'Cause you're fighting an endless war (Ты ведёшь нескончаемую войну,) Hunting a miracle (Ты охотишься за чудом,) And when you reach out for the stars (А когда ты тянешься к звёздам,) They just cut you down (Другие просто сбивают тебя с ног.)
Within Temptation — Endless war
В течение слишком долгого времени Освальд был разбит и подавлен. Он совершенно не понимал, что ему теперь делать и какую жизнь вести. У него не осталось никакой цели, кроме единственного желания — жить правильно. Пока он шел по влажным от мокрого снега улицам Готэма, Пингвин внутри него шипел яростной змеей, желая праведного отмщения за свое заточение в Аркхем и за те издевательства, которые ему пришлось испытать. Но решивший начать новую жизнь Освальд гнал эти мысли прочь. Потому что месть была плохим делом, а он дал себе честное слово отныне сторониться плохих дел. Однако это скулящее шипение в голове, те остатки его былой жизни отчаянно не желали сдаваться. Орали, кричали, заставляли прислушаться к ним. Запертые на ключ в глубине его сознания электрическим током, они жаждали вырваться наружу. И ведомый этими невыносимыми для головы муками, Освальд направился к месту своего бывшего обитания. Клуб, по-прежнему горящий неоновой вывеской с синим зонтиком, уже давно был захвачен Бутчем, а сама мафия полноправно принадлежала ему. Однако Освальд, не боясь ничего, наивно решил, что раз он теперь не приносит людям вреда, то и его не воспримут как угрозу. «Хотя бы отрави их!» — воскликнул Пингвин, когда Освальд купил пирожные, подчиняясь правилам хорошего тона, но он только отмахнулся от навязчиво возникшей мысли, спрятав ее как можно глубже. Возможно, раньше Кобблпот бы так и сделал, чтобы как можно проще расправиться с конкуренцией, но теперь мафия была ему ни к чему, а стало быть, избавляться больше от кого-то не было необходимости. Увидев его, Бутч был напуган до ужаса. Несмотря на то, что за спиной нового босса стояла толпа вооруженных людей, а у него самого теперь была железная рука, одним взмахом которой можно было размозжить любому черепушку, он до смерти испугался маленького безоружного Освальда, глядящего на него честным взглядом. Освальд невероятно огорчился. Подумать только — насколько ужасным человеком он был, раз его боялся тот, кто априори сильнее. Это стоило исправить. Даже Табита Галаван совершенно не смутила Освальда, он был даже рад, что у Бутча появилась подружка. Кобблпот был рад за них обоих. Когда она подошла к нему, в голове все возмущенно заскрежетало, но он вовремя вспомнил, что сам виноват в смерти матери, а вовсе не женщина, воткнувшая в ее спину нож. Поход на бывшую работу несколько успокоил его ноющую голову, но совершенно ненадолго. Вскоре Пингвину понадобилось встретиться с девушкой. Все его нутро жаждало увидеть ее, несмотря на то, что одна лишь мысль о ней проходилась по мозгам электрическим током. Освальд долго сопротивлялся желанию собственного сознания, но в итоге не смог больше выносить эти ощущения. Освальд подозревал, что чем скорее Пингвин встретится с ней, тем быстрее успокоится, и он сможет сбежать и, наконец, уже начать новую жизнь, лишенную любого отклика из прошлого. Кобблпот хотел было разыскать ее, но по счастливому совпадению она оказалась вместе с Эдвардом, к которому он решил заглянуть перед тем, как увидеться с Викторией. Стоило ему оказаться в ее объятиях, как Пингвин в его голове послушно заурчал от удовольствия, успокаиваясь и наслаждаясь моментом. Освальд и сам на мгновение почувствовал приятное тепло, но затем ток настолько сильно ударил по мозгам, что он поморщился и поскорее оттолкнул киллера от себя, не в силах выносить эту боль. Любая мысль о возможном насильственном действии била его по голове неосязаемыми электрическими вспышками, а Зсас являлась для Пингвина самим воплощением насилия во всех возможных смыслах. Ему стало больно смотреть на нее, даже находиться рядом. «Нужно уходить как можно скорее», — подумал он, и даже