.:розы распускаются в ночи.

Джорно ходит по комнате и выискивает в ночной темноте свой пиджак. В особенности не понимая, как можно было потерять столько яркую вещь, он отчаянно вздыхает, заправляя за уши выбившиеся светлые пряди волос. В голове нарастает гам странных мыслей, заполняющих всё тело. Глупые, бесполезные, совсем не помогающие в деле размышления заставляют устало выдохнуть. Предпринимая попытки избавиться от этого отвратительного ощущения, Джорно тихо, словно стесняясь или боясь чего-то, нарушает спокойною тишину комнату словами. - Бруно, ты не видел мой пиджак..? Никак не могу его найти, а внизу слишком холодно, чтобы пойти просто так. Бруно старается не спать, ведь ничего хорошего от одиноких снов он не ожидает: ему так часто снятся ночные кошмары, заставляющие выискивать после себя хоть немного воды и уединения, что больше засыпать вообще не хочется. Брюнет приподнимает голову, чуть улыбаясь, и смотрит на Джорно. - Нет, понятия не имею... Возьми мой пиджак. - Т-твой..? - Ты удивлён? Я просто не понимаю, в чём проблема взять мой пиджак. Бруно встаёт с кровати, включая прикроватный светильник. Комнату лишь немного озаряет свет лампы, будто боясь испортить эту интимную атмосферу влюблённой тишины. Но всё же лунный свет теряется в искусственном свечении, увядает, словно цветок в вазе. С ним, вероятно, увядает и частичка этой прекрасной интимности, единения. Та причина, почему ни Бруно, ни Джорно не любят включать свет, отдавая предпочтение по вечерам и ночам наслаждению природными источниками света. Парень подходит к Джорно и накидывает на его плечи свой белоснежный пиджак. Мягкая ткань приятно касается бледной кожи Джованны, заставляя тонуть в блаженных ощущениях тепла, заботы и любви. Бруно со всей любовью целует Джорно в лоб, столь нежно и осторожно, сколь имеет в своей душе. По телу разливается тепло и Джорно вдруг обнимает Буччеллати, осторожно прижимаясь к старшему. - Ты чудесный, Бруно... Джорно не встречал таких людей прежде никогда: никто не протягивал ему руку помощи в трудные моменты жизни. Всю свою жизнь лишь наблюдавший за людскими пороками и недостатками, он, кажется, потерял веру в людей. Но Бруно другой, совсем другой. Он улыбается, когда все другие будут плакать, справедлив и честен со всеми в этом грязном мире. Бруно словно исключение из общего правила о нравах людей нашего порочного мира. Исключение, которое лишь подтверждает правило о всей грязи наших жизней. Мысли понемногу приходят в порядок, теряются странные доводы и желания, исчезают страх и стеснение. Бруно всегда делает что-то чудесное со всем вокруг: преображает этот мир, словно отогревая лёд с чужих сердец. Джорно испытал это ещё тогда, когда им пришлось стоять возле ворот городской тюрьмы. Чувствовалось какое-то тепло, не было ни ненависти, ни страха, ни отчаянья. Доверие, вот что тогда витало в воздухе. Бруно был первым, кому Джорно начал действительно доверять. Белый пиджак Бруно пахнет совсем как его же волосы: смесь ванили, инжирного печенья и дорогого вина. Чёрные, словно смоль, волосы Бруно, столь нежные и идеальные, что их хочется трогать, заплетать в косы и украшать. Оу, этот необычный и нежный их запах, либо и вправду опьяняющий, либо лишь играющий с воображением — но всегда действующий безотказно. Джорно готов продать даже свою душу, лишь бы вечно хранить его в памяти и сердце, ощущая в те моменты, когда больше всего необходима поддержка и уверенность в себе и своих действиях. Нечто действительно удивительное происходит, когда ты ощущаешь этот запах. Джорно утыкается носом в изгиб шеи Бруно, закрывая глаза. Ощущая пальцы Буччеллати в своих волосах, Джорно лишь чуть дёргается от удовольствия. Приятное ощущение, наверное, разблокированное только сейчас, заполняет сознание, отгоняя навязчивые мысли. Джорно чувствует, как нежная ткань пиджака будто оберегает его же душу, не столько тело, от болезненных изменений, боли и страданий. Чуть великоватый пиджак Бруно укрывает младшего, заставляя чувствовать себя в безопасности. Джорно думает о том, что, пожалуй, будет как можно чаще брать у Бруно предметы его же собственного гардероба. Слишком уж сильно манит своей мягкостью и теплом белоснежная ткань.