала светлее, сырой воздух чуть потеплел. Серана попыталась что-то сказать, но с её губ не сорвалось ничего, кроме нового всхлипа. Улыбка не вписывалась в это заплаканное лицо, она словно принадлежала другому человеку. Добрые искорки в глазах выделялись на фоне общего уныния, как звёзды в ночи. Рин покачала головой, снова касаясь её лица. Как ей хотелось вернуть ему прежнее спокойствие, сорвать с него эту пропитанную горечью маску. Она слабо улыбнулась, чувствуя, как Серана накрывает её ладонь своей. — Этого не должно быть, — рвано выдохнула бывшая вампирша. — Вообще ничего этого не должно быть. Я не должна рыдать из-за того, что этот гад, — она мотнула головой в сторону праха своего отца, — наконец подох, а ты… Мы не должны… — Тебе сейчас действительно не плевать на то, чего мы там не должны? — Рин заглянула в её глаза, зная, какой ответ в них найдёт. Нет, им обеим уже давно всё равно. Сколько дорог они прошли бок о бок? Сколько было искренних разговоров вечерами у костра? Сколько раз они прикрывали друг друга в бою? Серана изменилась, перестала быть той скрытной вампиршей, что Рин случайно вытащила из склепа. Теперь она человек. У неё больше нет острых клыков, нет хищного холода в глазах. На смену им пришли вполне человеческие слёзы, которые Рин сейчас бережно стирала с её лица. Серана отказалась от бессмертия, от мощи, которую когда-то получила через кровь и боль. К этому её подтолкнула Рин. Пускай и неосознанно, но они меняли друг друга, дополняли, как кусочки мозаики. Рин улыбнулась, будто только что поняв эту простую истину. Но большего сделать она уже не успела. Что-то вокруг изменилось, картинка перед глазами будто побледнела, как выцветшая ткань. Реальность снова попыталась вырвать Рин из снов. Образы вокруг неумолимо таяли, расплывались и стирались. Рин всё ещё пыталась удержаться здесь, отсрочить неминуемое пробуждение. — Серана, — слишком громко произнесла она, опасаясь, что второй такой возможности может и не быть. — Я люблю тебя! Собственный голос показался слишком явным, слишком настоящим для грёз. Видимо, он смог покинуть сон и прозвучать в реальности. Всё произошло слишком быстро. Всего секунду назад Рин была в глубине вампирского замка, сейчас же она лежала на кровати и смотрела в потолок. Дыхание сбилось, губы что-то беззвучно нашёптывали. Рин глухо выдохнула и откинулась на подушку. Она не сразу вспомнила, где и в каких обстоятельствах находится. Внимание всё ещё концентрировалось вокруг образа Сераны, хоть тот и растаял в воздухе. Нужно было привести в порядок сердцебиение, унять рой назойливых мыслей, а лучше — ещё поспать. Кровать была мягкой, вставать с неё не хотелось, а тело ещё недостаточно отдохнуло. Рин закрыла глаза, пытаясь вернуться в улетучившийся минуту назад сон. — С пробуждением. — Она вздрогнула, сразу узнав этот голос. Камера, холод, тёмная комнатка с царапинами на стенах, боль во всём теле… События последнего дня или, может, дней вспомнились сразу, прогоняя желание снова уснуть. Несмотря на слабость в мышцах, Рин резко приподнялась на локтях, с тревогой оглядывая комнату. Может, ей показалось? Может, голос был всего лишь частью сна? Мирак стоял спиной к ней, вглядываясь в единственное окно. Когда он наконец обернулся, маска недобро блеснула в свете то ли заката, то ли рассвета — Рин не знала. Отчего-то ей захотелось увидеть спрятанное под ней лицо. Интересно, услышал ли Мирак её последнюю фразу? Наверняка услышал. Не мог не услышать. Рин нервно сглотнула и сжала челюсти, когда Мирак сделал к ней первый шаг.