Пингвин, вопреки противоречивым желаниям и стремлению остаться, согласился с ним. Выстрел громом раздался в ушах, и Освальд скрылся, чувствуя разрывающий голову скрежет. Он долго и внимательно прислушивался к собственным мыслям, но Пингвин, до этого жарко бушевавший из-за разлуки с любимой, смиренно и обреченно притих, и вскоре Освальд забыл о его существовании. Поход к могиле матери стал для Освальда переломным моментом. Кто бы мог подумать, что в день, когда у него не осталось никого, и даже собственное «я» покинуло его, оставив лишь жалкую, пустую и ни на что не годную оболочку, сама вселенная пошлет ему второй шанс. Встреча с родным отцом оказалась поистине волшебной и похожей на невероятную сказку. Каждую минуту Освальд мучительно опасался, что это окажется очередной иллюзией, и она разобьется на осколки, оставив от себя лишь тягучую боль и кровь на ладонях. Но сказка продолжала оставаться явью. Освальд слишком легко поверил в семью. Быстро принял и мачеху, и ее детей. Он был готов на все, лишь бы только отец по-прежнему смотрел на него и улыбался счастливой улыбкой. За все время пребывания в доме Ван Далей Пингвин проснулся всего лишь раз. Тем самым утром, когда Саша, распахнувшая развратный шелковый халатик, залезла к нему в кровать и нависла над ним, опустив руки ему на бедра. Освальд заволновался, не зная, что ему делать, но Пингвин брезгливо оттолкнул Сашу, легко решая эту проблему. «Ты ведь моя сестра», — пролепетал он, оправдываясь, стараясь не глядеть на нее, но рассерженная сестрица вихрем вылетела из его спальни. После этого случая он еще пару дней ловил на себе ненавистные взгляды Саши, и, как это ни было странно, заигрывающие Чарльза. Однако Освальда совершенно не волновали дети его отца. Он не замечал странного поведения мачехи и ее избалованных отпрысков. Весь его мир сосредоточился лишь на отце, который без вопросов и сомнений поверил ему, принял и так быстро, так легко полюбил. Долгое время его мучила совесть за то, что он обманывает отца, прикидываясь святым. Однажды, когда очередная вспышка головной боли заставила проснуться посреди ночи, Освальд не выдержал и пошел прямо к нему, рассказав абсолютно все, чем когда-то занимался. Он даже не смог удержаться от рассказа о том, как именно избавлялся от конкурентов. Он ожидал упреков, обид, даже искренне был готов к тому, что его тут же выгонят из дома, но Элайджа Ван Даль посмотрел на него долгим, изучающим и внимательным взглядом. «Меня совершенно не волнует то, что было до нашего с тобой знакомства, сынок. Для меня важно лишь то, что происходит сейчас. А я не вижу перед собой того человека, о котором ты мне только что рассказал». Не сдержав слез, Освальд бросился в утешительные крепкие родительские объятия, снова чувствуя себя любимым ребенком. И для него не было на свете чувства прекраснее. «Я обидел девушку, которую любил, — тихо признался Освальд, и в этот раз Пингвин промолчал, так как их чувства были одинаковы. — Оттолкнул ее только потому, что наши интересы немного разошлись. Как думаешь, я плохо поступил?» «Иногда ссор не избежать. Но если ваши чувства искренни, вы сможете это преодолеть». Освальд не знал, что чувствует Виктория. Кобблпот был слишком сосредоточен на том, что ощущает он сам, и не задумывался о том, что по этому поводу думает Вики. Мысли о ней по-прежнему отдавали головной болью, и Освальд пытался думать о Виктории настолько мало, насколько это было возможно. Но при этом напрочь избавиться от них у него так и не получилось и с периодическими приступами пришлось попросту смириться. Настал день, когда Грейс кинула на стол перед мужем газету с гадким заголовком «Пингвин арестован!», с его фотографией на первой странице, перечнем всех его «заслуг» перед городом, а также финальным заключением в психбольницу. Сердце Освальда замерло в ожидании гнева, но даже в этот момент отец не стал думать о нем хуже. «Так тебя зовут Пингвином?» — поинтересовался он так, будто расспрашивал его об успехах в школе. На эти слова Пингвин в глубине сознания самовлюбленно улыбнулся, но Освальд быстро подавил в себе внутреннего монстра. Его отец словно бы не услышал все те отвратительные заявления, сказанные Грейс и ее дочерью. «Я никогда никого не насиловал!» — воскликнул Освальд в ответ на нелепое обвинение от Саши, стреляющей в него обиженным взглядом. Ему стоило заподозрить неладное еще в этот момент, но Пингвин — известный параноик, интриган и манипулятор, который за несколько миль чуял обман и подставу, спал в нем так крепко, что новый наивный Освальд не понимал ничего, что происходило прямо под его носом. Он знал лишь, что жизнь и вправду стала прекрасной сказкой. Отец любил его, принимал его прошлое и простил за него. Освальд не знал ничего, что могло бы быть лучше, чем эти волшебные мгновения. До того самого дня, как отец умер на его руках. «Мой отец был особенным человеком. Не таким, как все, — произнес Элайджа, очень серьезно глядя на Освальда, который затаил дыхание, глядя на него, — его звали Такер. Когда я был маленьким, часто так случалось, что он запирался в своем кабинете, а потом оттуда доносились ужасные крики. В эти моменты мама обнимала меня и просила не обращать на это внимания. Не думать об этом. И никому об этом не говорить. Я впервые рассказываю об этом только тебе, сынок, спустя столько лет. Мой отец всегда говорил о том, что в его голове живут демоны. Они мучают его, и ему слишком тяжело с ними бороться. Однажды он так же заперся в своем кабинете. Но в тот день не было криков. Ни единого. Только спустя время мы с матерью услышали выстрел. Выбив дверь кабинета, я увидел отца, лежащего в кресле с пулей во лбу. Кровь была повсюду, она стекала по его лицу. А в руке у него был зажат пистолет». Освальд, раскрыв рот и замерев, смотрел на то, с каким болезненным видом Элайджа опускается рядом с ним и берет его за руку. «Честное слово, сынок, я любил своего отца. Любил, но никогда, никогда не понимал, какие демоны мучали его всю жизнь». Он нежно провел рукой по мягким причесанным волосам Освальда, и тот со страхом осознал, к чему он вел. «Но я вижу, что ты понимаешь…» В этом и заключалась истинная причина того, почему отец так легко принял его, почему так легко поверил. Оказалось, что наследственность и в самом деле была важным элементом человеческой жизни, хотя Освальд всегда скептически относился к подобным домыслам. Какая восхитительная ирония, вопреки лечению и новым представлениям, его приняли лишь потому, что он был безумен. Элайджа увидел это, и поэтому сразу признал в нем сына. И вот человек, в котором вдруг собрался весь смысл его такой бесполезной жизни, умер так легко, так быстро, сжав пиджак сына в руке и глядя полным боли и ужаса взглядом, истекая белой бурлящей пеной. Освальд плакал очень долго. Он корил и бранил себя так сильно, виня во всем только себя. Пока, наконец, Пингвин не очнулся, услышав его всхлипы, и не повернул глупую наивную голову в сторону кувшина с ядом, принадлежащим Грейс. «Этого не может быть», — прошептал Освальд, оседая на пол кухни. В тот день прошла лишь неделя с похорон отца, и он не мог оторвать шокированного взгляда от мертвой собаки, которой налил отравленный (как оказалось) херес. «Очнись, идиот, это Готэм, неужели жизнь тебя ничему не научила?» — ответил он сам себе. Что-то взорвалось в голове, когда Пингвин воскрес в его сознании, сладко потянувшись, сплетаясь с Освальдом всей своей сущностью и расцветая жаждущей кровью улыбкой. Он так хотел обычной и правильной жизни. Хотел лишь семью и немного любви. Освальд изо всех сил, совершенно искренне пытался быть добрым человеком до самого конца, но жизнь — как это происходило очень часто — не давала добрым людям и шанса на счастье, создавая таких людей, как Грейс. Все возможные эмоции перемешались в его голове. Тело сотряслось в болезненной агонии, а по голове прошелся мощный заряд электрического тока, но Освальд даже не заметил этого. Его лицо искажала дурная и сладкая улыбка. Пингвин был по-настоящему зол. Первой он нашел Сашу, которая испугалась так сильно, что не смогла сопротивляться тому, как Пингвин схватил ее за волосы и занес над лицом кухонный нож. А вот Чарльз в подобной ситуации попытался изловчиться и вымолить у него жизнь не самым достойным для молодого парня способом, но из-за этого его мучения продлились лишь дольше. Последней умирала Грейс, пока он засаживал в ее шею нож раз за разом, смотря на нее раскрытыми до предела глазами и крича от отчаяния… Освальд сидел за столом, упиваясь очередной бутылкой вина прямо из горла, которых в доме было просто бесчисленное количество. Его голове окончательно пришел конец. Лечение оказалось бесполезным. По итогу оно лишь смешало в нем все то безумие, что было изначально, с непомерным чувством вины и жалости, которые теперь раздирали его сознание во все стороны. Самыми болезненными были мысли о том, что будь он прежним, то убил бы этих троих с самого начала, и отец остался жив. Но если бы Освальд был прежним, Элайджа вряд ли бы принял в свою семью того, кем он был. Однако ничего не менялось, он все еще убийца, сердце вновь пылало гневом, а теперь еще и в голове что-то постоянно зудело (последствия терапии по-прежнему плавили его мозги). Довольно и пьяно ухмыльнувшись, Освальд отсалютовал бокалом посеревшему телу Грейс, уже вторую неделю не покидавшему стул, на котором была убита женщина. Его жизнь окончательно потеряла всякий смысл.***
Эдвард находился в Аркхеме уже второй месяц, и с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Он до ужаса боялся того, что с ним сделают то же самое, что сделали с Кобблпотом, но, видимо, Нигма был не настолько интересен врачам, как Пингвин, чтобы проводить подобную процедуру и с ним. Вместо этого в него насильно запихивали какие-то таблетки, от которых голова мгновенно становилась ватной и почти неощущаемой. Нигма практически не слышал привычного голоса и нигде не мог уловить своего отражения. Без него ему становилось грустно, Эдвард ощущал себя неполноценным, расколотым, и, несмотря на то что он ненавидел свою вторую половину, в ее отсутствие хорошенько по ней заскучал. В отличие от него, пациенты здесь были по-настоящему пугающими и безумными. Кто-то разговаривал сам с собой, у кого-то был собственный воображаемый мир, и что уж говорить об амбале с острыми как бритва акульими зубами, который верещал и дрался, если что-то происходило вразрез с его желаниями. Нигма как раз отбивался от Джонни, который по непонятной причине обожал распускать руки, и сейчас обвивал его всем телом, пытаясь облизать, а у него совершенно не осталось сил сопротивляться, так как таблетки влекли за собой вязкую слабость, когда вошли санитары, грубо расцепили их и поволокли Эдварда прочь из «прогулочной зоны». Из прилегающих к коридору клеток высовывались цепкие руки, норовящие ухватить одного из санитаров или самого Эдварда. Все это перемешивалось с нечеловеческими криками и стонами, доносящимися оттуда, и Нигма жался к сопровождающим в целях собственной безопасности. — К тебе посетитель, — произнесла мисс Пибоди, недовольно глядя на растрепанного и ничего не понимающего Эдварда. — Десять минут. Эдвард не успел даже задуматься, кто мог прийти к нему, как его втолкнули в комнату для посещений. Со стороны она больше напоминала сетчатую клетку для птиц, в центре которой, словно жердочка, стоял стол. На одном из стульев Эдвард разглядел Викторию, которая сидела, сложив руки на груди, и глядела прямо на него. Неловко прижимая полосатые рукава рубашки к груди, заключенный медленным неуверенным шагом подошел к столу, оглядываясь и примечая целых три камеры на такую маленькую комнатку. Зсас сразу заметила, как зашугали Эдварда лишь за два месяца пребывания в этом адском месте. — Думаю, нет смысла спрашивать, как ты, — тихо произнесла она, когда Нигма уселся напротив нее, — выглядишь просто ужасно. — Кажется, меня только что пытались изнасиловать, — испуганно пробормотал Нигма, на что Виктория удивленно подняла брови, — но я в этом не уверен… возможно, меня просто пытались съесть. Зсас промолчала, сдерживая себя от комментариев, чтобы вдруг не напугать Эдварда еще больше. На ее лице, вопреки всем воспоминаниям Нигмы, не было ни одной эмоции. — Извини, мне не удалось вернуться, — сказал Эдвард, потерянно глядя на свои ладони. Два месяца эта мысль терзала его, но он надеялся, что с Зсас без него все было в порядке. Ведь до знакомства с ним она как-то выживала. — Все в порядке, — Виктория безразлично махнула рукой, но Нигма, разумеется, не поверил этой лжи. — Может, тебе что-то нужно? Свитер, например… — Пистолет, — вполне серьезно попросил Эдвард. Голова шла кругом, и комната плыла перед глазами, ему было тяжело четко формулировать мысли. От безысходности хотелось просто пустить себе пулю в лоб. — Не глупи, — не оценила юмора Виктория, нахмурившись, — мы что-нибудь придумаем. Ведь даже Освальд выбрался отсюда… — Лучше сдохнуть, чем повторить судьбу Кобблпота, — вздохнул Эдвард. Так как он был слишком сильно накачан таблетками, то не задумывался о хрупкости чувств Зсас и не боялся задеть их. Заключение в Аркхем сломало его. Он потерялся в себе, перестал быть уверенным вообще в чем-либо, осознавая тот печальный факт, что его гениальный ум потерпел поражение. Его бросил даже двойник, и поговорить о том, что происходит, было не с кем. Он остался один, запертый в четырех серых стенах Аркхема, больше не понимающий смысла собственного существования. Киллер достала из кармана небольшую коричневую коробку и поставила на стол перед Эдвардом. — Вот, — кивнула она, и Эдвард без особого энтузиазма сгреб ее руками, — взяла в киоске недалеко от больницы. — Взяла? — уточнил Эдвард, хотя по факту ему было все равно. — Там была очередь, — Зсас небрежно пожала плечами, — я не совсем разбираюсь в этих вещах, но это должна быть головоломка. Не пистолет, конечно, но может хоть такая игрушка скрасит твое одиночество. Несколько минут Нигма молча разглядывал подарок, а затем посмотрел на Викторию. — Когда мне было девять, — произнес Эдвард, крутанув коробочку в руках, при этом не смотря на нее, — в нашей школе объявили олимпиаду. Кто соберет быстрее всех головоломку — получит сто долларов. Я решил, что буду участвовать. Его пальцы ловко крутили детали коробки в разные стороны, и они с протестующим скрежетом раскрывались в противоположных направлениях, затем собираясь заново. Потухшие глаза Эдварда невольно заблестели. — Мой отец сказал, что у меня не получится, и тогда я засомневался в собственных умственных способностях. Я проник в школу вечером и провозился с ужасной головоломкой целых два часа. Тогда я понял, что не смогу выиграть, а мой отец прав. Коробочка в его руках щелкнула, вычурно поменяв свою форму. — Каждый вечер на протяжении двух месяцев я ходил в школу и собирал ее раз за разом все быстрее и быстрее. Мне так это нравилось, и я с предвкушением представлял, как все удивятся, когда я сделаю это у всех на глазах. Головоломка щелкнула в руках Эдварда и раскрылась, словно распустившийся цветок. Внутри оказался детский леденец, который он взял в руки. — На конкурсе я собрал ее за четыре минуты. Я ожидал оваций, восхищения. Но получил лишь осуждение. Дети завистливо смотрели на меня, а учителя решили, что я сжульничал. Хотя я выиграл и получил приз, мне прочитали целую лекцию о том, почему нельзя врать. А когда я пришел домой и показал приз отцу, он избил меня, так как не поверил, что я мог сделать это сам. Эдвард осторожно собрал головоломку в прежнюю форму и поставил перед собой. — Дети еще долго издевались надо мной после того случая. Но я полюбил загадки. В голове появилось странное чувство, осознание, что я могу решить любую головоломку. Что я могу добиться всего, чего захочу. Виктория молча смотрела на то, как бережно, вопреки рассказу о болезненном детстве, он положил ее подарок в карман, а следом за ним леденец. — Сделаю вид, что ты сказал «спасибо», — ответила она. — Все это оказалось ложью, Виктория… — прошептал Эдвард, печально глядя на нее. Киллер уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но в этот самый момент открылась дверь, и показалась недовольная мисс Пибоди в сопровождении двух санитаров. — Десять минут прошли. Санитары взяли Эдварда под локти и поволокли из комнаты. Мужчина покорно последовал за ними, не сопротивляясь.***
Виктория уселась на скамейку рядом с больницей и зажгла последнюю оставшуюся у нее сигарету. Выдохнула дым в прохладный воздух, завернувшись в теплый шарф, чувствуя жгучую обиду за то, что это гадкое место сделало с ее друзьями. Серые стены насмешливо возвышались перед ее взглядом. Эдвард был не настолько важным преступником, и поэтому ей было разрешено посетить его. Наверное, если бы раньше Виктория и решилась прийти в Аркхем к Освальду, ей бы этого не позволили. Зсас не знала, что делать теперь. Будущее казалось далеким и туманным, а прошлое разбилось, и она уже не могла вспомнить, чем занималась до знакомства с Освальдом. Вероятно, ничем интересным, раз успела об этом забыть. Как бы ей не хотелось вернуть все назад, но Освальд был перевоспитан и не желал видеть ее, а Эдвард сломался, будучи в лечебнице. Она осталась совсем одна. — Здравствуй, Зсас, — над головой раздался знакомый голос, и на Викторию легла тень. Обернувшись, она увидела, как рядом с ней садится Бутч Гилзин. Он слишком спокойно смотрел на нее, укладывая на скамейку шляпу. Больше его голова не дергалась при взгляде на сестру безумного киллера. — Приветик, — произнесла Виктория по привычке, но совершенно безэмоционально, даже не думая о том, что новый глава мафии попытается убить ее. Сейчас она была бы даже рада такому варианту. — Какими судьбами? — Забираю отсюда Барбару, — ответил Бутч на удивление Виктории честно, как если бы они были давними друзьями. — Она вышла из комы, и Таби решила взять ее к себе. — Барбара Кин была в коме? — спросила Виктория, отвлекаясь от своих бесполезных мыслей. — Да, она ведь слетела с катушек, ты не знала? — тяжело из-за габаритов Бутч повернулся к ней. Его голос был полон усталости. Новая должность слишком сильно утомляла и скорее злила, чем доставляла удовольствие. Он не понимал, что так сильно нравилось Кобблпоту, что тот так упорно к ней шел. Виктория кинула взгляд на его железную руку, пытаясь вспомнить, как именно тот ей обзавелся. — Попыталась убить Гордона, но выпала из окна. Виктория горько усмехнулась. Детектив приносил людям одни лишь несчастья. Может, и с ума Барбара сошла именно из-за него? Зсас совершенно забыла о том дне, когда Кин еще в здравом уме мучил Виктор. А ростки безумия посеял в ней именно он. — Рада, что у твоей девушки теперь есть… девушка… — неуверенно протянула Виктория, не зная, что на самом деле думает по этому поводу. Они молча просидели несколько минут, после чего Бутч вновь повернулся к ней. — Пингвин ведь вышел, так что ты здесь делаешь? — с интересом спросил он. — Освальд вышел, а кто-то другой зашел, — пробормотала Виктория, закусывая губу, вспоминая, каким вышел Освальд. Ей было слишком больно вспоминать их последнюю встречу. — Я видел его, — произнес тихо Гилзин, словно прочитав ее мысли, — несмотря на все, что делал наш босс, такого исхода не заслужил даже он. Виктория молча посмотрела на него в ответ, не желая дальше развивать эту тему. Она даже не заметила, что Бутч вновь назвал Освальда боссом. — Бывай, — Бутч понял, что киллер не желает вести с ним беседу, поэтому тяжело поднялся со скамейки и махнул ей здоровой рукой. Виктория так и осталась сидеть на месте, когда сигарета уже давно догорела и упала на землю. Апатия и безысходность охватили ее с головой. Пошел снег, и холодные снежинки упали на лицо Виктории. Она смахнула их и вздохнула. Она совершенно не понимала, что ей теперь делать.КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